***
Среда — самый медленный день. Из всех дней, именно в среду хочется взбодриться и зарядиться до конца недели, и Сокджин не понимает, почему. С самого утра в пекарне пахнет пряностями, сладостями и древесиной благодаря тарталеткам с кардамоном и инжиром, которыми занимается Чимин. Минут через двадцать после открытия Джухен забирает кейк-попсы. К одиннадцати часам дня все утренние завсегдатаи расходятся, и Сокджину остается лишь полупустая витрина с десертами и грязные после завтрака столы. В зале тихо и солнечно, и частички пыли витают в воздухе как крошки, которые Сокджин убирает со столов. Затем, как по часам, без четверти полдень приходит Намджун, только что отчитавший лекцию по современной литературе. Сокджин как раз убирает последний стол, когда он входит. — Представляешь, — не здороваясь, начинает Намджун, размахивая книгой в мягкой обложке, — половина моих студентов никогда не слышали о «Красной тачке»! — Не может быть, — соглашается Сокджин, хотя он понятия не имеет, о чем говорит его друг. — Так многое зависит от красной тачки, покрытой дождевой водой, стоящей возле белых цыплят, — цитирует Намджун, как будто это о чем-то говорит, — это же фундамент модернистской поэзии! Сокджин позволяет ему разглагольствовать, вытирая деревянные поверхности, но ровно до того момента, когда его мысли перейдут в настоящую тираду об этой поэме. Поэтому Сокджин любезно прерывает его: — Эй, Джуна, кажется, Хосок уже заждался тебя. Намджун краснеет так, словно они не встречаются около миллиона лет. Это в их стиле. — Я и забыл, — соглашается парень, и Сокджин понимает, что ему следует придумать нечто особенное на их годовщину в конце октября. — Тогда я пойду… да, — обойдя стойку, Намджун направляется на кухню. — Приближается катастрофа, — кричит ему вслед Сокджин, — не подпускайте его близко к духовкам! — Есть, капитан! — отзывается Хосок, но тут же следует череда ударов. Наверное, это формочки для кексов разлетелись по кухне. Прикрыв глаза, Сокджин устало потирает виски. — Все в порядке, ничего не разбито! — панически кричит Намджун. — Не вынуждай меня оснащать собственную кухню функцией защиты от детей! Но вдруг гораздо ближе, чем Сокджин мог того ожидать, возле его уха раздается голос: — У тебя тут дети работают что ли? Сокджин настолько пугается, что сначала вскрикивает, затем подпрыгивает и скачет так, словно танцует на раскаленных углях. Положив руку на сердце, он поворачивается и видит кожаную куртку и кепку вчерашнего парня. Это Юнги — смущающе дерзкий Моти. — Извини, извини, — говорит парень, поднимая руки вверх, — не думал, что ты такой пугливый. — Все в порядке… моя вина, что не обратил внимание, — не похоже, что он вообще мог здесь что-то контролировать, — не ожидал увидеть тебя так скоро. Не смог устоять перед вкусом ничем не примечательного кофе? — Скорее, перед вашим интернетом, ведь мой все еще не работает, а это самое близкое место, где есть бесплатный Wi-Fi, — честно признается Юнги. — Хотя кофе тоже неплох, — добавляет он и проходит мимо Сокджина к шестому столику. Оставив сумку на столе, он начинает расстегивает куртку. Сегодня он не такой цветной как был вчера, в своей свободной черной футболке, но его миловидность никуда не делась. Сокджину хочется поцеловать его в нос. Такие дурацкие мысли посещали его голову только в отношении собак и лишь один раз, глядя на Чонгука, когда тот уснул в костюме зайчика. Но это был Хэллуин, и Сокджин был слишком пьяный, чтобы думать трезво. Но его никогда не тянуло к незнакомым людям, и это настораживает. Сокджин слышит голос Юнги, который что-то говорит, но не улавливает суть. — Прости, что? — Вчера вашим специальным предложением были «Коротыши», а что сегодня? В среду тоже есть особое предложение? Сокджин кивает, стараясь отогнать от себя мысли о поцелуях в нос, тем более, незнакомцев, и указывает на витрину рукой, словно вынимает из аквариума золотую рыбку. — Вот вверху — «Виноградный монстр». Это галета. — Я не знаю, что это, но звучит прикольно. Вот поэтому фирменный десерт Намджуна именно такой. Спелые виноградные ягоды, покрытые апельсиновым мармеладом с щепоткой черного перца (потому что никто не ожидает от десерта черного перца), и все это на слоеном тесте, хрустящем и золотистом от яичного желтка. Этот десерт кажется сложным и недоступным, как и сам Намджун, пока вы не узнаете его поближе. — По сути, это просто ленивый пирог, — объясняет Сокджин, — с розовым виноградом и апельсином. — Тогда я возьму один. И самый большой кофе, — опираясь на прилавок, Юнги ждет, пока Сокджин помоет руки в раковине рядом с холодильником. — Хм… надо же, «Виноградный монстр» — интересное название, — размышляет он. — Все особые предложения ассоциируются с моими друзьями. Этот с Намджуном. Ранее он выступал под псевдонимом Рэп Монстр, а недавно у него был период, когда он перекрасил волосы в фиолетовый цвет и называл себя виноградом. — Сокджин поддевает лопаткой кусок галеты и кладет его на тарелку, — поэтому и «Виноградный Монстр». — У всех названий есть какие-то особые значения? — В большинстве из них, да. Отсчитав несколько купюр и передав их Сокджину, Юнги устраивается за своим шестым столом, а Сокджин уходит на кухню, где его ждет работа. Ему нужно придумать, что делать со всеми яичными белками, которые вчера остались у Чимина. Из них можно приготовить прекрасное безе с розовой водой. — Стой, — говорит Юнги, поймав Сокджина в последнюю секунду, придерживая в руках стакан с кофе. — Да? — Ты сказал, что виноград появился недавно. А что было до этого? Так как Сокджин просто гений кулинарного и комедийного искусства, до этого было: — Намджун неравнодушен к крабам. Поэтому мне пришла в голову идея испечь маффины с клюквой и бананом, и назвать их «Крабовые», но не все оценили мою идею. Много клиентов жаловались, что у нас опечатка в меню. Поэтому мне пришлось сменить десерт. Юнги непонимающе смотрит, но спустя несколько секунд отмирает. — Неужели у тебя такое плохое чувство юмора? — Пончик, ты не знаешь, на что я способен, — не колеблясь, отвечает Сокджин, и ему хочется пнуть себя за это кокетство, что словно растопленный шоколад, льется как лавина. — Похоже, мне придется это выяснить, — говорит Юнги. Для Сокджина это звучит как ответный флирт, но то, что Юнги сказал это столь небрежно и с пустым выражением лица, сбивает с толку. Но затем уголки его рта дергаются в ухмылке, и Сокджин не знает, как на это реагировать, и нужно ли реагировать вообще.***
— Поверь мне, ты ему точно нравишься! Он же флиртовал с тобой в ответ! — настаивает Тэхен, когда они позже собираются вместе за миской рамена. Его слова, конечно, обнадеживают, но Сокджин не знает, стоит ли ему прислушиваться к советам Тэхена в отношении сердечных дел, так что он пока в тупике.***
Сокджин разделяет ванильные стручки пополам и выскребает оттуда семена обратной стороной ножа. Пустые стручки он потом засунет в бутылку водки. Каким-то образом у них почти закончились кексы «Я твой ангел», особый десерт Хосока, хотя лишь восемь утра. Они не смогут обойтись весь четверг без специального предложения четверга, но пока это просто ванильное тесто и масляный крем. Сегодня Сокджин рассеян, и он сам не знает почему. Он помнит этот рецепт наизусть, как песню из заставки Покемона, но на каждом шагу ему приходится заглядывать в блокнот. Ему нужно передохнуть. Отставив тесто в холодильник, Сокджин направляется к Чонгуку, который все утро в одиночку обслуживал людей. Он с неохотой признается, что скучает по младшему, который обычно работает с ним рядом на кухне. Сокджин наблюдает, как Чонгук упаковывает еще теплую буханку хлеба с патокой в бумажный пакет какому-то мужчине в деловом костюме-тройке. Как только клиент уходит, Чонгук поворачивается к Сокджину. — Может, хватит уже? — шипит он — Что? Ты о чем, мелкий? — непонимающе моргает Сокджин. — Ты уже раз двадцать сюда заходил. Я скажу тебе, если появится тот парень, на которого ты запал, ладно? Уверен, я узнаю его. Невысокий, в кожаной куртке, с милым носом, правильно? — Ни на кого я не запал, — возмущенно вопит Сокджин, — мне же не двенадцать, — но он чувствует, как краснеют его щеки, что является мертвой уликой. Возможно, ему стоит выпить водки без ванильного экстракта? Ладно, он решает оставить малого сосунка одного. «Ни на кого я не запал» продолжает бормотать себе под нос Сокджин, раскладывая тесто в формочки для кексов. Вот же глупости придумали! Он даже не знает этого парня. Сокджин продолжает убеждать себя в обратном, взбивая свежий французский крем для кексов. Ну да, Юнги симпатичный, с этим не поспоришь, и он не прочь познакомиться с ним поближе, и… — Сокджин-хен, — зовет его Чонгук, когда тот покрыл глазурью уже несколько десятков кексов, — шестой столик. Итак. Возникает следующий вопрос: как долго он должен тянуть время, чтобы свести к минимуму насмешки Чонгука? Если Сокджин выбежит прямо сейчас, то младший будет издеваться над ним всю оставшуюся жизнь. Но если он будет ждать слишком долго, Чонгук поймет, что он специально это делает. Поэтому Сокджин решает, что сначала он наберет поднос кексов, чтобы пополнить витрину, а уже потом Юнги и его кофе. Так он и делает. — Доброе утро, — откинув со лба челку, говорит Сокджин. — Утро добрым не бывает, — отвечает ему Юнги, с благодарностью забирая кофе. На его столе открыт ноутбук, а еще лежит блокнот, страницы которого заполнены какими-то записями. Сокджин так же замечает, что его ладонь испачкана чернилами с ручки. — Но привет. — Что ты пишешь? Давно не видел, чтобы кто-то пользовался ручкой и бумагой. — Песни. Стихи, когда текста получается много, и в песню это не вмещается. Иногда мне трудно добиться того, чтобы мысли правильно излагались на клавиатуре. — Ты должен написать для меня песню, — дразнит его Сокджин. — Уже пишу, — отвечает ему в тон Юнги, и Сокджин не понимает, шутит тот или нет. Дело в том, что он ни на кого не западает, ведь ему не двенадцать. Но если бы ему было двенадцать, он бы влюбился в Юнги по самые уши.***
В пятницу Сокджин просыпается слишком рано из-за дурацкой сигнализации на чьей-то машине, оставленной у него под окном. Первое, что он замечает, это то, что солнце еще даже не встало, небо темное, дымчато-серое. Следующее — боль в руках, а пальцы застыли так, словно он не сгибал их несколько недель. Дело в том, что такое случается с ним время от времени на протяжении уже многих лет. Из-за этой боли Сокджину трудно застегивать джинсы или набирать длинные сообщения, но в целом все могло быть куда хуже. Тем более, что в течение дня ситуация становится лучше. Он долго смотрит в потолок, лежа в постели, понимая, что ему не хочется идти на работу. Но в такие дни, когда костяшки его пальцев гудят, он всегда печет хлеб, ведь замес хлеба — это своего рода терапевтическое занятие. Его суставы хрустят, когда он превращает липкое тесто в шелковистые шарики, которые он потом растягивает до толщины оконного стекла. Податливость теста так приятна для его рук. Так что Сокджин пойдет на работу. Из-за хлеба. И из-за своего нового любимого клиента. Но в большей степени из-за хлеба. Пытаться уснуть дальше бесполезно, поэтому Сокджин встает, находит штаны, на которых нет никаких молний и пуговиц, натягивает футболку с мишкой и одну из своих любимых розовых толстовок. Пока он идет по еще пустым улицам, прохлада раннего утра его полностью пробуждает, придавая его лицу приятный сияющий оттенок. Быть единственным в холодной пекарне задолго до открытия и включения всех духовок всегда немного жутковато. Пекарни не должны быть такими тихими и холодными. Сокджин быстро включает нужные приборы, разводит дрожжи с сахаром в теплой воде и играет в игрушку на телефоне, чтобы не чувствовать себя таким одиноким. Он даже не замечает, как долго работал, пока на смену не приходит пунктуальный Хосок. — Хлебный Джинни уже занят делом, — говорит он, вешая ветровку в гардеробной и надевая на себя фартук. И это правда. Сокджин уже успел испечь десять буханок хлеба, а еще у него готова целая корзина сладких булочек на завтрак, которые они будут есть с яблочным джемом, который он купил на прошлых выходных на фермерском рынке. Да и его пальцы уже не так болят. Следом приходят Чимин с Чонгуком, которые тащат за собой частично проснувшегося Тэхена, который будет сидеть в углу и пить молоко с хлебом, пока не станет полностью функционирующим человеком. Потом же Сокджину приходится буквально спасать свою клубнику для кексов, чтобы Тэхен всю ее не съел. В этот день Юнги так же приходит, на этот раз нацепив на уши полный набор своих сережек. — У меня нет времени рассиживаться сегодня, — почти извиняется парень, отчего сердце Сокджина замирает. Он сам не знает, печалиться ли ему по поводу того, что Юнги не сможет сегодня провести весь день за шестым столиком. — Я просто… хотел… ну знаешь, поздороваться. И взять кофе. А еще спросить тебя, не смог ли ты оказать мне маленькую услугу? — Постараюсь. — Расскажи мне самую странную вещь, которую ты знаешь. На самом деле Сокджин знает много чего странного. Это побочный эффект общения с Намджуном и Тэхеном. Он знает о родственных отношениях между курами и павлинами, о спиральной структуре галактики Подсолнух, об истории флюгельгорнов в джазовой музыке. Но он выдает самую странную вещь, которую знает: — Хотя у синих китов самые большие члены в мире, у южных гладких китов самые большие яйца. Рот Юнги открывается и закрывается, словно у карпа. Он явно не может подобрать слов. — Это… просто вау. Что-то с чем-то. Спасибо. — Как тебе это может помочь? Юнги забирает свой кофе, кекс и две булочки в форме клеверного листа, на которых настоял Сокджин. — Мне же надо как-то написать твою песню. — Обещай, что не напишешь мне песню о китовых членах! — Я никогда в жизни не стану такого обещать. И этот разговор настолько причудлив и сюрреалистичен, что Сокджин разражается заливистым смехом, хлопая в ладоши и наверняка пугая этим остальных покупателей. К его удивлению, Юнги тоже смеется, но почти беззвучно и хрипло. Все сошлось как нельзя лучше. Сокджин — комик, изображающий из себя пекаря, которого так хотел увидеть Юнги. Когда он, наконец, поворачивается, чтобы уйти, Сокджин хитро подмигивает ему и посылает воздушный поцелуй, что, должно быть, застает Юнги врасплох, так как он чуть не врезается лицом во входную дверь. Сокджин смеется над этим до конца дня.***
Самым популярным десертом в меню Сокджина, безусловно, являются «Синназайки», которые он готовит для Чонгука по субботам. По правде говоря, Синназайки, по мнению Сокджина, слишком сладкие. В них так много масла и коричневого сахара, что Сокджин не может съесть больше одного за раз, так как эта приторная сладость ощущается тяжестью на языке. Но их клиенты, наоборот, обожают эти сладкие булочки с корицей. По субботам в их пекарне людей так же много, как и в аэропорту накануне Рождества. В эту субботу пекарня так забита, что Сокджин до пол-десятого даже не замечает, что Юнги тоже здесь, сидит за пятым столиком, потому что по субботам привычный график мест смещается. К тому же парню приходится делить стол с еще одним постоянным клиентом, матерью с двумя маленькими дочерями, испачканных сейчас в креме. И нет, сердце Сокджина не пытается вырваться из груди, когда он замечает, как Юнги вырывает из своего блокнота листы, чтобы девочки могли порисовать. Юнги ловит взгляд Сокджина с конца зала. Он изо всех сил пытается выглядеть раздраженным. Кривит губы, морщит нос, закатывает глаза. Когда одна из девочек протягивает руку и пишет что-то в его блокноте мелком, наверняка найденным на дне маминой сумочки, Юнги преувеличенно громко вздыхает. Но дело в том, что это игра. Сокджин видит, что на самом деле Юнги не злится и ему вполне комфортно. Это же его привычная среда обитания: кожаная куртка, стакан кофе, чумазые дети и свет, льющийся на его ладони из окна. Когда Сокджин улыбается, Юнги улыбается ему в ответ. Позже, когда толпа немного рассасывается, Сокджин делает перерыв на обед и садится напротив Юнги, протягивая ему свежий кофе. — Я написал часть для фортепиано, — говорит парень, — мне хочется создать нечто такое, что идеально бы охарактеризовало это место, — он играет на воображаемом пианино, а на костяшках его пальцев сверкают огромные кольца, словно городские огни или пятна нефти. — Ты имеешь в виду нечто громкое и вечно липкое? Юнги бросает на него взгляд. — Нет. Сидя здесь в разгар утренней спешки, я чувствовал волнение и спокойствие одновременно. Именно это ощущение мне и хочется передать, — говорит Юнги, рисуя пальцами скрипичный ключ, — это место идеально подходит для наблюдения за людьми. Здесь можно черпать вдохновение. От его слов в груди Сокджина зажегся уголек гордости. Пекарня — это его жизнь, и ему всегда приятно слышать, когда люди хорошо о ней отзываются. — Я понимаю, о чем ты. Открыв блокнот с другой стороны, Юнги вытаскивает и расправляет сложенный вдвое листок, на котором нарисована куча разных планет, шестиконечные звезды и две полные луны, и все это на фоне фиолетового неба. — По мнению маленьких детей, Вселенная — фиолетовая. В ней есть, на что посмотреть. (Честно говоря, это больше похоже на виденье Намджуна, но да, детское метафизическое осмысление космоса по-своему эксцентрично). — Как и в тебе. — Во мне? — Даже много на что, — говорит Юнги, поджимая губы. Сокджину нравится слушать комплименты, ведь он знает, что весьма красив, но каждый раз это приятно слышать. — Внимательный к мелочам, — в итоге добавляет Юнги, на что Сокджин растерянно моргает, — мне бы хотелось как-нибудь увидеть тебя на кухне. Ты, наверное, потрясающий. Сокджин чувствует, как горят его уши, а писклявый смех, вырвавшийся из горла, скорее вызван удивлением, нежели юмором. Если к похвалам по поводу своей внешности он всегда готов, то слышать комплименты о своей работе он не привык. Тем не менее, он улыбается Юнги: — Может когда-нибудь, — говорит Сокджин, не понимая, насколько его слова похожи на обещание.***
— Я не ревную! — заявляет Чимин, выпивая залпом уже третий за сегодня мохито, и ставит стакан с гораздо большей силой, чем нужно. Сокджин же все еще понемногу цедит свой первый тоник с водкой. Он редко отказывается от предложения Чимина сходить в бар, но сегодня он об этом жалеет. Ведь как раз сегодня Тэхен ужинает Юн-У, Джиханом и Хен Сиком, что всегда вызывает у Чимина глупые вспышки ревности. А еще Чимин заставил Сокджина нацепить дурацкие кожаные штаны, под которыми его бедра уже вспотели. — Однозначно ревнуешь, — перекрывает Сокджин музыку в баре. — Нет, ты не понимаешь. — Ты прав, не понимаю. — Я не ревную. Я просто нетерпелив, а сейчас мне больше всего на свете хочется держать его за руку. — Подержишь его руку, когда он вернется домой. Тэхен никогда не приходит поздно. — Но я хочу прямо сейчас, — торжественно повторяет Чимин. Сокджин вымучено вздыхает. Иногда Чимина трудно выдержать, ведь когда он выпивает, то становится настоящим нытиком. И Сокджину сейчас меньше всего хочется возиться с этим пьяным ребенком. — Пойдем-ка домой, а по дороге ты сможешь держать мою руку. — Это не одно и то же, — ворчит Чимин, но все равно хватает ладонь Сокджина, когда они выходят из бара, и при этом выглядит ужасно довольным. По дороге домой он начинает рассказывать все о руках Тэхена с пугающими подробностями. Какие они большие и теплые, как красиво смотрятся бледные полумесяцы на его ногтях, как их идеально держать в ладонях. Сокджину буквально приходится закрыть ему рот рукой, когда тот громко и абсолютно не стесняясь, начинает рассказывать о ласках Тэхена. Он отводит Чимина домой. Может стоит дождаться Тэхена? Чимин уткнулся лицом в диван, и Сокджин не хочет, чтобы тот задохнулся в подушках. Но эти дурацкие тесные кожаные штаны просто сводят с ума, к тому же у Сокджина наполовину встал, и он точно знает причину. Из-за рук Тэхена. На самом деле, нет. Просто все эти рассказы о тактильных ощущениях, которыми его наградил Чимин, натолкнули Сокджина на мысли о руках Юнги, и теперь ему очень жарко. Перевернув Чимина на бок, он накрывает его песочным одеялом и уходит, слыша позади себя бормотания о руках Тэхена. Штаны с каждым мгновением становятся все теснее, поэтому оставаться здесь дальше совсем не вариант. Пока Сокджин идет домой, он изо всех сил старается отвлечься, чтобы не думать о руках Юнги. Но все мы знаем, что чем дальше мы пытаемся затолкать мысли, тем сильнее они рвутся наружу. Похоже, в нескольких кварталах отсюда открылся новый магазин. Чернильные пятна на ладонях Юнги. Тот чувак в Лексусе точно проехал на красный свет. То, как Юнги крутит в руках ручку, пока напряженно думает. Когда Сокджин в последний раз разговаривал со своим братом? Изгиб пальцев Юнги, когда он играет на воображаемом пианино. Завтра день сахарного печенья. Соль на кончиках пальцев Юнги, когда он обводит губы Сокджина. Ему нужно не забыть купить зубную пасту. Юнги проводит руками по волосам Сокджина и тянет их на себя. Ночи становятся прохладнее. Руки Юнги съезжают по его рубашке вниз и останавливаются на кромке брюк. Дорога по этой улице заняла у него восемьдесят пять шагов. Юнги впивается ногтями в кожу на боках Сокджина, оставляя следы. Чонгук продолжает скидывать нигилистические мемы в их групповой чат. Раскрытые ладони Юнги гладят голую спину Сокджина, когда он наклоняет его над роялем. Сокджин вваливается в квартиру и, звеня ключами, дрожащими руками закрывает двери на замок, а уже в следующую секунду его дурацкие штаны стянуты до колен. Он намного более возбужден, чем имел на это право. Какой позор был идти домой в таком состоянии. Он проводит пальцами по головке, шипя сквозь зубы и чувствуя, что пот льется с него рекой. Сокджину даже не хочется дразнить себя, как он обычно это любит, поэтому он сразу переходит к жестким движениям руки, чувствуя, как пульсирует его тело. Если бы он воспользовался смазкой, или на крайний случай слюной, все прошло бы более гладко, но его это сейчас меньше всего волнует. Лихорадочный темп доводит Сокджина до исступления, ведь он все еще почти одет и находится посреди гостиной. Сокджин снова погружается в фантазии, кружащие в его голове, пока он шел домой, только теперь никто их не сдерживает. Пальцы Юнги на его губах. Руки Юнги на его груди, талии, бедрах. Губы Юнги на его шее, мягко касаются кожи. Голос Юнги, такой низкий и четкий, говорит ему, как красиво он выглядит в своем сопротивлении. Сокджин слышит звуки клавиш фортепиано, пока Юнги глубоко в него вбивается. Пот стекает по его спине под рубашкой и пиджаком, который он так и не снял, а удушающее тепло начинает набрасываться на его тело волнами. Проходит всего пара коротких минут, пока он поглаживает себя быстрыми движениями руки, после чего оргазм настигает его с такой силой, что он едва дышит. Дрожь пробегает по его телу, на цыпочках обходя границу дискомфорта, и все последующие движения руки делают его мегачувствительным. Сокджин замирает. Его ладонь испачкана, а учащенный пульс стучит даже в кончиках пальцев. Такое ощущение, словно он выплыл из толщи океана и теперь покачивается в мягких прибрежных волнах. Это ощущение непередаваемо, и он хочет запомнить его на всю жизнь. Поднявшись на ноги, Сокджин приводит себя в порядок и, наконец, раздевается. По шкале от одного до десяти, виноватым он себя чувствует на троечку. Это лучше, чем он рассчитывал. У него нет привычки дрочить на своих друзей, ну не считая того единственного случая, когда… ладно, неважно. Главное, что он не впадает в послеоргазменную панику, как в тот раз, так что и на том спасибо. Это определенно хороший знак. В темноте своей комнаты Сокджин надевает чистые боксеры, после чего ложится в постель. Ему вдруг так захотелось спать. Сонными глазами он пролистывает на телефоне уведомления и натыкается на сообщение от Тэхена, отправленное ему двадцать минут назад: Тэ [23:49] ЧИМИН СКАЗАЛ, ЧТО У ТЕБЯ БЫЛ СТОЯК, КОГДА ТЫ УХОДИЛ Простонав, Сокджин откидывает телефон в сторону и укладывается набок. Некоторые сообщения не заслуживают ответа.***
Итак, сейчас полдень воскресенья, и Юнги снова сидит за шестым столиком, одетый в красную клетчатую рубашку поверх футболки с неизвестной Сокджину группой. Он пока не может смотреть Юнги в глаза. Прошлая ночь стала поворотным моментом, как прыжок в глубокую яму, как портал, или вспышка фотоаппарата Polaroid, и Сокджин знает, что ему делать дальше, но не уверен. В перерывах между упаковкой профитролей с фундуком от Чимина и общением с клиентами он бросает робкие взгляды в сторону Юнги, который, словно чувствует, так же смотрит на него в ответ. Юнги отрывает глаза от ноутбука и ловит его взгляд до того, как Сокджин успевает отвернуться, как будто они оба — северные полюса магнита, отталкивающие друг друга. У Сокджина к кассе приклеен стикер в форме кекса с его номером телефона, и он весь день ломает голову над тем, как, когда и стоит ли вообще давать его Юнги. Как-будто они ученики младшей школы. Из кухни выплывает Хосок с подносом свежего печенья, которое он помог украсить королевской глазурью. Это сахарное печенье Сокджина, его фирменное, в форме сердечек и неизменно красное, хотя его друзья не раз предлагали изменить цвет к какому-то празднику. Но нет, Сокджин непреклонен. — Чего ты ждешь? — спрашивает Хосок, глядя на стикер с номером. — Ничего. — Ты шутишь, да? — но в ответ Хосок получает лишь молчание, на что закатывает глаза. — Послушай, — говорит он полушепотом, — все мы знаем, что ты просто мечтаешь, чтобы тот парень намазал твою задницу маслом и назвал тебя бисквитом. Даже не пытайся отрицать. — Что за гадости ты несешь? — морщит нос Сокджин, как будто не его передергивало только от одной мысли, как Юнги трахает его над пианино. Но об этом никто не должен узнать. Нагло ухмыльнувшись, Хосок срывает стикер с кассы и выбегает в зал, прежде чем Сокджин успевает что-то сделать. — Думаю, это должно быть у тебя, — слышится голос Хосока. Дело в том, что Сокджин до смерти любит своего друга, правда, очень-очень любит, но иногда… Иногда Хосок занимает первое место в списке мудаков мира. Например, сейчас. Сокджин убегает на кухню и делает вид, что проверяет остатки сухофруктов, чем он на самом деле занимается, просматривая банки. Спустя минуту на кухню заявляется довольный Хосок, и Сокджину до боли хочется стереть с его лица улыбку. Не проходит и пяти минут, как на кассе звенит колокольчик. Чонгук, Чимин и Хосок замирают на месте и выжидающе смотрят на Сокджина, который смотрит на них в ответ паническим взглядом. Хосок восторженно поднимает большой палец вверх, и его руки испачканы красной глазурью. Остальные же даже не двигаются. Вдруг колокольчик звенит еще раз. — Сокджин? — зовет его Юнги. — Вперед, давай, вали в зал! — шепотом приказывает Хосок, подгоняя его к дверям. — Вы все уволены. Все до одного. — Ты и на прошлой неделе так говорил, — напоминает ему Чонгук. У Сокджина нет наготове умного ответа, поэтому он берет себя в руки и выходит в зал, замечая, как Юнги горбится перед кассой и взволнованно выглядывает. Он кусает нижнюю губу и впервые выглядит таким скованным. Подойдя ближе, Сокджин замечает, как тот кладет на прилавок стикер. — Что-то мне подсказывает, что ты не хотел давать мне свой номер, — настороженно говорит Юнги. Вот блять. — Нет, хотел! — кричит Сокджин слишком громко. Как Юнги вообще мог такое подумать? Он либо слепой, либо слишком неуверенный в себе. — Поверь мне, я хотел дать тебе свой номер. Но не так, как это все получилось, — добавляет Сокджин уже тише. — О, — удивляется Юнги, заметно расслабившись. Улыбнувшись, он хватает свой стикер обратно. — Тогда я забираю его назад. Сокджину хочется сказать следующее: — Знаешь, что, милый? Ты должен забрать не только стикер, но и меня, и насытиться мной вместо ужина. Но на самом деле он говорит: — Хочешь печенья? Все еще держа записку в руке, Юнги согласно кивает. — Я хотел спросить тебя о печенье раньше, но отвлекся на эту дурацкую строчку в дурацкой песне. — Ты что, пишешь песню о китах? — Господи, ты невероятный, — говорит Юнги, — нет, это совсем другая песня. Расскажи мне лучше о печенье. — Это сахарное печенье на основе сливочного сыра, отчего оно такое мягкое и рассыпчатое. Мы не любим хрустящее печенье, оно буквально запрещено в нашей пекарне. Но это… мое фирменное. Я называю его «Красные печеньки». — Как это? Просто красное? И никакой глупой шутки? — Ну, мое сердце красное, — объясняет Сокджин, засовывая печенье в бумажный пакет. — Ага, как и у всех людей тоже? Сокджин хмыкает, ведь дело совсем не в этом. Суть в остроте, в глубине. Ну и еще в том, что Чонгук, когда произносит эту фразу, просто на стену лезет, но это неважно. — Это акростих. Концепция. — Концепция? Ухмыльнувшись, Сокджин собирает в себе всю дремлющую в нем сентиментальность, и причудливо вздергивает брови. — Это революция, эволюция и капля в океане, — торжественно говорит он, преподнося печенье с таким величественным поклоном, будто он вручает его сказочному принцу. Юнги протяжно и драматично вздыхает, и забавно то, что в этом весь Сокджин. Наверное, все люди реагируют примерно одинаково, когда пытаются не смеяться над его шутками. — Капля в океане, ты серьезно? Может мне стоит взять перерыв от того дерьма, над которым я сейчас работаю, и попробовать все-таки написать песню про кита. Это бы хорошо вписалось в сегодняшний день. Сокджину хочется сказать следующее: — Зачем писать песню о китовых членах, когда ты можешь написать песню о моем члене? Но на деле он говорит: — Знаешь, что тебе еще стоит взять? Меня. На ужин. Юнги смеется, а яблочки его щек краснеют, делая его милее. Размахивая стикером перед собой, он говорит: — Жди моего сообщения.***
— Не за что, — самодовольно говорит Хосок, откусывая красное сердечко. — Спасибо, и иди к черту.***
По понедельникам можно спать. По понедельникам у Сокджина выходной, значит это — хорошие дни. В этот понедельник Сокджин встает только около двух часов дня, думая, что жизнь прекрасна. У него есть запланированные на сегодня дела, например, позвонить маме и еще постирать вещи. Но уже через минуту он понимает, что почти ничего из запланированного он не сделает, ведь у него скопилось целых три новых выпуска «Лучшего пекаря Британии», и ему очень хочется их посмотреть. Потирая все еще сонные глаза, Сокджин достает из-под подушки телефон и видит несколько сообщений в недавно созданном групповом чате, где есть все, кроме Намджуна. Тэ [10:13] >что мы делаем на день рождения Джуна? Хоби [10:17] >он говорит, что после прошлого года, он никуда не пойдет Чим [10:18] >это............ разумно Тэ [10:18] >подождите чтоо Гуки [10:19] >помните, как нас выгнали из двух баров, а Джун так напился, что пошел и нарисовал члены на дверях кабинетов, за что его чуть не уволили Хоби [10:20] >нет, кто-то из вас, придурков, тогда уронил его телефон в реку Чим [10:20] >а не ты ли выжрал пол бочонка пива, а потом распустил нюни, когда подумал, что мы потеряли Сокджина, который просто пошел отлить? Тэ [10:21] >ладно, это все уважительные причины никуда не идти >но мы все еще можем испечь ему торт и все такое, верно? Хоби [10:21] >конечно Сокджин решает ничего не писать, так как точно знает, что Тэхен уже купил подарок Намджуну на день рождения и подарит его в любом случае, а Хосок и Чимин уже несколько месяцев планируют сделать торт в стиле «Мира Райана». Тем более, у него есть другое, более интригующее сообщение: Неизвестный номер [12:37] >будет странно, если я скажу, что скучаю по твоим дурацким шуткам? это Юнги, сохрани Ким Сокджин [13:51] >Мои шутки не глупые!!! Юнги [14:00] >Еще какие. Ким Сокджин [14:01] >палки и камни могут сломать мои кости, но слова никогда не испепелят меня: P Юнги [14:03] >не переубедил Ким Сокджин [14:03] >переубедил Юнги [14:06] >знаю, я сам об этом заговорил, но нет Ким Сокджин [14:06] >я просто пытаюсь тебя позлить ахах Эта переписка продолжается до конца дня, даже когда Сокджин доедает остатки макарон из холодильника и стирает белье. Половина из его сообщений — тонко завуалированные попытки явного флирта, другая половина — всякая ерунда, не имеющая смысла. Юнги, в свою очередь, присылает ему несколько фотографий своего щенка Холли, и Сокджин пишет, что тот похож на жареного цыпленка. После долгого мытья в душе, Сокджин возвращается в своем махровом халате весь такой уютный и расслабленный. На телефоне его уже дожидается целая серия сообщений от явно взбудораженного Юнги: Юнги [16:40] >хочешь пойти со мной на одно мероприятие? >сегодня вечером, в 7 часов >моя подруга будет читать стихи на открытом микрофоне в центре города >ужин за мой счет >извини, если это прозвучало так, словно я подкупаю тебя, но я как бы приглашаю тебя на свидание >еще извини, что так спонтанно, но Сокджин переименовывает Юнги в своем телефоне на «Моти» и соглашается на ужин.***
Сокджин довольно часто бывал на открытых микрофонах, так как несколько лет он сам занимался искусством и выступал, после чего бросил все и занялся выпечкой. Поэтому он знает, что выступать перед целой толпой может утомлять. Все эти метафоры, монологи, заумные речи, сарказм. Но Сокджин решил все равно не отказываться от такого предложения. Под «таким» в основном имеется в виду Юнги в своей кожаной куртке, ну и собственно ужин. Когда перед тобой огромная порция начос из свиного брюха слушать народную поэзию намного приятнее. Сокджин переживал, что за пределами пекарни их с Юнги беседа иссякнет, превратившись в неловкое молчание или пустой треп, но все в порядке. В перерывах между выступлениями Юнги рассказывает о том, как когда-то он так же выступал со своими песнями, будучи еще совсем зеленым, и тогда от силы человека два обращали на него внимание. — Те песни были ужасны, — признается Юнги, мешая палочкой лед в своем стакане, — на сцене я называл себя Глосс, если тебе это о чем-то говорит. — Ты уже не выступаешь? — Только для Холли. — Уверен, она твой лучший слушатель, — говорит Сокджин. — Наверняка твои песни были лучше, чем ты думаешь. Артисты всегда относятся к себе строже, чем зрители. Даже в тусклом свете Сокджин может увидеть, как Юнги смущенно краснеет. В течение всего вечера два разных исполнителя используют метафоры по типу «все это прорастает прямо из моих ребер», один это сводит с мангровым лесом, второй — с древним святилищем, но в целом их не совсем ясные разговоры можно слушать. Кто-то даже представил стихотворение о «Рэйдж Квит Геймз», на что Сокджин смеялся, хлопая в ладоши как тюлень. Подруга Юнги, Суран, потрясающе владеет словом, исполняя поэму о совместно выпитом бокале вина. Она выглядит как королева русалок со своими зелеными волосами с голубым отливом. И гордость на лице Юнги, когда Суран машет зрителям рукой, каким-то странным образом делает Сокджина счастливым. — Ну вот, кажется, уже конец. Было здорово, — говорит Юнги, когда последний артист уходит со сцены, а официант убирает грязные тарелки со стола. Он выглядит немного растерянным, заламывая пальцы. Сокджин еще не собирается идти домой. Во-первых, ему нужно кое-что сделать в пекарне, и наименьшее, что он может сегодня предложить Юнги, это десерт. — Мне нужно сделать кое-какие заготовки на завтра в пекарне. Если хочешь, пойдем со мной. Ты же хотел увидеть меня на кухне. Как раз, выпал шанс, — говорит Сокджин, на что Юнги улыбается.***
Каким-то чудом Сокджину удается уговорить Юнги помочь с коротышами, которые будут намного вкуснее с заранее приготовленного и охлажденного теста. Он вручает Юнги большой кусок корня имбиря, чайную ложку и мелкую терку. — Очисти от кожуры и потом натри, Глосс, — инструктирует Сокджин. Юнги плотно сжимает губы. — Я уже жалею, что рассказал тебе, — говорит он, начиная аккуратно счищать ложкой кожицу с имбиря. — Никто не может устоять перед этим, даже ты, — подмечает Сокджин, обрамляя свое лицо руками, словно распустившийся цветок. Юнги ворчит что-то в ответ, подозрительно похожее на «особенно я», но это не точно. — Что ты сказал, Юнги-щи? — Я сказал, что ты трепло, — это совершенно не то, что он сказал на самом деле, но Сокджин все равно смеется. Забавно видеть, как Юнги притворяется и думает, что это не заметно. Сокджин берется за тесто для шортбредов, попросив Юнги добавить в миску пару столовых ложек тертого имбиря. Пока Сокджин смешивает ингредиенты, Юнги стоит рядом и сжимает его плечо. Из-за того, что его руки пропитались острым запахом тертого имбиря, он пахнет настолько привлекательно и вкусно, что Сокджин отвлекается и почти забывает добавить мускатный орех. — Я хочу испечь что-нибудь на десерт, — заявляет он, заканчивая с тестом и завернув его в пищевую пленку. Ему хочется произвести на Юнги впечатление. — Будут какие-нибудь пожелания? — Что самое простое ты можешь приготовить? Если не считать того, что вообще не нуждается в духовке, то самое простое, что Сокджин знает, это сахарное печенье и сконы. Но так как Юнги уже пробовал печенье, значит выбор очевиден. — Как насчет сконов с ежевикой? — предлагает Сокджин, на что Юнги согласно кивает. Он достает из морозилки масло, сливки и лимон, а с полки — муку, сахар и разрыхлитель теста. Юнги тоже старается помочь, но по большей части он просто сидит возле шкафа с посудой с нержавеющей стали и что-то пишет в своем блокноте. Изредка он задает какие-нибудь вопросы о посуде, или какой из фартуков, висящих на двери, Сокджин любит больше всего. Для него необычно иметь такую внимательную аудиторию. Намджун с Тэхеном тоже частенько бывают на кухне, но они не задают вопросов, не считая «можно я доем этот крем для пирожных?». Но это не плохо, скорее наоборот. Сокджину нравится такое внимание, ему приятно знать, что Юнги так пристально за ним наблюдает. Когда он достает пакет с замороженной ежевикой, Юнги недоверчиво поднимает бровь, а его рука замирает над листом бумаги. — Надо же, Ким Сокджин использует в своих десертах замороженные ягоды? Но Сокджин только смеется и аккуратно бросает горсть ежевики в сухие ингредиенты. Отмерив сливки, он добавляет их в миску. — Сразу видно, что ты никогда не готовил сконы, — говорит он, — свежие ягоды быстрее нагреваются и лопаются, создавая на тесте некрасивые пятна. Оно станет похожим на полинявшие носки. Юнги смеется и что-то снова записывает в блокнот, а Сокджин, тем временем, начинает соединять все вместе. Сухое тесто получается рассыпчатым и холодным из-за масла, в нем чувствуются комки, но консистенция получилась хорошей. Из нее должны получится отличные сконы, нежные и слоистые. Сокджин разделяет тесто на две части, раскатывая каждую в круг, и режет его на треугольники скребком. Так же приходится объяснить Юнги, что такое скребок. Выложив полученные треугольники на противень, он отправляет их в духовку. Пока сконы пекутся, Сокджин готовит простую глазурь из сахара и лимонного сока, и начинает наводить порядок на столе. Время от времени он бросает взгляд на все еще пишущего Юнги. Боже, что он до сих пор пишет? Юнги выглядит таким сосредоточенным и сконцентрированным, прикусив нижнюю губу зубами. Сокджин и не помнит, когда в последний раз он так замечал чьи-то особенности. Собственно, все дело в том, что он вообще не помнит, когда в последний раз был кем-то так очарован. Сконы долго не пекутся, и к тому моменту, когда Сокджин выкладывает парочку из них на тарелку, еще таких горячих и покрытых густой лимонной глазурью, он наконец набирается храбрости: — Что ты там пишешь? — спрашивает он, когда Юнги откусывает кусочек скона. Сокджин тоже пробует, и он более чем доволен результатом. Булочки получились мягкими, легкими и не приторно сладкими. Юнги замирает и, отводя взгляд, прокашливается. И Сокджину это не нравится, ведь он не хотел переходить черту… Дописав что-то еще и вытерев остатки глазури с губ, Юнги протягивает ему блокнот и чопорно усаживается на табуретку. Сокджин просматривает записи. На одной странице Юнги перечислил детали кухни, включая содержимое полок, уставленных банками с сахарным песком, и не забыл про игрушку динозавра, обитающего в углу. На следующей странице — какие-то неясные наблюдения о порядке действий Сокджина, а еще фраза «свежие ягоды = полинявшие носки», над которой Сокджин смеется. Третья страница включает несколько странных пунктов: > ЕРУНДА ЛУЧШЕ, ЧЕМ НИЧЕГО >На свету все мерцает + сливается + исчезает полностью + Я бы хотел исчезнуть с тобой. >Улыбается как Рождество + смеется как Новый год.***
Сентябрь тает, как сахарная вата во рту, плавно переходя в октябрь, что Сокджин едва успевает заметить, как меняется листок календаря. Честно говоря, он бы еще несколько дней не замечал, если бы не Тэхен, ворвавшийся в пекарню первого числа, чтобы поздравить всех с Чимин-тябрем. В итоге Юнги решил проблему со своим домашним интернетом, так что ему больше не нужно сидеть за шестым столиком, но он все равно заходит за стаканом своего излюбленного американо. И если не считать первого инцидента с Хосоком, Сокджин успешно удерживает своих несносных сотрудников подальше от их зарождающихся отношений. Тем не менее, каждые пару месяцев Сокджин устраивает неофициальное собрание, на котором они обсуждают идеи для нового сезонного меню. Обычно это не столько собрание, а предлог, чтобы вместе выпить и помечтать об их запасах Нутеллы. Обычно сюда приходит и Намджун с Тэхеном, поэтому на этот раз Сокджин приглашает и Юнги, так как в последнее время он частый гость в их пекарне. Ему немного страшно тянуть Юнги, очертя голову, на их бесшабашную встречу, на которую Тэхен заявляется в трех галстуках — но ни один из них, разумеется, не завязан на шее, — и с ящиком вина Сангрия, потому что они с Хосоком не любит пиво, которое покупает Чимин. Вскоре Тэхен понимает, что они с Юнги чуть ли не соседи, после чего начинают говорить друг с другом на своем диалекте. Намджун же, узнав, что они с Юнги любят одни и те же книги и музыкальные жанры, объявляет того своим новым лучшим другом (к ужасу Хосока). В общем, все складывается лучше, чем ожидалось. Открыв бутылку, Сокджин передает ее Юнги и встает за своими блокнотами с рецептами. Чонгук же пересаживается на его табурет поближе к Юнги, с чем Сокджин никак не спорит. — У меня есть идея, — заявляет Тэхен, набивая рот оставшимся печеньем с кремовой глазурью. — Идея? — вскидывает бровь Сокджин. — Ага, для меню. Даже две идеи! — Ладно, выкладывай. — Я думаю, ты мог бы сколотить целое состояние на организации девичников, — начинает Тэхен, облизывая резиновую лопатку, — ты можешь делать кейк-попсы в форме членов, назвав их «оближи меня и съешь». Наверное, это принесет тебе миллионы. На несколько секунд в пекарне воцаряется гробовая тишина, после чего Чимин, Хосок и Чонгук разражаются хохотом. Намджун же качает головой, а Юнги криво улыбается. — Ставлю тебе десять баллов за креативность, но это семейное кафе, так что никаких членов, — к тому же Сокджин ненавидит делать кейк-попсы. — Твоя вторая идея тоже как-то связана с частями тела? — он постукивает ручкой по столу. Тэхен дуется как ребенок. — Нет, вторая идея — просто шоколадные кексы. С зефиром внутри. — Это намного лучше, — говорит Сокджин, делая пометку в блокноте. — Можно сделать голландские кексы с какао-порошком и начинкой из цветного маршмеллоу. В общем, есть где разгуляться. В течение вечера они придумывают еще несколько отличных идей; Чимин, к примеру, планирует поэкспериментировать с круассанами с яблочным чаем-латте, но чем больше бутылок скапливается в корзине для мусора, тем хуже становятся идеи. Когда их компания решает испечь чудовищный тыквенный пирог со специями, назвав его «Чито-Фрито-Дорито», Сокджин решает закругляться. — Когда ты собираешься испечь что-то особенное для Юнги? — тихо спрашивает Чонгук, когда они выключают свет и запирают двери. От его вопроса Сокджин на мгновение теряется. Как самый старший в их коллективе, он всегда следит за младшими. Ну, так сказать, присматривает, не давая никому из них принимать спонтанные и фатальные решения. И как ему кажется, Чонгук, на правах самого младшего, так же всегда наблюдает за хенами, но иначе. Он улавливает и запоминает самые незначительные детали, которые другие бы ни за что не заметили. Поэтому Сокджин вряд ли должен так удивляться его вопросу. — Посмотрим, — просто говорит он и уходит.***
По правде говоря, Сокджин понятия не имеет, когда он собирается испечь что-то особенное для Юнги. Дело в том, что, создавая десерты для своих друзей, он никогда над этим особо не задумывался, оно приходило само собой. Чимин просто вылитый шортбред, Чонгук — милая булочка с корицей. Юнги же не ассоциировался ни с одним десертом. А может быть он аномалия вкусов, включающая в себя слишком много, что невозможно выделить что-то одно. Юнги, отказывающийся смеяться над большинством шуток Сокджина, выглядит неприступным и отстраненным, когда надевает свою кожаную куртку и кепку. Юнги, который так любит своего щенка, что называет его своим драгоценным малышом, и который пишет песни, сидя за деревянным столом семейной пекарни на фоне лиловых стен. Юнги, который говорит такие вещи, как «Когда я вырасту, я хочу стать лучше». И это тот самый Юнги, чьи поцелуи наполнены сладостью и светом.***
Остаток октября проходит в череде праздничных свечей, юбилейного пирога и отвратительно сладкого попкорна, а ноябрь — в новых экспериментах с выпечкой, ведь Сокджин начал поиск десерта, который идеально подойдет Юнги. В первых числах ноября, когда часы едва пробивают пять утра, Сокджин уже приходит на работу, проспав от силы полчаса, и сразу берется за клюквенные бискотти с засахаренной апельсиновой цедрой и глазурью из белого шоколада. Накануне вечером они с Юнги ходили на вечеринку по случаю Хэллуина к Хаэн в костюмах зомби. Они накрасили губы черной помадой, разукрасили лица белым гримом и превратились в вихрь криков и учащенного сердцебиения. Поэтому сегодня на повестке дня бискотти — художественное воплощение всех вчера съеденных апельсиновых желе и их нарядов зомби. То, что это получается вкусно, Сокджин даже не сомневается, он дает ему девять из десяти, но после первого хрустящего укуса он сразу понимает, что это далеко от Юнги.***
На следующей неделе он готовит пирог с кислой вишней. Это предполагалось как своеобразная добрая шутка над кислым отношением к жизни Юнги, но это настолько неискренне, что даже Намджун это замечает. — И что это? — спрашивает он, ковыряя решетку из теста на пироге вилкой. — Попытка испечь что-нибудь для Юнги. — И ты думаешь, что кислое подойдет ему? — Но иногда же он ворчит как дедушка. Ладно, это шутка. Намджун подхватывает вишню, часть которой попадает ему в рот, а оставшаяся рассыпается по столешнице. Но Сокджин уже настолько к этому привык, что машинально протягивает ему бумажное полотенце, как делал это уже тысячу раз. — Вкусно, в чем я и не сомневался, но что-то не то, — скептически говорит Джун. Сокджин погружается в себя, ведь его друг прав. Даже в шутку это кажется неправильным. И он настолько жалеет о своем эксперименте, что даже не показывает этот пирог Юнги.***
На третьей неделе Юнги вскользь упоминает, что любит чуррос. Но проблема в том, что в их пекарне нет профессиональной фритюрницы. А Сокджину не нравится идея жарить чуррос на плите — слишком хлопотно, а еще он не любит кипящее и брызжущее во все стороны масло. Но эклеры, как и чуррос, делаются из заварного теста. Поэтому он наполняет выпеченные эклеры шоколадом со специями, смазывает их растопленным маслом и посыпает сахаром с корицей. Чонгук чуть не подрался с Юнги за последний эклер, но, несмотря на их успех, Сокджин считает это слишком искуственным. Или чересчур претенциозным. Короче, просто очень непохожим на Юнги.***
К концу ноября, после того как Юнги в течение трех месяцев подпитывал свою зависимость от кофеина в их пекарне, Сокджин готовит тирамису с соленой карамелью. Он обмакивает домашнее печенье савоярди в крепкий эспрессо с бренди, выкладывает его рядами и заливает каждый слой кремом из маскарпоне, карамели и взбитых сливок. В конце все это он посыпает какао-порошком с хлопьями соли. Тирамису — необыкновенный десерт. Настолько необыкновенный, что за его кусок можно переспать. И Сокджин готов за него взяться. Но в тот день, когда он печет тирамису, Юнги не приходит в пекарню, сказав, что будет помогать родителям. И это вполне нормально, ведь он не обязан приходить в «Сладкие щечки» каждый день. Однако незадолго до закрытия, Юнги пишет ему сообщение, и его нытье Сокджин буквально слышит через весь город. Моти [16:19] >Я так хочуууу есть >Принеси мне едыыы >Накорми меняяя Ким Сокджин [16:22] >Можешь съесть мою задницу ;) Все начинается, как это часто бывает, с поцелуя. Но у них все начинается с двух огромных кусков тирамису, которые Сокджин приносит с собой в квартиру Юнги. Сидя бок о бок на диване, они пробуют торт, и после первого укуса Сокджин очаровательно стонет. Все начинается в тот момент, когда Юнги наклоняется, чтобы поцеловать Сокджина, а его щека запачкана карамелью. Все начинается с того, как Юнги шепчет ему в рот: «Это лучшее, что я ел в своей жизни». Все начинается с того, как гордость раздувается в Сокджине, как воздушный шар. Отставив пустые тарелки на журнальный столик, Сокджин забирается на колени Юнги, который тут же обхватывает его талию руками, а их бедра тесно сжимают друг друга. В целом, Сокджин выше ростом, но вот так, сидя верхом и глядя вниз, Юнги вынужден откидывать голову назад, чтобы поцеловать своего хена. Сокджин прикусывает его нижнюю губу нежно, но отчаянно, так как обожает дразнить, наполняя воздух предчувствием чего-то сладкого и долгожданного. За каждым его поцелуем вырисовывается силуэт желания. — Я понимаю, что ты просто шутил, — говорит Юнги, чувствуя, как Сокджин сжимает его бедра, — но с тех пор, как ты написал мне это сообщение, я не мог ни о чем другом думать. — О, — краснеет Сокджин, и не похоже, чтобы он сильно взволновался, но дар речи все равно отняло. Он чувствует, как рука Юнги касается его ягодицы, и этот жест мог бы показаться почти невинным, если бы не его слова. Сотня разных мыслей проносятся в голове Сокджина, но большинство из них сводятся к «вот же черт». — Ну, ладно, — выходит из оцепенения Сокджин и целует Юнги в подбородок. — Точно? Ты уверен? Если честно, Сокджин был в этом уверен, плюс-минус, с сентября. И если Юнги предлагает, то, конечно, он не против. — Да-да, конечно, — говорит он, подтверждая свои слова бесстыдным трением о живот Юнги, как бы доказывая уверенность своей эрекцией. — Боже, — говорит Юнги, — тогда ладно, вставай, только не здесь. — Почему? — спрашивает Сокджин, продолжая тереться о мягкое тело своего парня. — Потому что Холли спит в двух шагах от нас, а я не хочу извращать ее невинность. Если бы Сокджин мог, он бы рассмеялся, но Юнги настойчиво тянет его за пояс, вынуждая вновь прижаться к его животу. Сокджин практически спотыкается о собственные ноги. И в эти несколько секунд прозрения он замечает, как глаза Юнги, словно кометы, проносятся по его бесстыдному телу. И это очень приятно. Юнги провожает Сокджина в свою комнату и с тихим щелчком закрывает дверь. Его постель с утра так и не убрана, жалюзи все еще задернуты, а одинокая лампа отбрасывает слабый теплый свет на белые простыни. Сокджин, не теряясь, тут же стягивает толстовку Юнги через голову, а затем сбрасывает свою, наслаждаясь внезапным холодком на коже. — Ты только взгляни на себя, — говорит Юнги, когда Сокджин нетерпеливо снимает с себя штаны, и Сокджину так нравится волнение в его голосе. Таким голосом люди обычно разговаривают, когда смотрят на красивый закат. Сокджин опирается на одну ногу, чтобы линии его тела стали четче, а извилистый изгиб талии более выраженным. Он знает, что выглядит хорошо, и ему очень приятно внимание Юнги, но… — Я бы предпочел, чтобы ты больше трогал и меньше смотрел, — говорит он. — Я как раз в процессе, — Юнги снова притягивает его ближе, положив крепкие руки на стройные бедра, и оставляет легкую дорожку поцелуев вдоль ключиц. — Ты можешь встать передо мной на колени? — спрашивает он, целуя Сокджина в шею. Тот лишь застенчиво кивает и строит из себя кокетку, ведь он в этом мастер. Пока Юнги достает из тумбочки нужные вещи, Сокджин ползет на середину кровати и, упираясь руками в матрас, выгибает спину в форме лунного полумесяца, бросая дерзкий взгляд через плечо. Его глаза смотрят с вызовом, пока он соблазнительно виляет задницей. — Только скажи мне, если тебе что-то не понравится, хорошо? — спрашивает Юнги. — Стоп-словом будут блинчики, — Сокджин криво ухмыляется. — Будь, пожалуйста, серьезнее, — наставляет Юнги, — я хочу, чтобы тебе понравилось. — Хорошо, я скажу тебе. — Уже лучше. Давай снимем это с тебя, — Юнги проводит кончиками пальцев по спине Сокджина, начиная с плеч и заканчивая кромкой трусов, посылая по коже мурашки. До сих пор Сокджину удавалось не замечать, что каждый взгляд, ласка и слова Юнги вызывают в его животе сильный жар. Но когда Юнги тянет его трусы вниз и просит поднять колени, чтобы он мог снять их до конца, игнорировать свой член Сокджину становится очень трудно. Он так сильно хочет прикоснуться к себе, пока слушает, как Юнги снимает с себя джинсы. Лязг пряжки ремня, короткий шорох молнии и шум падающей на пол джинсовой ткани. Но это время никак не успокаивает его член, изнывающий между ног и пачкающий простынь. Было бы так просто взять дело в свои руки и самому снять напряжение. Но он не станет. Не хочет. Джин решает, что не будет трогать себя до того, как это сделает Юнги. Он хочет быть послушным. Вскоре Сокджин чувствует, как под весом Юнги прогибается позади него матрас. — Малыш, — шепчет он. Послушно опустившись на локти и уперевшись в запястья лбом, Сокджин чувствует как дрожит. Он ждет. Но Юнги долго не томит ожиданием. Его прохладные ладони касаются мягких ягодиц, а холодный металл его колец чувствуется особенно колко. Юнги прикасается пальцами на пробу, будто просто изучает и проверяет, и со временем его руки и даже кольца становятся теплее. Тогда все тело Сокджина перестает напрягаться, и от призрачных прикосновений он начинает успокаиваться. Но когда один из пальцев Юнги слегка задевает его вход, Сокджин нервно сглатывает, едва не всхлипнув. Юнги ласкает его вход так легко, что становится почти щекотно. И от этого дюжина самых разных чувств, включая беспокойство, захлестывают Сокджина. Это так волнующе интимно, что даже слишком. Просто кожа к коже, без каких-либо смазок и слюны, чистый контакт. Сокджин дрожит от возбуждения, когда Юнги вот играет с ним, и он даже не знает, чего ему хочется больше. Сокджин не может решить, хочет ли он побыстрее получить должное облегчение, или же пусть Юнги дразнит его до тех пор, пока он просто не развалится на части. Однако в одном он уверен точно — он хочет видеть перед собой лицо Юнги. Боже, ему так сильно хочется узнать, как выглядит его парень, когда он вот так к нему прикасается. Как он вообще реагирует на открытое и абсолютно голое тело Сокджина перед ним? Насколько темны от похоти его глаза? Проводит ли он языком по своим губам от желания? Его щеки такие же красные, как и у Сокджина? Но затем внезапная и настойчивая влажность сменяет пальцы Юнги. Его низкий и голодный стон Сокджин будет слышать в каждом своем эротическом сне и фантазии до конца жизни. А еще колеблющийся изгиб языка Юнги, который вырисовывал то широкие ровные полосы, то быстрые мазки, заставляющие мышцы внутри Сокджина напрягаться словно канаты. Движение его губ столь же мстительно, сколь и запредельно. Юнги облизывает губы леденяще-медленно и оставляет удивительно грязные поцелуи. И Сокджину всегда нравились такие грязные поцелуи, он с ума сходил, когда понимал, что может наполнить рот своего партнера голодной слюной лишь одним своим существованием. Отклонившись назад, Сокджин пытается подтянуть Юнги к себе ближе, еще ближе, но… Юнги открывает шире рот, и его язык проникает внутрь, отчего Сокджин едва не всхлипнул. Костяшки его пальцев, которыми он сжимает простыню, белеют в темноте комнаты. Тем временем, язык Юнги проникает глубже, а его руки сильно впиваются в бока Сокджина, пытаясь удержать его на месте. Но вдруг он отстраняется, чтобы спросить: — Нравится? Ощущение слюны, что остывает и холодит его зад, кажется таким грязным и непристойным, но… — Да, — твердит Сокджин, — даже очень. Далее он слышит, как щелкает крышечка на бутылке со смазкой, а после пальцы Юнги снова неторопливо ласкают его вход, уже плавно скользя по коже. Никто и никогда не прикасался к Сокджину так — даже он сам — отчего его переполняет такой спектр чувств, что выделить какое-то одно становится практически нереально. — Юнги, — говорит он запыхавшимся голосом. — Я подготовлю тебя, — отвечает Юн, нежно целуя его спину, а затем вводит палец. И это… только начало. И отличное начало. Но Юнги никуда не спешит, проталкивая каждый палец поочередно, выкручивая запястье. Он тратит целую вечность, дразня парня одним пальцем, прежде чем добавить еще один, и как бы ни был готов к этому Сокджин, ему все равно требуется секунда, чтобы привыкнуть. Вскоре два пальца превращаются в три. Сокджин сосредотачивается на мысли, что совсем скоро неприятная растяжка заменится чем-то более сладким, концентрирует внимание на том, как Юнги старается его не обидеть и быть с ним нежным… — О боже, — вырывается из его губ, когда Юнги задевает его простату. — Господи… что ты… Юнги проделывает это опять, снова и снова, легко и не надавливая слишком сильно. Сокджин чувствует, как мощно пульсирует его тело, словно он целая Вселенная, пылающая как звезды. — Ты сможешь от этого кончить? — тихо спрашивает Юнги, пока стоны Джина тонут где-то в постели. — Нет, я не знаю… наверное, не… ох, черт, — он чувствует, как Юнги касается его члена, просто случайно и прицениваясь, но Сокджин уже теряет голову. Может он вообще кончит вот так от отчаяния? Ведь под нахлынувшим потоком возбуждения его почти не видно, он утонул, но… — Я… я хочу, чтобы ты взял меня, Юнги, пожалуйста, — просит он, заставая парня врасплох. Сокджин чувствует это по его движениям внутри себя. Аккуратно вынув пальцы, Юнги напоследок облизывает его вход, отчего бедра Сокджина инстинктивно вздрагивают. Чувствуя, как пружинится матрас, Сокджин переворачивается на кровати, чтобы посмотреть на вставшего Юнги. Надо же, он мило покраснел, даже его грудь кажется розовой. Еще Сокджин замечает его член, которому явно тесно в боксерах. Он умирает от увиденной картины. Пока Юнги ищет презерватив, они смотрят друг другу в глаза, и Сокджин наконец не выдерживает и сдается. Он хватается за свой член, медленно проводя по нему руками, чтобы хоть немного снизить свое напряжение. Еще он проверяет, хорошо ли он растянут, и результатом он вполне доволен. Все это время Сокджин внимательно следит за тем, как глаза Юнги неотрывно прикованы к его телу. Он не прерывается даже на миг, отчего в глубине своего сознания Сокджин делает пометку: возможно (определенно точно) в другой раз он попросит Юнги наблюдать за тем, как он будет сам себя ублажать. Кажется, что это обоим приносит удовольствие: одному — действовать, другому — наблюдать. Он слышит хрипловатый голос Юнги: — Ты такой красивый, малыш. Пристроившись позади Сокджина, он проводит кончиками пальцев по его спине, бедрам и ягодицам. Это практически совпадает с тем, что Сокджин представлял себе той ночью в сентябре — единственное, чего не хватает, так это пианино. Вскоре он чувствует член Юнги между своих ягодиц, и его тяжесть заставляет Сокджина почти вибрировать от желания. — Давай же, — призывает он, и отчаяние просачивается в его голос, словно вода на тонущий корабль. И затем Юнги входит в него. Дав им обоим некоторое время привыкнуть, он замечает, как сильно вздымается у Сокджина грудь, и как тяжело он дышит. Но, несмотря на это, Сокджину хорошо — так необыкновенно приятно чувствовать, как его собственное тело пытается поскорее принять толщину члена Юнги, и он более чем готов к дальнейшей кульминации. В конце концов, Юнги двигается, для начала выйдя из Сокджина, который почти вслепую тянется за ним следом. Его рука ложится на мягкий живот, чувствуя дорожку жестких волос, а затем переходит к тому месту, где их тела встречаются. Туда, где он принимает в себя Юнги. Кончики его пальцев скользят по длине Юнги, когда он выходит из его тела, весь такой твердый и горячий, окутанный в латекс. Юнги ведет себя осторожно, и Сокджин больше не хочет, чтобы его жалели. Не сейчас, когда он почти задыхается, уткнувшись в одеяло, и чувствует пульсирующее тепло внутри себя. — Ах, Юнги, черт возьми… — Я сделал тебе больно? — Нет, я просто… боже, просто давай быстрее, мне нужно больше. — Но я не хочу причинять тебе боль. — Юнги. — Но малыш. Дело в том, что Сокджин, несмотря на свое воспитание и милую внешнюю оболочку, не против озвучивать свои желания вполне открыто и не стесняясь. Он готов называть вещи своими именами, и, если нужно, он прикажет Юнги напрямую оттрахать его так, чтобы он не смог нормально ходить еще несколько дней, или покатать его на своем члене. Но в данный момент Сокджину хватает того малого, что дает ему Юнги, его мысли словно желе, не дают ему выразиться нормально. Поэтому он бормочет: — Я все выдержу… Ты такой прекрасный. Он раскачивается назад, пока член Юнги не входит глубоко, остро и именно так, как он хочет. Юнги понимает намек (слава богу) и начинает двигаться быстрее. Все тело Сокджина подается вперед каждый раз, когда Юнги толкается в него, и он пытается удержаться, побуждая Юнги двигаться сильнее, глубже, еще быстрее. Это грубо и невероятно, и именно так Сокджин начинает раскрываться, как смена времен года. Между толчками Юнги, перед тем как Сокджин кончает, он понимает, что не знает, как они выглядят со стороны. И хотя дыхания у него ни на что не хватает, ему, все же, удается сказать: — Подожди, дай мне посмотреть на тебя. — Все, что захочешь, — Юнги останавливается и выходит. Сокджин под ним весь дрожит. Он едва слышит слова Юнги о том, какой он замечательный, а половину вообще не улавливает, ведь пальцы Юнги снова касаются его ануса, заставляя его чуть ли не плакать. Когда Сокджин переворачивается на спину, его напряженный член касается его живота. Лужица спермы, которую он оставил на простынях, неприятно липнет к спине, но, когда Юнги раздвигает его ноги, Сокджин обо всем забывает. Юнги становится почти беспощадным, двигаясь в неумолимом, плавном темпе. Его челка прилипла к мокрому лбу, а темные глаза наполняются чем-то сродни гордости и волнения. На его шее болтается тонкая серебряная цепочка, за которую Сокджину хочется схватить, дабы притянуть его к себе для поцелуя, но, вместе с тем, ему не хочется Юнги прерывать. Он просто рад, что ему выпала честь увидеть Юнги таким. Когда они двигаются, по комнате разносятся звуки соприкосновения кожи о кожу. И каждый этот звук смешивается с безудержным хныканьем Сокджина, когда до него долетают слова Юнги: — Мне нравится слышать, как тебе хорошо. Ты можешь не сдерживаться и быть громким, малыш, — говорит он, сгибая одну ногу Сокджина и меняя позу. — Я хочу кончить, — потянувшись к своему члену, заключает Сокджин. — Я тоже, — отвечает ему Юнги, — нужно, чтобы ты кончил первым. Постараешься для меня? Обреченно кивнув, Сокджин понимает, что сможет это сделать. Ему и стараться долго не надо. Он сжимает в кулаке свой член и изо всех сил старается не закрывать глаза. Никогда прежде Сокджина еще не накрывало таким возбуждением. Никогда раньше он не был таким твердым, и по тому, как набирает обороты его рука, он понимает, что находится на грани. Чувствуя напряжение в животе, Сокджин получает еще два глубоких толчка, после чего грязно кончает себе на живот и руку. Его грудь раздувается от прерывистых и резких вдохов, а сперма стекает с живота, собираясь в впадине между ребер. Толчки Юнги, все еще трахающего его, начинают причинять боль, когда он отходит от своего оргазма. Сейчас, как никогда, он чувствует внутри себя каждый дюйм длины Юнги, который все еще давит на его простату, и хотя это вряд ли входило в планы Юнги, но его глаза стекленеют, когда удовольствие начинает уступать место перевозбуждению. Когда Юнги сбивается с ритма, Сокджин понимает, что он кончает. Наклонив голову вперед, он открывает рот и выдыхает: — Сокджин, малыш, — а его бедра мелко дрожат. Расслабившись, он осторожно выскальзывает из Сокджина, и когда напряжение в его плечах исчезает, он обвивает парня как плющ. Несколько долгих минут они просто лежат, тяжело дыша и цепляясь за эту астральную чувствительность. Юнги нависает над Сокджином, осыпая его плечо и шею легкими поцелуями, а Сокджин, в свою очередь, поднимает чистую ладонь и поглаживает его влажные волосы. И ему хочется так лежать вечность. — Боже правый, — бормочет Юнги. — Я знаю. — Это было… — Я знаю. Юнги смеется, и его голос звучит довольно и устало. Он переворачивается, чтобы выбросить презерватив, и после нескольких жалобных стонов ему, все же, удается поднять Сокджина на ноги. Они вместе принимают ванну, смывая друг с друга пятна спермы, и пьют воду прямо из душа. Когда Сокджин пытается натянуть на себя одежду, его ноги шатаются как незастывшее желе, но он с удовольствием отмечает, что Юнги после секса становится тем еще душкой. Он не может оторвать его себя, чтобы надеть толстовку. Вернувшись на диван и включив какой-то фильм, Сокджин прижимает к груди не испорченную Холли и устраивается у Юнги между ног. Он чувствует, как одна рука Юнги ложится ему на живот, а другая — треплет собаку за ухом, и понимает, что хотел бы остаться в надежных объятиях Юнги навсегда. Еще Сокджин замечает оставленные на столе тарелки и вилки из-под тирамису, и чуть не заливается смехом. Почему-то после всего, что они тут устроили, после пары оргазмов, вызванных десертом, Юнги все еще не ассоциируется с тирамису. Сокджин не может объяснить почему, но этот торт просто не подходит ему, хотя он обязательно приготовит его в ближайшем будущем еще раз. И для этого есть веские причины.***
Это так неловко. Когда на следующее утро Сокджин приходит на работу и занимается своими привычными делами, а именно — взбивает мусс из пралине и тыквы, Хосок с Тэхеном сразу же чувствуют, как пара сверхъестественных секс-акул, что у него был секс. И Сокджин понятия не имеет, как у них это получается. Он не стал вести себя по-другому и на нем его привычная одежда. Он просто готовит мусс в своем свободном свитере, и все как всегда. У него даже засосов нет. Но все же. — Что-то изменилось, — подмечает Тэхен, не пробыв на кухне и пяти минут. Порывшись в холодильнике, он достает оттуда слегка побитую грушу. — Можно я ее съем? — Что ты имеешь в виду? — В смысле? Можно я, Ким Тэхен, съем эту грушу? — Нет, что ты имел в виду, когда сказал, что что-то изменилось? С тех пор, как ты в последний раз здесь был, все осталось по-прежнему, — говорит Сокджин, кидая взгляд на настенные часы, — примерно семнадцать часов назад. И да, ты можешь съесть грушу. — Нет, он прав, — недоверчиво тянет Хосок, — и это не касается кухни. Все дело в тебе. — О чем вы двое, блять, говорите? — огрызается Сокджин, начиная пищать, как рассерженный попугай, но Тэхен с Хосоком уже привыкли к его таким вспышкам, поэтому даже не обращают внимания. Взамен, Тэхен еще внимательнее осматривает его тело, несколько раз оглядывая с головы до ног, что нервирует Сокджина еще больше. — О боже, — заявляет Тэхен, — вы с Юнги таки переспали! — О да, точно, — легко соглашается с ним Хосок, словно это очевидные вещи, — он наконец-таки намазал твою задницу маслом, хен? Сокджину хочется спрыгнуть со скалы, ведь он ничего не понимает. Рано или поздно, он бы все равно рассказал обо всем своим друзьям, ведь член Юнги этого заслуживает, но как они поняли это сами? Это выше его понимания. — Но как? — спрашивает Сокджин. Тэхен откусывает большой кусок груши так, что сок течет по его подбородку, и загадочно отвечает: — Мои глаза неспроста такие большие.***
В свой день рождения Сокджин приходит в пекарню в час ночи, никак не ожидая увидеть там Чимина, привязывающего золотистые воздушные шарики к доске на входе. Надпись, которую оставил на ней Намджун два дня назад, почти стерлась, и теперь там красовалось большими печатными буквами «С ДНЕМ РОЖДЕНИЯ, ЧУВАК ИЗ ПЕКАРНИ!!!». — Что ты делаешь? — спрашивает Сокджин, отмахиваясь от летящего ему в лицо шарика. — Убеждаюсь, что все на улице знают, что у тебя сегодня день рождения, — весело заявляет Чимин. Он весь замерз, судя его красному носу. — С чего ты взял, что сегодня у меня день рождения? Возможно, это немного жестоко, но призрачное выражение паники на лице Чимина того стоит. Парень быстро достает свой телефон и светит экраном себе прямо в лицо. Сокджин замечает на фоне размытое селфи Тэхена. — Сегодня четвертое декабря, мудила! Не заставляй меня звонить твоей маме. Если я попрошу, она пришлет мне копию твоего свидетельства о рождении, ты же знаешь, как она меня любит. Сокджин усмехается, ведь знает, что так оно и будет. — Прости, но мне не жаль. — Придурок, — ругается Чимин, но все равно обнимает Сокджина. Привязав последний шар к вывеске, они вдвоем заходят внутрь, и на кассе их тоже встречают воздушные шарики. Чимин даже притащил с кухни их динозавра и, надев на него кудрявый разноцветный парик и огромные очки в желтой оправе, умостил его за первый столик. В предрассветной тишине они пьют горячий чай и ждут, пока разогреется духовка и размягчится сливочное масло. Чимин от природы более тактичный, чем Хосок и Тэхен, поэтому он как бы невзначай заводит разговор о Юнги. — Сначала мне показалось, что вы с Юнги совсем разные, — говорит Чимин, — он такой весь мрачный, крутой и спокойный, а еще ненавидит электронные органайзеры. Но на днях после того, как мы сходили на ужастик, он запрыгнул на тебя и чуть не заорал, когда мы увидели пуделя в дождевике. Тогда я понял, что вы оба очень странные. — Спасибо, — иронично говорит Сокджин. — Я хочу сказать, что у вас гораздо больше общего, чем кажется на первый взгляд. И мне он нравится. — Мне тоже. — Так что же это? Имею в виду, что Юнги тусуется здесь уже несколько месяцев. У вас что-то серьезное? Или это просто секс? Сокджин улыбается, глядя в свою чашку с женьшенем. — Думаю, он — лучшее, что со мной случалось, — просто говорит он. И Чимин понимает, потому что он всегда понимает. Вскоре на пороге появляется Чонгук и сразу принимается за работу — рисует с помощью трафарета шоколадные крылышки для печенья в виде ангелочков. Кажется, Хосок впервые в жизни опаздывает, но лишь для того, чтобы прикупить на завтрак хашбраун, так что это вполне допустимо. В итоге Сокджин ест жирную картошку, получает от всех не менее жирные объятия, а затем моет виноград, потому что сегодня день виноградного монстра. Он достает из морозилки пачку слоеного теста (да, он не готовит его сам, потому что готовить его слишком муторно), и начинает формировать нужную форму, фальшиво подпевая Трою Сивану, которого Чонгук любит включать на кухне. После того, как вся готовая выпечка отправляется на витрину, Сокджин открывает пекарню и чувствует, как в заднем кармане его джинсов вибрирует телефон. Моти [6:58] >Ты сидел на горстке сахара? Моти [6:59] >Потому что у тебя сладкая задница Ким Сокджин [7:02] >Ты напился в семь утра??????? Моти [7:06] >Это твой подарок на день рождения. С днем рождения! Сокджин не станет врать, что это один из его любимых подарков, и он смеется над ним до тех пор, пока Чонгук не засовывает ему в рот ложку арахисового масла, лишь бы тот замолчал. Но, как он узнает позже, это не настоящий подарок на день рождения, потому что Юнги ему соврал. После того, как утренняя суматоха утихает, он заходит в пекарню и вручает Сокджину бумажный пакет, внутри которого лежит набор формочек для печенья с покемонами. Сокджин так радуется подарку, что тут же начинает составлять список продуктов, чтобы сделать Бульбазавров из лемонграсса, Чармандеров из жженого сахара и Сквиртлов из морской соли.***
На время зимних каникул Сокджин приостанавливает свой проект «Юнги». У него самый сильный творческий кризис, который он переживал за долгое время, и чувство вины не покидает его с тех пор, как Чонгук об этом заговорил. Но ничего из того, что печет Сокджин, не ассоциируется с Юнги, а из-за приближающихся праздников у него не хватает выдержки, чтобы разобраться в ситуации. В это время года все его мысли похожи на сахарную вату. Сокджин измеряет свои дни какао-порошком, который он случайно вдохнул, и количеством мятных пончиков с черной фасолью, которые он продал. А в тех редких случаях, когда он не думает о работе, он… ну, он думает о том, как Юнги безупречно и часто делает ему минет. Вот даже сейчас, в воскресенье перед Рождеством, когда время близится к полуночи, Сокджин раскинулся на простынях, а между его ног устроился Юнги. В такое время года обнажаться полностью довольно холодно, но Сокджину нравится быть голым в постели Юнги. И даже не из-за всех приятностей, а просто потому, что это обычно означает, что они оба голые. Ведь Юнги в двух шагах от хрупкости, весь такой изящный, невысокий, элегантный. Изгибы его жемчужно-солоноватых бедер настолько выразительны, что Сокджин буквально чувствует это ладонями. Плечи Юнги покрыты сахарной пудрой из едва заметных веснушек, и довести его до светло-розового румянца на щеках гораздо легче, чем он в этом признается. Недостающие два шага, однако, проявляются в широкой грудной клетке и сетке из толстых вен, разветвленных на тыльной стороне его рук вверх по предплечьям. Они, как линии разлома, указывают на его силу и контроль. Нет ничего изящного и во рту Юнги, с его неизменной ухмылкой на губах и дерзким языком. Однажды он сказал, что у него самый продвинутый язык в мире, и, хотя Сокджин притворно поморщился от того, как гнусно это прозвучало, он не перестает удивляться тому, насколько Юнги оказался прав. Потому что он просто… поражен. Губы Юнги так плавно движутся по всей его длине, вбирая его в себя, словно это соревнование. А его язык не пропускает ни одного миллиметра кожи, слизывая тончайшие струйки естественной смазки, отчего у Сокджина трещат нервы, как чертовы радиопомехи. Иногда Юнги полностью отстраняется и просто дразнит, обдувая прохладным воздухом влажную головку члена, и Сокджину кажется, что он специально это делает, чтобы заставить его скулить. Сокджин никогда себя не сдерживает, ведь знает, как это нравится его партнеру. Иногда же Юнги приникает ртом к бедрам Сокджина, покусывая и посасывая их, заставляя того извиваться, прежде чем снова взять его член в рот. На этот раз, когда Сокджин кончает, одна из рук Юнги придерживает его у основания, а вторая — лежит на бедре. И все его жесты такие ободряющие, когда Сокджин изливается ему в рот. Сокджин знает, что многие люди его любят, он греется в их любви каждый день, но сейчас, дрожа под затмевающими прикосновениями Юнги, он чувствует себя просто обожаемым.***
(Следующим утром, ожидая, пока на кухне сварится кофе, Сокджин в одном нижнем белье и фланелевой рубашке, ловит на себе взгляд Юнги, рассматривающий его с ног до головы украдкой. Удивительно, как сильно он старается не смотреть и как плохо у него это получается. — Что скажешь? Красиво, не правда ли? — спрашивает Сокджин, обводя взглядом галактику из красных отметин на своих бедрах. Он совсем не против, но Юнги и правда перестарался. — Очень, — заикается парень, над чем Сокджин смеется. Интересно, испытывает ли Юнги такое же волнение и трепет, как и он сам, зная, что стоит только посмотреть вниз, как он увидит призрачные очертания губ Юнги на своей коже).***
Иногда кажется, что у Тэхёна есть связи буквально везде. Он попадает в закрытые клубы, достает дешевые билеты на лучшие концерты, ему никогда не приходится платить за мороженое в магазине в соседнем квартале, потому что здешние тетушки его практически усыновили. По случаю Нового года и своего дня рождения Тэхен, на пару с Джису, планирует закатить дикую вечеринку. Он каким-то образом убедил (очаровал? умолил? подкупил?) Соджуна устроить вечеринку у него дома, а не в их с Чимином однокомнатной квартире, которая едва вмещает их двоих, а еще трехцветного котенка. Если честно, Сокджин понятия не имеет, кто за все платит, но подозревает, что Тэхен для этого задействовал все свои связи в городе. Сокджину с Хосоком поручено испечь торт — неприлично-большой, включающий в себя вкусы, которые прекрасны по отдельности, но бессмысленны, если соединить их вместе. Первый ярус — классический шоколадный торт с шоколадным кремом, второй ярус — ванильный торт с лимонным тофу, третий ярус — морковный торт с апельсиновым кремом и пропиткой из Гран-Марнье, и четвертый ярус — муссовый торт с шампанским и вишневым конфитюром. Сокджин пытался уговорить Тэхена на что-то более традиционное, но безуспешно. Поэтому он натирал морковку, пока у него не пожелтели руки, а Хосок заваривал чайные пакетики в кипящем молоке. У них уходит два дня, чтобы сделать все слои и перемазать коржи кремом, и еще один день понадобился Чимину с Чонгуком, чтобы украсить торт мастикой и съедобными серебряными блестками. Довольно изысканное украшение по сравнению с тем, что внутри. Кстати, об изысканном образе. Тэхен специально попросил всех нарядиться, и Новый год — один из немногих случаев, когда Сокджин не против отказаться от своих привычных мешковатых свитеров в пользу чего-то более эффектного. Поэтому на вечеринку он надевает черную шелковую рубашку, решив не застегивать ее под самое горло, потому что ничто так не побуждает его друзей к викторианской скромности, как мысль о его сосках или паре дюймов открытой шеи. Так же он убирает со лба волосы, укладывая челку назад, а в качестве украшения надевает серьги-висюльки и дурацкое дорогое кольцо с черепом, которое он купил на скорую руку. Когда Сокджин приходит на вечеринку (довольно поздно по его стандартам, но рано, чтобы Чимин начал раздеваться), Тэхен, как по волшебству, появляется перед ним, обнимая его так сильно, что Сокджин почти задыхается, и показывает, куда положить пальто. Напоследок Тэхен надевает ему на шею серебряные бусы, и все это происходит в течение нескольких секунд. Сокджин догадывается, что Тэхен пригласил на эту вечеринку всех своих знакомых, вплоть до своего стоматолога, а еще здесь собрались все друзья Джису и Сокджуна, а еще все, кто просто сюда заглянул. Знакомых лиц столько же, сколько и незнакомых, и вскоре Сокджин болтает с Богумом и парой девушек, которые вроде как работают с Джису. На кухне Сокджин берет тарелку с куриными леденцами, что ужасно вкусно, а затем выпивает с ребятами. Проходит уже несколько часов, а Юнги все еще нет. Накануне он должен был встретиться со своим братом, но пообещал все равно прийти на вечеринку. «Я не упущу возможности поцеловать тебя в Новый год», — сказал он по телефону. Но полночь приближается, и Сокджин начинает нервничать. Если бы он удосужился проверить свой телефон, то заметил бы кучу сообщений от Юнги… Моти [22:33] >извини, в городе пробки, буду через полчаса Моти [22:39] >этот таксист похож на Валуиджи, и это меня пугает Моти [22:47] >прибереги для меня кусочек морковного торта, пжлст Моти [23:02] >буду через пару минут Но Сокджин не проверяет свой телефон, поэтому, когда Юнги наконец-таки появляется, словно розовощекий ангел со снегом в волосах, это настоящий сюрприз. — Ты здесь! — вскрикивает Сокджин, подхватывая своего парня на руки и чувствуя его холодные губы на своей щеке. — Долго же ты шел! — Что я могу сказать? — разматывая на шее шарф, говорит Юнги. — Я милый мальчик, что поздно приходит и рано уходит. Самый сладкий. — Прямо медовый, — подтверждает Сокджин, перекидывая половину своих бус на шею Юнги, и тянет его за собой, чтобы выпить. (Медовый мальчик? Сделан из меда?) Они довольно быстро напиваются, но до приятного гула в голове. Сквозь легкую алкогольную дымку Сокджин чувствует на себе теплые руки Юнги. Он касается его бедер, спины, талии или плеч. Своими жестами Юнги словно говорит: «пожалуйста, будь всегда рядом», и Сокджин подставляется под его ладони, как бы говоря: «я здесь». Без четверти полночь кто-то выключает музыку и громко трубит. Тэхен с Джису, стоя на возвышении, благодарят всех за то, что пришли, и Сокджин надеется на то, что они достаточно трезвые, чтобы удерживать равновесие. (Дело в том, что Тэхен пьет не так часто, но когда пьет, все может пойти кувырком. Насчет Джису Сокджин ни в чем не уверен, но хотя бы может не переживать, что они с Тэхеном там подерутся). Звучит еще несколько пьяных постов по случаю дня рождения и наступающего нового года, люди смеются и поднимают в воздух красные стаканчики и фужеры с шампанским. Поднеся запястье к лицу, Тэхен сощуренно смотрит на свои часы, пытаясь понять время. И когда он кричит, что осталось всего тридцать секунд, вокруг царит суматоха — люди достают из карманов свои телефоны и пытаются отыскать своих возлюбленных, чтобы поцеловаться с ними ровно в полночь. Десять! Девять! Юнги тянется к лицу Сокджина, проводя большими пальцами по его скулам. Восемь! Семь! — С Новым годом, — говорит он. Шесть! Пять! — С Новым годом, — отвечает ему Сокджин, а уголки его губ из-за широкой улыбки исчезают под руками Юнги. Четыре! Три! Мой медовый мальчик, думает Сокджин. Два! Юнги уже его целует, и он совсем не против. Сокджин не стал бы сопротивляться даже если бы они начали целоваться с самого начала отчета. Один! Дом разражается радостными криками, повсюду летит конфетти, где-то вдалеке сверкают фейерверки, музыка снова начинает звучать, ее басы быстро набирают обороты, а Юнги продолжает медленно целовать Сокджина. Безусловно, это лучшее начало нового года, а еще Сокджин не может выкинуть из головы «медового мальчика». Вдохновение переполняет его пьяную голову, и ему наконец-то кажется, что он знает, какой десерт испечь для Юнги.***
В день Нового года Сокджин даже не притрагивается к духовке. Вместо этого Юнги берет его с собой в студию, где пишет музыку. На этот раз они не оскверняют пианино, но Сокджин присаживается рядом на скамейку, пока Юнги возится с какими-то деталями. — Это еще только черновик, — нервно оправдывается он, пытаясь снять с себя ответственность. Он хрустит костяшками пальцев и выпрямляет спину, и его руки нависают над клавишами. — Мне просто захотелось, чтобы ты это услышал. И он начинает играть легкую мелодию, мягкую и рассеянную как лучи утреннего солнца. Звуки фортепиано одновременно возвышенные и непринужденные, беспокойные и расслабленные, и Сокджин понимает, что именно имел в виду Юнги, когда говорил, что хочет написать песню, которая передала бы атмосферу пекарни. В этой мелодии Сокджин слышит сложную хореографию, которую они проделывают на кухне каждый день, делая покупателей чуточку счастливее. — Это прекрасно, — говорит он, когда последняя нота затихает в тишине студии, — это действительно просто прекрасно. Ты уже ее как-то назвал? — Эмм… я называю ее Королем сердец. Сокджину хочется сказать Юнги: «Сыграй мне ее еще раз», но в итоге говорит: — Мне кажется, я влюбился в тебя. — Подходящий момент, — не задумываясь, говорит Юнги и, наклонив голову, ловит взгляд Сокджина, — мне кажется, я тоже. И это… должно быть смешно? Не так уж было и трудно. Сокджин понимает, что мир остался прежнем, и от их признания Вселенная не сдвинулась с места и все идет своим чередом. — Это радует. Сокджин играет какие-то отрывки на фортепиано, что помнит из детства, но потом замирает, потому что его осеняет мысль. — Юнги-щи? Знаешь ли ты, что я лю… — но он не может закончить фразу, начиная смеяться над собственной шуткой. — Ты даже не можешь признаться в собственной глупости. Сквозь икающий смех, Сокджин слегка ударяется локтем о клавиши пианино, но все же говорит: — А ты знаешь, что я тебя лоффлю? Когда Юнги слишком долго смотрит в его глаза, Сокджину становится не по себе и он понимает, что ведет себя глупо. Но вдруг Юнги накрывает его руку своей ладонью и сжимает их пальцы вместе. — Я тоже тебя лоффлю, придурок, — невозмутимо говорит он, и ухмылка цепляется за его губы. Ах, вот оно. Сердце Сокджина открывается, словно медальон. От такого переменчивого понятия, как любовь, его щеки загораются теплом, а внутренний голос твердит, что он нашел кого-то особенного.***
(Сокджин просит Юнги снова исполнить для него песню, и он мечтает, чтобы эта мелодия никогда не заканчивалась).***
Когда в пятницу утром Сокджин все же возвращается на кухню, ведь ему нужно приготовить клубничные кексы, а еще снять все праздничные украшения, он так же собирает ингредиенты для медового торта, о котором когда-то давно ему рассказывала мама. Это интересный рецепт, не похожий ни на один из тех, что он готовил раньше. Сначала Сокджин на плите варит масло, сахар, яйца и мед, пока смесь не вспенится и не приобретает темный карамельный оттенок. Затем он снимает ее с огня и добавляет туда просеянную муку (разумеется, испачкав в ней всю рубашку). В итоге получается смесь, отдаленно напоминающая тесто на бисквит. Далее Сокджин раскатывает на столе тесто и, вырезав двенадцать больших и тонких кругов, выпекает их на противнях. Что касается крема, то, просматривая рецепты этого торта, Сокджин понимает, что каждый делает по-разному. В одних рецептах коржи перемазывают масляным кремом, в других — заварным, в-третьих — вообще используют хорошо взбитые сливки. В итоге Сокджин решает сделать крем на основе сгущенного молока и сметаны, чтобы он получился густой и с пикантным вкусом. Перемазав все коржи кремом, Сокджин украшает им бока, и выравнивает все красиво и четко. Настоящим украшением этого торта становится большой кусок медовых сот, который Сокджин делает из белого шоколада. Первая попытка у него провалилась, треснув при вынимании из силиконовой формы. Однако вторая оказывается успешной, и вот Сокджин уже выкладывает тонкий шоколадный лист на верхушку торта. Уверенной рукой он наполняет каждую крошечную ячейку пузырьками меда, пока все не начинает сверкать как янтарь. Несмотря на то, что торт уже готов, есть его можно будет только завтра. Сейчас коржи еще твердые и хрустящие, но завтра, после того как крем пропитает каждый слой, торт станет мягким и нежным. И так и должно быть. Сокджин еще не пробовал, но он уже чувствует, что это наиболее приближенно к Юнги. Этот торт — уникален и замысловат. Со временем становится лишь мягче. Наверняка, с кофе будет просто идеально. И, самое главное, Сокджина вдохновил на это его любимый парень. Он оставляет его в холодильнике на ночь, и когда наступает суббота, а это, как мы помним, день коричных зайчиков, день получается абсолютно сумасшедшим. Но после закрытия пекарни Сокджин созывает внезапное собрание, что Чимин даже не успевает сбегать за пивом. Вместо этого, они все сидят вокруг кухонного островка и пьют банановое молоко через трубочки, как самые настоящие дети. — Уверен, вам всем интересно, почему я собрал всех вас сегодня вечером, — начинает Сокджин, и когда Чонгук закатывает глаза, он хлопает его по руке. — С завтрашнего дня в нашем меню будет новый десерт. Специальное предложение воскресенья. — И что это будет? — громко спрашивает Хосок, хотя он догадывается. Намджун тычет его локтем в бок, чтобы тот помолчал, но он лишь ухмыляется. Сокджин достает из холодильника торт и смотрит прямо на Юнги. — Это «Медовик», я буду делать его вместо сахарного печенья, — говорит он и разрезает торт на ровные ломтики, с хрустом ломая слой шоколада и застывшего меда. Тэхен получает первый кусок, потому что он хватал руками торт, как только Сокджин взялся за нож. После того, как все получили по куску торта и вилке, Юнги нерешительно, но достаточно громко, говорит Сокджину: — Можно тебя на минуту? Сокджин кивает, и они вместе уходят в темноту зала уже закрытой пекарни. Они стоят там в кромешной темноте, и лишь отблески фонарей и неоновых вывесок падают на пол. — Что случилось? — спрашивает Сокджин. — Мне правда приятно, но… ты серьезно хочешь отказаться от сахарного печенья? — спрашивает Юнги, нервно дергая за шнурки своего капюшона. — А как же красные сердца? Как же акростих и концепция? Ты не можешь так просто от этого отказаться. Особенно из-за меня. Сокджин уже думал об этом; он знал, что, так или иначе, но этот разговор состоится. Он ничем не жертвует. Это не жертва и не обязательство. Это просто нечто новое, на что Сокджин идет ради человека, которого любит больше всего. Склонив голову, он прижимается к плечу Юнги лицом и говорит: — Я ни от чего не отказываюсь, Юнги-щи. Я по-прежнему буду печь печенье, когда мне захочется. Мое сердце красное, но, вместе с тем, оно и твое тоже. — О, — тихо и застенчиво выдыхает парень, — тогда… для меня это честь. Сокджин начинает смеяться, и Юнги подхватывает его смех. Сокджин знает, хоть и не видит, что от улыбки на лице его парня вокруг глаз собираются морщинки, а губы открывают красивые зубы. Его сердце красное, его сердце — оно и Юнги тоже, и, возможно, больше всего оно переполнено смехом его друзей, сидящих сейчас на кухне, пушистым снегом, мягко падающим за окнами пекарни, руками Юнги, которые находят свое место на его талии, как эхо находит свой голос. Сокджин знает, что он именно там, где должен быть, и его место здесь, рядом с Юнги, с которым они тают друг в друге, словно тягучий и сладкий мед.