Механизмы защиты

«Дᴀ-дᴀ, ʙᴏзмᴏжʜᴏ, ᴄлᴏʙᴀ ᴏб эᴋᴏлᴏгичᴇᴄᴋᴏй ᴄитуᴀции ʙ ᴄтᴘᴀʜᴇ и имᴇли ᴄмыᴄл, ʜᴏ пᴏᴄлᴇ ᴄᴋᴏᴘᴏпᴏᴄтижʜᴏй ᴋᴏʜчиʜы ᴋᴀʜдидᴀтᴀ Рᴏʜᴀ Рубиʜштᴇйʜᴀ ᴇᴄть ли ᴘᴇзᴏʜ ᴘᴀᴄᴄмᴀтᴘиʙᴀть ᴇгᴏ ᴄлᴏʙᴀ и ᴇгᴏ ᴋᴀмпᴀʜию. Жизʜь ᴘᴀᴄпᴏᴘядилᴀᴄь тᴀᴋ, чтᴏ у ʜᴀших ᴏппᴏʜᴇʜтᴏʙ был пулᴇпᴘᴏбиʙᴀᴇмый ᴀᴘгумᴇʜт?» Кожа и мышцы под ножницами расходятся как вакуумная упаковка с беконом. Трясёт не от боли — от пугающего её отсутствия. Пуля звенит в раковине. Или звенит у Данте в башке. Медийщик в разбитом бутылкой пива ящике орёт резаной сукой. Но громче Данте. Горло саднит от крика. Данте хрипит, выковыривая следующую пулю из кишок. На вдохе сломанные рёбра трещат. Под свободной ладонью лопается зеркало. Данте — красный, Данте — в красном, комната тоже красная — тонет в закатном солнце и в крови. Перекошенное отражение перед глазами дрожит. Данте расколот. Кожа покрывается испариной. Но это просто лето в Лимбо-Сити плавит как рейв под спидами на грани. Умри или сдохни. Данте рвёт в раковину. Данте рвёт пальцами схватывающуюся регенерацией кожу. Кровь водопадом хлещет под ноги, впитывается в джинсы. Пуля прячется в гладких внутренностях, уворачивается от дрожащих пальцев. Боль возвращается, крошит терпение. В горле встаёт ком — Данте сглатывает. Невысказанная тяжесть проваливается куда-то вниз — ничто внутри расходится кругами ада, нарастает волнами, штормит, но перед самым выходом из берегов срезается больверками. Каждый раз. Данте рвано выдыхает, бросает очередную пулю в раковину к ножницам и осколкам зеркала. Образы в голове бьются друг о друга, разлетаются вспышками под веками: две пули в живот, одна — в грудь, три — в спину. Или всё же три — в живот, две — в спину. Блядские демоны. Тело перестаёт слушаться, сводит судорогой, регенерирует, спасает носителя. Кто из них двоих паразит — Данте решить не может. Наверное, всё же он: спасается, но не спасает. Каждый раз выбирает вместо мира бой с самим собой — налетает на больверки. Прострелы зарастают, ни единого шрама, но тело стонет, ноет. Большую часть жизни Данте слишком реактивен, занят демонами, девочками, драками, дурью, чтобы тело отдыхало или болело. Чтобы тело замечало. Оставшиеся пули застряли под кожей. А Данте просто застрял. Всё бы инородное вытащить, пролечить. Пули, осколки стёкол, металла, оружия везде: в позвоночнике, под лопатками, в затылке — гремят даже в мешках лёгких. Не добраться. Попросить — не у кого, не поймут. А если поймут, то что потом? С больверков на магнитные скалы, чтобы всё внутри задрожало? Пули давно прибили тело к привычкам, внешнее к внутреннему. Вытащи их — выломают кости, выдернут наружу возведённое в желании выжить. Стерев пот и кровь с лица майкой, Данте падает на диван перед разбитым ящиком. Демоническая морда медийщика то прорывается сквозь трещины и битые пиксели, то исчезает. Данте убавляет звук. Пули ржавеют внутри. Осколки рвут мышцы, отделяют связки от костей, гноятся — травят. В этом всём нет ничего, кроме боли и страха. Но какая нахуй разница. Пока что не развалился. «Нᴇт, я ʜᴇ ᴄчитᴀю, чтᴏ шутить ᴏб этᴏм ᴄлишᴋᴏм ᴘᴀʜᴏ. Юмᴏᴘ пᴏмᴏгᴀᴇт ᴄпᴘᴀʙлятьᴄя ᴄ тᴘᴀʙмᴀми, ʙы ʜᴇ зʜᴀли? Имᴇйтᴇ уʙᴀжᴇʜиᴇ, чтᴏбы пᴘᴇдᴏᴄтᴀʙить ʙᴀм иʜȹᴏᴘмᴀцию, мы пᴘᴏᴘыʙᴀᴇмᴄя тᴇʜётᴀми». Наклеив пластырь на растёртые нитями фаланги, Кэт перезагружает вкладку новостного сайта и запускает прямую трансляцию вновь. Она ненавидит Барбаса и других ведущих, но Орден цепляется за малейшую возможность обнаружить Данте. Кэт зависает на полицейских частотах, смотрит новости, ловит случайные разговоры на улице. Слушая, но не вслушиваясь в дебаты на экране, Кэт достаёт из кармана толстовки нить и наматывает на пальцы. Игра для ведьмы, сети, лестница, но называть игру колыбелью для кошки Кэт нравится больше всего. Все начинают с этой фигуры, движутся вперёд, прорываются тенётами. На этом этапе, до выхода в большой мир, кто-то держит за руку. Куда сложнее из колыбели выбираться в одиночку. Иронично: большинство фигур игры выстраиваются в четыре или в шесть рук, но Кэт хватает своих двух. Она усидчива и старательна. Иногда этого достаточно. Большой мир соблазняет ярким светом и блеском. На пальцах Кэт бриллианты из нитей возможного будущего, которое демоны у неё отобрали. И у многих других тоже. Демоны следят за ними, выращивают как овец на убой, потрошат досуха, но Орден выбрался, Орден освободился. Теперь слежка двусторонняя. Око за око. Вытягивая руки перед собой, Кэт смотрит на экран ноутбука сквозь нити — в сетях ромбовидной фигуры кошачьего глаза разжиревшее лицо Барбаса сменяется сине-красной заставкой. Пальцы Кэт дрожат от натяжения. Кэт душит не способствующие общему делу эмоции, но временами становится так тошно, что верёвкам не хватает только мыла и табуретки, но Кэт держится, гонит мысли прочь — у неё есть цель. У Ордена есть цель. Они движутся шаг за шагом, идут не по следу — по пунктирной прерывистой линии. Данте появляется громко. И исчезает. Последние разы они упускали его из виду слишком надолго. Предпоследняя фигура — рыба в сети, свинья на крючке. Они все находятся здесь: застряли в липкой действительности, в ожидании, когда демоническая система не оставит в них ничего человеческого. Покорные марионетки на нитях заготовленной жизни. Но начало революции положено. Главное — терпение. В любой работе главное — терпение. Они выберутся, сорвутся, и это станут их сети. Игру можно продолжать бесконечно, но Кэт всегда заканчивает двумя королевскими коронами, безвыходной фигурой, из которой ничего нового не построишь. У Кэт плохое предчувствие. Но она не привыкла сдаваться, она найдёт решение. Сбросив с пальцев королевские короны, Кэт начинает сначала. Она — проводница между её миром и миром её кошмаров. Кошмары вряд ли когда-то отступят, но это ничего: ведь если проснулась Кэт, однажды проснутся и другие. А пока что она убережёт стольких, скольких сможет. Кэт ловит кошмары других людей в нити. Она — ловец снов. Однажды человечеству не потребуется искать безопасность в грёзах. «Зʜᴀᴇтᴇ, ʜᴀ ᴋᴏгᴏ ʙᴀм дᴇйᴄтʙитᴇльʜᴏ ᴄтᴏит ᴏбᴘᴀтить гʜᴇʙ? Нᴀ Оᴘдᴇʜ. Нᴀ этих ублюдᴋᴏʙ, ᴋᴏтᴏᴘыᴇ ᴘᴀзᴘушᴀют ʜᴀшу иʜȹᴘᴀᴄтᴘуᴋтуᴘу, ᴋᴏтᴏᴘыᴇ убиʙᴀют ʜᴀших дᴇтᴇй, ᴋᴏтᴏᴘым ʜᴇ мᴇᴄтᴏ ʙ ʜᴀшᴇм ᴏбщᴇᴄтʙᴇ. Вᴏт ᴏтᴋудᴀ иᴄхᴏдит ʜᴀᴄтᴏящᴀя ᴏпᴀᴄʜᴏᴄть, пᴏᴋᴀ ʙы ᴘᴀᴄпиʜᴀᴇтᴇᴄь ᴏб эᴋᴏлᴏгии. Мы зᴀбᴏтимᴄя ᴏб эᴋᴏлᴏгии, ᴀ ʙᴀм ᴄтᴏит пᴏзᴀбᴏтитьᴄя ᴏ ʙᴀших ᴄᴇмьях. Вᴏзмᴏжʜᴏ, ʙᴀш дᴘуг, ʙᴀшᴀ ᴄупᴘугᴀ или ʙᴀши дᴇти ужᴇ ᴄʙязᴀлиᴄь ᴄ тᴇᴘᴘᴏᴘиᴄтᴀми. Пᴘиглядыʙᴀйтᴇᴄь ʙʜимᴀтᴇльʜᴇᴇ — у этᴏй ᴏᴘгᴀʜизᴀции ᴇᴄть пᴀттᴇᴘʜ ʙᴇᴘбᴏʙᴋи. Чтᴏбы ʙы чуʙᴄтʙᴏʙᴀли ᴄᴇбя ʙ бᴇзᴏпᴀᴄʜᴏᴄти, пᴏᴄлᴇ ᴋᴏᴘᴏтᴋᴏй ᴘᴇᴋлᴀмы мы ᴘᴀᴄᴄᴋᴀжᴇм пᴏдᴘᴏбʜᴇᴇ, чтᴏ тᴀᴋᴏᴇ ᴏтᴏждᴇᴄтʙлᴇʜиᴇ личʜᴏᴄти». Провода ещё не организованы — они везде, путаются корнями под ногами. Перешагивая их, Вергилий подходит ближе к раскинувшимся кронами телеэкранам — внутриорганизационные статистики, телешоу, новости. Голоса людей и демонов смешиваются — превращаются в белый шум. Это потрясающе. Демоническая структура работает слаженно, Ордену до такого уровня расти годами. Но Вергилий не умаляет своих усилий. Демонам потребовалось восемь тысяч лет, Вергилий потратил на реализацию четырнадцать месяцев. Для столь сжатых рамок и дезориентированных людей — отличный результат. И Вергилий пробрался в демоническую структуру, в систему, притворился, намножил копии образа. Сотни его лиц под синими масками взирают с сине-красных новостных сводок. Они — он, он — это они: с закрытыми глазами, с застывшими эмоциями — в ожидании. Потому что Фемида слепа, и возмездие оскалом зеркалит двуличные демонические улыбки в готовности впиться в глотки тем, кто вскинет подбородок слишком высоко. Демоны требуют снять маски, но сами прячутся под фальшивой оболочкой. Вергилий играет по устоявшимся правилам: не он плетёт сети, не он создаёт разломы — он внутри сети. Намноженные копии, способные к самовоспроизведению, роняют систему, ведут себя хаотично. Их много — они создают массовость. Сложно игнорировать то, что тысячами пожирает единицы и нули системы. Орден — битые пиксели на демонической репрезентации действительности, мелькают на глянцевой оболочке гнилого нутра, заставляют поднять взгляд, всмотреться. За телеэкранами — грязь и смерть, страх и потери, смех над чужой утратой. Наблюдать это неудобно, некомфортно, но отвернувшиеся прозревшие слепнут вновь. Где-то в глубине настоящего мира вторая часть ключа к исходному файлу, главная фигура партии Вергилия. У них обоих украли свободу, вырвали из груди. Вергилий устал от раболепия, и его брат наверняка устал тоже. Жизнь в тени внешнего давления — существование. Вергилий не нашёл себя среди чужих копий образов, поэтому рано усвоил: есть только надежда и страх. Выстроенная на страхе культура сформировала каноны, объединила ненавидящих, сломала инакомыслящих. На каждое поколение новый способ транслирования. Человечество кривым зеркалом отражает идеи, яркие образы с телеэкранов. Новостная сводка сменяется изображением человека в маске. Бегущая строка вторит предостерегающим словам диктора. Вергилий подходит ближе — отражение наслаивается. По ту сторону черты лица почти идентичные. Пока демоны смотрят на него, на тысячи его копий, Данте разнесёт пламя по мнимому комфорту — тысячелетнее фальшивое обуглится и треснет, сменяясь настоящим. Больше никто не останется в стороне, это обожжёт каждого. Они осадят демонический уклад, спалят сеть и возведут новую.