girl, you're hot like tabasco

одному богу известно, по какой такой волшебной причине илья взмылился и просил — умолял — требовал шуру сорваться и поехать к нему, предварительно не отказав в такой услуге как раскошелиться на что-нибудь. когда он стал воплощением “все включено”, конечно, загадка та еще. а делать было нечего — пришлось смириться. и ехать. шура был рад, что видок у него никогда особо не менялся, и выпираться можно было и в мир, и в пир, и на хату к илье, потому что тому захотелось. водолазка обхватывала горло, но, благослови ее господь, не стягивала и не душила. брендовый ярлык неприятно щекотал позвонки, когда шура запрокидывал голову, но отпороть его у него руки не доходили. илье нравилось запускать горячие пальцы ему под воротник и читать названия, чтобы потом вбить в гугле и ужасаться с ценника. к слову о нем. sh it, 21:20: Тебе без разницы? saint ilias, 21:20: без разницы на что saint ilias, 21:20: в смысле на бухло? saint ilias, 21:20: да боже используй свой вкус хоть раз saint ilias, 21:20: попробую эти ваши роскоши sh it, 21:21: Я не пью бутылки звякнули в авоське — на самом деле, какой-то навороченный пакет, но с функционалом авоськи, — звук резанул по ушам. шура правда не пил. ходил слух, что супрессанты дерьмово дружат с алкоголем, и рисковать он не хотел вообще никак. илье в этом плане везло, и, наверное, все купленное отойдет ему же. на миг в голову ударила мысль спросить, будут ли они что-то есть, но предоставлять илье удобное место у себя на шее шуре как-то не хотелось — он не был нахлебником, но… мало ли. и он вообще не хотел искать что-то сложнее чебупелей за полчаса до комендантского часа. пусть спасибо скажет, что он вообще согласился. ближе к ночи дороги безжалостно пустели, и находиться в некотором уединении, петляя по дворам спального района ильи, было приятно. хотя бы из-за того, что никто не пялился на панамеру посреди выдохшихся пятиэтажек. шура честно хотел взять такси, но бросать тачку не хотел больше, и пришлось ехать на ней. он плохо помнил, куда выходили окна ильи, и надеялся, что не на парковку перед домом. всего один раз он подвез илью, и рот у того больше никогда не затыкался, а конфуза на яндекс музыке хотелось выкинуть из рекомендаций. квартиру шура честно забыл. подъездная дверь с облупившейся краской, выцарапанной надписью с чьим-то именем и, надо признать, гуманоидным домофоном радушием не отличалась и видеть шуру явно не хотела. он ее тоже. sh it, 21:48: Я внизу saint ilias, 21:48: я же говорил что домофон сдох saint ilias, 21: 49: блять saint ilias, 21:49: понял сейчас спущусь припаркованная панамера казалась шуре очень одинокой и печальной между жигулями и ладой в этом дворике, и он честно не хотел ее оставлять. в подъезде на пролетах вспыхнул свет, в узком окошке мелькнул силуэт. чем ниже спускался по лестницам илья, тем отчетливее шура слышал его шаги — прыжки — с ужасом осознавая, что этот безбашенный буквально скачет к нему. на пролете с первого в предбанник звуки были особенно громкими, послышался мат, скрип внутренней двери. илья вывалился из подъезда, отталкивая тяжелую дверь ногой и улыбаясь. тапок слетел с ноги на свежий снег, по которому шура немного потоптался. они пялились друг на друга — илья на припорошенные снегом волосы, шура на тонкую нечеловеческую майку, висящую на илье и обнажающую больше, чем стоило бы. илья выдохнул пар первым, подтягивая тапок к себе и открывая дверь шире. — ты быстро. заходи. — тетя инна? — в ночную. я бы позвал тебя, если бы она была дома? наверное, нет. не то чтобы у шуры был опыт быть приглашенным куда-либо. чаще всего приглашали нахуй, но он туда никогда не доходил. знакомые выцветшие обои, знакомые крючки-рыбки. шура отдал техно-авоську и осторожно разулся, уже ориентируясь в пространстве, но все еще стесняясь его и чувствуя себя лишним. илья чувствовал себя как рыба в воде, и за то время, что шура ставил ботинки к его побитым кроссовкам, успел куда-то уплыть. в кухне свет не горел, было тихо. как он в этой темноте ориентировался, одному богу известно. включенная с легкой руки ильи лампа осветила и открытую в его комнату дверь, и путь к ней. шура постоял на месте, пялясь на мягкий желтый свет, и двинул к нему, на ходу распуская волосы. с утра он собрал их в хвост, не жалея себя, и сейчас голова начинала болеть, чего допускать было нельзя — его личная мигрень, пытаясь разобраться с авоськой, стояла перед ним. на стопке толстых тетрадей стояло блюдечко с кусками какого-то торта. две десертные ложки на краю. шура напряг память, в уме перебирая даты. — это что? он не сразу сообразил, к чему это было. илья смотрел на бутылки, им же выуженные из авоськи, с искренним удивлением, и шура потупил взгляд, туго соображая. по ногам тянуло. двигающегося к эксгибиционизму илью не пугал сквозняк и опускавшаяся до минус двух температура по ночам. — фламандский эль. — что? — герцогиня бургундская. — кто? — пиво, — попытался объяснить шура, привалившись плечом к косяку. — темное. выдерживается в бочке из-под вина. бельгия. — когда я просил тебя выбирать на свой вкус, я думал, что ты возьмешь гараж с вишней, а не с лимоном. — ты сказал, что хочешь попробовать роскошь. — что попробую, а не хочу. — наслаждайся, — парировал шура, наблюдая за тем, как легко илья открывает бутылку. он сам руками старался этого не делать, бесконечно благодаря человечество за изобретение открывашки. и время от времени, когда терял ее, портил барную стойку. илья открыл вторую, дал ее шуре в руки и потянул его за собой на кровать — стул в комнате был всего один, но сейчас он играл роль огромной подставки под телефон. в мягком свете глаза у ильи блеснули чем-то коварным. слова получше у шуры не нашлось, и он тактично решил не встречаться с ним взглядом в принципе. илья чокнулся с ним и приложился к бутылке, не слишком-то аккуратно пробуя герцогиню. шура залип. на дернувшийся кадык, на темные ветвистые линии, которые хорошо было видно в этой несчастной майке. на распущенные волосы, наверняка щекочущие кожу, на тонкие белые наушники, обернутые вокруг шеи несколько раз. не сразу понял, что илья смотрит в ответ. — как роскошь на вкус? — потянет, — декламировал илья и уставился на бутылку в чужой руке. — почему не пьешь? — я не пью. — а в честь праздника? — какого? — бля. илья скривился, приложил ладонь к лицу. нагло вступая в шурино личное пространство, потянулся за телефоном, небрежно снял с зарядки и полез что-то искать со свойственным ему упорством и серьезностью. шура поднял руку повыше, чтобы не задеть его случайно, и скосил взгляд на экран. галерея. скриншоты. сторис в инсте. было опубликовано… и их фотка. он, зажатый, серьезный, илья, смеющийся и смазанный на фото, вывеска красного-белого позади. — инста выдала это, — начал объяснять илья, сев на место и зажав телефон вместе с бутылкой. — я не сразу понял, к чему это, а потом доперло. — и как? — это день, когда мы познакомились. я тоже не помнил, не ссы. шура чуть-чуть улыбнулся. было ли это наивно и по-детски? да. переживал ли он из-за этого? нет. тревога закрутилась на задворках сознания, когда он вздохнул и отхлебнул, мельком замечая, что илья повторяет за ним с энтузиазмом. возможно, для такого повода герцогиня была очень даже хороша. — надо было детское шампанское брать. — нахуй, — заверил его илья, взяв со стола тарелку с тортом и разламывая свой кусочек, повалив его набок. — я как-то раз плафон разбил, когда шампунь открывал. — я не удивлен. — спасибо, друг, — он сделал акцент на последнем слове. — ешь, пока дают. оказывать сопротивление человеку — илье — с ложкой безопасным не казалось, и шура открыл рот, позволяя кормить его. приторный до ужаса. только от страха перед ложкой он не кривился. илья оперся коленом на кровать, кроша куски и явно наслаждаясь этим карамельным-сгущенным монстром, чего шура никак понять не мог, но осуждать не собирался. крем остался у него на губах, когда он в очередной раз потянулся к шуре, и тот двинулся к нему, вытирая пальцем. в ответ очень озадаченно посмотрели сверху вниз. илья провел языком по губам, шура убрал руки. спастись от диабетической бомбы можно было только герцогиней, и шура быстрее, чем рассчитывал, потягивал ее, постепенно осознавая, куда он двигается. он, не они. илье было нечего бояться, и он бесцеремонно приложился к чужой бутылке, не брезгуя и не испытывая угрызений совести. супрессанты очень дерьмово дружили с алкоголем. шуру тряхнуло. может, это и не они были, и его просто наконец-то пробило от холода, пока илья пожирал его тепло, может, вот так ощущался мир без постоянной тревоги и доведенных до предела нервов. руки у шуры задрожали, и он положил их илье на талию, пытаясь сосредоточиться. илья, зажав зубами ложку, снова на него покосился. прищурился, будто разглядел что-то на его лице, и двинулся ближе. шура двинулся от него назад. уперся спиной в стену, смирился со своим положением и позволил илье устроиться у него между ног, снова тыча ему в губы отродьем бабушкиного печева. — алиса, — экран его телефона зажегся в складках одеяла, — включи плейлист для секса. лицо у шуры забавно вытянулось. он цапнул ложку зубами, пальцы сжались на чужой талии. — расслабься. — илья. — да расслабься, угараешь, что ли, — он повел плечами, вслушиваясь в интро дисконнекта элджея. — кто в здравом уме под такое трахается? — плейлист для секса, — упрекнул его шура, за что снова получил ложкой по зубам и сахаром по организму. — я не трахаюсь. это… не знаю даже, для чего. я туда просто любимое добавляю и гоняю на повторе. пришлось смириться. даже если бы илья трахался под это, шура не так уж сильно удивился бы. он удивительно хорошо сочетался с тем, что крутили в айвазовском, шура ловил себя на мысли об этом каждый раз, когда залипал в неоновые вывески на стенах, драя стаканы. преломляющийся свет, потные тела, пульсирующие басы. илья хорошо бы вписался. алкоголь мягко вмазал по супрессантам, и голова у шуры шла кругом. он приник к стене, пригубил герцогиню снова, допивая парой глотков и после убирая на пол, в угол, чтобы не наступить. илья бесцеремонно устроился на нем, довольствуясь теплом — шура вообще не следил за температурой — и прикладывался к своей бутылке. торт они, видимо, съели, и шуре вообще не хотелось думать о том, что обычно торты круглые, а не кусочные, и что илья не выжрал все остальное в одно лицо. еще ему не хотелось думать про чебупели, валяющиеся в техно-авоське на полу. и вообще не хотелось. голос лжи, страсти и порока влился в атмосферу органично, и шура расслабился. звякнули бутылки — илья допил свою и поставил к шуриной, переводя на него все свое внимание. беспардонно скользнул руками по плечам, толкнул шуру на себя, заставляя упереться головой в грудь. горячими пальцами залез под воротник и вывернул ярлык наружу, пытаясь вчитаться в написанное. незнакомые слова поддаваться не хотели, и из написанного илья разобрал только режим влажно-тепловой обработки, предназначенный для этой шмотки. — дорого-богато. — оделся на отъебись. — ты всегда так. — извини, — протянул шура, обхватывая его под лопатками и обнимая. — в следующий раз, когда позовешь меня вот так, напиши, что хочешь на мне видеть. — себя, — сорвалось с языка у ильи раньше, чем он успел это обдумать. шура замер. он в принципе не двигался, потому что не знал, как отреагирует на очередное вторжение под одежду, и не хотел знать, какие огневики забавные, когда пьяные, и не хотел, чтобы илья знал тоже. сейчас замер, некрасиво стиснув илью под ребрами. мирон янович смотрел на нее, она смотрела на него, искра, буря, илья уперся ладонями в чужие плеча и отодвинул шуру от себя, заставляя посмотреть уже на себя. в мягком рассеянном свете его глаза казались темнее обычного. шуру в них затягивало как в болото. в герцогине шесть и два крепости. в шуре много супрессантов. в илье дохуя дерзости. он скользнул по шее вверх, путаясь пальцами в двухцветной шуриной шевелюре, потянул вниз, заставляя его запрокинуть голову. потолок у шуры перед глазами плыл, и он закрыл их, стараясь не искушать себя лишний раз. двинул губами, пытаясь что-то сказать. илья воспринял это как знак. тревога скользнула по его внутренностям, когда шура податливо раскрыл рот, позволяя целовать его, скручивала илью постепенно, пока шура не обхватил его за талию — нежно. шуру тряхнуло снова — они стукнулись зубами. илья по-дурацки хихикнул и расслабился, промазав мимо губ. илья целовал его мягко, осторожно. не хотел спугнуть, не хотел давить сильнее, чем было нужно. шура, кажется, ничего, кроме этого, от него не хотел. неприкрыто довольствовался, шумно выдохнул, когда чужие губы мазнули по шее, задерживаясь. он не был девственником, но был джентльменом — и сейчас, будучи пьяным, был очень медленным, затупным джентльменом, гранича с бревном. перед ним илья казался неестественным. слишком мягкий на ощупь, слишком властный в своих действиях, слишком тяжелый у него на бедрах. если его так въебало с коктейля алко и супрессантов, то ему очень, очень жаль. извини, иль. в трезвом уме он точно не мог сказать этого вслух. в трезвом уме его руки ни за что не полезли бы под драную майку, гладя тонкие шрамы, касаясь темных линий на коже. илья выгнулся к нему, подставился под прикосновения, хмыкнул. безумие сменилось ламбадой. шура очень надеялся на то, чтобы ему никогда в жизни не снился этот трип со своеобразным музыкальным вкусом ильи и его же выдохами ему в шею. илья надавил ему на плечи, заставляя съехать по стене и устроиться на кровати, оседлал его, стягивая майку плавным движением. под ним шура не мог и не хотел двигаться с места, но очень хотел довести дело до конца и выкинуть майку не за пределы кровати, а из окна. или сжечь. сжечь было бы надежнее. она илье нахуй не была нужна и все только портила. в рассеянном свете илья со своей растрепанной башкой выглядел очень красивым. притягательным. выглядел таким, а ощущался иначе. горячий под шуриными руками, донельзя уверенный в себе и знающий, чего он хочет, как он это получит и что даст шуре взамен. он хотел всего шуру — взмокшего под ним, немного дезориентированного и нежного, гладящего его бедра в своеобразном успокаивающем жесте. илья уверен, что шура не имеет ни малейшего понятия, как ведет себя его причуда во время секса, и уверен, что сам не хочет знать об этом. ведомый неизвестными благими намерениями, стягивает с него водолазку и подталкивает вверх, меняя их местами. шурины патлы скрывают их лица, и илья чувствует себя защищенным. он чувствует, что плечо у шуры слишком горячее для нормального человека, когда целует его снова, и пытается не зацикливаться на этом. шура тяжелый над ним, всепоглощающий — илью снова кроет паникой, и он снова тонет в шуре, когда тот не давит на него, захлебывается, когда тот обнимает его и держит, не прижимая. не он, не причинит ему боль, не будет- до конца илья мысль не доводит, смутно осознавая голос бледного и элджея на фоне. он хочет что-то сказать алисе, может, попросить ее заткнуться, или включить нормальный плейлист для секса, или сделать хоть что-нибудь, но все, что вырывается из его рта, это громкий, неожиданный стон. шура с руками под чужим бельем умудряется выглядеть виноватым и раскаивающимся, и илья выдыхает, разводя перед ним бедра. он надеется, что шура не заметит, как подготовлено его тело вне зависимости от того, где он его трогает и гладит, что он не заметит, как он нарочито контролирует дыхание, расслабляя себя. знать о прошлой практике шуре ни к чему. он заставляет илью забыть, сжимая пальцами основание его члена и целуя мимо губ в который раз. шура надеется, что его кроет. что это неправда. что нельзя мешать герцогиню с супрессантами. илья под его руками податливый и нуждающийся, умоляющий — телом, не вслух. он более чем уверен, что не пережил бы мольб и всяких “пожалуйста”, произнесенных на последнем издыхании, отозвавшихся у всех соседей по этажу. мысли о звукоизоляции в хрущевках сильно отвлекают, и шура теряется, когда его настойчиво тянут вниз. для кого-то уязвимого илья все еще сильный и наглый. шуре нечем занять себя, когда илья подтягивает колено к груди, раскрывая себя, и тупо пялится на него, подрагивая. пялится на его руки, отработанными движениями делающие что-то, на то, как он закусил губу, на выражение его лица, на прилипшие ко лбу темные пряди волос. илья откидывает голову, содрогаясь всем телом, и шура долго-долго смотрит на него, любуясь, наслаждаясь, делая что угодно, кроме того, что должен. — не тупи. странно собрано для его галлюцинации. шура по-совиному моргает, медленно расстегивая джинсы и спуская их к коленям. обнажаться не так неловко, как обычно, но пристальный взгляд ильи, направленный на его белье, сложно игнорировать, и еще сложнее не быть смущенным этим. для галлюцинации илья дохуя дерзкий, когда обхватывает его за шею и притирается задом к его бедрам, шаря другой рукой по прессу, находя его член вслепую, жадно проводя пальцами по длине, подставляя к себе. если бы не схожий интерес, его бы не было здесь, так? — шур, — его слышно сквозь волну, но шура ловит звуки, пытается, — дыши. дыши со мной, понял? — а-а… ага. — я не слышу. понял? — понял. шура туго соображает, пытаясь понять, что к чему и зачем илья это сказал, а потом оказывается внутри него, слишком неожиданно для себя, слишком сразу, слишком глубоко. илья никаких проблем не испытывает, бессвязно покрывая шуру — его член — трехэтажным матом и закатив глаза. он старается дышать, наклоняется к илье, чтобы захватить его в объятия, но тот стонет, неосознанно пытаясь свести бедра, и шура перехватывает их, не позволяя сделать это. илья смотрит на него исподлобья и постепенно прожигает в нем дырку не хуже шуриной причуды. очень красноречивый намек на то, чтобы он выключил дурачка и включился в процесс. для пьяного шура двигается хорошо — методично, размеренно, заставляя илью под ним разваливаться. он матерится сквозь зубы, цепляет простыни, тянет руки вверх, обжигаясь об шурино плечо, чувствуя все. как нежно держит его шура, боясь надавить слишком сильно, как он хорошо ощущается внутри. каждая мысль в его голове злая, пытающаяся быть таковой — но на деле он просто разбивается об шуру как стекляшка. как… шура берет его без остатка, вклинивается в илью, склоняясь над ним, когда тот тянется к нему. как ты… целует глубоко, уверенно — больше не стесняется. как ты так легко привел меня к этому? мирону сердце оплетает зима, а шура сгорает — не из-за себя. из-за ильи, открытого, раскованного, жаждущего его. упорного, властного, рвущегося к тому, чтобы руководить, в конечном итоге устроившегося у него на бедрах, подмахивая, опускаясь на шуру каждый раз, когда он толкается в него. он прижимается спиной к шуриной груди, роняет голову ему на плечо, пытается проследить за чужими руками и поймать их — безуспешно. шура прижимается губами к его шее, к самой тонкой темной ветви на смуглой коже. за все время он успел зацеловать илью везде, докуда смог достать, задолбал его этим и затрахал его, чтобы не возмущался. на последнее илья не жаловался, из последних сил пытаясь только повернуть шурино лицо к себе, чтобы поцеловать. в ответ на это шура жжется и целует его сам, опуская его бедра на себя. илья мелодично выдыхает ему в губы, пока конфуз не представляет, как ему ее не хватало. после шура нихуя не помнит. кристально чистое, как сам лед, нихуя. вообще ничего. утро встречает его морозной свежестью в комнате, отсутствием нижнего белья на теле и смятой постелью, в которую он уткнулся лицом. ильи рядом нет. мозг у шуры работает криво, отзываясь через раз и наотрез отказываясь обрабатывать информацию. он переворачивается на спину, пялясь в потолок, и тот больше не плывет. на трезвую голову он кажется более угнетающим. вероятно, вот так происходит смешивание алко с супрессантами. удивительно, блять, разливать коктейли причудникам столько времени и не знать, как кроет с этого после. шура поднимается с кровати медленно — во многом из-за того, что он пока что чувствует только голову, и ему уже хреново, а помимо головы у него есть еще целая система органов, и он не хочет блевануть на пол в комнате ильи с утра пораньше. что удивительно, окно закрыто. холод в комнате остался, а окно закрыто. значит, закрыто недавно. шура не в настроении осмыслять концепцию того, куда заходят его умозаключения сейчас, и бредет по квартирному лабиринту, пытаясь вспомнить, где находится ванная. это единственное место, которое он помнит. в утреннем свете квартира не такая пугающая, но в своей тишине засасывает как трясина. с кухни тянет сладким. типа оладьев или блинов. на свой страх и риск шура встает в дверном проеме. илья. целый, здоровый. волосы собраны в хвост, в руках побитая жизнью лопатка. на нем черная водолазка. шурина. — утро. — доброе-бодрое, — салютует ему илья, обернувшись. — я честно хотел идти будить тебя, как закончу с этим. — что это? — в душе не ебу. по маминому рецепту. шура улыбается. хотя бы так. он хочет спросить, что вчера было, когда он вырубился, творил ли он хуйню, но не знает, как облечь это в слова, как сформулировать так, чтобы илья не приложил сковородкой ему по темечку. илья шляется туда-сюда от тумбы к плите, и шура постепенно осознает, что штанов на нем нет. а на бедрах подсохшие следы и синяки. над воротом водолазки виднеется алый след. шура сливается со стеной. да ну… — сходи умойся, — советует ему илья, ставя на стол чашку. — у тебя твоя конча по ногам. и когда в комнату пойдешь, простынь захвати, мы ее тоже засрали. да ну нахуй. илья целует его в щеку и уходит к плите снова. когда шура возвращается в комнату, аккуратно подбирая собственное нижнее белье — наверняка осмотренное ильей на брендовое лого — с пола, то задерживается, оглядывая помещение. бутылки под столом, крошки от торта на столе. настольный перекидной календарь все еще на вчерашнем дне. на полях что-то написано, обведено и маркировано красным. значит, илья знал. шура вчитывается в кривые беглые строчки, и лицо у него забавно вытягивается. на полях написано “лучше иметь друга, чем друг друга”.