мои глаза опять к тебе прилипли.

— Юр, ну Юр, всё, угомонись, мы пришли. Володя прошмыгивает в небольшой серый подъезд, особо ничем не отличающийся от сотни таких же, каких множество настроено по всему СНГ; он ведёт за собой улыбающегося во все тридцать два, совершенно не подходящего для такой обстановки Юрку, останавливаясь и озираясь по сторонам, затаив дыхание: никто ли их вместе не видел? А то мало ли, вдруг какая-нибудь баба Зина тихо в углу притаится как мышка, потом таки-и-ие слухи пойдут, что аж мама не горюй. Володя, живо себе это представив, внутренне содрогнулся. Не хотелось бы, конечно, иметь подобный опыт, явно разбирательств будет много, а для Юры это вообще чёрт знает чем может кончиться! Да, на дворе уже давно не двадцатый век, бóльшая часть населения наслышана о нетрадиционной ориентации, многие ровесники, – даже некоторые друзья, – в открытую признались в этом своим родителям, и ничего же. Разумеется, кого-то не приняли, кого-то наоборот поддержали, но то были другие, а вот за Юру Володя всё равно ужасно волновался, вдруг не поймут, потом что? Запретят видеться, его обвинят в совращении несовершеннолетнего (пусть разница между ними всего два года) может ещё что в голову им взбредёт, – никто ж не имеет понятия, – и всё, поминай как звали. Глупо, однако отрицать нельзя! Володя каждый шаг привык рассчитывать, и этот - не исключение. Он даже за самого себя так не боялся, как за Юрку. Благо, никого поблизости не оказалось, площадка была пуста, все жители мирно спали в своих квартирах, ожидая, когда же прозвенят ненавистные будильники. Кому-то на работу, кому-то в детсад, а кто-то, как и Юра с Володей, не спит всю ночь, проводя время с кем-то или наедине с собой, ведь нередко лето становится порой самой романтичной любви и самосознания. — Я не хочу с тобой расставаться! — капризным шёпотом произнёс Юрка, вновь, как котёнок, прильнув к Володе, ощущая на своей талии его нежные руки. Конев в них буквально таял, как мороженое в жаркий сезон, всё больше обожая своего Володю! Эти серо-голубые глаза, влюблённый взгляд, из-за которого юноша постоянно жутко смущался, практически не веря своему счастью, что смотрят так именно на него, тем более кто!; чуть снисходительная улыбка, от того пуще прежнего притягательная; тёмные, словно шёлковые волосы; кожа, от которой всегда веет уютом дома и книг; мягкие губы...да Юрка с ума сходил по Володе, чего уж греха таить! Сердце в груди стучало как бешеное, внутри распространялось родное тепло, пальцы переплетались с Володиными, и на душе становилось так хорошо, спокойно. Влюблённо. По-настоящему. Хотя они и никогда не обговаривали эту тему между собой, было вполне ясно как солнечный день: Юрка бы всех ослушался, от всех сбежал, всем бы пожертвовал, если вдруг что-то, или кто-то будет угрожать их с Володей отношениям. Он не только весь мир к его ногам положит, но и всю мультивселенную, да что там она! Все «Колыбельные» мира сыграет, только бы Володенька не переживал за него. — Я твоей матери не нравлюсь по-моему, — с еле заметным вздохом отвечает Володя, крепче прижимая к себе тощее тело мальчишки, быстрым поцелуем проходясь по мохнатой макушке. Он тоже не желал покидать Юрку, не желал засыпать и просыпаться без него, без его глупых шуток, без звуков пианино, без осознания, что они ещё как минимум до выходных не смогут друг друга увидеть. Уж слишком Володя привык к Юре за эти четыре дня, воспоминания об этом всегда будут греть душу и сердце как нечто самое прекрасное и важное. — Придумай, где ты был всё это время и...— чуть отодвинувшись и серьёзно смотря в глаза младшему, после опуская взгляд вниз, на покрытую багряными отметинами шею, просит, немного краснея, — замаскируй это, не сдавай меня! Если увидят - нам попадёт поровну. — Хорошо. — послушно кивает кудрявый. — Завтра увидимся? — вкладывая в вопрос глубокую надежду, юноша в последний раз внимательно разглядывает лицо Володи в переломном освещении лестничной клетки, запоминая каждую деталь: от взлохмаченных ранним ветерком волос, до стука сердца и сбитого дыхания. Ни одна фотография не сможет заменить Юре настоящего Володю, пусть их у него было предостаточно, даже стояла одна фоном на главном экране, этого всё равно было и будет мало. — Посмотрим, — неопределённо отвечает Володя, ещё раз обнимая на прощанье Юрку. — Спать ложись и отмазку придумай! — Пока, — привстав на носочки, юноша оставляет на губах лёгкий поцелуй, забегая в кабину разрисованного лифта. — Напиши, как будешь дома. — Обязательно. Дверца закрылась, увозя Юру на пятый этаж, оставляя Володю одного. Он дождался момента, когда лифт вернётся назад, дабы убедиться – Юрка остался у себя. Обернувшись к выходу, юноша тычком поправил съехавшие с носа очки, замечая витиеватую, наспех оставленную и обрамлённую неровным сердцем-яблоком букву «В», расплываясь в тёплой улыбке. Понял же, чьей рукой это было сделано. Интересно, сколько нежных слов и расставаний здесь произошло до них? Ведь величественные стены со времён СССР многое пережили и столько разного в себе хранили, они будут следующими, кто оставит здесь частичку своих прощаний. Покинув многоэтажку и проходя во дворе мимо окон Юры, Володя поднял голову, отсалютовав весело машущему парнишке, посылая в ответ воздушный поцелуй. Тот задорно улыбнулся, задёргивая шторы. Давыдов нехотя отвёл взгляд, продолжая свой путь к арке; утро вступило в свои права, послышался звук трамвая, лай собак, сонный лепет хозяев; воздух наполнил аромат сирени, растущей неподалёку, своим видом напоминая о первой встрече. Володя, приподняв уголки губ, вышагивал по дороге, приходя к мысли, что его любовь действительно живёт на пятом этаже.