***
Хёкджэ очень благодарен Донхэ за то, что тот молчит с тех самых пор, как парень вернулся в комнату следом за ним. Лидер группы сидит практически неподвижно на своей кровати: навалившись спиной на стену, согнув ноги в коленях и держа сцепленные руки около губ, в полной тишине беспокойно глядя на своего соседа. Хёк очень рад, что Донхэ даже не пытается подойти к нему, наблюдая издалека за тем, как парень сжимает в руках свой альбом с фотографиями. При Хичоле, который, безусловно, очень сильно помог своим обществом, мягкостью и поддержкой, Хёкджэ никак не мог достать из своей сумки последний подарок Ынхёка, который парень успел украдкой забрать из комнаты перед самими похоронами, но при Донхэ… Донхэ, несмотря на своё неприкрытое беспокойство, умудряется держать себя в руках — и понимающе остаётся в стороне, позволяя Хёкджэ одному пережить свою скорбь, оплакать самую тяжёлую потерю в своей жизни. Глаза Хёка влажные от слёз, он мало что видит перед собой, лишь цветные пятна, но парень продолжает сидеть на кровати и, медленно перелистывая страницу за страницей, пекарь ласково гладит каждую фотографию, стараясь снова не завыть от отчаяния. В каком-то понимании Хёкджэ ценит это беспокойство лидера группы, но при этом пекарь не забывает — Донхэ волнуется за Ынхёка, а не за него. — «Он волнуется за Ынхёка, которого больше нет…» — от этой мысли сердце снова сжимается тяжёлым комком, но разрыдаться парень больше не может: на новые всхлипы у него нет ни дыхания, ни сил. Хёкджэ видит боковым зрением, что Донхэ неотрывно смотрит на фотоальбом, съедаемый любопытством и каким-то сквозящим чувством вины. Но лидер группы явно уважает секреты парня, не пытаясь подсмотреть, что в руках его соседа, и за его терпение пекарь особенно благодарен темноволосому солисту. Однако от этого странного ощущения Хёку ещё более неловко оставаться в общежитии, и, в частности, в этой комнате, но при этом пекарь не забывает и об очевидных вещах: он не сможет далеко уйти сейчас. Во-первых, парень от всего происходящего так ослаб, что он еле переставляет ноги, а во-вторых, здесь столько всего напоминает об Ынхёке, что Хёкджэ начинает казаться, будто только в этой комнате ему удаётся дышать и вообще — существовать. Да и для себя пекарь уже решил, что признаваться в своём обмане он не может — ребята это ему никогда не простят, да и исправить ситуацию не получится, ведь Ынхёка больше нет. Через несколько часов, когда наступает ночь, Хёкджэ под пристальным взглядом Донхэ заставляет себя лечь под одеяло: парень даже не раздевается, так как никто не заставит его снять водолазку брата, и, отвернувшись лицом к стене, Хёк прижимает альбом к груди и пусто смотрит перед собой. Такое решение кажется неплохим ходом: Донхэ не увидит, что парень не может уснуть, и ребята будут думать, что он отдыхает. Но, неожиданно, Хёкджэ ощущает робкое прикосновение к своему плечу и, вздрогнув, перепуганный парень подскакивает на постели, рывком усаживаясь и, сжимая фотоальбом до побелевших костяшек, он в ужасе таращится на не менее испуганного Донхэ, который стоит рядом с кроватью в полумраке комнаты и чуть ли сам не дрожит от страха. — Прости… Прости, Ынхёк… — бессвязно бормочет лидер группы, сразу же отступая назад на пару шагов, и, нервно дыша от волнения, примирительно выставляет руки перед Хёкджэ, надеясь, что это его успокоит. — Я… просто хотел укрыть тебя получше… Одеяло немного сползло… Прости, я напугал тебя… Прости. Хёкджэ, не сразу понимая смысл слов, сказанных Донхэ, резко переводит взгляд на край одеяла, упавший на его ноги, и, прикрыв глаза, делает глубокий вдох, чтобы перестать так панически дрожать от ужаса. — «Донхэ просто хотел укрыть меня», — напоминает он сам себе и медленно покачивает головой, делая вид, что всё в порядке. — «Он не желал мне зла». По крайней мере, Хёк даже рад, что он успел сдержаться и не закричал, ведь тогда Донхэ точно сошёл бы с ума и вообще не решился бы подходить больше к Хёкджэ, а, учитывая, что они теперь будут жить в одной комнате, подобное может стать большой проблемой в дальнейшем. Неловкая пауза затягивается и, продолжая молчать, Хёк неуклюже старается лечь обратно, одёргивая водолазку на себе, которую парень не хочет снимать ни при каких обстоятельствах — сейчас эта вещь кажется Хёкджэ некой нитью, связывающей его с братом, тёплой и уютной. Чтобы Донхэ больше не беспокоился, парень натягивает одеяло практически по свою шею — и ложится на другой бок, чтобы в случае чего тут же проснуться, а затем медленно закрывает глаза, сильнее прижимая к груди фотоальбом. Он слышит, что лидер группы потихоньку возвращается на свою кровать, боясь снова напугать Хёка, но пекарь не шевелится. — «Надеюсь, я смогу уснуть этой ночью…»***
Донхэ спит беспокойно: какое-то тревожное чувство странным образом не покидает его, потому парень, не выдержав, открывает глаза, вслушиваясь в тишину комнаты. — «Ынхёк уснул?» — он не может поверить в то, что слышит, точнее, в то, что он не слышит возни Ынхёка на постели, не слышит его хриплого, испуганного дыхания или тихих всхлипов — всё это кажется ужасно подозрительным, потому, приподнимаясь на локте, Донхэ всматривается в темноту комнаты и с беспокойством понимает, что в постели Ынхёка нет. — Ынхёк? — тихо зовёт лидер группы, садясь на постели и оглядываясь, пытаясь что-то рассмотреть в темноте. На сердце парня очень неспокойно, и Донхэ, затаив дыхание, прислушивается к шорохам, надеясь, что Ынхёк решил сходить в ванную комнату или, может быть, отправился на кухню, чтобы выпить немного чая. Но никаких посторонних звуков он не слышит — и это очень настораживает Донхэ. Потянувшись за своей одеждой, парень быстро надевает свою домашнюю футболку и спортивные штаны, а затем, поднимаясь на ноги, Донхэ включает свет в комнате, рефлекторно зажмурившись на несколько секунд, чтобы привыкнуть к освещению. Когда ему удаётся проморгаться спустя время, темноволосый солист убеждается, что Ынхёка в комнате нет, но это парень и так понимал, только сам себе не верил без доказательств. — Ынхёк? — тихо зовёт Донхэ, выходя в коридор и включая в нём свет. Барабанщика здесь тоже нет, и в ванной комнате тоже не горит свет, но на всякий случай парень открывает дверь и заглядывает в ванную для очистки собственной совести. — «Он на кухне… пожалуйста, пусть он будет на кухне…» — надеется Донхэ, поспешив на кухню и сразу же включая в гостиной свет, не обращая внимание на сонное бурчание Хичоля, растянувшегося на диване и пытающегося закрыть глаза сперва рукой, а потом и подушкой от яркого света. Взволнованно дыша, парень нервным взглядом окидывает всю гостиную и кухню, понимая, что Ынхёка нет и здесь. — «Нет… где же он?» — Донхэ? — Хичоль сонно смотрит на лидера группы, но, замечая его взволнованность, по-женственному прекрасный солист тут же садится на постели, мгновенно стряхивая с себя остатки сонливости и тихо задаёт самый страшный для парня вопрос. — Донхэ, где Ынхёк? Перепугавшись, Донхэ срывается с места и, предоставляя Хичолю возможность самому разобраться со своими вопросами, парень практически бежит в комнату к Чонуну и Кюхёну, прекрасно понимая, что Ынхёк туда заявится в самую последнюю очередь, но каким-то остатком здравого смысла надеясь, что парень сидит там. — Ынхёк?! — уже не обращая внимания на то, что он перебудил всех, кто проживает в этой квартире, Донхэ включает свет в комнате и, нервно оглядевшись, беспомощно смотрит на сонного Чонуна, приподнявшегося на кровати. Кюхён, потирая глаза, что-то недовольно бурчит, но парень его уже не слушает, с ужасом понимая всю серьёзность происходящего — Ынхёка нет в квартире. — «Где же он… Где…» — Нет-нет-нет… пожалуйста, нет… — Донхэ на грани паники, он бормочет, как безумный, не зная, что ему предпринять: парень совершенно забывает о том, что ему нужно взять свой мобильный телефон, попытаться позвонить Ынхёку, ведь тот мог вернуться на свою квартиру, да и из полиции ему уже могли вернуть телефон, что нужно сообщить о пропаже барабанщика Чонсу и Шивону, чтобы охранники могли сказать, в какое время парень ушёл из квартиры — Донхэ даже забывает, что ему нужно найти ключи от своей машины, если он собирается искать Ынхёка самостоятельно. Выбежав в коридор, парень быстро обувается в первые попавшиеся кроссовки, даже не принадлежащие ему, хватает свою куртку с вешалки и выбегает из квартиры под встревоженный вскрик Хичоля со стороны кухни. Донхэ совершенно не в состоянии сейчас раздавать инструкции и как-то контролировать план действий ребят. — «Парни сами разберутся…» — в панике думает лидер группы, даже забывая дышать от волнения. — «Нельзя допустить, чтобы Ынхёк попал в беду…» Задыхаясь от бессилия, Донхэ выбегает на лестничную клетку, натягивая куртку на ходу, и замирает на месте, жадно хватая ртом воздух. Рядом с открытым окном, с тем самым, где Ынхёк несколько дней назад застал темноволосого солиста за курением, стоит рыженький барабанщик, такой растерянный, хрупкий и разбитый сейчас. Наконец, парень понимает, почему входная дверь оказалась не запертой, на что Донхэ в панике совершенно не обратил внимания — Ынхёк просто вышел подышать свежим воздухом. Обхватив свои плечи руками, этот морально уничтоженный человек, ещё не оправившийся от тяжёлой потери, закусывает свою пухловатую нижнюю губу и с пронзительно болезненным и виноватым взглядом смотрит на Донхэ, у которого камень спадает с души, а ноги чуть не отказываются его держать. — Ынхёк, ты здесь… — с облегчением произносит Донхэ, выбирая чрезмерно ласковый тон: несмотря на то, что он сейчас чуть с ума не сошёл, парень ни за что не посмел бы повысить голос на Ынхёка и отчитать его в таком состоянии. Барабанщик испуганно вздрагивает, но, как будто прислушавшись к голосу Донхэ, парень не двигается, не отшатывается и не сбегает, вопросительно глядя на лидера группы, которому нужно срочно что-то предпринять. — «Он ждёт, что я буду вести себя рассудительно… но что же мне делать?» — мысли Донхэ панически мечутся, и он выбирает для себя самый важный пункт — нужно вернуть Ынхёка обратно в комнату. — Послушай, давай вернёмся в комнату… — предлагает парень, осторожно подбираясь к барабанщику и медленно расстёгивая куртку на себе, снимая верхний элемент одежды со своих плеч. Донхэ даже не чувствует, что чужие кроссовки ему малы — сейчас парень так счастлив тому, что он видит Ынхёка, живого и здорового, что он не попал в беду и не сбежал, будучи в таком подавленном состоянии. Всё остальное становится таким неважным, когда барабанщик, съёжившись у окна, неотрывно смотрит на него — и продолжает молчать. Ынхёк нервно сглатывает, наблюдая за Донхэ, но по-прежнему не двигается, и это лидер группы воспринимает как ощутимый шаг вперёд. — «Хотя бы я больше его не пугаю…» — Здесь холодно, ты простынешь, — Донхэ понимает, что даже в своей тёплой водолазке парню наверняка очень холодно здесь, и ему хочется заодно как-то ещё больше показать барабанщику, что тот может чувствовать себя спокойно под его защитой, потому, осторожно прикасаясь к плечу Ынхёка, лидер группы укрывает его своей курткой, снова обращая внимание на эту чёрную водолазку. Парень не понимает, почему Ынхёк не хочет снимать эту водолазку и даже спит в ней. — «Может, она многое для него значит?.. А если её подарил ему брат?..» — рассуждает Донхэ, к своему стыду, не сумев вспомнить, как зовут брата Ынхёка, а момент, чтобы спросить об этом, явно неподходящий. — «Как же его зовут… Вернее, как его раньше звали…» — Идём, ладно? — просит Донхэ, решая быть мягким и не пытаться давить на Ынхёка: он осторожно кладёт руки на плечи Ынхёка, с удивлением наблюдая за тем, что тот не отстраняется от лидера группы и, даже наоборот, как будто доверчиво придвигается ближе к нему и выжидающе смотрит на Донхэ. — «И что мне делать?» — темноволосый солист совершенно растерян: он-то уже привык к тому, что Ынхёк в последние дни от него шарахается. Позади снова хлопает дверь: на лестничную клетку выбегает Хичоль, на ходу натягивая своё пальто и, замирая на месте, в полном изумлении рассматривает их обоих. Старший мембер явно не проснулся окончательно: он взъерошенный и неопрятный, футболка надета задом наперёд, что видно по тому, как горловина практически врезается в горло корейского солиста, и только в свои джинсы Хичоль сумел влезть как следует. — «Вот блин…» — Донхэ очень неловко, но руки с плеч Ынхёка он не убирает, замечая, как тот испуганно сжимается, прерывисто вдыхая. Донхэ, наверное, стоит оставить барабанщика с Хичолем, с его лучшим другом, чтобы тот успокоил Ынхёка и вернул его в комнату, но парень не решается это сделать: лидер группы даже представить не может, что все эти дни переживает барабанщик, как он проходит через всё это и что чувствует. Но Донхэ очень хочет, чтобы Ынхёк снова доверял ему, как до этой ужасной аварии, как в больнице, когда парень был настолько напуганным, что только рядом с ним пострадавшему удавалось поспать. Лидер группы уже допустил несколько очень страшных ошибок, за которые ему очень стыдно, и не все эти ошибки можно исправить. Но он уверен, что стоит хотя бы попытаться вернуть то доверие, которое возникло между ними до последней пьянки… — Хичоль… вы ложитесь спать, ладно? — тихо просит Донхэ, посмотрев на притихшего и обеспокоенного Хичоля, надеясь, что тот поймёт его и не будет возражать. — И сам тоже ложись. Мы… скоро придём. — Конечно, Донхэ, — Аска, с облегчением выдыхая, внимательно оглядывает Ынхёка и, ободряюще кивнув своему лучшему другу, отворачивается обратно к лестнице, поднимаясь к двери, ведущей в квартиру. — Дверь я не закрываю, свет в вашей комнате оставлю. Зовите, если что. — Спасибо, Хичоль, — Донхэ в очередной раз поражается тому, какие мудрые решения порой принимает их старший мембер, такой безбашенный и порой неуправляемый, а потом парень поворачивает голову к Ынхёку и чуть сжимает пальцы на плечах барабанщика, снова начиная говорить тише и осторожнее, решая пояснять каждое своё действие. — Мы подождём пару минут и пойдём, хорошо? Лишние вопросы тебе сейчас ни к чему. Ынхёк, кажется, не возражает: парень медленно кивает и опускает голову, не пытаясь ни отодвинуться, что окончательно сломало бы в Донхэ малейшую надежду на примирение с барабанщиком, ни придвинуться в его объятия, что можно было бы расценить как своеобразное разрешение быть ещё ближе к нему — и заботиться. Но, возможно, так даже лучше: сердце Донхэ до сих пор бешено колотится, адреналин, выработанный страхом, ещё продолжает давить на голову лидера группы, и тот старается успокоиться, монотонно повторяя в своих мыслях одну и ту же фразу. — «Всё в порядке… Ынхёк цел, всё в порядке…» Через несколько минут парень бережно заводит Ынхёка в комнату, радуясь, что Хичоль верно понял его просьбу: свет действительно остался только в их с Ынхёком комнате, никаких посторонних шорохов Донхэ больше не слышит, а это значит, что ребята снова легли спать и никто не будет задавать никаких вопросов. В данной ситуации это — самый лучший вариант. — Ынхёк… давай будем ложиться спать, хорошо? — мягко спрашивает Донхэ, отпуская плечи Ынхёка и внимательно наблюдая за ним. — Уже поздно, и всем нам нужно отдохнуть. Я выключу свет, когда ты ляжешь. Ынхёк мелко кивает, не сопротивляясь, и за это Донхэ ему благодарен: парень совершенно не знает, как сейчас заботиться о барабанщике — ему хочется крепко обнять Ынхёка, прижать к своей груди, спрятать его от всего этого ужаса за своим влюблённым и беспокойным сердцем, поцеловать в макушку, как ребёнка, и долго гладить по волосам, чтобы убаюкать его и наконец помочь уснуть. Говорят, что время лечит, и Донхэ бы очень хотел помочь времени исцелить Ынхёка быстрее: лидер группы смотрит в эти большие тёмные глаза, которые Донхэ помнит и по холодным огненным искрам, метающим молнии, когда Ынхёк злится, и по удивительно глубокому и мягкому взгляду, когда барабанщик сидит в своём пушистом свитере на кухне, держа в руках кружку чая, и улыбается, так легко и светло, что все заботы и неприятности сразу же отступают на задний план. — «Как же давно всё это было…» — Вот так… ложись, я укрою тебя, ладно? — предлагает Донхэ, и Ынхёк явно не возражает, устраиваясь на постели на спине, пустым взглядом рассматривая темноволосого солиста рядом с собой. Донхэ ощущает себя таким бесполезным, ему хочется кричать во всё горло, встряхнуть Ынхёка за плечи, чтобы тот выдал из себя хоть одну эмоцию, упасть перед ним на колени и обнять барабанщика за талию, уткнувшись носом в его живот, и покаяться во всех своих ошибках, которые и довели Ынхёка до такого состояния. — «Ведь если бы я не обидел его тем утром, не испугался бы своих чувств, как последний трус, то никакой аварии бы не было», — Донхэ чувствует съедающую его вину, с которой он не в силах справиться самостоятельно. Но никакими извинениями и сожалениями брата Ынхёка не вернуть к жизни, а лишний раз поднимать эту тему не стоит — барабанщик и так в паршивом состоянии. — Попробуй поспать… пожалуйста… — Донхэ старается говорить спокойно и мягко, осторожно укрывая Ынхёка одеялом и сдерживая желание провести рукой по его рыжим волосам с уже отрастающими светлыми корнями. — «Ынхёк сейчас такой уязвимый… ему очень нужны забота и поддержка», — понимает лидер группы, закусывая губу и дожидаясь хоть какой-то реакции от парня. — «Но примет ли он помощь от меня?» Ынхёк ничего не отвечает, глядя в потолок практически остекленелыми глазами, и Донхэ вздыхает, принимая молчание парня и возвращаясь в свою постель. В итоге, выключив свет, лидер группы так и не раздевается, устроившись под одеялом в одежде: Донхэ понимает, что сегодня он вряд ли сможет уснуть, сердце продолжает взволнованно колотиться, а во рту неприятно пересыхает. Нервы не пределе — Донхэ просто боится снова закрывать глаза, съедаемый чувством неизвестности. — «А вдруг я засну, а Ынхёк опять пропадёт? А вдруг он наделает глупостей? А вдруг попадёт в беду? А вдруг…» — думая об этом, парень чувствует, что он уже сам начинает дрожать от волнения и ужаса — и ему приходится решительно подавить в себе эти пугающие мысли. — «Так, стоп. Мне нужно успокоиться…» — Извини, — Донхэ вздрагивает от неожиданности и от того, как ужасно звучит голос Ынхёка после двух дней молчания: нет ни тени от того ласкового, медового подтона, который проскальзывал в голосе барабанщика до аварии, сейчас тон куда более хриплый и болезненный, чем был у Ынхёка хоть когда-либо за последние шесть лет, которые Донхэ его знает. Парень садится на постели и, нервно сглотнув, он пытается рассмотреть в полумраке Ынхёка, повернувшегося на постели набок, лицом к нему, и вздыхает, понимая, что молчать — неправильно. Кажется, барабанщик искренне извиняется за попытку позаботиться о нём, за то, что парень поднял переполох в квартире своим отсутствием. Несмотря на то, что голос Ынхёка звучит паршиво, Донхэ от первого слова барабанщика за всё это время начинает надеяться с новой силой на то, что рыженький парень уже близок к выздоровлению. — «Неужели самая страшная пора уже позади?..» — Всё в порядке, не волнуйся, — Донхэ, немного помолчав, решает осторожно высказать Ынхёку то, что он считает необходимым, в надежде, что парень прислушается к нему. — Послушай, я… не убегай так больше, пожалуйста, никому не сказав, не сообщив, где ты. Мы чуть с ума не сошли. Ынхёк продолжает молчать, лишь негромко вздыхая и еле слышно ёрзая на постели, и солист понимает, что сейчас парень может решить, что лидер группы отчитывает его, а этого не было в планах Донхэ — он лишь хочет поделиться своим беспокойством и найти хоть какой-нибудь компромисс, чтобы и Ынхёк мог чувствовать себя здесь комфортно, и чтобы в дальнейшем все они не паниковали от таких непредвиденных ситуаций. — Я не пытаюсь ругать тебя, Ынхёк. И никто не решится осуждать тебя сейчас хоть за что-то, — сразу же поясняет Донхэ, отводя взгляд к большим окнам, чтобы не пугать Ынхёка своим пристальным взглядом, и негромко вздыхая: он должен высказать всё, что рвётся наружу из его болезненно ноющего сердца, иначе Донхэ сойдёт с ума. — Если тебе нужно личное пространство, если ты хочешь побыть в одиночестве, то дай нам знать. Я не буду ночевать в комнате, тебя никто не будет беспокоить, я обещаю тебе. Всё будет так, как ты захочешь. Но я… я умоляю тебя, оставайся там, где я могу видеть тебя. Я очень испугался за тебя. Ынхёк продолжает молчать: более того, он неестественно вздрагивает от слов Донхэ, и парень не ждёт от него никакого ответа. — «Хотя бы одно слово за два дня в данной ситуации — это уже хорошо», — думает лидер группы, заставляя себя дышать ровно и глубоко, чтобы снова не начать волноваться. — «Значит, Ынхёк придёт в себя со временем… Он обязательно придёт в себя». — Я… — голос Ынхёка ужасающе каркающий, тихий, царапающий горло, от которого Донхэ сам чуть было не подпрыгивает на кровати от неожиданности — и внимательно смотрит на Ынхёка, не перебивая его. — «Если ему нужно время… то я подожду, как и обещал. Я обязательно подожду…» — уверен Донхэ, с силой сжимая пальцами одеяло и делая очередной глубокий вдох. — «Только бы Ынхёк больше не исчез так…» Лидер группы уверен, что он больше не выдержит неизвестности, не выдержит не знать, где Ынхёк и в порядке ли он. В таком состоянии барабанщик совершенно беззащитен, и Донхэ боится даже думать о том, чтобы оставить его одного надолго, особенно сейчас. И именно потому, что Ынхёку нужно выговориться, Донхэ продолжает молчать, стараясь не спугнуть откровенность барабанщика, и, спустя несколько секунд, Ынхёк хрипло и очень тихо добавляет: — Я… я так скучаю по нему, Донхэ… Донхэ должен был догадаться, что Ынхёк решится поднять эту тему, но парень оказался не готовым к этому разговору, потому и не находит ответ сразу. — «А что я ему скажу? «Это пройдет»? Нет, так быстро не пройдёт, это очевидно. «Будет легче»? Будет, но Ынхёк сейчас не сможет в это поверить», — Донхэ раздумывает над тем, как будет более верно ответить, и не сразу понимает, что барабанщик снова начинает тихо всхлипывать. Прислушавшись, лидер группы только убеждается в том, что ему не показалось — Ынхёк плачет. — Ох, Ынхёк… — Донхэ тут же поднимается с места, не в силах оставаться в стороне — и осторожно подходит к постели Ынхёка, садясь на самый край. Протягивая руку к парню и накрывая его пальцы своими, Донхэ медленно поглаживает бледную кожу барабанщика и беспокойно смотрит в его заплаканные, немного опухшие глаза, осознавая, как ему страшно: Донхэ очень страшно, что Ынхёк снова отшатнётся от него, что парень снова закричит так безумно и пронзительно, как вчера, что барабанщик снова попытается забиться в самый дальний угол, запереться от мира и от этой боли в одиночестве. — «Доверяй мне, Ынхёк», — Донхэ очень хочет это сказать, но не может. Лидер группы так виноват перед ним, за то утро, за всё, что произошло потом, за всю боль, которую Ынхёк терпит сейчас из-за него. Но Донхэ молчит, потому что сейчас это кажется самым правильным решением: на парня нельзя давить, нельзя просить его о чём-либо ещё, ведь Донхэ уже попросил Ынхёка оставаться рядом, быть здесь, так как в этой комнате безопасно для барабанщика — и парень пошёл на контакт, заговорил с ним, нарушил своё траурное молчание, вырвался из своей боли в эту реальность только ради нескольких слов. Конечно, Донхэ очень нервничает и боится сделать что-то не так, снова ляпнуть что-то не то, в очередной раз обидеть Ынхёка, добить, разрушить окончательно. Ынхёк неожиданно убирает свою руку от Донхэ — и молчит, вытирая свои слёзы. Лидер группы лишь понимающе кивает, тихо вздыхая и будучи готовым снова отступить на шаг назад, дать парню пространство, в котором он так нуждается, но барабанщик неуклюже садится на постели, содрогаясь в рыданиях, и с тихим плачем сам обнимает Донхэ за плечи, ткнувшись лбом в его ключицу. — «Ынхёк…» — Донхэ не верит тому, что происходит: Ынхёк снова доверяет ему, и это ощутимый шаг вперёд. Темноволосый солист не двигается, стараясь припомнить, как в такой ситуации вчера вёл себя Хичоль: парень просто молчал — и был рядом с Ынхёком, позволяя тому выпустить наружу все эмоции, пряча их от всего остального мира. Донхэ решает поступить также: он несмело приобнимает Ынхёка, чуть плотнее прислоняя его к себе и медленно поглаживая барабанщика по худенькой спине неторопливыми и тёплыми движениями. Ответить на слова Ынхёка Донхэ не может: парень не знал брата барабанщика, как и все ребята, и, наверное, любое его соболезнование покажется Ынхёку неискренним. Но Донхэ очень хочет поддержать барабанщика любым способом, показать ему, что лидер группы всегда будет на его стороне, что он готов ему помочь всем, что только будет в силах Донхэ, потому парень говорит лишь то, что уже давно болезненно зудит в его сердце: — Мне жаль, Ынхёк. Мне правда очень жаль. Слова, безусловно, глупые, и никак не помогут барабанщику, да и Ынхёк больше ничего не отвечает на это, но парень всё-таки доверчиво прижимается к груди Донхэ ещё крепче, стискивая пальцы на его футболке и продолжая тихо плакать. Донхэ обнимает его ещё бережнее, продолжая гладить Ынхёка по волосам и стараясь таким образом и барабанщика успокоить — и самому успокоиться. В итоге Донхэ снова провёл бессонную ночь, с одним небольшим нюансом: этой ночью лидера группы не мучает незнание происходящего, только добавляющее переживаний и стресса, ведь Ынхёк не просто рядом с ним — Ынхёк немного открылся ему, позволил быть ближе и поддержать его. Рыженький барабанщик смог задремать только под утро, забившись под руки Донхэ, точно маленький котёнок, но на это парень ни за что бы не стал жаловаться. На его собственный недосып лидеру группы уже давно плевать: Донхэ уже забыл, как он не мог уснуть, когда они с Ынхёком ругались по разным мелочам. Тогда у парня было совершенно другое состояние: злость, перемешанная с беспокойством, плохо подавляемый гнев, и непринятие того, что Ынхёк его отталкивал и грубил без повода. Сейчас же Донхэ немного спокойнее от того, что барабанщик снова настолько доверяет ему, что засыпает в его руках, проваливается в спасительную дрёму, когда Донхэ рядом с ним и обнимает его. Ынхёк совсем тихо сопит заложенным носом, уткнувшись им в тёплый живот Донхэ, а лидер группы тем временем бесперестанно гладит барабанщика по волосам и печально смотрит на измученного парня. Наклонившись к Ынхёку, Донхэ, не в силах сдержаться, осторожно касается губами виска барабанщика, надеясь, что тот простит ему этот порывистый ласковый поцелуй. — Ты спи, Ынхёк… спи — и набирайся сил, — шепчет Донхэ около уха рыжего парнишки, свободной рукой поправляя на нём одеяло, натягивая его повыше и укрывая плечи Ынхёка. — Сон лечит, хоть и не сразу. Со временем тебе станет легче. Нужно только найти силы — и пережить этот ужас. Если бы я только мог забрать твою боль…