Полный свод трав, цветов и корений, съедобных и несъедобных, ядовитых и неядовитых, во всех провинциях Золотых Земель произрастающих, составленный мэтром Альбертом Гроссом в 360 году Круга Скал

Веранда, примыкающая к покоям Рокэ, была любимым местом Ричарда в особняке – после библиотеки и увитой плющом старой каменной беседки в глубине сада. По утрам сквозь огромные стрельчатые окна лился мягкий свет, растекаясь пятнам по пестрой плитке - синей с проблесками белого и золотого, и, зажмурившись, можно было представить, что за тронутыми осенней киноварью деревьями сада прячутся не столичные особняки, а сбегают к морю ровные ряды виноградников. Ричард не знал, есть ли виноградники рядом с Алвасете, но в его воображении белоснежный замок был окружен ими – и еще лимонными садами. Однажды он заглянул на кухню, когда Кончита перебирала засушенные, скрученные в спиральки листья – их вместе с лавандой клали в мешочки для белья, и засевший в памяти Ричарда запах, горьковатый, свежий – стал запахом Алвасете. Он знал – там, где море, всё должно быть пропитано солью, но это вообразить почему-то не получалось. – … выезжаем послезавтра, перед рассветом… Ричард, вы меня совсем не слушаете. – Я… – он заморгал, отвел взгляд от медленно ползущих по темной столешнице, среди тонкого белоснежного фарфора, солнечных пятен. – Я задумался. Простите. Еще влажные после умывания, волосы сидящего напротив Рокэ лежали тяжелыми волнами вдоль лица. Хотелось протянуть руку через стол, коснуться темных прядей кончиками пальцев, заправить одну за ухо – но Ричард видел, как дернулся уголок идеально очерченного рта, и как Рокэ медленно – слишком медленно – подтянул к себе чашечку с шадди. Он был раздражен чужой задумчивостью, и Ричард на мгновение прикусил нижнюю губу. – Смотр войсковых лагерей Резервной армии под Мерцией. Я помню. – Хвала Создателю. Еще год назад Ричард бы вспыхнул от едкости, звучащей в чужих словах; сейчас же он только чуть сильней сжал зубы, глубоко вздохнул, успокаиваясь, и честно признался: – Я думал про Алвасете. Вокруг замка растут лимоны? Рокэ замер. Раздражение слетело с него в одно мгновение. – Ричард, вы… – Создание неиспорченное и местами даже блаженное. Я помню. Так растут? – И весьма злопамятное, к моему удивлению. Да, растут, – острые черты лица Рокэ в одну секунду смягчились, и он улыбнулся – мягко, глядя Ричарду в глаза. – Ты их увидишь, обещаю. Затем он потянулся за книгой, лежавшей рядом с ним весь завтрак – темно-серая обложка, потемневшее золото на корешке (Ричард так и не смог рассмотреть название), потрепанная ленточка-закладка. Открыл, быстро перебирая страницы – блеснули сапфиры перстней. – Как переводится Lepurem Aurem? Ричард заморгал, засмотревшись на легкие движения его пальцев; то, как Рокэ перескакивал во время разговора с мысли на мысль, все еще сбивало с толку, порой – злило, порой – восхищало. В последнее время куда чаще – второе. – Уши… ветра. Нет, не ветра. Зайца. Заячье ухо?.. – Он отпил уже успевший остыть шадди. – Забавно – в Надоре, в предгориях, растет трава с похожим названием – только уши у нас кроличьи. Пастухи ее ненавидят – она ядовита для овец, пусть и не смертельно. – За что ненавидеть тогда? – Рассеяно отозвался перелистывающий страницы книги Рокэ. Еще глоток, не самый вкусный – этим утром Кончита, кажется, была не в настроении для варки шадди. – У овец от нее слабеют ноги. А если пастух увел стадо далеко в луга, то отбившаяся от стада и упавшая овца, считайте – пропала, волков в Надоре стало много. Странно – говорят, заячье ухо – трава горькая, но почему-то овцы её все равно… Ричард осекся, не договорив. Последний глоток шадди – не сдобренного сахаром и сливками, был непривычно горьким – и эта горечь, травянистая, едкая, осталась на небе липкой пленкой. – Рокэ… Синие глаза сверкнули в косых лучах утреннего солнца. – Что… было в шадди? – Заячье ухо, как ты и сказал. Три часа отваривать пригоршню мелко порубленной травы в трех ложках воды, процедить. В твоем шадди было десять капель отвара – и они уже должны были начать действовать. Ричард негнущимися пальцами ослабил шнуровку на рубашке. Обида подкатила к горлу скользким комком, и он тяжело сглотнул. Наконец удалось рассмотреть, что за книга была в руках Рокэ: "Полный свод трав, цветов и корений, съедобных и несъедобных, ядовитых и неядовитых, во всех провинциях Золотых Земель произрастающих, составленный мэтром Альбертом Гроссом в 360 году Круга Скал” – гласили расплывающиеся перед глазами золотистые буквы. *** – Мыши? – Мыши, – повторил Хуан. Ричард перевел взгляд с хмурого домоправителя на коробку, которую тот поставил на стол перед Рокэ: белоснежная плотная бумага, причудливые узоры золотой краской, обрывки такого же золотого шнура, запах ванили и сахарной пудры. – Её утром принял Диего – через час, как вы с дором Рикардо во дворец отбыли. Посыльный – из городской почтовой службы, по форме одет. Диего мне её передал, а я – на кухню отнёс, соберано, знал, что до вечера вас не будет. А через час Кончита слышит – визги такие, словно режут кого… Рокэ брезгливо поморщился и слегка отодвинул от себя коробку. В ней, среди тончайшего, посыпанного измельченной карамелью и миндалем, печенья, лежало две мыши. Смотреть на скрюченные в агонии маленькие трупики было мерзко, но Ричард заставил себе не кривиться. Мыши в печенье… Печенье, переданном в подарок для герцога Окделла. Чувство нелепости происходящего мешалось с яростью и презрением к тем, кто решился на такое. – К почтовикам мы наведались, соберано: зовут посыльного Жан Фреснель, эпинец, пятый год у них работает – и дрянь эту он принял, как положено, под запись к передаче. У кого принял – говорит, в черно-белой дворцовой форме слуга был, неприметный. Мы ниточку распутываем, соберано, но не вышли пока на след поганца… Да и понятно, что никак он не из дворца, форма наверняка украденная на нем была. Рокэ звонка побарабанил пальцами по столу и кивнул, когда Хуан замолчал – в кабинете повисла звенящая, напряженная тишина. Секунда тянулась за секундой, но Ричарду они показались вечностью, и он не выдержал: – Но это глупо! Вы сами говорили, эр Рокэ, что если хитрец травит кого-то, то делает это так, чтобы никто подумал про отравление. Видите - они его едва надкусили. Значит, и я бы… тоже. Сразу. Он замолчал, зло выдохнув. – Верно мыслите, юноша. Только не учли одного – вы все-таки чуть больше мыши, а значит – яд будет действовать медленней. Возможно, вы бы умерли во сне, – Рокэ откинулся в кресле и устало провел ладонями по глазам. – Хуан, забери эту дрянь. Что подсыпали туда – мы вряд ли узнаем, так что сожги. Когда за Хуаном бесшумно закрылась дверь, Ричард бездумно провел пальцами по месту, где стояла коробка – и с отвращением потер ладонью об бедро, словно на коже могли остаться следы сахарной пудры. – Что мы будем делать? – Хуан – будет искать след, выводящий на заказчика, а мы, – Рокэ усмехнулся, – мы займемся тем, что я всё откладывал, хотя, стоит признаться – этим нужно было заняться после первого же покушения на тебя. *** Руки уже почти перестали слушаться, и Ричард последним рывком перетянул их со стола к себе на колени. Обида клокотала в горле, срывалась с губ злыми словами. – Вы могли бы предупредить! Рокэ с громким хлопком закрыл книгу. – Никто не будет предупреждать вас, Ричард, перед тем, как подсыпать яд! И если от выстрела вы можете случайно спастись – или мои люди заметят убийцу раньше, то яд может ждать вас везде: в трактире, куда вы потащитесь со своим пронырливым кузеном, или на приеме во дворце – вам поднесет бокал слуга в украденной форме, и вы, доверчивое создание, выпьете – и ничего не заметите. Ричард с трудом отвернулся; но негромкий, жесткий голос Рокэ эхом отдавался в ушах. – Посмотрите на меня. Слушаться не хотелось; смотреть в сияющие синие глаза - тоже. Ричард сжал губы и зажмурился, а потом в повисшей тишине услышал длинный вздох, звон поставленного на стол фарфора, затем – легкие шаги. Едва ощутимый порыв ветра, скользнувший в приоткрытое окно, донес до него аромат морисских масел – Ричард уже знал, что в Агирнэ их называют «иттар», и уже умел различать в обволакивающем облаке отдельные ноты: сегодня Рокэ пах розой и сандалом. Еще один вздох, и прохладные пальцы скользнули по щеке, взъерошили волосы у виска – щекотно – и легли Ричарду на подбородок, мягко обхватывая. – Создание блаженное и порой раздражающе упрямое. Ну? Сомкнуть веки еще плотней было невозможно, но можно было упрямо дернуть подбородком. Попытаться - его держали крепко. – Дик, перестань. Услышав это имя, Ричард распахнул глаза. Рокэ, прислонившийся бедром к столу, усмехнулся, но не отпустил его подбородок, мягко поглаживая подушечкой большого пальца по щеке. – Неприятно, знаю. От других ядов будет еще хуже. Но опыт это не то, что случается с человеком, Ричард. Это то, что человек делает, когда с ним что-то случается. Обида все еще отдавалась горечью отравленного шадди, и хотелось снова отвернуться, но тело занемело, и Ричард сглотнул, ощущая подступающую неотвратимо, словно несущийся по ущелью сель, панику. Сердце тяжело билось об ребра, и, как он не старался, дышать размеренно и спокойно не выходило. Потерявшие всю силы мышцы уже не держали его, и Ричард зло сжал челюсти, ощущая, как медленно соскальзывает по стулу. – Дик, – снова это имя, имя для самых доверительных моментов. Прохладные пальцы еще раз погладили щеку, а потом Рокэ отстранился, чтобы в следующий момент отодвинуть рывком стул и подхватить Ричарда на руки. Сердце подпрыгнуло куда-то к горлу; Рокэ держал его легко, словно ребенка, но Ричард чувствовал, как напряженны обманчиво-тонкие руки, как затвердели под синим шелком рубашки плечи. Нос снова защекотал тягучий запах благовоний. Три шага – и под спиной оказался мягкий бархат софы. – Дыши, – распустил воротник его рубашки Рокэ. – Всё в порядке. Ричард зажмурился, но спасительной темноты под веками не оказалось – только алые и золотые пятна, кружащиеся, как стеклышки в детской игрушке. – Так будет каждый раз? – Нет, – Рокэ сел рядом, наклонился – и щеку Ричарда защекотала скользнувшая вниз тяжелая прядь волос. – Первый раз самый тяжелый – чтобы ты запомнил ощущения от яда, запомнил его привкус или запах. Чтобы приучить тело, нужно будет куда меньше – но каждый день. Каждый день. Завтракать с Рокэ на этой веранде – или сидеть вечером с бокалом вина у него в кабинете, и знать, что везде может оказаться яд. – Я тебе доверяю. Ричард сам не знал, чего было больше в его голосе – обиды, признания или отчаяния. За эти месяцы, пройдя пропитанные кровью степи Варасты и туманные пики Сагранн, доверие крепко вросло в него, плющом обвив засевшую пять лет назад в сердце занозу – длинную, острую, кровавую. – Знаю, – коротко отозвался Рокэ. Его ладонь легла под щеку Ричарду, поворачивая безвольно откинутую голову к себе. – И обещаю, что ты это всё переживешь. – Даже если меня от какого-нибудь яда стошнит на бесценные морисские розы? Ответное молчание длилось слишком долго, и Ричард рискнул приоткрыть глаза: Рокэ смотрел с невыносимой серьезностью, и только подрагивающий уголок рта выдавал его. – Думаю, с этим мы как-нибудь справимся.