***
Действительно не промах: уезжает домой с сыном мэра. К которому у него чувства, пропитанные нежностью и сентиментальностью. На часах почти севшего телефона второй час дня. Он наспех набирает Орвона и считает каждый гудок — непроизвольно, удары по больной голове гудками запоминаются автоматически. Тот берёт трубку только с третьей попытки — возможно, поэтому Бог любит троицу; и сбрасывает. Рикс открывает первый мессенджер и пишет, что дело дрянь. Двадцати секундное голосовое отрезвляет ещё сильнее; заканчиваются проклятия словами «сейчас приеду», и становится чуть легче. Наличие Орвона ситуацию не решает, зато заметно её притупляет на фоне остальных. У Орвона тоже дело дрянь — хата нуждалась в отряде клининговых кампаний, претендуя на медальку, как второе поле боя Второй Мировой. Ему не до исследования чужой пары трусов, но ситуация не терпит отлагательств. Приезжает он за считанные полчаса, садится на лестничный пробег подъезда и достаёт остатки вчерашних сигарет. Рикс причислял себя к приверженцам здорового образа жизни и осознанности, а блага жизнеобеспечения принимал интуитивно. Сейчас его организм требовал снять стресс любым способом, несмотря на больную голову и запрещённое курение в общественных местах; и больное сердце. Сын мэра в его постели, голый — и, блять, такой красивый. Он проверил два раза на наличие нижнего белья; а третий, потому что Бог любит троицу. И потому что Рикс любит члены, тут не поспоришь. Орвон предлагает решить вопрос дипломатично: дождаться, когда субъект воздыхания проснётся, и предотвратить лишние волнения ещё на моменте зарождения. Звучит достаточно просто, чтобы запороть план на первых стадиях. — Чего? Лабель просыпается в пустой недоделанной спальне, голый и обескураженный, и стресс толкает его на агрессию, природу которой обуздать не получилось у обоих. Он прерывает их на полуслове и просит выйти. Одевается в полной тишине и набирающим обороты давлении. Перед тем, как скрыться на первых этажах, просит Рикса на пару слов. — Кому скажешь, того зарою. А следом — тебя. Ёмко и безальтернативно. Но Рикс всё равно находит время вставить пять копеек: дожидается, когда Лабель покинет зону слышимости, и бросает лёгкое «у меня встал». Лабель даже угрожает сексуально. Не считая того факта, что сын мэра проснулся голый в его квартире, укрытый единственным одеялом. Подумаешь, это сейчас не так важно. — Кстати об этом, — просыпается Орвон, — у вас что-то было? Если было, то ведомый алкоголем и высоким возбуждением Рикс не оставил бы личку Орвона без литературных описаний. На всякий случай, он открыл все мессенджеры, но последнее их взаимодействие — неграмотные вопросы типа «ты где» и «дело дрянь» с не менее литературным на него ответом. — Значит, ничего? Рикс тупит в стену подъезда ещё пару секунд и жмёт плечами. — В следующий раз пить не буду.***
Будет. На парах он садится подальше, чем несколько озадачивает преподавателя изменой своей традиции садиться поближе — где сидит Лабель. Сейчас у них в абстрактных отношениях наступил период недопонимания и разногласий, поэтому будет честно остановить поток фантазии и дать перерыв обеим сторонам. Рикс готов поклясться, что Лабель о его существовании слышать пока не желает. В таких случаях бывшая научила действовать по системе «последнее слово за тобой, Рикс, и это слово — слушаюсь». Зато Орвон радуется камчатке, как никогда не радовался зарплате, и позволяет себе первые минут двадцать отдохнуть и доспать. По их истечении машинка на автоматическом управлении стартует и пиздит с каждым, кто входит в его зону досягаемости. А на камчатке эта зона велика. Конспекты они обещаются написать дома из-за забытых тетрадей — кто бы мог подумать? — и отсутствия мотивации делать что-либо ближайшее время. Потом группу отпускают на обед, и полные счастья они стартуют первыми. У Орвона стрела забита на знакомых, уже занявших стол и место в очереди; у Рикса — стыдливое желание исчезнуть с конкретных глаз во избежании конфликта. Ещё большего, по крайней мере. …глаз цвета неспокойного неба над водой, луж в позднюю весну и смертоносной глубины океана. Прекрасные глаза. Искал во всех социальных сетях фотографии, где качество чуть лучше пруфов инопланетного вторжения. И нашёл. Обед проходит так же эмоционально, как большая часть жизни Орвона: девушки рассказывают свой сексуальный опыт, периодически одним взглядом указывают нужное направление и жестами описывают эмоции. В красках и доходчиво — Рикс даже прекращает жевать хлеб, переполненный эмпатией. И наверное завистью, поскольку даже если половой акт был, то в памяти он не зафиксирован. — Кстати, а что с ним? С «кстати» обычно начинались первые ростки слухов, и едино верный выбор в таких ситуациях — отмахнуться и перевести долю на другого, чтобы ни удобрения, ни фотосинтез не помогли пустить корни. — Слышала, ему парни нравятся. Безымянный «ему» сидел недалеко от окна в скромной компании двух девушек, переводящим взгляд меж двух огней, не менее ярких, чем сам. — Все знают, что Лабель педик. Первой мыслью Рикса была «охуеть», поскольку про всех он ни сном, ни духом. Вторая мысль — более глубокое «охуеть», потому что такая своевольность наказуема, и он — в лице палача. Какой ещё педик? Рикс пристаёт и принимает агрессивную стойку. Афий, не вкладывающий в слова общественно-принятого смысла даже шугается, не в целях кого-то оскорбить, прекращает тянуть чай с молоком и срется от страха. Орвон дёргает его на себя, заставляя сесть обратно. — Рикс строгого советского воспитания, и такие плохие слова не переваривает. На его долю остаётся кивнуть и надеяться, что оправдание весомое. Даже если все знают, что Лабель педик, то Риксу: во-первых, афишировать это в узких кругах нельзя, а во-вторых, давать повод считать его причастным к чужой гомосексуальности запрещено. С предполагаемыми последствиями его ознакомили в доступной форме. И всё же. Он разрешает себе кинуть неосторожный томный взгляд к столику на три стула, двух сестер мэра и его поразительно хорошо получившегося сына. Тело этого запрещённого фрукта ещё долго будет красоваться в подсознании; память у Рикса отменная. …Иногда. Была б идеальной, цены не считать. Пока что есть: накопленные через социальные сети и жёлтую прессу фотографии и пустенький аккаунт. И бесконечное желание написать ему. Не зря же существует эта искушающая кнопка?***
Как и предполагалось, он пьёт. Поздний вечер, одинокая спальня его однушки, которую он обещал себе вытянуть. Даже если, идея остаться на улице ему симпатизировала мало. Мелочные льготы по сиротству, социальная стипендия и зарплата, полностью уходящие на поддержания себя живым. Он сильный мальчик и редко плачет, но иногда он даёт слабину. Единственное, что цепляет его с этой реальностью — пигалица в детском доме, ответственность за которую он не способен взять по всем возможным причинам. И этот факт лучше не делает. Он пишет Орвону во время звонка, предусмотрительно зная, что он сбросит и зайдет в сообщения. «Час ночи, Рикс, — приходит ему в ответ. — Можешь приехать». Он приезжает, покупая в единственном круглосуточном пару банок пива и блок сигарет. Предусмотрительно берёт экономный вариант завтрашнего — уже сегодняшнего — завтрака, и стоит в ночной темноте, глотая слёзы и дыша в рукава джемпера. Блядские эмоции. Блядское существование чувств. Орвон сонный и медленный, ставит воду и открывает пиво. Традиция со времён проживания в общежитии университета: сохранять тишину и общаться ментально. По Риксу понятно, что он хочет сказать, и Орвон знает его достаточно, чтобы озвучить про себя. Так они проводят полночи и вместе опаздывают на первую пару. Выученно садятся за задние столы и поочередно караулят сон, записывая отрывки лекции. О чём она вообще? После звонка их отпускают без задержки. Что-то ещё договаривают, но слова таят в какофонии. — Нужна сегодняшняя тема? Орвон просыпается, словно от удара током. Рикс реагирует пассивно, поскольку сигнал до мозга добирался, как родители в своё время до школы. — Нет. — Она нужна для экзамена. — Тогда да. Рикс включает телефон, держащийся на последних процентах, и фотографирует начало. Тема скучная, как он успел угадать и понять по ходу пары. Середина худо написана, а последняя страница настолько информационно-заполненная, что становится заранее грустно. Уже на выходе Орвон замедляет шаг. — С каких пор Лабель помогает тебе с конспектами? Рикс тупит в его лицо. Да, полтора часа сна имеют последствия, но их объём он даже не представлял. Он хотя бы поздоровался?***
Ранним утром после работы он возвращается к себе, открывает дверь и в беспамятстве закрывает. С больной головой пытается вспомнить, всё ли готово к завтра, и ложится, поставив телефон заряжаться. Наконец-то.***
Будильник звонит так громко, что хочется умереть во сне. Два сообщения от Орвона, одно из которых — голосовое на минуту с лишним, он слушает уже в транспорте, и приходится повторять раза два, чтобы информация дошла не отрывками. Он набирает одной рукой ответ на каждую новость и вопрос, стремительно исправляет ошибки и исправления, и в какой-то момент так радуется обеду, что просит оставить его одного. Орвон сначала не понимает, а потом оказывает дружескую услугу и остаётся с ним в аудитории, следить за вещами и сном. Преподаватель опаздывает на двадцать с лишним минут, а после выходит до звонка, поэтому Рикс проспал более двух часов. Здоровый сон. Здоровый образ жизни.***
Лабель подсаживается к нему, стоит Орвону покинуть свой пост. Занимает его сам, кладя ладонь на плечо и проводя пальцами с минимальным нажимом. Поглаживает трапециевидные мышцы и обводит линию роста коротких волос. Мельком бросает взгляд на коридор. Просыпается Рикс на следующей паре, замечая сбоку дремлющего Лабеля, положившего на руки голову. Решает не будить ни его, ни себя, и закрывает глаза снова. Игнорирует бабочек в животе и ощущение, что не хочет прерывать такой интимный момент. С ним спит сын мэра, которого он хочет, как человека. И он сам не уверен, какой смысл вкладывать в эти слова.***
Орвон возвращается, рассказывая, какая Паулина интересная девушка, какие у неё амбиции и сиськи. Рикс понимает, что ему ничего не светит, Орвон понимает, что ему ничего не светит, но это не останавливает эмоциональный поток от одной светской беседы с дочерью мэра. Ведь — ты не представляешь, как у неё поставлена речь, какие она использует сравнения и смеётся, будто ты становишься жертвой самого крупного аферистского наёба. Лабель благодарит её, подкупая пористым шоколадом и каркаде.***
Орвон проговаривается, что планирует сходить в ночной клуб в середине недели, поскольку выходные забиты под завязку, а поддерживать контакты с социальной жизнью — его нужда, вровень воды. Рикс выпивает кофе без молока и напоследок смотрится в зеркало, приводя себя в божеский вид. Самый гейский гей: не потрахается, так насладится мыслью, что он кому-то интересен. В своё время, в тринадцать-семнадцать, только такая и спасала от гнетущей рефлексии. На месте они долго петляют по лестнице, в итоге заказывают наспех первое попавшееся в глаза и небольшой толпой рассаживаются на большом столе. Включают детский мультик, приносят бокалы с алкоголем и огромную пиццу. Орвон предлагает девушкам удобнее места с подушками, но они отказываются меняться и — уже наконец-то — начинается их вечер расслабления. В три часа ночи он заканчивается. Уставший и пьяные, они садятся по такси, Рикс закидывает Орвона и Афия в своё авто и выруливает поочередно к их домам, только после — к себе. Закрывает дверь и падает в постель, тыкаясь в телефон ещё до четырех часов. На следующее утро он решает, что занятия не такие важные, и один день на его жизни и образовании никак не скажется: одеяло тёплое, матрас примятый, а подушка такая глубокая, вровень сну, манящим с большим напором, что он сдаётся в неравном бою. Просыпается он от звонка телефона. Орвон. Половина второго дня. — Лабель спрашивал, почему тебя нет. Какого хуя происходит? Почему я узнаю обо всём последний? — У меня плохие новости, но это я узнаю обо всём последний. Орвон смеётся и уведомляет, что препод попросил взять ручки и писать дальше. Он не стал продолжать разговор и повесил трубку. Риксу предоставлен целый свободный день для размышлений, что происходит, потому что этот вопрос начал часто мелькать, и поэтому стал приоритетным. Да хуй знает, что происходит. Он изначально ничего не понял, поэтому никаких выводов сейчас сделать просто не получится. Свечку никто не держал, когда он вёз сына мэра к себе и раздевал. В памяти мелькает тот день. А ведь он успел за три раза рассмотреть Лабеля получше случайных папарацци. Фантазия дорисовывала некоторые моменты, но в общем счёте Рикс был солидарен с мыслью, что — да, члены он обожает, и один встал ребром настолько, что хочется девственно чистую влюбленность сместить в сторону греховного желания и содомитства. Хочется Лабеля настолько, что он придумал имена их детям. Как же, блять, хочется его сейчас. Ленивая дневная дрочка расслабляет до конца дня, и Рикс разрешает себе целый день отдыха, проведённый на куриных пельменях и на кровати.***
На работе становится до смешного скучно, и Рикс открывает профиль Лабеля. Отсутствие в их чате движа било по сердцу, голодному до взаимности. «Занят?» Уведомление он открывает автоматически, поскольку игнорирование не то, чем стоит заниматься по его мнению. Набирает: «нет, не занят», и только потом читает имя отправителя. Лабель. Его становится слишком много, если не считать того факта, что Рикс старался этого добиться. Бойся своих желаний? Он звонит Орвону. Тот ожидаемо сбрасывает и пишет, что на смене. На сменах запрещено пользоваться телефонами и тем более пиздеть по ним. Тем не менее, отходит в служебное помещение для персонала и вчитывается в эмоциональную атаку своей лички. «И что ты собираешься с этим делать?» — спрашивает. «У меня должен быть план?» «Можешь плыть по течению, но знай, что из него выходить нельзя. Если ты ничего не предпримешь, то упустишь шанс». «Шанс на что, лол?» «Трахнуть его» — приходит в купе с заигрывающим смайликом. Блядский Орвон и его блядские советы. Зато дельные — трахнуть Лабеля действительно хотелось. Уже хотелось. Да и если, субъект его воздыхания — его одногруппник, и причин написать ему множество. Например, завтрашнее расписание или домашка по спецпредмету. «Может тогда встретимся?» Рикс выкидывает телефон и до конца смены демонстрирует максимум продуктивности, не отвлекаясь на перекур. Орвону он перекидывает это сообщение ближе к утру, чтобы спросить, что значат такие предложения под два часа ночи, но ничего дельного в ответ не получает, кроме сальных предложений повторить ту забытую ночь. Он долго игнорирует его предложение. Перед парами пишет, что уснул и не ответил именно из-за этого, и понимает, что отставлять этот вопрос долго не получится. Что делать он не представляет. На следующий день Лабель подсаживается за их с Орвоном стол первый и как-то странно здоровается. Рикс отвечает машинально и спрашивает, как дела, надеясь на развернутый ответ в глубине души. Получает «нормально» и заканчивает разговор. Орвон говорит, что он ведёт себя, как долбаеб. Рикс с ним солидарен, но другого ничего не может. После полудня их отпускают, и оба они планируют посидеть у кого-нибудь, поставить на фон ужастик и трястись от громких скримаков. Взять по банке и кинуть на пол одеял с подушками — как раньше в детстве, лет в семь. Но их прерывает Лабель — Орвон испытывает дежавю. Он машет сначала им, потом кому-то на водительском месте дорогой машины. Ловит кинутый Паулиной шарф и надвигается в их сторону. — Действуй. Рикс действует.***
У него дома он предлагает все варианты, которые только вычитал с сайта о знакомствах. Проштудированные раннее статьи сейчас мало работали, поскольку Лабель не проявлял к ним такой симпатии, как нарисованные партнёры и партнёрши пикаперов в этих статьях. Рикс не помнит, как дошло до секса. Лабель сам его хватает за рукава и притягивает к себе, заставляет отложить чай, а взамен предлагает себя. Они раздеваются уже на кровати, в которой однажды проснулись вместе голые, и — да. История повторяется. Только Рикс запоминает всё. Горячий выдох в шею, гортанные вскрики от резких движений и тремор чужих пальцев в своих волосах. Чувствует, как под ним наивно раздвигают ноги и подаются навстречу, как помогают расстегнуть джинсы и смахнуть с плеч джемпер. Как сладко получилось друг другу подрочить, как много в это вложено эмоций. Они напоминают подростков, дорвавшихся до секса: трогают друг друга, прижимаются ближе и так этим фанатеют, что кажется — взаимно. Рикса накрывает с головой это чувство. Только после кончи на одеяле и обезвоживания ничего не наступает. Лабель утыкается в телефон, Рикс неловко наливает отсывший чай и тянет его, не решаясь спросить: что за хуйня это была? В смысле, вот это — конечный результат? Поговорить у них так и не получается, потому что Лабелю звонят и просят не задерживаться, а дорогая машина уже стоит под его окнами и явно ждёт гостя. Гостя в этом районе, доме и квартире. Гостя в жизни Рикса, пришедшего на пару раз, чтобы потерять голову и бдительность. Что же, успешно. Он предлагает его проводить до машины и посадить, как джентльмен, но от джентльмена у него только название. Лабель улыбается и отказывается.***
Спустя два часа сумбурных мыслей он пишет их всех Орвону в личку. Тот отвечает быстро, что-то записывает в голосовых о встрече с одноклассниками, о том, что занят и ответит позже. Рикс понимает, что не должен на него обижаться и воспринимать отказ, как знак вселенной, но. Блять, именно это он и делает. Нет даже сил сходить на пивом — моральных.***
На следующий день он решает прогулять, потому что может себе позволить. Спит весь день и выходит на смену до ночи, сразу едет на пары из-за сломанного режима и сидит в кабинете минут двадцать до начала. Лабель приходит тоже рано, но между ними ничего не случается. Блять.***
Он работает и посещает занятия машинально на автопилоте, спит точно по графику и вроде бы успевает есть. Он не помнит: вроде бы завтракал не стаканом воды из крана, вроде бы обед провел не в курилке. Наверное. Он живёт не для развлечений, а для ответственности за сестру, ещё не готовую в жестокой реальности и факту утрате родителей. Он живёт, чтобы стать подходящей версией для воспитания Дарьи и образца поведения, забрать её из детского дома и обеспечить всё нужное для её образования, жизни и судьбы. Других вариантов быть не может. Вспышка продуктивности гасится так же быстро, как зажглась, стоило Орвону спросить, всё ли нормально. Рикс не писал ему и не скидывал всякую хуйню уже около недели. Как лучшего друга, его обязанность — начать волноваться. Он трогается настолько, что разрешает себе упасть в апатию с головой и провести целую ночь без сна. Просто потому что не может уснуть. На него так много свалилось. Он такой бедный. Жизнь — злая сука. Блять, как же тяжело.***
На утро он вспоминает каждую мысль с позором и треснутым мужским эго. Надо же было так себя пожалеть, чтобы рыдать над собственной жалостью. На пары приезжает параллельно с Орвоном, и он даже беспокоится. Типа, ты реально пугаешь, когда становишься таким. Но Рикс сильный. По крайней мере, он надеется на плацебо.***
Лабель пишет ему. Рикс реагирует на это так же эмоционально и глобально, несмотря на весь тот пиздец, что между ними происходит. Пишет, что свободен сегодня до ночи, и будет не против встретиться. Рикс предлагает пойти к нему, потому что к вечеру ожидается похолодание и мокрый снег. Рикс ненавидит такую погоду, а о Лабеле он волнуется, потому что тот часто пропускает из-за болезни. Не стоит усугублять. Он соглашается. Идут они вместе сразу после звонка, и Орвон, ещё не осведомлённый, что между ними, только желает удачи. Рикс так пусто улыбается. Он мечтал о теплых отношениях, что они познакомятся над общем проектом по спецпредмету, когда их поставят вместе. Сходили бы на свидания туда, куда пожелает Лабель, и Рикс бы потратил все заработанные бабки, чтобы его накормить и обогреть. Но они трахаются. Знают имена друга друга, потому что одногруппники. И Рикс готов поклясться, что он главный герой сопливой мелодрамы: он любит, а его нет. Наверное. Он хуй знает. Приходят они вскоре, наливают горячий чай из маленького электрического чайника, молча раскладывают по стаканам сахар и сидят по разные стороны стола. Периодически задают странные вопросы, чтобы убить тишину, но они не помогают. Потому что Рикс не хочет быть честным. Потому что не хотят быть честным с ним. Он так его любит. Это невозможно. Красивые пальцы, держащие кружку, красивые плечи, красивая шея, красивая челюсть, красивая форма лица, красивые уложенные волосы, красивое всё, то в нём есть. Лабель замечает его взгляд и ничего не говорит. Ни против, ни за. Только начинает сам чертить по нему серыми глазами, каждую мелочь, каждое изменение с лице. Осматривает границу короткого ёжика, острый вырез глаз и брови, пережатые рукавами домашней футболки руки, почти незаметный рельеф тела под ней, еле заметные волосы на груди. Сидеть так далеко становится просто тупо, особенно при таких обстоятельствах, и Рикс предпринимает первый попытку сблизиться. Садится ближе, рядом с Лабелем, и теперь между ними даже нет метра. Физически. А так между ними — бесконечность. Лабель подаётся первый, прикрывает глаза и наклоняет голову. Они целуются, почти без прикосновения, щекоча кожу губ. На кухне пахнет кипячёной водой, выверенной туалетной водой, мускулинной и грубой, и горьким чёрным чаем. На улице тучи и мелкий дождь, по правилам этикета нужно предложить гостю остаться, пока погода не нормализуется; ждать придётся долго, и Рикс на это готов пойти. — Слушай, — Лабель кладет на его грудь ладонь и, глотнув, опускает её. Такое интимное движение только сокращает петлю вокруг шеи, и становится так душно, будто у Рикса поднялось давление. Или стояк. — Нужно поговорить. Рикс кивает и целует ещё раз, лишь бы запомнить, как было хорошо. Потому что после разговоров бывает очень хуево, и Тори прекрасный тому пример. — Я удивлён, что ты такой. Такой — какой? Забывший обо всём, утопающий в серых глазах, или безрассудный и тупой, наплевавший на воспитание, личное пространство и уважение? Перед ним сын мэра, а не давний знакомый. Не стоит забывать, с кем он тискается. — Какой? — Не знаю. Я боялся, что о случившемся тогда узнают все. Думал, ты мудак. Но я ошибся. Приятно это знать. Случившееся тогда для Рикса всё ещё загадка, но проснуться с ним хотелось бы. Не важно, как бы Лабель оказался в его постели — хочется. Хочется его рядом, чувствовать запах его пота, его волос, понимать, что его касаются первыми, касаются в ответ, отвечают на поцелуи, тоже лезут в трусы. Хочется чувствовать взаимность. Хочется чувствовать, что он нужен тому, кто нужен ему. Он берёт его под локоть и ведёт в спальню, и стараться вложить это действие минимум пошлости тяжело хотя бы от воспоминаний, что они делали на этой кровати. — В тот день что-то было? Рикс кидает монету, и верхняя сторона, решающая практически всё, пугала. Лабель улыбается. Потом смеётся ему в плечо. Может, он зря спросил? — Нет. Он даже выдыхает. Значит, ничего не было. Грустно, конечно, но он хотя бы не проебался. — Поехали к тебе, пососались, разделись и легли. Я не смог. — Что не смог? Ответа нет, Рикс не требует его озвучивать. Тискаться на кровати и вслепую целоваться — пока что лучшая альтернатива, особенно в подобную погоду; и не возражает. Касается поясницы, рёбер, проводит по твердой спине. Пропускает пальцы в волосы и крутит рандомные пряди, наслаждается волнистой структурой, формируемой при определенных закрутках. Сказал бы Орвону — обзавидовался бы. — Не смог без любви и обязательств.***
Рикс провожает его на приехавшую машину, всё к тем же окнам, и как-то невзначай бросает, что мог бы довезти сам. Узнает, что идёт нахуй за свою идейность — у дома есть фейс-контроль, который Рикс бы не осилил. Заходит обратно, моет стаканы и ставит по местам, выключает чайник из розетки и падает на кровать без сил и мыслей. Не смог без любви и обязательств. Охуеть.***
Промокшая куртка на утро кажется чужеродной. Идея поехать без неё заманчивая, но хуевая, поэтому Рикс просто достаёт другую, менее теплую, и выбегает. На парах он привычно считает, сколько у него осталось, на что он живёт, сколько надо отдать, и скоро ли закончится беготня за беспечность. Он привык жить в другом темпе и ловить деперсонализацию. Всё происходящее с ним — события неигрового персонажа, пересказанные в личном дневнике, найденном где-то в разрушенной комнате заброшенного особняка. Не его собственные. И жизнь такая — ебаный кошмар. Дарье хорошо — она мелочь, и многогодовая память о мёртвых родителях не преследует её триггерами. Она спокойно живёт на счёт государства и ждёт момента, когда закончит начальную школу, поступит в среднее звено и, может быть, к тому моменту Рикс сможет встать на ноги. Проданная большая семейная квартира, разобранный отцовский гараж, памятные шмотки и материнские ценности — все они пропали, будто песок из пальцев. И ни песчинки не зацепилось. Проведённые уроки над поиском выхода, оформление собственности по наследству, риелторы и мутня с удостоверениями, ебливые и сопливые похороны в каменной местности кладбища, кинутая на прощание горсть земли с корнями и всепоглощающая старшая школа, не отходящая на фон. Могли бы и посочувствовать, бляди. И только знания и память, оставшиеся с ним. И машина, которую Рикс заебался ремонтировать и ублажать топливом. Зато есть. Зато не будет забивать себе этим голову потом. Ещё ремонт; зачем он захотел убирать плесень, обои после кота прошлых жильцов и обновлять мебель. Проперданный диван тоже был удобный. И ни дня отдыха. Поступить с Орвоном в институт больше развлечение, чем нужда. Хотя вышка гарант будущего, на практике Рикс этого не замечал. Похуй. Он покорно ждёт вечера и собирается на смену, жалея, что не нашел времени отоспаться.***
На накопленные деньги, отложенные со стипендии, он думает о нормальной вешалке для одежды. Обновляет защитное стекло на телефоне и забегает в свободное время в мебельный. Дарья. Ей бы пригодился стол. Она же школярка. Домашка и поделки на технологию, хранение шмоток. Про игрушки Рикс не думает заранее, но — готов, если Дарья потребует. Захочет. Осталось доучиться один курс, нормально трудоустроиться, и он — уполномоченное дееспособное лицо, которое имеет право стать опекуном. Ещё немного. Он даже подготовил заявление в органы опеки и попечительства.***
Орвон предлагает собраться с ним вместе в ресторане в центре города и посидеть в небольшой компании, чтобы развеяться. Рикс соглашается, поскольку сидеть сурком не хочется, а свободная ночь из-за сбитого режима кажется идеальным вариантом. Он забирает его. Они садятся за центральный большой стол, и компания разрастается в геометрической прогрессии. Они заказывают по коктейлям и пиву, кто-то решил выебнуться вермутом. Лабеля тоже приглашают. Орвон играет сводника весь вечер и предлагает сесть так, чтобы они сблизились. Выслушивать нытье о краше друга он готов двадцать пять часов в сутки, но дать такой незаметный шанс словить кайф он не мог не. Рикс не против. Лабель тоже. Они сами садятся ближе с инициативы самого сына мэра, периодически меняются бокалами и обсуждают что-то своё, далёкое. Под небольшим градусом стало проще разговаривать, а смотреть на губы недалеко от своих, увлечённых монологом — нравится больше остального. Орвон старается отвлекать всех на себя, чтобы выиграть им время. Паулина, потягивающая сок с киви из трубочки, предлагает заказать по закуске, чтобы завтра встать на пары из чистоты намерений, и её идея нравится всем. Августа прибавила к вишлисту алкоголя, чтобы закуска была оправдана. Орвон молча поражался ходу вечера. К полуночи стали собираться практически все, и впервые за полгода несуразного общения Лабель спьяну попросил Рикса довезти его до дома. — Твоего? Держать его и параллельно закутывать в шарф оказывается несколько проблематично, тем не менее, Рикс справляется и отдаёт ему свою шапку. Проблемы со здоровьем и ночной минус на улице. Лабель ловит его глаза и шепчет: — Твоего. Паулине с Августой он пишет уже в машине, чтобы его не ждали. Ночью он тоже будет в гостях, поэтому волноваться не стоит. Отец поймёт, он и не такой хуйнёй занимался в их возрасте — в хронологическом и алфавитном порядке истории можно рассказывать долго. Дома у Рикса как обычно пусто и стрёмно: склад ремонтника, упаковки мусорных пакетов и четкая граница жилой территории. Тем не менее, Лабель сам устраивается на чужой кровати и скрывается в одеяле. — Завтра утром съездишь за вещами? Он потягивается и осматривает Рикса полностью. Разглядывает в темноте, как он переодевается, и ловит кинутый ему спальный аналог. Футболка, как оригинально. — Какими? Одежда у меня есть, а тетради не нужны. Даже если, их могут взять сёстры. Рикс ложится рядом с ним, дожидается, пока Лабель переоденется сам, и грабастает к себе. Обнимает со спины и целует в висок и ухо. Наслаждается запахом шампуня — всяко мыл перед выходом. Секс не кажется в таких условиях пьяным или случайным. Они даже не пили — Рикс бросает привычку напиваться из-за опустошения, а Лабель достаточно общительный, чтобы его угостили. В его футболке лежащий рядом субъект воздыхания казался Аполлоном или сошедшей с пьедестала Галатеей для безумно влюбившегося Пигмалиона. Лабель всегда вызывал только культурные эпитеты. Рикс прижимается к его спине стояком, Лабель выкручивается в неудобную позу, лишь бы дотянуться до поцелуя. Кончить получается быстро из-за нежелания тратить много сил. Завтра действительно рано вставать, чтобы успеть без опозданий хотя бы ради Лабеля.***
На парах Орвон не поднимает эту тему, но уже каждый понял, что что-то было. Рикс сдаётся и на обеденном перерыве рассказывает всё в очереди пекарни. Возможно, им можно было не слушать, но Риксу до пизды настолько, что он даже не понижает тон. Да, было. И было до. И будет. Блять, Орвон, я не могу. Он обещает не пиздеть об этом. Потому что все и так знают, шпионы индийского кино, блять.***
После работы начинается жуткий дождь, заливает обувь, идёт мокрый снег. Он садится в машину и уже выруливает в свою сторону, но начинается телефонный звонок. — Лабель? — Заберёшь меня? У Рикса нет выбора. Он себя перед ним не ставит. Поздний вечер, отвратительная погода — его обязанность помочь, чем может. Тем более, если его просят таким голосом. Что-то определённо случилось. Лабель отправляет адрес. Ничего больше. Рикс подъезжает и отписывается, что на месте. Почти сразу к нему подходит пассажир. Помятый и печальный, почти убитый. Следом за ним обе сестры, занявшие задние сидения. — Знаешь, куда ехать? — Смутно представляю. Паулина с Августой пытаются начать лёгкую беседу, но уходят в телефон. Лабель отдаёт свой, ставит режим авто и выбирает нужный адрес. Ехать приходится в тишине, поскольку водитель уважает общее состояние каждого. У всех свои тараканы в голове, и некоторых возможно сейчас давят пяткой. — Что-то случилось? — Да, — легко соглашается Лабель и выдыхает достаточно шумно, чтобы больше не спрашивать. — Отец. Сам понимаешь. Нет, Рикс не понимает. Он потерял своего нормального адекватного отца в старшей школе из-за ебанутого клоуна. Но спрашивать дальше — подписать себе смертный приговор, а портить отношения и усугублять итак натянутую обстановку не хочется. Уже около нужного места, которое Рикс обещал себе сохранить на всякий случай, Лабель выходит последний. То есть, не выходит. — Спасибо. — Не за что. Потом расскажешь, что произошло? Он явно злится от этих слов, притом не себя, и это Рикс наблюдать не хочет. Ломается какое-то время и нагибается, чтобы легко поцеловать в челюсть. Обескураженный и потерянный взгляд напротив начинает таять, и их странная встреча заканчивается поцелуем. Прощальным. Как в фильмах о вечной любви. — Потом, — соглашается и выходит.***
Рикс заходит с опозданием в аудиторию, сразу садится к Орвону с Афием и спрашивает, пропустил ли что важное. — Да, доклад с теоретической и практической частью до конца недели в парах. Угадай, с кем тебя поставили? Рикс ловит неосторожный взгляд со стола Лабеля и улыбается. Хищно и иронично. Цирк приехал, а клоуны давно на месте.***
Отец. Лабель после пар сбегает к нужному кабинету и ждёт, когда его заберут. Он обещал серьёзно поговорить, поэтому сдержит обещание даже во вред себе. Тем более, что групповым голосованием решили разделить Орвона с Афием, а Рикса оставить ему. Паулину поставили с Августой, поэтому: во-первых, ему делать нечего, а во-вторых, лучше не подходить близко. Их тандем в парных заданиях устрашающий. В машине Рикс тискается, и Лабелю нравится наличие замкнутого пространства, куда точно не зайдут. С ним просто и хорошо, ему можно доверять и довериться. Я давно люблю тебя. Дома оказывается мало сахара, в магазине хочется походить и посмотреть глазированные сырки, а на завтра ещё нужно приготовить нечто съестное. Они набирают на косарь корзину, вместе возвращаются и ставят воду, чайник, достают ножи и доски. Вместе. Искал твои фотографии, как псих. Как же Рикс привык к взаимности с его стороны. Влюбленность вообще глаза ему закрыла. Ничего нет во вне, только Лабель, его запах, его присутствие. От твоих сообщений одна радость. Суп стоял на маленьком огне, овощи давали запаха на всю кухню. На второе оставалось мало сил. Всё равно, с голода сдохнуть не получится. Останься со мной. — Отец… не одобряет вот это. Политическая гомофобия, сам знаешь. Августа начала меня защищать, а потом вмешалась Паулина, и я провёл с ней всю ночь. От громких криков она начинает рыдать, ещё с детства у неё так. По итогу, все на нервах. — Как с отцом? — Он ожидал, что я сверху. Рикс не сдерживается и смеётся. Ещё побудет сверху, тем более, проникающего секса пока не было. — Вышли проветриться, задержались. И мне захотелось, что ты подвёз. Обед перетекает в ужин, завтрашний день представляется до невозможности простым. Пахнет вареным луком и солью. Нужно успеть доделать доклад. Лабель хотел его. У Рикса вообще тормоза отказали. Лабель ходит по его квартире в его шмотках и готовит с ним на кухне. Лабель-Лабель-Лабель.***
Рикс проходит фейс-контроль дома мэра, и выбор, совершенный ими обоими, кажется верным.