***
Под сводами глубокой пещеры кожей ощущаешь присутствие высших сил: в последнее время ее занимает Рекс Ляпис. Иной раз в обличье дракона, свернувшись среди самородков, но все чаще — в обличье человека: статного и высокого мужчины в белых одеяниях с капюшоном. — Вы звали, — адепт преклоняется на одно колено и опускает голову. Здесь, в пещере, все дышит древним духом и абсолютом минералов да глубоким мраком, который держит подле себя денно и нощно великий дракон. Владыка Камня сидит на каменном троне, который сотворил себе сам, здесь он отдыхает от дел и размышляет. Узкое и вытянутое лицо кажется более бледным, чем обычно, на нем ярко и лукаво сверкают миндалевидные глаза. Сяо нужна не одна жизнь, чтобы привыкнуть к их вниманию. Когда эти глаза выделяют его из прочих, адепту хочется обратиться в один из минералов, просочиться в грунт или вовсе — окаменеть. — Подойди ближе, Сяо. Еще… Сяо, еще, да что с тобой? Можно решить, ты стал меня бояться. А разве такое возможно, златокрылый король, защитник Якса? Сяо опасается проявить недостаточное почтение, он забывает о том, что происходило пару ночей назад, когда их тела сплетались друг с другом в огне: объятия повелителя убивали, делая из живого мертвеца некого свободно дышащего. Этот возродившийся о чем-то кричал, потому что ему не оставалось выбора, ему многое отдали, так многое, что он едва не выжил из ума, но и эти крики поощрялись. Ночь превратилась в день, из тьмы пещеры освещало яшмовое солнце… Нет, не следует об этом вспоминать: тело может выдать волнение, а это недостойно того, кто верой и правдой служит Архонту. Юноша торопливо заканчивает несколько шагов. Трон Предводителя адептов прямо перед ним: прямоугольный, с виду простой, но внушающий почтение. От их коленных чашек друг друга — путь в одну четвертую Нефритового Коршуна. Рекс Ляпис похлопывает по своему бедру. Сяо помнит, какое оно узкое, твердое, но как на нем при этом, до странности хорошо сидеть. Сяо бы век сидел. — Сядь ко мне, вот сюда, — говорит хозяин, — так нам будет удобнее разговаривать. Сяо не может совладать с внутренним напряжением и дрожью, иной раз тремор охватывает от макушки до основания шеи, перетекает на обратную сторону колен и скатывается округлыми шариками в щиколотки. Однажды ему даже пришлось медитировать, представляя себя камнем: может быть, уподобившись земной стихий, он станет понимать хозяина лучше? Камень крепок и устойчив. В мире должно произойти нечто из ряда вон выходящее, чтобы камень задрожал, как осиновый лист. Мораксу же достаточно сказать Сяо несколько слов… Оказываясь на ногах своего Владыки, адепт вдруг ощущает себя крошечной частицей, повисшей в головокружительном пространстве Хаоса. Что-то в происходящем выуживает на свет его хрупкость, делает не таким, как всегда, но ведь: — Сяо, ты один из сильнейших моих воинов, — зачем-то говорит Моракс, а сам блуждает взглядом по острому и треугольному лицу, покрасневшим щекам, ощупывает его профиль. — Но мне нравится, что со мной ты не такой, как с остальными. Как тебе новое копье? Нефритовый Коршун говорит на языке вещественности, памяти и крови. Сяо проводит по древку пальцами, мизинцем ласкает ствол: совершенство нефрита улыбается вечными льдами изумрудной воды. — Я делаю все возможное, чтобы стать достойным вашего дара. — Не нужно так говорить. Этому копью еще стоит постараться оказаться достойным твоей руки. Расскажи, что чувствуешь с ним? Сяо не достает ступнями до пола, сам он не шевелится, ощущая под собой ногу Архонта. Одной рукой он стискивает оружие, а вторую положил на свое колено. — Ваше благословение, мой Лорд. Но иногда я слышу как оно жаждет постичь глубину земли и океана. Нефритовый Коршун не имеет понятия о границах и невозможностях, поэтому каждый раз будет преодолевать собственные пределы. Раз за разом. Снова и снова. «Нет предела совершенству». Я думаю, это про него. Владыка Камня улыбается: — В этом вы похожи. В сражении ты, Сяо, любишь взлетать, словно забывая о том, что на этой земле тебе еще жить. Все делаешь на пределе своих возможностей, и каждый раз, когда я думаю, что ты уже достиг своего абсолюта, ты удивляешь меня. Я бы хотел одарить тебя еще больше, но мне ничего не приходит на ум. Скажи мне, Сяо, и я дам тебе все, что ты захочешь. — Мой Лорд, мне ничего не нужно: вы уже одарили меня. — Такого ответа я и ожидал… Что ж, тогда подумаю, как заставить тебя сказать правду. «Правду?» Взгляд Владыки Камня скользит вниз и останавливается на сапогах. На металлических пластинах отражается свет настенных факелов и дыра во Вселенную — так про себя называет Сяо местный потолок: ведь ночью в нем не видно ничего, кроме звезд. — Взгляни, Сяо, твои ступни такие изящные: и не всякая женщина может похвастаться. Сяо чувствует, как лицо пылает, словно на нем загорелась маска. Он неопределенно водит плечами: мол, ступни, как ступни. Глаза же Моракса тихо улыбаются чему-то. Неужели его бог потешается над ним? Нет, его бог хочет, чтобы Сяо и этой ночью был женщиной для него. Сердце пропускает удар. — Скалы невозмутимы, Сяо. Тысячелетиями они стоят, бесстрастные к естественному ходу вещей. Но иногда на скалы садятся птицы. Они поют скалам, — каждая свою песню — и однажды даже может что-то произойти, однажды хватит всего одной маленькой, но особенной птички. Тогда скала перестает быть невозмутимой. Говорят, это навсегда, потому что скалы не ведают малого. Все или ничего. Всегда или никогда. Сяо поднимает глаза на Моракса и встречается с ним взглядом. Мужчина цепляет небольшое, острое лицо за подбородок, большой палец ласкает его и подбирается к нижней губе, чтобы легонько надавить. Неужели скала хочет, чтобы птица запела свою песню? Затем мужчина запускает пальцы в волосы юноши и пропускает между ними пряди: он ощущает проклятую тьму, которую волосы вобрали в себя. Кости Сяо, его прекрасные глаза и сердце: все впитало черный треклятый дым иной стороны. Сгущенная ирреальность блуждает эхом по яви. Незримое в любимых вещах и явлениях. Смерть никогда не далеко, а ближе, чем дыхание возлюбленного, роднее собственной кожи. Моракс вбирает в легкие запах чужих волос: яшмовое солнце и золото, перьевое бирюзовое море. Архонт ветра, этот всезнайка поэзии и аллюзий, знатно посмеялся бы, узнай какие сокровенные образы наполняют Архонта камня рядом с любимцем. А некоторые птицы умеют петь свои песни, не открывая клювика. Щеки Сяо пунцовеют от близости, дыхание Моракса скользит по правой скуле, а губы задевают кожу, Сяо позаимствовал свою кожу у Луны: молочно-гладкая она поет о том, чтобы ее приласкали. Моракс немногим отстраняется, когда ощущает чужую дрожь. — Мне снился сон, — говорит он и улыбается, а свою руку кладет на бедро адепта, — попробуй отгадать, чем он закончился. Хоть Сяо и хочется сохранить невозмутимое выражение лица, его кошачьи глаза глуповато моргают. — Да, — сухо отвечает и обращается в слух. В грудной клетке что-то тихонько натягивается от страха не расслышать или не уловить сути. С досадой ему кажется, что трепет перед Владыкой с ним будет всегда. Но разве камень может трепетать?.. Большая ладонь опускается на плечо и легонько сжимает: расслабься. Глаза Владыки Камня излучают доброту и некую игривость. Эта игривость тесно связана с властью и кое чем еще, что хорошо знакомо Сяо. Только причем здесь сон?.. — Будучи драконом я летал над незнакомым миром, — начинает Моракс. — Он был довольно мрачен. Взгляду не за что было зацепиться, пока я не попал в необычную долину, полную деревьев наоборот. — Деревьев наоборот? — Да, Сяо. Деревьев наоборот. И Сяо не решается спросить, что это значит и как выглядят эти деревья. Он всего лишь слушает дальше. — Их кроны занимали место корней, касались земли и творили собой своеобразные клети, в которые могли угодить животные. Одни деревья были хищными, а цветы других — питались кровью. Что ни говори, это были странные деревья. Но мое внимание привлекли не они, а нечто блуждающее между ними, оно излучало свет. Это была птица с золотыми крыльями, она вбирала в себя суть того скудного солнца, что изредка пробивалось сквозь туман, и этим сама заменяла его. Сам не знаю, почему, но очень захотелось ее поймать: должно быть, дело в том, что я отчасти осознавал, что это всего лишь сон? как думаешь? Она долго улетала от меня, пока я не схватил ее лапой, подмял под себя и… о, Сяо, как думаешь, что произошло потом? Сяо долго не раздумывает, ведь для него ответ очевиден: —… Это был враг, и вы сразили его одним метким ударом. Не зря вас называют… Но бархатистый смех обрывает его слова. — На самом деле во сне я подумал, что птица — это ты, Алатус, поэтому я и обошелся с ней куда более мягко, чтобы не поранить ненароком. А при одной только мысли о тебе, птица обратилась в моего дорогого… бесстрашного якшу. С этими словами владыка Камня обхватывает талию Сяо ладонями, пальцы почти соприкасаются, завершая кольцо: настолько эта талия узкая. Сяо не смеет пошевелиться, а его сердце пропускает удар: оно уже давно в ловушке, из которой не выбраться, и руки хозяина здесь не при чем. Ловушка из янтаря и горных пород, глубокого черного цвета. Только вот улыбка — не каменная, а самая живая: хоть другие говорят об обратном, мол, лицо Архонта Камня под стать его стихии — сплошь непробиваемая, безликая скала. Это не так. Совсем не так. Они никогда не видели его лица здесь, в пещере. — Вот видишь, Сяо, прими мы сейчас звериную форму, то оказались бы в ситуации моего сна: когда я держу тебя в своих когтях, — янтарные глаза пристально смотрят. В них сверкает бездна, та самая, от которой Якше никуда не деться: ведь даже если Сяо не смотрит в нее, то внутренний взор повторяет то, что Сяо успел увидеть и что помнит. Совершенно невозможные глаза божества. Теперь они лукаво светятся и чего-то ждут. Сяо не представляет, как он может удовлетворить выжидание Архонта. Что от него требуется? Что же ему сделать?.. — Удивительно, какой ты хрупкий, Сяо. — Пальцы тихо впиваются в упругие мышцы, а затем отпускают, но только с тем, чтобы просочиться под одежду и приласкать голую кожу, она приятная и теплая на ощупь. На мгновение Сяо кажется, что его маска охотника материализовалась на лице, однако, это оказывается пунцовая краска: она жжет щеки и шею чувством необъяснимым и неловким, от которого Сяо хочется что-нибудь сотворить с собой. Однако Владыка держит крепко-накрепко, и адепт не смеет сопротивляться: — Извините. Мой рост никак не отразится на исполнении долга. В ответ ему улыбаются одними глазами: — Не нужно извиняться, я имел в виду вовсе не это, Сяо. Ты один из лучших воинов… Но при этом я не устану восхищаться твоей изящности. Неудивительно, что ты мне снишься: ты прекрасен. Сяо немного отворачивает лицо, он не в силах выносить взгляда своего бога, когда тот говорит вещи, на которые Сяо не представляет что отвечать. Моракс улыбается, и на этот раз ртом. — Скажешь: «Извините за то, что вам снюсь?» — властная рука пододвигает Сяо ближе к груди и опускается вдоль поясницы, ласкает правую ягодицу. — Думаю, даже большим драконам иногда хочется наблюдать маленьких, юрких птиц, — это Сяо говорит неожиданно для самого себя. Красная маска возвращается, но Владыка поощряет его: — Верно, Сяо. Только не «иногда», а — как можно чаще. Однако, мы сегодня много болтаем, не так ли? С этими словами он поднимается на ноги, подхватывает юношу на руки и относит на свое ложе. На таком ложе может разместиться дракон. Этой ночью адепт Сяо станет для Владыки Камня женщиной. Юноша чувствует в себе уже знакомую податливость: обычно не свойственная ему, рядом с Архонтом она проявляется в полной мере. Это она делает тело чувствительным, робким, стыдливым, словно Сяо не воин, а… Моракс прав: они оба похожи на дракона и птицу. На хищника и добычу. Раздеваться Сяо не дают, потому что Владыка Камня любит самостоятельно снимать одежду со своего любимца. А затем он осматривает его обнаженное тело, словно оно — нечто, заслуживающее внимания. Подобный взгляд Сяо отмечает во Владыке Камня, когда тот сосредоточенно любуется драгоценной породой, цветком или хорошим копьем. — Ты очень красивый, Сяо. А Сяо хочется ответить, что это Лорд Моракс красивый, только язык перестает слушаться. Они целуются в губы, и Владыка Камня сжимает, стискивает и ласкает его тело руками, он всегда делает это так щедро, должно быть потому, что любовь забирает из пространства вокруг, а оно ведь бесконечное и вечное для него, это пространство… Конечности любовника наливаются неслышным, тоненьким звоном, кровь превращается в горячую ртуть, а мир преисполняется эфемерной радости. Моракс берет свой сильно эрегированный член в руку и обильно смазывает смазкой, раздвигает чуть округлые и упругие, как орех, ягодицы Сяо, нащупывает нежную, маленькую дырку. Сначала проталкивается мясистая и крупная головка. С влажным, чуть всасывающим звуком она исчезает внутри, а затем Моракс вгоняет весь ствол целиком, до самого конца. Сяо стискивает зубы и судорожно вдыхает. Его рот приоткрывается, чтобы исторгнуть целую порцию стонов, скатывающихся в почти беззвучные полукрики. Они окончательно затихают лишь на череде частых выдохов. То твердое, налитое, полное упрямой и страстной воли внутри Сяо внезапно замирает и одаривает передышкой. Она снисходительна и прекрасна, потому что боль трогает нечто глубоко-глубоко внутри. И хоть боль — то, что адепт (как ему кажется) заслуживает больше всего на свете, он сомневается, что такая — может считаться наказанием и очищением кармы. «Я недостоин вашего внимания». Сяо не замечает, как шепчет слова вслух, в темноту прикрытых век, но его не слышат. — Больно? — Голос Моракса раздается предельно близко, прямо над головой, Сяо открывает глаза и взгляд стремительно попадает в ловушку янтарной бездны: так повелитель всматривается в его лицо, и делает это с какой-то нечеловеческой жадностью и вниманием, он нависает над адептом, и Сяо всем существом испытывает на себе и тяжесть, и жар его упругого, сильного тела. Внезапно он испытывает такое непреодолимое влечение, что кружится голова, а пространство растворяет свои самые геометрически выверенные и надежные формы, на мгновение небо и земля смешиваются, как экстракт чернил. Простой смертный не выдержит страсть Владыки Камня, но адепт должен с этим справиться. И хоть это не первая его близость — ощущения неизменны: радость только следом, всегда через сладостно-мучительное превозмогание, оно сродни испытанию. Должно быть, Сяо никогда не перестанет удивляться размеру повелителя. Его фаллос кажется огромным и в тоже время красивым: правильной, ровной формы, наблюдая его, юноше всегда хочется с ним что-нибудь сделать: дотронуться или потереться. Бедра, как налитые стихией огня, камни. Сяо раздвигает их так широко, как только может, чтобы сполна переполниться своим божеством; внутренности жжет, в них упирается не живая плоть, а твердый, пульсирующий монолит, а ведь тогда в первый раз Сяо казалось, что этот монолит разорвет его на части, не пожалеет его плоти. — Я в порядке, делайте, что хотите, мой Лорд. — На лбу и висках выступает испарина, а из уголка глаз вниз скатывается слеза. Белесая, сверкающая частица. Моракс отирает влажную дорожку пальцем и покрывает кожу россыпью поцелуев. Он извиняется: — С тобой мне все еще трудно сдерживаться, — признается. — Стоит дракону увидеть свою маленькую любимую птицу… — Моракс как будто посмеивается, только очень тихо. Он не двигается внутри, давая Сяо привыкнуть к своему естеству. Юноша украдкой разглядывает мужские скулы и темно-коричневые ресницы. Хочется, чтобы эти тонкие, кажущиеся каменными, губы поцеловали его. Глаза Моракса внезапно приобретают лукавый блеск: — Сяо, мой дорогой адепт, признайся, что же ты со мной делаешь? От неожиданности Сяо даже пытается елозить бедрами, забывая, в каком они положении. — Ничего, мой Лорд! Разве я смею? Не понимаю, о чем вы… Губы касаются лба юноши. Все, что Моракс сейчас пытается сделать: научиться контролировать себя. — И правда, Сяо, тебе ничего и не нужно делать. Всего лишь быть собой. Этого всегда достаточно. Потерпи немного и не сжимай меня. Расслабься, пожалуйста, и следи за дыханием. Можешь это сделать? — Д-да… Да, мой Лорд. — Называй меня Моракс. «Моракс». Сяо повторяет имя как священное заклинание. «Сяо — маленькая птичка Моракса». Моракс. Сяо переводит дух и набирает в легкие побольше воздуха: он не шевелится, только поворачивает лицо, подсмотреть, что хозяин намерен делать дальше. Кажется, еще чуть-чуть, и тело не выдержит: все же достоинство Владыки Камня имеет внушительные размеры. Давящая боль сначала уступает место огненным и сжимающим импульсам, а затем что-то происходит: внутри Сяо обнаруживается некая точка. Подобно бутону она начинает раскрываться и увеличиваться в размерах: теперь приятное ощущение нарастает с каждым толчком мужчины. В какой-то момент точка начинает вспыхивать волнами блаженства, вскоре боль и вовсе перестает иметь значение. Удовольствие становится прибоем, и все существо Сяо напрягается в выжидании, оно точно знает: эта радость не предел. Юноша поддается задом навстречу и помогает насаживать себя на член. — Тебе нравится, Сяо? — спрашивает Моракс. Движения становятся резче: каждый раз Сяо вбирает в себя ствол целиком и сопровождает это стоном. — Сделаем еще лучше, — Моракс помогает Сяо подняться и опереться руками о стену. Левую ногу юноши он удерживает под коленом, оттягивает вверх, и этим заставляет куда сильнее растягиваться и распахиваться для себя. Этому адепту свойственна необычайная гибкость и изящество, поэтому в этой позе он напоминает бабочку. Моракс поощряет любовника покрывая его шею поцелуями, а затем вводит свой высоко стоящий член в дырочку Сяо, воспаленную и уже не такую зажатую от их игр. Член он грубо проталкивает внутрь, вонзает до самого конца и вновь достигает той самой точки: Сяо вздрагивает и от избытка ощущений издает свой самый громкий и протяжный стон. Редчайшее удовольствие для ушей. — Снова зажимаешь, Сяо: не отдаешься, а сопротивляешься. Кажется, слово «сопротивляешься» чем-то пугает адепта. Если он сейчас же не уничтожит его смысл, не разобьется вдребезги, почва под ногами расступится, а сам он улетит в пропасть из тьмы, которая куда страшнее той, с которой он сражается каждую ночь. — Нет! делайте со мной, что хотите, — голос адепта охрип, кажется влажным и нагретым, как его спина и бедра: — Мой Лорд, я еще не хорошо контролирую себя, оно само. Он такой большой… внутри… — Мой Сяо, — зовет низкий голос, он необычайно нежен. Мораксу ненадолго удается освободить руку, ту, которая не держит ногу любовника, а упирается о стену, и — огладить юношу по голове, оправить сбившиеся на его глаза пряди. Сяо же, наконец, удается совладать с собой. Теперь, физически ощущая расположение любовника, Моракс берет его в куда более глубоком ритме. Он сношает его в задницу так как и предвкушал весь день. Несколько раз он порывался призвать любимца к себе немедленно, однако, решил, что будет лучше дождаться ночи, заменив охоту Сяо на другое времяпровождение. Возможно, в этом скрывается и другой мотив: поставить на Сяо клеймо, негласно сделать своим. От пары ночей ведь… ничего не убудет. Красота юркого и сумрачного адепта с кошачьими глазами вырвана из момента и запечатана в памяти. Моракс никогда не скажет Якше, что у них есть одна общая особенность: это — невыразительность с миром, которая, впрочем, куда-то девается, когда они вдвоем, как сейчас. Никогда он не скажет Якше и того, какое безумное и даже извращенное желание живет внутри. Сделать своим — глубоко и навечно — так непросто, но даже и это возможно, если этот некто обладает феноменальной преданностью. Но что касается — уподобить до отсутствия разделенности? Разве не это называют любовью? Однако, роза должна расти около камня, а не в нем. — Ах, Сяо, заставляешь скалу рассыпаться в почву у твоих корней. — Что вы такое говорите?.. Дыхание Сяо прерывистое и тяжелое, он о чем-то постанывает, и сквозь пелену страсти Мораксу удается различать некоторые слова, вроде: «еще!», «большой». Мягкие волосы адепта щекочут и трутся о плечо, шею и подбородок. Разгоряченная и влажная от пота кожа мужчины и юноши трется друг о друга, запахи смешиваются, Сяо с наслаждением запрокидывает голову и из гортани вырываются то рычащие, воинственные, то тоненькие и уступчивые нотки. Удивительно, как будучи, закаленным в боях, охотником на демонов, воином, Сяо умеет принимать силу Моракса. Становится для него женщиной. От позы «бабочка на стебле» или вернее, «бабочка запуталась в стеблях», Сяо выматывается первым, и Моракс возвращает его на постель. Он легонько шлепает по внутренней стороне бедра, давая команду раздвинуть ноги. Шире. Еще шире, Сяо! Он вовсе не думает жалеть своего адепта, поскольку знает, на что тот способен. Из воспаленной и расширенной дырочки вытекает естественная смазка, а член Сяо налит кровью и давно требует внимания. Моракс смазывает пальцы подтеком, ласкают мошонку, а затем обхватывают ствол Сяо, подушечка большого пальца ласкает пунцовую головку. Сяо предпочитает закрыть глаза, чтобы не видеть постыдные вещи, которые с ним творит его хозяин. — Вместе с твоей одеждой, мне стоило бы снять с тебя и весь твое смущение, не так ли? — шепчет на ухо мужчина, — Но оно же делает тебя таким очаровательным… Они целуются. Сяо податливо приоткрывает рот, впуская язык — тот отличается от драконьего, не такой узкий, длинный и шершавый, но тоже приятный и дарит столько удовольствия! — Хозяин… — Что, Сяо? Ты чего-то хочешь? Скажи, уж будь добр, — янтарные глаза ярко сверкают. Они знают обо всем на свете и видят душу Сяо насквозь. Сяо неопределенно кивает головой, его рот пересох, глаза осоловели. Он немногим выгибается навстречу, сияя своим гладко-матовым телом, а с губ слетает звук настоящей страсти. Звук этот поистине очарователен: блуждание эфира в их напряженном и головокружительном пространстве. Чуть охрипшим голосом Моракс добавляет: — Я непременно возьму тебя, Сяо. Только скажи. «Скажи это, мой дорогой, произнеси вслух». Но Сяо язык проглотил. Как страшно. Как страшно сказать вслух непозволительное, недостойное адепта. В лицо своему архонту. — Это же так просто, — настаивает Моракс. — Или мой любимый адепт не может справиться с таким заданием? Кажется, проще показать. Так Сяо раздвигает свои ляжки, узкие и словно вытесанные из камня, томно прогибается в пояснице, всхлипывает и тут же рычит от возбуждения, это звуки тоскующего зверя. Напоминают о звере и кошачьи диковинные глаза. Кто бы мог подумать, каким может предстать именитый охотник на демонов Алатус! Но — слова. Мораксу нужна связная нить — отчетливая граница, которую Сяо перейдет ради него. А Сяо еще сопротивляется: «Лорд Моракс, пожалуйста», — тихо и преданно шепчет. Податлив. Эта податливость в Сяо — очень искусная. Еще немного и начнется жалость, она пакостна, как морская дрянь, и блестит от слизи. Но Сяо никогда не опускается до нее. Он воин, поэтому его покорность высечена в чертах лица тысячами битв. Она священна. Неумолима. Жестока. Моракс не уверен, кто из них двоих более податлив друг перед другом. Фигура адепта угловатая и точеная, гибкая, как змейка. Сейчас она воплощает собой молитву и сияние, похоть и священную покладистость. Где-то в прошлом… В прошлом Сяо зацепил своего бога одним неосторожным движением, а потом уже началось — воспаление в грудной клетке, медленное горение. Они теряют рассудок, и если чудом пережили прошлую ночь, то в эту они погибнут от любви друг к другу. Желваки двигаются на лице: в своем воображении Моракс уже сношает Сяо до исступления, хоть физически его тело остается на месте, но только каким-то чудом. Что ж, эта ночь послужит уроком для обоих. — Пожалуйста, что? — спрашивает он и добавляет. — О, мой Сяо, только скажи, и я все сделаю, обещаю. «Скорее же, Сяо». Сяо закрывает лицо своими тонкими и костистыми ладонями, умоляет: «Возьмите меня!», — и раздвигает ноги еще шире, продолжая являть хозяину деликатное и обольстительное зрелище, от которого у Моракса пламя поднимается во всех чреслах. Запах пота адепта отдает легкими пряными и мускусными нотками, а головка набухшего члена цветом напоминает яркий и диковинный фрукт, его хочется приласкать языком. — Очень хорошо, Сяо. Тебе следует делиться со мной своими желаниями. Желание близости достигает несоразмерного пика и обращается в болезненный, эхоподобный спазм внизу живота. Мораксу нет прощения: он уверен, что Сяо испытывает тоже самое. Ничего, они сейчас решат эту проблему. Моракс овладевает Сяо. На этот раз он вторгается в его дырочку куда более решительно, почти неистово. Кольцо мышц, уже воспаленное и припухшее, с влажным чавканьем жадно вбирает ствол. От напряжения и нахлынувших ощущений Сяо поджимает пальчики ног и запрокидывает голову, выпячивая резной, красивый кадык. Каждая часть тела юноши — фрагмент искусно созданной птицы. Хрустально-звонкие кости и перья строптивых волос, миниатюрные ступни, тонкие кисти, летучесть формы. «Он так любит летать». У кромки эйфории драконья суть выглядывает наружу и обнажает штыковидные клыки. Сквозь ошеломляющее удовольствие Сяо даже удается различить низкое и сдавленное рычание хищника. Сам Моракс замечает, что Сяо насаживается на его плоть, подаваясь тазом, и делает это весьма искусно и пылко. Так член Владыки заполняет собой нутро адепта, и Сяо даже мерещится, что всем собой он ощущает всякую венку и рельеф ствола. От горячей, интенсивной пульсации в мозгу вспыхивают искры, они растут, танцуют, сплетаются и заслоняют прочий мир. Дыхания схлестываются друг с другом, когда Моракс целует Сяо, жадно проталкивая язык в податливый и маленький рот. Он влажен и готов стать алхимической точкой слияния их душ. Уже кажется, что никогда ничего не происходило до этого момента. Кажется, что они всегда сосуществовали вот так: сплетаясь влажной плотью и доводя друг друга до исступления. Они целуются, покусывают друг друга, прижимаются и льнут, между ними совсем не остается чистого пространства: они сливаются в единое целое и уже приготовились расстаться со всяким подобием физической формой. Вознестись в чистом сиянии любви. Возможно, что она будет похоже на смерть, но раз так, то она же станет прекрасным завершением кармического круга. Наконец, Моракс делает особенно сильный толчок: вдоль хребта проносится яркая, электрическая вспышка, она возносится и вверх и вниз и на мгновение ослепляет. Мир исчезает. Они кончают почти одновременно. Семя Дракона орошает изнутри столь щедро, что жидкость обильно сочится наружу, хлюпает и стекает по ногам, капает вниз. Свой живот Сяо пачкает собственным семенем, его оказывается куда меньше. Нечто поблескивающее, почти прозрачное. Жемчужная, сплющенная нить. Потом они лежат, соприкасаясь кожей. Моракс подтягивает любовника к себе, обвивает тонкий стан руками и утыкается лицом в шею. Сяо вспоминает о прорезающим небо драконе и юркой пичуге в кронах деревьев наоборот. Пространство превращается в круговорот близкого и по-звериному глубокого дыхания. Тьма под сводами пещеры как никогда полна любви. Любовь мерцающими частицами нисходит вниз через круглое отверстие: там, высоко-высоко, звездное небо встречается с ветром, и ветер мечтает о Космосе, который и порождает всю тьму мира. Рядом с драконом можно ничего не бояться. Мечтать, просто быть. Внутри случился взрыв, — исполинский и милосердный — и чувства схлопнулись, как звезды, пропадающие с небосвода. Ничего более прекрасного не существует вовсе и — не должно. Янтарная бездна бога. Моракс. Адепт тянется к одежде, разбросанной на полу. В темно-оранжевом углу Нефритовый коршун источает потусторонний свет: вот кто всегда напомнит о демонах. — Разве я отпускал? — бархатный голос просачивается в ушную раковину шепотом, ласкает вкрадчивостью. — Мы только начали. Сяо шире распахивает глаза: — Мой Лорд, как же моя охота? Он так и не может заставить себя произнести «Моракс». Просто Моракс. Бездна по имени Моракс. Возлюбленный по имени… Моракс. Его обнимают сзади. Очень крепко, чтобы дать понять, — птица, пойманная драконом, так просто не взлетит. Хоть Сяо не видит чужого лица, но знает, что оно улыбается. Так могут улыбаться только уверенные в себе, лукавые драконы-искусители. Они спускаются с глубинного неба, которое на порядок выше прочих небес, и забирают то, что хотят. Жертва сама захочет быть забранной. — Сегодня ты вовсе не охотник, адепт Сяо, а моя добыча, — говорит Моракс. Он утягивает Якшу за собой. — Приказываю оставить всю ответственность на мне… А пока давай почистим твои перышки. — Мои перышки?.. — Да, Сяо. Твои перышки.***
Рассветные лучи проливаются на холм, на котором собралось два адепта. Они кого-то долго ждут и дожидаются только с полным восходом солнца. Когда третий адепт поднимается на вершину, с ним приходит и легкий ветер, он колышет разросшиеся повсеместно маленькие оранжевые цветы. Звук шагов беззвучный, но Бонанас предупредительно оборачивается, а затем удивленно приподнимает бровки: — Странно. Мне показалось, Владыка Камня совсем рядом, — говорит она. Ей отвечает четверорукий адепт: — Дух Владыки Камня всегда приносит с собой Алатус на своих крыльях, верно? Он у нас любимчик Архонта. — Тебе пристало следить за языком, Босациус, — отвечает Сяо. Судя по его бесцветному и холодному голосу он не в настроении разговаривать. Впрочем, как и всегда. — Алатус, не слушай его, — вмешивается девушка. — Босациус, если Лорд Моракс его призвал, значит так надо, и не нам лезть не в свое дело. — А что я такого сказал? Алатуса уже несколько ночей выдергивают с охоты. Он нам ничего не рассказывает. И непонятно: чего так реагировать? Сяо скользит взглядом по лицам соратников. Их недоумение можно понять: он должен был охотиться вместе с ними, но разве воля повелителя адептов не превыше уразумении любого из них? Что до совести Сяо… Сяо по глазам Бонанас видит — она знает. Босациус и другие — возможно, еще нет, но Бонанас проницательна, как и ее стихия. Она может все сделать прозрачным, как вода, или, напротив, помочь скрыть. Сяо не следует с ней ссориться. — Этой ночью я возвращаюсь к своим обычным обязанностям, — говорит он, как бы невзначай. Моракс обещал, что отныне они будут встречаться наедине лишь днем. — Так расскажешь, чем занимался? — настаивает Босациус. Взгляд цепких глаз цепляется за шею: скрыть красные и расцветающие бутоны на белоснежной коже сложно. — Ранен? С кем сражался? — он делает легкий выпад вперед, намереваясь схватить товарища за воротник и посмотреть ближе. — Не трогай! — Сяо сверкает своими холодными, яркими глазами и даже угрожающе выставляет перед собой древко копья. «Ты чего?» — выражает лицо Босациуса. Внезапно Бонанас встает между ними, а ее лицо озаряет широкая улыбка: — Вы — два взъерошенных хиличурла! Пеняйте на себя, если привлечете внимание Владыки Камня. Лично я тотчас улечу и сделаю вид, что не имею к вам никакого отношения! А теперь поспешим к озеру: наши цветы уже должны распуститься и остальные ждут, как и договаривались. Они трогаются в путь. Босациус опережает их на десять шагов, поступь тяжелая, должно быть, как и думы. Бонанас незаметно вынимает что-то из-за пояса и протягивает Сяо. Это фиолетовый шелковистый платок. Девушка пристально смотрит в лицо Сяо, а затем говорит: — Это так солнце отражается в твоих глазах или в них просто появилось нечто новое? Мне этот взгляд Алатуса незнаком, скажу я вам. Сяо не знает, что ей ответить, поэтому просто принимает платок. Бонанас подмигивает и напоследок шепчет: «Если честно, любой бы хотел оказаться на твоем месте. Любимчик», затем она замечает что-то внизу и указывает туда рукой: — Ах, смотри, их видно даже отсюда! Никогда не устану удивляться цветам! Всему устану, только не им! Бонанас иногда пугает своей непосредственностью. Она легко может обернуться катастрофой: все знают, что вода не застаивается и предпочитает разные состояния. Они гурьбой спускаются по тропе вниз, в долину. Цветы и правда прекрасные. Они плотным полотном стянулись по кромке озера, образуя ярко-бирюзовое покрывало, головки покачиваются над зеркальной гладью, в ней отражаются зыбкие, расчесанные облака. Сяо думает сорвать несколько цветов — для Владыки Камня. Для Моракса.