Мой (твой) телефон 0-0-0

— А синоптики всё продолжают отчаянно верить, что наш город не окажется под уже давно не внезапным ливнем. Но, оставив саркастичные замечания и упрёки, всё же передам, что сегодня нас ожидает теплый и солнечный день с ясным небом. Хотя погода меняется с космической скоростью, как и настроение. И чтоб менялось оно лишь в лучшую сторону, советую оставаться на нашей волне. Давайте знакомиться: меня зовут Антон Шастун, а вы слушаете радио Питер ФМ. Самое лучшее, по моему скромному и определённо не предвзятому мнению.       Антон запустил переход джингл-машины, с волнением вставляя диск с сборником песен на сегодняшний эфир. Снял наушники. Шустрая строка на экране гласила: «Музыка дождя, К.Пирогов», а тихое шебуршание шейкеров, доносящееся с наушников, необычайно подходило звуку летящих автомобилей по улицам города. Где-то там же, за пределами душного офиса, «жужжит» Запорожец.       Антон откидывается на скрипящее кресло, лениво следя за сменяющимися числами под названием аудиозаписи, сообщающими продолжительность. Пальцы постукивали по ляжкам. Нет. Всё не то.       Санкт-Петербург ему нравился. Можно начать говорить о Петре I, оказавшем услугу зарубежным гостям, перенеся столицу на морское побережье; о так любимых туристами белых ночах и архитектуре. А можно о бесконечных граффити на обшарпанных сталинках и о поэтах-алкоголиках. Переезжая сюда, Антон тысячу и больше раз задумался о правильности своего решения. А в тысяча первый раз подумала его мама, не имеющая никаких сомнений в сыне, разумеется, но чье материнское сердце не могло принять тот факт, что её ребенок будет вне зоны действия родительского подзатыльника.       В его родном городе из подобного только «Воронеж ненавидит ЦСКА» на одном из гаражей его района и точно такие же поэты-алкоголики. Стихи Башлачёва и Высоцкого были высшим этапом их неуклюжего, но душевного погружения в искусство. И если в Воронеже это выглядело до нелепого несуразно, то тут, в Питере, ему только и оставалось, что открывать рот на очередное лицо Бодрова рядом со стенкой «ЦОЙ ЖИВ!». И фотографировать, конечно.       В Воронеже его галерея состояла из сделанных Макаром «на память» фотографий, которые Антон точно не пересматривает, выдыхая дым в окно. И собранной без тройки кровь-пот-слезы коллекции донельзя оригинальных и не похожих друг на друга «два шара да огурец меж ними».       Переехав сюда, он был вынужден купить дополнительную карту памяти.       Работа на радио не была тем, чего он хотел — Антон всё ещё разбирается, каким образом его сюда занесло, но пока это является единственным здоровым способом отдохнуть. Сигареты подорожали, а соседи жалуются на вонь. Курить от этого он не перестал, но шерстяные где-то там скребут. Еще существовал вариант с алкоголем, вот только сверкать красной от палёнки рожей не особо хочется.       Иронично, что до безумия стеснительный и неловкий Антон ежедневно разговаривает на весь Питер. Вот только уверенность пропадает сразу, как только кто-нибудь заходит в офис. «Ээээ» и резкое включение песни — выход из ситуации. Как и сейчас, в принципе.       Антон снимает наушники, со стуком опустив на стол. Он скривился, надеясь, что не сломал их. Аппаратура не то чтобы дорогая, но начальство вряд ли будет думать о том, какой он молодец после этого. Ира остановилась напротив стола, состроив, по её мнению, «самое убеждающее выражение лица, Антон, просто ты еще не понял, что УЖЕ хочешь пойти и купить мне пирожок, но ты близок, я вижу». Её сверкающие глаза сощурились на кривую полоску губ и молчаливое покачивание головой.       — Антон.       — Ира.       — Ну, Антон, буквально на часик, — Девушка обошла его стол, оставшись за спиной. Руки сжались на плечах, разминая, — Сёма только сейчас свободен…       Антон запрокинул голову, пальцем начав ковырять торчащую из ручки стула нитку.       — Я бы тоже хотел быть сейчас свободным…       — Пожалуйста.       Закрыл глаза, расслабляясь от массажа. Ему не сложно, разумеется. Дома никто не ждёт, разве что немытая со вчера посуда. И взятый в прокат мультфильм про жутковатый дом. Посмотреть, раскинувшись на скрипящем диване с непонятного происхождения пятном на спинке, он сможет и завтра, а Ира осуждающе смотреть может в течение долгого времени.       — С тебя должок.       Ира за его спиной еле слышно выдохнула, радостно отбив ритм пальцами по его плечам.       — Конечно! …конечно, ничего он не будет просить.       Девушка закинула в пёструю сумку оставшиеся на столе вещи, застыв перед тремя «Пчёлками». Их тоже прихватила, резво сметя со стола. Убежала. Антон уже видел, как будет бежать на последний пустой троллейбус перед часом пик.       Желание смириться с поражением и положением пришло в момент яростной борьбы с толпой на площади, не только идущей улиточной скоростью с приправкой в виде противоположного направления. Рюкзак за спиной грозился остаться в толпучке, нашептывая ему: «Да ладно, Антон… Расслабься. Признай, что твой марафон пустого троллейбуса в комфорте подошел к концу».       А Антон дотянулся до просвета выхода из толпы, резко выныривая. Тройного вида хлопок по всем стратегически важным местах оповестил, что всё на месте. Вот только не учёл Антон, что телефон не был закинут в рюкзак, а захвачен в движении на выход из офиса, после чего помещен в карман с отсутствующим замком.       Толпа оказалась более благосклонна к упавшему телефону, потому он остался лежать точно там, куда приземлился. Множество кроссовок, туфлей, ботинок и почему-то тапочек наконец превратились в руку. Телефон подняли, завертев головой, ища кого-нибудь с встревоженным лицом. Помимо себя.       Антон кинул ключи на тумбочку без учёта того, что те способы перелететь, звучно упав на пол. Блин.       С тоской глядя на шнурованные кроссовки, он носком стянул обувь с пяток. Прошагал до одиноко стоящего дивана и упал на него, выдыхая на всё помещение. По коже волнами пробежали мурашки, заставляя Антона с недовольством бросить взгляд на открытое окно. Вяло потянулся к рядом брошенному рюкзаку, за тонкую лямку подтягивая к себе. Расстегнул, и в куче смешанных между собой бумажек и вроде как нужных вещей стал копошиться, с каждой секундой сводя брови в непонимании.       — Да где же…? — Прорычал, в конечном итоге вытряхнув все содержимое на пол. Глаза бешено скакали от предмета к предмету, руки перебирали, а сердце колотилось. Снова осмотрев рюкзак, заглянув под диван и не найдя телефон, Антон, спотыкаясь, в три широких шага дошел до домашнего телефона, дрожащими пальцами листая телефонную книжку рядом. Гудки.       — Аллё?       — Ир, мой телефон у тебя?       — Кто это? — Голос в трубке замялся.       — Антон. Так мой телефон у тебя?       — Не-а, а чё? — Судя по звуку, она откусила яблоко.       — Я понятия не имею, где он… Думал, ты себе по ошибке закинула его, — Пальцы наматывают провод, — Ну, надеялся.       — А чё себе не звонишь?       — Сейчас вот буду, — выдохнул, облокотившись на стену.       Замолкли оба.       — Кольца выбрали?       Ира прекратила жевать, шумно проглотив:       — Да, но…— резко остановилась.       — Но?       — Я тут подумала, может… Нет, забей.       — Расскажешь потом, хорошо?       — Ага…       — Ну пока?       — Да, пока. Спокойной ночи, Антон.       С Ирой они познакомились ещё в Воронеже: девушка работала в кафетерии, часто посещаемый Антоном и Макаром. Еда у них была так себе, но студенческое зеленьё не то чтобы было привередливым в плане еды. Жуётся без проблем — жевать можно. Она тогда была крайне заинтересована в начале отношений с Антоном, но после тридцати минут наедине прямо сказала, что под крылышко лопоухого возьмёт, а на большее рассчитывать не стоит. Зачем его брать под крыло — непонятно, но с того времени у Антона появился ещё один важный человечек. Дружба у них странная: совместные прогулки куда-либо явление редкое, разговоры по душам наступают только если припрёт. Но если наступает такой момент, второй всегда примет, будто и не было перерыва. Иру он любил так, как любил бы сестру. Кто из них старший — неизвестно. Их всё устраивает.       — Слушаю.       — Здравствуйте, это хозяин.       Повисла пауза.       — Ну, телефона, — Ещё одна пауза, — Вы в руках его держите. Это мой.       Чем больше Антон говорил, тем меньше он был уверен, что это правда он работает на радио.       — А я думал, когда вы обнаружите пропажу, — В трубке прыснули, — Меня Арсений зовут.       — Антон. Звучите устало. Неужели меня искали?       — Повертел головой по сторонам пару минут. Шея хрустеть начала — я домой пошел.       Антон опустился на пол, облокотившись о стенку. Трубку зажал между ухом и плечом.       — И как вам мой телефон?       — Борюсь с побуждением забрать себе только из-за обоев.       Антон стушевался: у телефона встроена функция чередования фотографий, выбранных заранее пользователем. Вообще, выбор обоев для него всегда казался чем-то чертовски сложным. Если раньше ставить буквально что угодно нельзя было, — пользователи довольствовались встроенными или пиратскими файлами на сайтах с рингтонами по СМС — то сейчас перед ними был выбор: поставить, собственно, что? Антон не был из тех, кто хотел видеть свою рожу при каждом использовании гаджета. Но также он не стал бы ставить лицо Безрукова на заставку, просто по причине лёгкого фанатизма от него. Поэтому цветочки. Зачастую фиолетовые.       — Я вам могу по ик-порту кинуть картинки, если хотите…       — Да и я сам себе могу их кинуть.       Антон запнулся, в нервной улыбке поднимая дрожащие уголки губ.       — Верно. А вдруг что ещё отправите себе?       — Если позволите.       — Если надеетесь увидеть что-то компрометирующее, то стоило другую сотку подбирать. В трубке ответили тихим, резко прерывающимся, но очень приятным смехом. Антон его подхватил.       — Арсений, вы завтра в шесть часов свободны?       — Не хотелось бы нарушать отношения с Морфеем.       — Моя бабушка назвала бы вас артистом.       Антон улыбается в потолок на фырканье.       — Давайте там, где вы подобрали телефон.       — Была бы зима, желал бы возможности подобрать и вас…       — И сами бы свалились. Моя тактика — это при падении в сугроб валить всех и каждого.       — Если это цена, то я согласен. Арсений с ним…?       — Так, завтра в шесть часов на площади. Вы, я, телефон.       — Особые приметы назовёте?       — Ну, родинки на спине, — Арсений с хитрецой поделился, — Обязательно проверьте: вдруг вру.       — Хорошо. Как только к вам подойдёт нечто очень длинное, так сразу задирайте футболку на спине.       — Всенепременно, Антон.       Замолчали. На фоне тикали часы, а из трубки было слышно размеренное дыхание. Антон заметил, что его дыхание было в такт.       Арсений вдруг подал голос:       — Кто-то из нас маньяк.       — Почему это?       — Ну, в фильмах и книгах обычно маньяки в трубки дышат.       — Вас успокоит, если я скажу, что дышу чуть правее трубки?       — Тогда в вас я уверен, — Загадочно замолк, — А вот в себе…       — Давайте спать, Арсений. Маньяки мерещатся… Спокойной ночи.       — Спокойной, Антон.       Эту ночь он спал спокойно. — Очень хорошая подруга готовится к свадьбе, а я, как наиболее близко стоящий к ней, был захвачен в охапку в качестве главного страдателя и помощника со всеми этими свадебными штуками. И нет, не в качестве мужа, но, судя по ее репетициями броска букета, целиться она будет в меня. Попадает он преимущественно в потолок и высокие предметы. Скажу вам: букет в качестве летящего в вас предмета — идея плохая, поэтому остерегайтесь всего, что по какой-то причине в вас летит. Хотя в романтических комедиях это всегда начало чего-то хорошего. И чтоб дела точно шли по-романтичному позитивно, песня «БРАВО» для вас.       Антон с улыбкой вертит плетёный браслет в пальцах, поглядывая на часы над дверью. Большая стрелка приближается к четырем. Ира напротив хитро сощурилась, откинувшись на кресле.       — Рассказывай, — Антон перевёл взгляд на ее сложенные на серьезный манер руки, а потом на лицо. Выражение было по-плутовски довольным, в отличие от рук, которые уже успели подёргаться в просящем жесте, — Ну?       — Кто она?       — Она? Ох. Ох.       — Тебе вчера звонил с вопросом, не у тебя ли моя труба. Сразу после окончания разговора, я позвонил самому себе, — Антон медленно моргнул, — Договорились на пять часов встретиться там, где он сотку подобрал. — Поболтали немного: странный, но приятный вроде… Я готовился уже угрожать, знаешь. Столько историй про то, как люди возвращать чужое не хотят. Ира наигранно выдохнула, покачав головой.       — Так это парень, — Поджала губы, — красивый хоть?       — Эй, ты без пяти минут окольцованная!       — А некоторые из моих девчонок — нет.       Дверь резко распахнулась, от чего Антон был близок к падению.       — Шастун, зайди ко мне в кабинет за пять минут до ухода, — Стас. И вышел так же резко, как и зашел.       — Пу-пу-пу, — Ира распахнула глаза, — Кого-то заставят Киркорова крутить.       Стас не обращает на него внимания вплоть до того момента, как Антон садится перед ним, в напряжении сложив руки в замок. А потом поправляет кепку, вопросительно глядя.       — И что будем делать? Ты не ставишь то, что я говорю тебе ставить, — Облокотился на локти, приближаясь, — Тем самым не выполняешь свою работу.       — Но людям нравится, — Антон сглотнул, отведя взгляд на виниловые пластинки на стене чуть левее Стаса, — Наши рейтинги поднялись, как только я начал включать что-то, что не играет на «Дорожном» и «Русском». И звонят чаще.       — Вот к этому претензий нет: справляешься хорошо, все тобой довольны, — Мужчина нахмурился, потирая вески, — Пойми, мне самому не хочется крутить пёструю эстраду, но постарайся не забывать о своих обязанностях.       Они со Стасом смотрели друг на друга, сжавшись в недовольстве от обоим неприятного решения. Антон знает, что у его босса есть свой босс, не терпящий игнорирование рабочего плана, который, в свою очередь, совершенно не нравится ведущим радио, но полностью изменить атмосферу эфира означает потерять работу. Поэтому Антон если и вносит изменения, то редко. И, как выяснилось, метко.       — Мы друг друга поняли?       Антон слабо кивнул.       Обещанные пять минут превратились в двадцать пять. Антон морщится, когда очередной поток горячего ветра рассекает его лицо, оставляя невидимые полоски жара. Антон корчится, когда спотыкается о бордюр, падая на колени. Пара человек помогли встать, предлагая влажные салфетки. Другая пара человек с отвращением задели локтями остановившегося на их пути парня. Ткань плотных джинс болезненно касается раны при каждом шаге, а отбитые ладони сверкают стёртой кожей. Антон опустил голову, даже не пытаясь найти в толпе Арсения, потому что уверен — тот не стал бы ждать его в течение получаса. Но где-то там, внутри, колет осознание того, что им ещё раз придется созвониться. Погода не сменила свое настроение, создавая очередную душераздирающую сцену из фильмов, сопровождаемую запоминающимся саундтреком. Небо было яснее чем когда-либо, а голос из динамиков откуда-то сверху вещал, что петербуржцы греются двадцатью градусами с душным воздухом. Антон оттягивает рукава кофты ниже, совершенно не чувствуя причину, почему все щеголяют в шортах да футболках.       Придя домой, Антон не сразу набирает Арсения. Пальцы соскальзывают с клавиш, оставляя мутные разводы на корпусе телефона. Гудки.       — Вот это да, обо мне вспомнили, — Арсений звучал саркастично и всё так же расстроенно, как и в прошлый звонок. Антон почувствовал колкий удар стыда.       — Арсений, простите, — Парень опускает голову, касаясь пылающих краской смущения скул, — Вы, наверное, ждали меня…       — Ждал.       — Меня на работе задержали.       — Могли бы позвонить. Звонка от вас я тоже ждал.       — Давайте вам расскажу, в какой позе я сейчас, — Антон запнулся от двусмысленности, — с вами разговариваю. Стационарный телефон на левой ляжке грозится упасть, а курчавый провод все наматывается на указательный палец. Арсений не ответил. В трубке слышны громкие шаги и звук проезжающих машин.       — Арсений? Да, я тут… Надумал себе всякого, знаете, — И опять молчит.       — Ещё раз простите, мне правда жаль. Все сразу как-то так навалилось: работа, свадьба эта.       — Вы женитесь?       — Нет, что вы, — Антон нервно рассмеялся, — Подруга замуж выходит, но я не уверен, что это верный выбор.       — Хотели б оказаться на его месте? — Арсений звучал устало и тоскливо.       — Упаси боже! — Воскликнул Антон, еле поймав чуть не упавший телефон, — Ира, она… Она моя хорошая подруга. Семья. А за семью я волнуюсь…       — Какой бы ни был выбор, это её выбор. Ваши слова могут ее обидеть, но отсутствие слов ещё больше.       — Арсений.       В трубку промычали.       — За вас я тоже волнуюсь, — Неуверенно начал Антон, не зная, правильно ли поступает, — Вы уже второй наш разговор звучите грустно.       — Погода влияет, — Отшутился, — Тоже навалилось. Уехать хочу.       — А куда?       — Да не знаю, — Антон слышит щелчок зажигалки, — Сам я из Омска. В Питер приехал на учебу, потом устроился. И вроде всё, вот я и делаю то, чего хотел и к чему стремился, но все равно пусто, — Он остановился, чтоб шумно вдохнуть никотин, — На сцене не так заметно, но как только снимаю гримм и костюм, так сразу накрывает. Знаете, я не курю. Недавно начал.       — Так вы все же артист, — Антон улыбнулся в трубку.       — Да.       — И хороший?       — Приходите, потом скажете, — Арсений, кажется, слабо улыбается, — Только опоздунов у нас не любят.       — Приду раньше, чем вы туда войдете.       — А вдруг я живу там? — Живо поинтересовался.       — Тогда спрошу, достаточно ли там одеял. В последний раз был в театре ещё школьником. Помню, холодина была редкостная. Я думал только о том, куда засунуть ледяной нос и ладони, даже не помню на что ходили…       — Поверьте, артисты думают о том же, — Рассмеялся, — Антон, вы завтра в одиннадцать сможете на горьковской? У подземного перехода.       — Отличительная черта вся та же: все такой же длинный. Буду в красной кепке.       — Даже не в фиолетовой? Буду в черных очках и жёлтой футболке.       — Могу и в фиолетовой.       Кажется, это становится традицией — молчать. Антону эта традиция нравится. С Арсением удивительно уютно даже так, неизвестно за сколько километров друг от друга. Тишина не напрягает, как, например, в кабинете Стаса. А еле слышное дыхание приносит спокойствие и необычайный комфорт, который чувствовать Антону до этого не доводилось. И это…       — Волшебно.       Арсений ощущался правильно.       — Эй, шнур!       Антон ускорил шаг, видя номер нужного троллейбуса. Жёлтый цвет слепил. Шнур, ну я же к тебе обращаюсь, — Антон обернулся, заметив обращающегося к нему чуть бомжеватого вида гопаря, — Я вижу, что ты на меня впырился. Телефончик есть? Звякнуть нужно братку.       — Иронично, — Прошипел парень, запрыгивая в салон. В окне было видно, как гопарь провожает уезжающий троллейбус агрессивно подергивающимся средним пальцем.       Опаздывать во второй раз — наглость. Видя, насколько переполнена площадь перед спуском в подземный переход, Антон стал судорожно искать телефонные автоматы. Нашел. Используется.       — Блять!       Подбежал, надеясь, что разлёгшийся на стоящем рядом столбе мужик не захочет закинуть ещё пару рублей на звонок. И тот, как назло, потянулся к карману с торчащим из него портмоне.       — Че зыришь?       — А вы скоро?       — А чё? — Вдруг ухмыльнулся, снизу вверх оглядев Антона, — Бабе позвонить хочешь, пацан?       Антон скривился, но кивнул.       — Дерзай, — Прощебетал что-то грузным шепотом в трубку, плавно отходя и доставая пачку сигарет из кармана, — Молодёжь! Закурив, пошел прочь.       Антон нервно достал мелочь, отсчитывая нужное количество. Закинул копейки, набирая.       Набранный вами номер телефона отключён либо находится вне зоны действия.       Панически оглядывая площадь, парень искал хоть кого-нибудь в жёлтой футболке. Толпа, казалось бы, помогла, не отличаясь яркими красками, но глаза все равно не находили теплое, яркое.       Желтый!       Антон бежит навстречу, видя резкое внезапное пятно, так же быстро исчезнувшее. Тянется рукой, почти дотягиваясь и…       — Кукурузу брать будете? Распахнул глаза, резко отпрянув. Тело облилось потом, ослабнув. Антон вертится, продолжая искать, но не находит. В ушах звенит.       — Так берете или нет, не задерживайте попусту.       — Вы не видели тут парня в жёлтой футболке и черных очках?       — В зеркале был сегодня утром, подойдет? Антон не ответил. Он не помнил, как дошёл до офиса.       Ира кидает в него маркером, как только он заходит. В её глазах плещется искренняя ярость и лёгкие искры волнения после того, как он привычно не возмутился.       — Антон? Он не реагирует, включая аппаратуру. Криво садится, сразу сгорбившись. Кепка летит на край стола. — Пардон за опоздон, с вами Антон, — Руки слепо ставят заранее приготовленный вчера диск, — Сегодня весь день обращаю внимание на что-то яркое и обязательно жёлтое. Потому и вас прошу обратить внимание на Жёлтую субмарину «Битлов». Резко пустил переход, поднимая громкость песни. Выдох.       — Что это было? Ира задала вопрос не сразу, и Антон был благодарен за это.       — Опоздание. Он не видел за закрытыми веками Иру, но был уверен, что та неприятно нахмурилась, оглядывая его полностью.       — Хорошо. Антон думал, что сказать Арсению. И что Арсений скажет ему. То, что они снова не встретились наталкивало на совершенно разные в своей степени бредовости мысли. В одной из таких мыслей Арсений и не собирался встречаться с Антоном для передачи ему телефона. Что это все игра, а он сам — жертва злого гения и… Он не смел продолжать мыслить в таком ключе, особенно в отношении Арсения. Вторая заключалась в том, что тот продавец кукурузы — и есть Арсений, устроивший не то розыгрыш, не то ещё что. В принципе, там отсутствовали лишь черные очки для зрения, — продавец был в таких же жёлтых, как и его футболка. Но, опять же… Нет. А третья…       — Я не уверена, что Сёма — это хорошая идея. Что?       Антон вопросительно обернулся на Иру, распахивая в шоке глаза и рот, образовывая «О». Его брови максимально поднялись, а где-то в черепушке обезьянка играла на тарелках. Девушка теребила подол юбки, опустив глаза.       —Его слишком много, понимаешь? — Она вскинула голову, с болью смотря, — Он всегда хочет все контролировать. Ему не нравится мой стиль одежды, моя работа и мое времяпровождение с тобой, — Всхлипнула, — Да я вижу тебя только здесь, в офисе, а он все равно бесится каждый вечер… Он встал, шаркающими шагами подойдя к ней. Его руки нежно убрали пряди волос за уши, а потом прижал лоб к животу, начиная поглаживать по макушке. Ира вцепилась в его кофту, тяжело дыша.       — Но на следующей неделе мы уже расписываемся. А я поняла, что не хочу. Антон взял ее лицо в руки, поднимая взгляд на себя.       — Ир, я приму любой твой выбор, — Замолк, — Но помни: мне всегда будет более важным то, что ты счастлива и в безопасности, нежели все «должна-не-должна». Девушка взвыла, обливая Антона болью.       — Знаете, мне уже начинает казаться, что вы просто не хотите со мной встретиться, — В этот раз Арсений не молчал, — Настолько боитесь потеряться в звёздах на моей спине? Вот в последнем Антон с упоением бы терялся.       — Из жёлтых футболок там был лишь продавец кукурузы.       — А я не видел фиолетовой кепки.       — Полагаю, мы должны встретиться у глазного, — съязвил Антон. Молчат.       — Антон, вы меня искали? — Искал. Попытался позвонить, но автомат оглушил меня «номер вне зоны».       — И я искал, — Выдохнул шумно, — Тот кукурузный мне тоже встречался, но я не подошёл. Площадь слишком мала для двух жёлтых. Последнее он прошептал так отрывисто и устало, что Антон засомневался в реальности сказанного им.       — Арсений, я правда хотел встретиться. Молчит. Снова, черт возьми, молчит!       — Не молчите же, прошу, вы же сами говорили, что молчать — плохо.       — Почему в прошедшем времени? Сейчас вы… — Сглотнул, после чего продолжил дрожащим голосом, — Не хотите? Антон задержал дыхание, будто перед прыжком воду. Ему не было страшно, потому что Арсений держал его, не позволяя даже думать о возможности утонуть.       — Хочу ещё больше.       — И я, — Арсений замялся, — Как ты…вы выглядите? Антон откинулся на стену, расслабляясь. Прикрыв глаза, можно было представить, что дыхание в трубке — это дыхание рядом, над ухом.       — Длинноват, худоват, лопоуховат. Нравлюсь?       — Нрааавитесь, Антон.       — Я рад. А вы? Ну…       — И я длинноват-худоват. Глаза голубые, волосы тёмные. Нос смешной.       — Проверю сразу после родинок! Вдруг вы и правда — врунишка. Оба прыснули.       — Антон, — Серьёзно начал Арсений, — У меня к вам вопрос. Обещайте, что ответите.       — Обещаю.       — То, что происходит… Оно ведь не прекратится после встречи? — Под конец он шептал тихо.       Антон задумался. Арсений ему нравится. С ним так, как должно быть. С ним правильно. Он понимает, что подобные мысли слишком поспешны, но это ведь не так уж и плохо? Возможно он горит слишком ярко и всеохватывающе, но с появлением причины пожара внутри, Антон перестал думать лишь о плохом. И это так хорошо, так приятно, так… В трубке послышался резкий влажный вдох.       — Арсений, когда и где вы выступаете?       — Девятнадцатого, в театре имени Комиссаржевской, — прохрипел осипшим голосом.       — А цветы вы любите?       — Люблю. Говорят они до утра. — Как часто вы встречаете настолько ярких людей, что из мыслей рядом с ними у вас только желание просто погрузиться в этот непонятный мир? И вы дышите ожиданием погружения, а когда вам протягивают руку, чтоб познакомить со всеми красками… Нежность «Крэка» расскажется об этом чуть больше.       С Ирой о Сёме они не говорили. Антон заметил, как та в один из дней пришла без помолвочного кольца. Ира смотрела тоскливо, но уверенно. Об Арсении они тоже не говорили. Антон не знал, связала ли девушка внезапную окрылённость и забытую на рабочем компьютере вкладку с кратким содержанием Саламейского алькальда с историей про потерянную трубу. Было бы проще.       До девятнадцатого числа оставалась неделя. Они с Арсением решили, что первую встречу лицом к лицу они проведут тогда, когда Антон подойдет к нему — такому уставшему, взволнованному, ещё немного в образе — с букетом и красными щеками. Куда подходить конкретно — Антон не знает. По классике, как зритель, он должен вручить букет со всеми, вот только он не уверен, что не накинется, сжимая в объятиях и утыкаясь носом в ямку под ухом. А Арсений… А он будет наматывать отросшие кудри, притягивая ближе, почти сливаясь в одно целое. И это будет настолько интимным, личным и правильным… Это будет.       — И как-то представляется мужик этот… Честно, не помню. Что-то замудренное и прям подходящее ему… — Антон закусывает губу, — Не суть. И говорит: «Я такой-то такой, меня тут все знают. Я поэт и алкоголик. Стих прочту, а вы мне можете за это копеечку на водку подкинуть. Или не подкинуть. Стих все равно получите», — Я, привыкший к чему-то, знаешь, хулиганскому, особо не надеялася на что-то вычурное, а он достает потёртую тетрадь, начинает листать. И комментирует: «Грустно; не по возрасту тебе, пацан; э, мне просто не нравится» и так далее. После минут четырех поиска, он запихнул тетрадь обратно в карман, встал в стойку чтеца и начал по памяти. Что-то про танец и берет… А! Негритянский танец твой хорош, и идет тебе берет пунцовый.       — И едва ль на улице садовой равную тебе найдешь?       —Да! Прочтешь? Мне оно понравилось. Арсений наигранно кашлянул, шумно похрустел пальцами и начал:       — Есть своя повадка у фокстрота: хоть ему до русских, наших, — где ж…! И вдруг перешёл на рычащий шепот, от которого в животе завязался узел.       — Но когда стоишь вполоборота, забываю, что ты де-ла-ешь… Кончики ушей Антона покраснели, а пальцы начали подрагивать. А Арсений, услышав красноречивое «бля» рассмеялся.       — Вообще, я бы Павла Васильева тоже хулиганом назвал, — задумчиво, — Эту его работу, по крайней мере. Мне он нравится. Интересно пишет.       — А какое у тебя любимое стихотворение? Арсений промычал, а потом протянул:       — Ну-у-у… Это зависит от настроения и момента. Чтоб прям любимого нет. Давай так: ты сам мне расскажешь, какое мое любимое. Когда артисты театра подшофэ, они начинают читать строки пьес, отыгранных ими. Какую шарманку чаще всего заводить буду — то мое любимое.       — Арсений, вы заставляете меня протащить алкоголь в театр…       — Пф, протащить. Там только пьянчуг и берут… Об этом, кстати! Антон вопросительно промычал, довольно улыбаясь.       — До всей «трубочной» ситуации я зашёл к, скажем так, своему боссу. Тогда, поддавшись очередному порыву свалить от всего, заявил ей, мол, с меня хватит, я ухожу.       — Хотел спросить об этом…       — Антон, я не знаю, — По звуку, Арсений остановился, — Я сейчас счастлив, и хочу насладиться этим моментом. Я обязательно тебе скажу, когда эйфория пройдет. Я обязательно позволю себе помочь и сам буду двигаться навстречу. Ты мне дорог, и просирать тебя я не готов.       — А вдруг это депрессия?       — Тогда я хочу побыть наглым: останешься со мной? — звук воды отчётливо слышен.       — Ты ещё спрашиваешь…       — Спасибо, Антон. Чуть зависли, думая о своем, пока Арсений вдруг не ожил:       — Продолжаю: босс мне говорит: «я тебя не отпускаю, пошёл вон на сцену». Я, разумеется, в шоке, но я настолько был не уверен в своем решении, что начал что-то бубнить. А бубню я примерно никогда. И она отвечает на бубнеж, сконфуженно поглядывая: «Вот ты уйдешь, а девчонок заставим усы клеить да грудь перематывать бинтом. Вот что мы будем делать без тебя? Да Захарьин с Матвиенко по голову мою ворвутся сюда, как узнают, что я заявление одобрила…».       — У вас настолько сильная нехватка парней в театрах? — Антон, видя здание офиса на конце улицы, замедляет шаг.       — Не всех можно взять на роль, а я гибкий в этом плане. Так вот, я к такому развороту событий был готов, потому достаю бутылку хорошего коньяка. В глазах босса скепсис, я понимаю, что идея была провальная, но вдруг бутылку вырывают из рук. Поднимаю глаза, а через окно перекинулся мужик бородатый. Она в шоке; мужик в шоке; я в шоке… Перед тем, как соскользнуть обратно, тот оборонил: «Сударь, буду благодарен за подношение до конца этой бутылки». И свалил.       Антон расхохотался.       — Слушай, Антон, у меня…точнее, у тебя телефон разрядится сейчас, — Арсений взволнованно начал, — у меня нет такой зарядки.       — Я дам тебе номер домашний, позвонишь на него, если что, — Антон сел поудобнее, — И ещё номер подруги, если позвонить нужно будет в середине дня. Записы…       Послышался вскрик и всплеск.       — Арсений?       Набранный вами номер отключен или вне зоны доступа.       — Арсений!       — Здравствуйте! Вы в эфире. Что вы хотите передать всему Питеру?       — Не всему Питеру, а одному лопоухому Антону, чей телефон не подлежит восстановлению, а приглашение в театр всё ещё в силе…       — Арсений?