Mystery of Love

Осторожно спойлеры!       С истиной любовью к «Давай!» и «Что такая мрачная?». В верной клятве хранить любовь к откосу Моне, поездам до Рима, Сан-Клементе, вигилиям – ко всем призрачным местам способным сохранить это обещание любить. С ностальгией и легкой тоской ко времени с любимыми каденциями, вариациями Баха, каприччио, аранжировками Гайдна. С любовью da capo, с самого начала. Если не потом – то когда?       Я прочитала «Назови меня своим именем» (далее «НМСИ») несколько лет назад, сразу после просмотра фильма (как у меня всегда и бывает). В то время у меня шел марафон фильмов с ЛГБТ тематикой – просто потому что такое было настроение. И все они были практически однообразны, просто какой-то лучше, какой-то хуже - один за другим. Но Гуаданьино с Айвори и Хаммер с Шаламе ознаменовали финиш пробега Либерти. Я нашла то, что искала - хотя начиная, даже не думала, что ищу что-то конкретное. Меня настолько восхитил фильм, актеры и их новизна – и в то же время старина - что я долго не могла прийти в себя. Настолько этот фильм оказался моим. Вскоре, внимательней приглядевшись к начальным титрам, узнала и о книге. При всей моей нелюбви к чтению с телефона – делать нечего – я читала. Просто потому что последняя мысль, которая могла прийти мне в голову, была та, что мне доведется прочитать ее в плоти и верстке на русском. Но, даже познакомившись с Андре Асиманом через пиксельные страницы, я поняла, что это мой автор. Спустя время «Popcorn Books» анонсирует «НМСИ», и я действительно счастлива в тот момент. Первым рейсом книга летит ко мне. Но перечитывать я ее не стала, ведь уже читала, - подумала я. А книги, ждущие своей очереди, уже проломили дверь с приемной. Через время А.Асиман пишет «Найди меня», и «попкорн» выпускает его в бумаге на русском. Вновь книга у меня, так быстро, как это только возможно. Спасая от нечитая «Найди меня» идет без какой-либо очереди в стоящее на полке – прочитанное - любимое. И тогда я осознаю, что хочу отметить мгновения, проведенные с автором и его Оливером и Элио, – запомнить их навсегда, – а для этого необходимо вернуться на 20 лет назад, и снова побывать в Италии летом 1983 года. Я просто обязана была испытать это еще раз – «испытать само испытание» – для того чтобы слова смогли появиться. И оказалось, что некоторые моменты были настолько искажены экраном телефона, что были удалены, как поврежденные файлы. Я поняла, что в первое прочтение и вовсе не поняла книгу. И вот он – мой синдром Сан-Клементе, моя история da capo, с самого начала.       «Найди меня» не похоже на продолжение, было бы более характерно ее назвать – скрытые фрагменты «НМСИ» - или если угодно дополнение к «НМСИ».       Первая книга была полностью посвящена их любви, их мыслям друг о друге, их близости - их лету в утомленной солнцем Италии. «Каждой клеткой своего тела я верю, что каждая клетка твоего тела должна жить вечно, а если нескольким из них суждено умереть, то пусть они умрут внутри меня». Такое единение с человеком поначалу обескураживает и злит Элио - как если бы он злился на самого себя – но лишь потому, что уже тогда начал репетировать расставание с ним. Ведь предвосхитить боль – значит избежать ее; только вот Элио уже разрывало от любви. А затем в момент наивысшего наслаждения он задыхается от слез – доброты, благодарности, сожаления о недобрых мыслях и неспособности что-то уже изменить. «Он не позволял мне себя забыть» и «… в нем больше меня, чем во мне самой». Все что с ними происходило, это потому что Оливер был Элио, а Элио был Оливером, - «потому что это был он, потому что это был я».       Вторая книга поведала нам об их жизнях и чувствах вдали друг от друга на протяжении 20-ти лет. Чем они жили, каких людей повстречали, кому или чему посвятили свое творчество, и, как лелея воспоминания – вигилии - понимали, что одному не хватает еще одного такого же, как он сам. А ведь до прочтения «Найди меня» я даже и не подозревала, что такое вигилии. Теперь знаю, что всю жизнь посещала, и буду посещать – одна или с дорогими мне людьми – свои собственные вигилии. «И ты меня нашел» - как вознаграждение для тех, кто ни на секунду не переставал верить в любовь, которая не могла закончиться одним жарким летом и одним холодным Рождеством – «И я тебя нашел». Невозможным было то, что Оливер правда забудет, что называл Элио своим именем.       Но речь, что в первой, что во второй книге ведется об одном – Мишель и Элио, Оливер и Миколь, Ариэль и Эдриан, Элио и Оливер – о том «сколь редко и особенно то, что было между вами» и что «сейчас тебе больно, и твоей боли я не завидую, но завидую ее причине». Эти слова, как и последующие – как и многие другие - были сказаны хорошим человеком, который заслуживает своего счастливого финала. «Я был бы ужасным отцом, если бы ты, отважившись поговорить со мной, почувствовал бы, что двери закрыты – или открыты недостаточно широко». Элио очень повезло (и это ничуть не уменьшает их труд) с родителями. В особенности с отцом, когда как для самого Сэма всю жизнь двери были открыты недостаточно широко, и открылись лишь тогда, когда в поезде до Рима он заговорил с мрачной/задумчивой, - «Послушайте… я даже не знаю вашего имени…», - Мирандой. «…важна смелость любить и доверять…».       По мере прочтения обеих книг - и после - они сливаются воедино. Как если бы память об отце, которую хотел разделить Мишель со своим сыном - или в мечтах с Элио, - и память о неополитанцах – таких, как предки Мафальды – и их колыбельных, которую Элио хотел разделить с Оливером, была бы памятью одного единственного человека об одном. История жизни Сэма, декорации жизней Элио и Оливера - Элио и Мишель, Оливер и Эрика и Пол - существующие во второй книге вплетаются в белые пробелы первой, как будто, наконец нашедшиеся, недостающие пазлы. «НМСИ» и «Найди меня» как две замечательные истории, которые складываются как искусное оригами в одну еще более восхитительную. И А. Асиман дал этому явлению название – синдром Сан-Клементе; «…одно ведет к другому, дальше и дальше, а порой – к чему-то совершенно непредвиденному, и когда ты уже ждешь окончания, внезапно появляется что-то новое, а потом – что-то еще, и так до тех пор, пока ты вдруг не осознаешь, что вернулся туда, откуда начал…».       И кажется, будто одна книга зовет шепотом, - Элио, Элио, Элио…       И другая ей вторит, - Оливер, Оливер, Оливер…       У меня пробегают мурашки по рукам, когда это пишу, потому что Андре Асиман настолько четко описывает людей и все то, о чем они думают и что чувствуют – «разве может один человек столь точно угадывать ход мыслей другого, если когда-то сам не думал так же?». И весь мой трепет от прочтения можно описать одной цитатой: «Но особенно поразила меня даже не его удивительная способность анализировать людей, словно он заглядывал им в самую душу и выуживал оттуда детали, максимально точно их характеризующие, - а то, как схожи его ощущения с моими собственными». Казалось, будто мои мысли выливались на страницы в прямом эфире; были моменты, когда меня пронизывал ток – как если бы незнакомый человек подошел ко мне и выложил всю мою подноготную - заставляя откладывать книгу, и млеть от обуревавших эмоций. Настолько откровенно для меня еще никто не писал, и благодаря этому я знаю, что мое мироощущение, стиль взаимосвязи с окружающими людьми и чувства от этого разделяют множество людей, раз уж один из них решился об этом написать. «…за свою жизнь научились не верить, что кто-то и вправду может думать и вести себя так, как мы». И «может быть, эти мысли и рассуждения в общем устройстве мироздания с легкостью могут оказаться бессмысленными». Но они не бессмысленны.       А. Асиман написал о людях – местами простых, иногда гениальных, временами идеальных - что невероятно меня зацепило. Поразило, что он написал о таком человеке, которого я могу полностью ассоциировать с собой. Его и «моя неоднократно подтвержденная неспособность принять на себя даже малейший риск и осуществить желание». Если не потом, Элио, то когда?       «Как же я ненавидел ждать и зависеть от чужих прихотей…», - но стоит нам подать малейшую – просто ничтожную – надежду, как мы уже просим поднять с земли наше достоинство. Но он, как и я не был несчастен. Он хотел быть с кем-то. Но то, что был один, его не беспокоило.       И да, «как это похоже на меня – выкинуть такой фокус прямо перед самым почтенным римским пасквилянтом». Со временем ты привыкаешь к стыду в самый неподходящий момент. Все равно его ощущаешь даже спустя годы, но умело скрываешь – с видом «все у меня хорошо, но вы смейтесь или недоумеваете, мне в принципе плевать».       «Не заходить – эта мысль вдруг блеснула в сознании, словно самое сокровенное мое желание». Но Элио зашел, и мне когда-нибудь предстоит сделать то же самое. «Если не потом – то когда?»       И все же Элио идеальная версия меня – такой, какой я вижу себя, и кем хочу стать. Там где я бы хотела быть смелее, он не боится, где хотела бы знать больше, он выучил назубок, где хотела бы меньше думать, он отдается на волю чувствам.       И как же мне по вкусу ирония, с которой пишет автор. Про тот же, ставший уже символом книги, персик:       « - Ты хоть знаешь сколько труда вложил в него Анкизе?       Оливер шутил, но мне казалось будто он – или кто-то через него – задает тот же вопрос обо мне – о том, сколько сил вложили в меня родители».       Ирония не ради иронии, а такая, которая несет в себе мысли, которые могут на дни засесть в вашу голову. «Я отпил из второго по счету бокала мартини, ощущая себя таким же испорченным, как все те джазовые пианисты из фильмов, которые бесконечно много курят и пьют и которых потом находят мертвыми в сточных канавах».       Мне сложно читать книги, которые мне особенно нравятся - потому что хочу уловить малейшую эмоцию, с которой был написан малейший подтекст, - но парадокс в том, что других книг и не читаю, а если и читаю, то через время они забываются – или запоминаются отдельными, вырванными из контекста, понравившимися или не понравившимися фразами. Но меня устраивает этот парадокс.       Эта одна книга в двух обложках - «о хорошем, о плохом, об очень хорошем и об ужасном». «Я научил тебя отмечать мгновения, когда время останавливается, но эти мгновения очень мало значат, если не делить их с теми, кого любишь. Либо они останутся в тебе и будут гноиться всю жизнь, либо, если повезет (а мало кому везет), ты сможешь передать их с помощью того, что называют искусством, - в твоем случае через музыку». А в моем случае я делаю это через письмо, и я рада, что сделала это, и что смогла это сделать.