Мокошь и Господин горных дорог

      Она была травой под ногами. Она была ветром в листве. Она была светлячками на болотах. Она была светом в его сердце. Он приходил к ней иногда и рассказывал сказки о людях. О трепетных встречах дев и юношей у колодца, о больших неприступных замках, о протяжных песнях и невиданных существах. Она всегда слушала с удовольствием и тихо шелестела в ответ. Он звал ее Госпожа. Для неё он был Господин. И всегда гладил ее, шептал нежные слова и даже порой засыпал в ее объятиях.       И снилось ему тогда, как он идет в поле. Зачем, ему каждый раз было неведомо. В небе мягко светит полная луна, а он все идет, раздвигая жесткие колосья, которые кончались где-то над его головой. И это все каждый раз было неважно. Ведь когда колосья кончались, начиналось что-то…       В чистом поле, посреди сырой земли и саженцев, танцевала девушка с длинной золотистой косой с тысячью разноцветных лент. Ее белая полупрозрачная рубаха не поспевала за ней, то надуваясь от ветра, то облегая во весь её рост приятную полноватую фигуру. Он любовался плавностью и лёгкостью её движений, и не мог оторвать восторженного взгляда. А она что-то пела — протяжно, мелодично. И только улыбалась ему. А он и не смел подойти. Когда же она заканчивала свой странный чудесный ритуал, тут же шла к нему и каждый раз спрашивала имя, будто не знала. Но он же видит, что ей известно! Зачем тогда? На его безмолвное недоумение она всегда отвечала смехом, брала в свои руки его лицо и тихо шептала: «Зови меня Коша…» И вдруг исчезала с порывом ветра, будто не ее дикий запах еще играл у его лица пряной мятой и жасмином.       Просыпался он каждый раз с подарком. Каждый раз это была лента. Каждый раз — разного цвета. Сегодня была синяя. Ей было грустно. Она знала, что он уходит. Она всегда знала. И всегда грустила. Он улыбнулся, нежно провел рукой по шелковистой траве и встал. Утро еще не наступило, но уже было пора в путь. Дороги ждали его. Они были его жизнью и его сутью. Его приход всегда означал последующую разлуку. Он брал свою котомку, вязал узелок из травинки и своего волоса с обещанием вернуться, и исчезал. Всегда внезапно, всегда надолго, всегда с болью в сердце.       Горы манили его. Он был не в силах сопротивляться. Он нуждался в стороне, где дни светлы от сияния звезд, где даже по ночам видно солнце. Сторона, напитавшаяся каплями его крови и его слез. Где его смех колышет воздух на версты вокруг, срезая белые шапки с высоких вершин. По нему скучали горные тропы. Но он по ним сильнее. Они всегда ждали его, как верные псы. И на закате каждого дня, пока он приближался к ним, они радостно путались. Поэтому ему приходилось спасать бедных путников. Когда он возвращался в горы, у него всегда было много работы. Души тех, кого он не успевал спасти, складывал в котомку. Куда он их относил, и что с ними случалось потом, не знали даже самые маленькие и самые тайные тропинки. Его следы каждый раз заметал иней.       Ходил он босым. Казалось, снег совсем не казался ему холодным. А северные ветры плясали под одним только его взглядом, мня его своим господином. Он, наверное, им и был. Но не считал себя таковым. Он был Господином только для своей Госпожи. И никто не знал его имени, скованного тысячелетними льдами где-то в вершинах.       Когда же все дороги, дорожки, тропы и тропинки успокаивались и вставали на свои места, все души живых знали свой путь, а мертвых — были упокоены, когда ветры, наигравшись, ложились спать, он снова возвращался к своей Госпоже с новыми историями о своих странствиях, радостях и невзгодах простой человеческой жизни.       Ко времени его прихода она всегда расцветала бурными красками, теплела и оживала, колосилась и расцветала, пела и танцевала с новой силой, будто и не было грусти и тоски. Ведь во время своего отсутствия он накрывал Госпожу сотканным из горного снега покрывалом, в напоминание о себе. И она смиренно принимала его дар, чтобы под этим одеялом переродиться вновь, оплодородить землю и приготовиться услышать новые истории.