Дурные, назойливые мысли

Тихое непринуждённое бормотание аккомпанирует непроизвольному шелесту бумаги и шороху ручки, выводящей на листах каллиграфические и едва ли не доведённые до идеала буквы. Правая рука бегло перебирает страницы справочника, пока кропотливо работавший геолог выписывал одно и то же раз за разом, лист за листом, без каких-либо запинок и опечаток, изо всех сил пытаясь не ругаться на то, что писать для каждого работника, к счастью для него, небольшого участка шахты персональную памятку по технике безопасности — совсем не в его компетенции, лишь бы не вслух, ведь знал, что если даст волю неслабому раздражению — точно собьётся, точно не будет способен вернуться к работе. Тихое перелистывание страницы. На собственное же удивление, в кромешной тишине Карл испытывал то, что вряд ли способен испытывать — хоть ему и доверили эту восхитительную на теории и скучнейшую на практике задачу как самому усидчивому работнику и, более того, «бесчувственному» роботу, который бы очевидно с этим справился, он чувствовал, что его нервы были на пределе — чувствовал, что вокруг слишком шумно, хоть и сидел в абсолютной тишине, что стул под ним слишком неудобен, хоть не вставал с него последние три часа, что руки словно уже не слушались, собственно, как и голова, хоть это и звучало просто абсурдно, что вокруг слишком жарко, жарко, жарко… Непродолжительная заглушающая тишина, после которой стол слабо звенит под натиском ослабевших рук. Робот с тихим стоном откидывается на спинку стула, из-за чего руки совсем немного скользят по поверхности стола, путая осточертевшие идентичные листы бумаги между собой, словно пряди непослушных волос из-за игры вредных пальцев, а ноги непроизвольно раздвигаются на самую малость, совсем немного комкая ткань свежих домашних штанов. Он позволяет себе просто некоторое время сидеть на месте с прикрытыми глазами, немного ёрзая на стуле в попытке избавиться от дискомфорта, небрежно выгнувшись в спине в какой-то момент и что-то промычав. Ему хорошо, ему становится гораздо лучше от короткой попытки расслабиться телом и подавить лежавший где-то на дне девственный гнев, но даже тогда, когда шахтёр едва ли не приказал себе отстраниться от этих мыслей, откинуть их в самый дальний уголок своего сознания, он по-прежнему чувствовал назойливое давление, неприятную тесноту, словно чего-то категорически не хватало, что-то было не так. Подозрительно тихо. — Леон! — практически в то же мгновение встрепенулся Карл, полностью раскрывая глаза и снова пытаясь ухватиться за что-то на столе руками с бессознательным страхом нелепейшим образом свалиться. Хоть шахтёр и думал, что парень уже давным-давно ушёл, из соседней комнаты раздаётся тихий грохот и мужской голос, тембр которого всегда вызывал у геолога какие-то невнятные несуществующие мурашки: — Чё? — ожидая примерно такой ответ, Карл немного хихикает про себя, снова скрещивая ноги и прикусывая губу, пытаясь на ходу придумать, для чего ему вообще на данный момент нужен Леон — ведь голова была пуста, лишь в закоулке сознания соблазнительной трелью гудели робкие предположения, но робот не даст им волю, он слишком занят, он не может думать о чём-либо другом, он попросту должен закончить эту работу, требующую усидчивости, а потом… — Иди сюда, — чуть потише вздыхает геолог, после чего снова тянется корпусом к столу и прислоняется к нему, без какой-либо чёткой цели пытаясь притвориться, что всё это время работал и даже не позволял себе сделать перерыв хотя бы на пару десятков секунд. Пока в соседней комнате после короткой паузы раздаются довольно размашистые редкие и отсюда широкие шаги, стены этой становятся свидетелями тихого ругательства, причиной которого возникло непосредственно осознание того, что бесцельно просить прийти будет, наверное, слишком подозрительно — поэтому Карлу нужно придумать что-то более конкретное прямо сейчас, пока не дал волю чему-то иному, прямо сейчас, — и, будь добр, принеси, пожалуйста, э-э… справочник… — шахтёр неожиданно для самого себя кусает палец левой руки, пока взглядом искал на столе хоть что-нибудь, что могло бы навести на верные мысли — и внезапно озаряется свежим воспоминанием о книжке, которую на самом деле хотел взять с собой, чтобы начать работу, но совсем о ней забыл, — справку, точно, справку! Называется, если меня не подводит память, как-то… вроде бы, «Правила техники безопасности при эксплуатации горно-шахтного оборудования», совсем позабыл, — он неловко усмехается про себя от такой оплошности и слабо ёрзает на месте, понимая, что шаги утихли, — она лежит на третьей полке книжного шкафа, ты сориентируешься. — Чего-чего? — робот неожиданно вдыхает побольше воздуха и вскидывает плечи, понимая, что обладатель едва хрипловатого голоса уже стоит на пороге, наверняка уже смотря на спину Карла, как тот по какой-то загадочной причине особо взволнован, как тот тут же ещё сильнее прислоняется к столу, но всё равно не оборачивается — смотрит и, вероятнее всего, его это пассивно веселит — иначе не объяснить тихую усмешку, возникшую в дальнейшей вкрадчивой речи, — А как она выглядит хоть? — Бордов-вая глянцевая обложка… двадцать девятого года издания, — шахтёр непроизвольно заикается из-за ощущения взгляда на своей спине, но всё равно даёт волю ироничной насмешке в попытке не выдавать своего смущения, — двадцать девятого… это было так недавно, мне не верится, что начальство уже намерено вносить какие-то коррективы в правила, — сквозь рассеянные смешки Карл распознаёт тихое угуканье и слышит, как шаги вновь отдаляются — и, не понимая почему, геолог чувствует себя от этого настоящим победителем, хоть и на дне груди уже совсем немного трепетала изначально абсурдная мысль о том, что он совсем немного соскучился по хамелеону и уже хочет его увидеть, в принципе, увидеть что-то кроме своей монотонной работы, может, даже не увидеть, а откровенно попялиться на любимую фигуру, попросить задержаться, когда тот так бережно положит на стол справку, и, пока тот ничего не понял, без какой-либо нужды вцепиться с громким дыханием, требовательно вздыхать в его лицо, пока руки сами по себе забираются под толстовку, не желая отпускать, не позволяя отдавать отчёт действиям… Кулаки непроизвольно сжимаются, пока зубы едва ли не скрипят. Робот даже не понимает, где витает его нескончаемый поток мыслей, на каких конкретно мыслях он ловит себя, но чётко понимает, что не должен мечтать об этом прямо сейчас, ведь перед ним ещё огромная чистая стопка кропотливой работы, уже словно сводящей его с ума. Точнее, явно не работа довела его до такого состояния — и пока Карл пытался разобраться в своих слишком громких назойливых мыслях, пальцами перебирая их, как листы бумаги на столе, за стеной были слышны те же шаги, какое-то шуршание, даже грохот, по какой-то неведомой причине громкое дыхание — и все эти звуки в какой-то резкий момент вновь начали приближаться, шаги пересекли порог, были всё громче и громче, до тех пор, пока… — Держи, — добродушно бормочет юноша, пока стул геолога тихо скрипит от слабого прибавившегося к нему давления, а в его поле зрения возникает протянутая сзади загорелая ладонь, в которой крепко держался небольшой томик в бордовой обложке. Прямо над головой заработавшегося и ещё не осмелившегося поднять взгляд шахтёра раздаётся робкий, но такой прелестный смешок, от которого хотелось зажмуриться и прикусить губу, изо всех сил скрывая тихий уставший стон, — я надеюсь, это оно? Всё-таки Карл не сдерживается — и негромко вздыхает, с улыбкой снова откидываясь на спинку стула, поближе к Леону, сначала разглядывая книжку в руках ящера невесть почему неимоверно долго, словно совсем утратив способность реагировать на что-либо, кроме импульсов своего невнятного мышления. Но когда геолог понимает, что видит перед собой желаемое, его улыбка непроизвольно становится ещё шире — он всегда был неимоверно счастлив, когда Леон понимал его с первого раза. — Совершенно верно! — робот звонко хихикает, намеренно растягивая слова и даже подпрыгивая на месте, из-за подвижности действия стул под ним слабо безвольно скрипит в привычной манере, уже совсем не привлекая никакого внимания. Сначала он хотел просто коротко отблагодарить парня, забрать справку и вернуться к работе, но взявшие под контроль беспорядочные помыслы, будто капая на микросхемы, решительно взяли своё, из-за чего протянутая к томику рука застывает в воздухе, так и не достигнув обнажённого запястья, а её обладатель немного даже тупо таращится, наконец-то замечая отсутствие привычной зелёной ткани, — Ха-ха, ой, Леон… — смущённо лепечет робот-шахтёр, сначала располагая до этого протянутую ладонь между ног, а затем робко задирая голову в попытке заглянуть в лицо возлюбленного, что у него не вышло — он был настолько растерян из-за такого простейшего феномена, что вовсе забыл о том, что попросту может повернуться к хамелеону всем телом благодаря крутящемуся стулу… ну или потому, что лежавшая на спинке рука всё равно не позволила бы это сделать. Геолог немного волнительно поджимает ноги, часто и так наивно моргая, так непохоже на обычного себя, так отчаянно пытаясь сдержать рваный вздох, — а где толстовка? — Ну ты даёшь, Карл! Я же говорил тебе, — с ноткой какой-то игривой возмущённости цокает Леон, сопровождая это едва издевающимися смешками. Стул вновь скрипит, но уже из-за облегчения его примитивной доли, а поверхность стола с глухим хлопком сталкивается с немного небрежно кинутой на него так и не дождавшимся отклика юношей справкой, — у меня всё грязное и всё в стирке. Вот и пришлось… — любопытно едва повернувшийся шахтёр невольно становится свидетелем, как парень с едва уловимым вздохом огибает стул и становится сбоку, отходя на два шага и демонстрируя, во что он одет — точнее, демонстрируя, что одет в свою очень старую домашнюю одежду, так показательно раскидывая руки в стороны, из-за чего ткань на груди очень требовательно растягивается, показывая все её очертания — но, судя по всему, в отличие от Карла, хамелеон вовсе не придавал этому никакого значения, продолжая вещать с полным умиротворения и хитрого умиления выражением лица, — надеть старье. Оно немного маловато, но… вроде, ничего не натирает, — смеётся про себя парнишка, сначала немного поворачиваясь боком, как бы осматривая самого себя, а затем возвращаясь в прежнюю позицию и незамедлительно поднимая взгляд, очевидно ожидая какого-то конкретного ответа. Но Карл уже не мог дать его, не мог ответить что-то внятное — его взгляд был прикован к чему-то конкретному, но всё равно продолжал так судорожно блуждать по всему Леону, очевидно пожирая Леона взглядом, Леона, такого пристрастного любителя подчёркивать своё телосложение, подтянутость и в то же время худощавость, свою очаровательную буйную и дикую красоту, до безумия выразительные черты своего сильного тела, без всякого смущения подчёркивать то, что в культурном обществе принято скрывать, так ловко, красиво и непринуждённо всего лишь за счёт объёмных толстовок, прилегающих к телу футболок и невыносимо коротких шортиков, которые сначала и не различишь из-за стройности длинных ног… — О-ох… и правда, как я мог забыть, — совсем нервно усмехается шахтёр, сначала пытаясь отступить, отвести взгляд и таким образом вернуть себя на землю за счёт воспоминаний о нудной работе, прямолинейно пытаясь забить этими воспоминаниями всю голову, но, как бы не пытался, уже не может, из-за чего вкрадчиво уставляется на миленькое загорелое личико, прикрывая рот рукой и прижимая колени друг к другу, — я немного заработался, наверное… может быть, именно из-за этого… — с трудом вытягивает из себя геолог, так и не заканчивая и так скомканное предложение, чувствуя, что даже не может толком сказать, что с ним происходит — но затуманенный обзор прямо перед ним явно намекал, что происходит что-то необычное и новое. Но сейчас это всё как-то иначе, когда парень был одет не в свою излюбленную и довольно очаровательную толстовочку, на нём были не его любимые короткие шорты, даже какого-то проблеска игривого настроения на его лице не было. Но ведь он всё равно посчитал нужным акцентировать внимание работавшего геолога на том, что теперь он будет ходить по дому в этой тёмной неизбежно прилегающей футболке, из которой по воле освещения в комнате незначительно выпирала плосковатая грудь и которая чёткой линией ограничивала не слишком широкие плечи, и серых спортивных шортах, которые, удивительно, на первый взгляд не выглядели настолько тесными… но их загвоздка явно заключалась не в этом, загвоздка крылась в другом и, на ужас геолога, была видна невооружённым взглядом. Эта загвоздка крылась в районе паха. В этих шортах чересчур хорошо был виден едва выпирающий член, его выразительные черты, так дразняще в очередной раз до скулежа в глотке и чересчур сильно сжатых ног напоминая про далеко не скромный размер. Леон, как ничего не понимающий пёсик, смотрит на своего парня так невинно, словно совсем не понимая, что происходит и что он в принципе сделал. Вообще, он действительно ровным счётом ничего не сделал, но это не исключало того, что Карл слишком голодно продолжал смотреть в одну конкретную точку, уже хорошо чувствуя, как воздух в груди на исходе, а вокруг стало ещё жарче, гораздо жарче… Боже. Это словно выбило землю из-под ног и заставило всё вокруг поплыть, в принципе ограничивая поле зрения геолога, уже не позволяя ему отвернуться, вдохнуть полной грудью или даже отвлечься на какие-то другие мысли — он был скован и неимоверно дезориентирован простым лицезрением полового органа своего возлюбленного, который был скрыт, вероятнее всего, лишь за одной несчастной тканью этих спортивных шорт, ненавязчиво натиравшей, прикасавшейся к нему, настолько сбит с толку такой простой вещью, что даже не думает, просто нуждается и чертовски хочет, чтобы… — Я знаю, куда ты смотришь. — Что?.. — незамедлительно чуть ли не пищит робот с широко распахнутыми глазами, хоть и не отрывая своего взгляда от паха хамелеона, но немного опуская голову в попытке спрятать румянец, собственно, как и очевидное возбуждение, уже норовясь нагнуться и положить чуть дрожащие руки на согнутые колени, но ему просто не позволяют это сделать — стул измученно скрипит от того, насколько резво его поворачивают в сторону Леона и непосредственно Леон хватается за его ручки, неизбежно нависая над роботом, не оставляя ему никаких путей отступления и заставляя его смотреть исключительно на юношу… не то, чтобы Карл делал что-то другое последние пять минут. — Мои глаза выше, — игриво усмехается ящер, ещё сильнее нагибаясь и приближаясь к уже чересчур горячему механическому и всё равно едва растерянному лицу — и только в этот момент шахтёр действительно обращает на это внимание, наконец поднимая искушённый взгляд и встречаясь лишь с карими глазами своей пассии. Глазами, в которых блестела лишь дразнящая похоть, уже очевидно намеренная поиграться, помучить ослабшего уязвимого геолога, дать ему то, чего он так хочет, и просто наконец-то отыметь — о, святые минералы, как же Карл хочет этого на самом деле, как же хочет этого прямо, чёрт возьми, сейчас. — Лео-он… — лицо парня вместе с частым дыханием обдаёт жалобный скулёж, едва похожий на его имя, пока Карл неосознанно обвивает свои дрожащие руки у шеи ящера, так отчаянно пытаясь прижать его к себе без лишних слов, зачарованно наблюдая за тем, как его желание неосознанно, словно по щелчку, выполняется — как похотливый блеск в глазах приближается к нему, ровно как и лицо Леона, как оно чуть наклоняется, как он облизывает свои губы, очевидно намекая на то, что любовники уже точно не разойдутся мирно, что прямо сейчас будет слишком горячо и влажно. — Маленький извращенец, — ворчит, чуть ли не рычит он с той же невыносимо соблазняющей улыбкой, бегло изучая всё лицо шахтёра, взглядом метаясь от просящего взгляда до уже немного приоткрытого рта возбуждённого донельзя робота. Стул изнывает из-за давления вновь, пока высокий парень наклоняется и прижимается к Карлу ещё ближе, вынуждая того послушно задрать голову и открыть ротик ещё сильнее, лишь бы продолжать ощущать то, как развратно тёплые мягкие губы приближены к собственным губам, как грязно они дышат друг другу в раскрасневшиеся лица, как немного слезливые взгляды прожигают друг друга; ещё немного — и робот начал бы отчаянно скулить просьбы сделать хоть что-нибудь помимо этого пустого дразнящего соблазна. Но, на его же немое удивление, его лишают этой возможности — далеко не потому, что ящер решил прервать это сексуальное давление и отстраниться, прервав сладкие пытки, но потому, что парень ещё раз усмехается над своим таким сломленным возлюбленным — и рвётся вперёд, к горячим губам, сначала ненавязчиво прижимаясь к ним, легко потираясь в качестве знака нежной и страстной нужды, оставляя лёгкие ненавязчивые чмоки, всё равно дурманившие рассудок вжатого в спинку стула робота, который, навзирая на туманность происходящего, прекрасно понимал, что доминировавший в поцелуе парень не будет растягивать долгожданный момент слишком сильно, он несомненно возьмёт больше и доведёт до будоражащих разум искрящихся возбуждённых чувств — и Леон действительно делает это, сначала подразнивая горячим языком дрожащие роботизированные губки, а затем жадно заскальзывая внутрь, не давая возможности сопротивляться и отрицать собственную извращённость. И Карл правда не может сопротивляться этой прихоти ящера — лишь с рваными вздохами и неприглядными причмокиваниями позволяя Леону протолкнуться глубже, хозяйничать и главенствовать его подвижному чересчур горячему языку, чувствовать, как животно он продавливает силиконовый и не менее активно отвечавший язык, чувствовать эту безумную страсть каждым сантиметром своего металлического тела, которую любовник рвано и буйно преподносил именно так, как это сильнее всего возбуждает робота. Он уже не может сдерживать тихих стонов прямо в чужие губы, пока руки, не оцепенев от вездесущего тепла и окончательно не отдав контроль лишь прямо сейчас старательно и очень влажно переплетавшемуся с чужим языку и скрывшейся под тонной разных других мыслей горячей области между ног, бегло скользнули вниз, вдоль плеч, такой крепкой груди, редко вздымавшегося напряжённого живота, сразу же вкрадчиво поглаживая подол маленькой облегающей футболки и забираясь невероятно ловкими ладонями не только под неё, но и под терзавшие разум серые шорты, лаская кончиками пальцев обнажённую смуглую кожу, провоцируя у юноши перед ним совсем немного удивлённый вздох, стон, похожий на приглушённое слишком мокрым поцелуем мычание, и ещё один вздох, с которым хамелеон, напоследок дерзко поддев силиконовый язычок, сначала немного сжав губы, нехотя отстраняется. — Так и знал… — громкое дыхание обдаёт совсем искажённое похотью лицо геолога, вместе с вожделёнными вздохами заострившего своё внимание на соединявшей их языки полупрозрачной тёмной нити слюны, блестевшей от жёлтого освещения максимально ярких от возбуждения глаз, которая всё-таки разорвалась и осталась мягкой приятной отдушиной на губах в тот момент, когда юноша сомкнул губы и тут же приоткрыл рот в ещё одном рваном выдохе, пока одна из жилистых и едва подрагивающих ладоней отпускает ручку стула и скользит вслед вслепую занырнувшей под шорты кистью руки, переплетаясь с ней и оттягивая из-под серой ткани — очевидно, Карл слишком торопится, ещё не настало время наслаждаться друг другом по-максимуму. На лице Леона красуется тёплая, но такая хищная ухмылка, всецело показывающая, как сильно ящер наслаждается ненадолго затмившим вульгарные соблазнённые мысли недоумением перед ним, явно блеснувшее в глазах раскалённого ласками шахтёра в момент отстранения горячего и такого сексуального мужского тела, — я специально оделся так, знаю же, как это срывает тебе башню, — от такой по-наглому невинной усмешки предательски перехватывает и так нестабильное дыхание робота-шахтёра, заставляя заскулить и незначительно сжать ноги просто от вязкого осознания, что, невзирая на то, что геолог ни разу не упоминал чересчур сильное влечение к таким моментам, когда его мальчик не прячет своё идеальное тело и без стеснения показывает все его прикрасы, прямо сейчас его буквально застали врасплох, в очередной раз до душноты и покалывания в районе таза указывая ему, какой же он, чёрт возьми, развратный — и от этого он лишь откидывает голову назад, уже готовый в весь голос соглашаться с тем, что он настоящий грязный извращенец, что он был, есть и всегда будет таким только для Леона, соглашаться со всем, что он скажет, лишь бы не прекращал так властно по-дикому нависать над ним и проявлять инициативу, лишь бы начал трогать, жадно лапать, целовать и даже кусать под громкие удовлетворённые вскрики совсем потерявшего голову Карла, желающего лишь постигнуть это невесомое наслаждение, апогей страсти прямо сейчас. Тем не менее, зрительный контакт разрывать он тоже не намерен — наверняка не зря, учитывая то, как плотоядно рука ящера высвобождает из своей хватки уже сильно дрожавшую и ни за что не отвечавшую ладонь, укладывая её на подлокотник стула, медленно прогуливается выше вдоль плеча, но резко меняет свой маршрут и легко заскальзывает под домашнюю футболку геолога, нагретыми пальцами прикасаясь к металлическому корпусу под судорожные шипящие вздохи, притягивая охваченное соблазном тельце поближе к себе, вынуждая смотреть только в свои голодные глаза, в которых уже едва читались проблески мыслей о том, как сильно он хочет взять Карла целиком, в какой позе он хочет сделать это, как долго он будет пытать маленького развратника и насколько быстро стоит приступать, — только вот я не ожидал, что ты сразу же потечёшь и отдашься мне, — шахтёр словно заглатывает чужие такие дразнящие слова, очевидно указывавшие на то, как легко механическое тело поддавалось интимным ласкам, на то, как стремительно лились первые счастливые слёзы, как он рвано и так бурно реагировал на грязные и такие возбуждающие поступки своего возлюбленного, как неизбежно мягкая ткань штанов сквозь нижнее бельё назойливо натирала затвердевший член, пока что справляясь с ролью временного источника удовлетворения — и он чувствует, как от этих наглых игр всё тело теплеет и словно пульсирует ещё сильнее, как искушение и блаженство постепенно настигают его и затягивают в свой омут… хоть Карл и прекрасно понимал, что утонуть в этом омуте так быстро ему не позволят, что его уже вполне готовым к плотским утехам телом ещё немного поиграются, очень бережно и внимательно, сочетая животную грубость с ангельской нежностью, выдавливая из робота недовольные похныкивания и откровенные просьбы сделать с ним нечто немыслимое, что, несомненно, только усиливало чувствительность момента кульминации в десятки, сотни раз… но и подогревая интерес в том числе, поэтому у него больше не было выбора, кроме как… — Как же ты меня изводишь, — вымученно и так намеренно соблазняюще тянет, скорее постанывает, робот, едва ли не задыхаясь на каждом вздохе, хватаясь за один из подлокотников и до этого изучаемый мягкий юношеский бок, немного содрогнувшийся от такого безумного давления, но со сладострастным наслаждением замечает, как от такого простого предложения былая дерзкая уверенность на лице хамелеона, отдававшая похотливым блеском в глазах, скалящейся улыбкой, лёгким румянцем и глубоким тяжёлым дыханием, постепенно затмевается неуловимым сомнением, вероятнее всего, заключавшимся в том, подразнить ли и так готового самостоятельно отдаться своему уж слишком горячему любовнику ещё немного или же прямо сейчас сделать что-нибудь такое уму непостижимое, например, сорвать с Карла одежду несколькими животными рывками, оголиться, показать извращенцу всего себя во всех смыслах, перевернуть его безвольное тело спиной к себе и просто отыметь на этом же несчастном стуле — и от этих мыслей было так горячо везде, в груди, в собственном горле, из которого, несомненно, исходил не менее раскалённый воздух, даже поверхность корпуса в районе живота горела от нежных прикосновений, но всё это нельзя было сравнить с тем, насколько щекотно, жарко и даже влажно было в районе паха, как все эти чувства незаметно забили все процессоры геолога, приковывая всё его внимание к этому — и, не зная предела, эти ощущения неутомимо усиливались от простой мысли, что всё это — начало. И, поддавшись искушению, робот удручённо стонет, смыкая ноги ещё сильнее и непроизвольно ёрзая на поверхности стула, пока его непослушная ладонь выскальзывает из-под тесной футболки Леона, тотчас легонько прижимаясь к подрагивавшим и по-прежнему влажным от слюны губам, без какого-либо понятия, зачем именно он делает это — ведь затыкать себя он точно не хотел, прекрасно видя, как сильно его слова способны повлиять на состояние парнишки прямо сейчас, прямо сейчас он может заставить чувствовать нависавшего над ним возлюбленного так, как чувствует себя он, может, наконец спровоцировать его на что-то максимально страстное и грязное; а слёзы продолжают литься, как и рваные вздохи, подобные всхлипам, ознаменовавшие то, что терпение на исходе, что стены этой комнаты вряд ли услышат какие-либо здравые мысли в течение довольно продолжительного времени, станут свидетелями настоящего безумия, такого жадного и нужного, — Леон, — вновь с трепетом постанывает шахтёр, внимательно изучая голодный взгляд упомянутого, поддаваясь желанным ласкам, мечтая утонуть в них с головой не меньше, чем о том, чтобы быть взятым прямо сейчас, о чём он, несомненно, молчать больше не собирался, — я х-хочу тебя. Я н-не могу больше ждать, не могу работ-тать, честно, я… — Не торопись, — мягкая усмешка, скрывавшая за собой ненасытного монстра похоти, слишком манит за собой, но всё равно провоцирует рычащий вздох, ведь возможность немедленного удовлетворения так быстро прозаично оборвалась, даже не предоставив Карлу достаточно времени, чтобы погрезить о том, насколько горячо и восхитительно это будет. В это же время лицо юноши вновь тянется вперёд, словно тот хотел вовлечь любимого робота в ещё один не более невинный поцелуй — и геолог хочет этого до дрожи до самых пят, поэтому, будто по рефлексу, тянет к своей пассии влажное личико с приоткрытым ртом, в очередной раз чувствуя приятную пульсацию между ног от примитивной мысли об умеющем доставить удовольствие язычке хамелеона вне зависимости от того, где он находился и что именно ласкал, но даже в этот раз ошибается в своих на самую малость адекватных расчётах, когда юноша напротив с таким пристрастием прикусывает свои губы, оглядывая жалобное личико сверху-вниз, явно дразнясь подобным жестом, и эти же нежные губы прикасаются к металлической щеке, оставляя там многочисленные влажные поцелуи, вынуждая сдавшегося робота убрать прикрывавшую рот руку и вновь расположить её на рельефном и изредка подрагивавшем плече ящера, вновь прижаться к спинке стула и с тихими мычаниями наслаждаться нежнейшими поцелуями, вновь возобновившей свои движения ладонью под своей футболкой и чужой богоподобной любовью, пока Леон действительно нежен, ласков и до жути романтичен, — мне не верится, ты реально так легко возбудился, — между частыми поцелуйчиками играется он, кажется, нависая над уязвимым шахтёром ещё сильнее, пока поцелуи постепенно опускались всё ниже и ниже под немое возмущение, ведь Карлу действительно было что сказать в своё оправдание, как бы абсурдно это не звучало, учитывая то, в каком состоянии он находится прямо сейчас — но он не смог, поскольку парню было достаточно лишь немного дёрнуться вниз и начать покрывать поцелуями такую чувствительную для подобного рода ласк шею, так неутомимо и энергично, так страстно и любяще, так комфортно, животно и жадно — целый коктейль чувств захлестнул робота всего лишь от первого поцелуя, чего уж говорить о последующих, — а может, ты уже был… — в этот момент ящер сначала замирает, опаляя своим дыханием, но, видимо, как следует обдумав, к сожалению для Карла, правдивую связь в своей голове, громко и так хищно усмехается в нагретое лицо сразу же после осознания, снова заставая возбуждённого донельзя робота врасплох, заставляя жутко краснеть и сжимать ноги от мыслей о том, что с ним могут сделать за такую грязную правду, — что ж, я не думал, что под просьбой принести справку ты имел в виду именно это… ты такой озабоченный, малыш! — из горла Карла вырываются скомканные всхлипывания, похожие на согласие, ибо чувство вожделения и сексуальности взяло контроль над остальными чувствами и мыслями — и сопротивляться попросту невозможно, хочется согласиться с каждым словом, может, даже не заставлять Леона издеваться над ним и в очередной раз намекать на самые потаённые и ныне такие громкие мысли шахтёра, отобрать у него эту необходимость и самостоятельно ныть о своей похоти, выпрашивая чего-то большего. Но, к его же сожалению, лишь его ослабшие руки с непосильным трудом перемещаются на голову и грудь парня, зарываясь пальцами в отросшие волосы и мягкую ткань футболки, притягивая к себе ещё ближе, максимально близко, умоляя, требуя ласкать сильнее, ведь от этого было так невероятно хорошо и до помутнения в глазах приятно; и, кажется, его маленькая мечта исполняется — Леон не двигается с места, словно в ступоре, но этот ступор исчезает, когда парень с громким вздохом прикасается к нежной шее мягким языком, старательно и очень усердно проходится вдоль подвижных соединений, оставляя длинную влажную дорожку из собственной вязкой слюны. Чувствуя, как очередной узел завязывается в низу живота, Карл уже не сдерживает ощущение неподдельного восторга и восхищения, ровно как и громкого рваного стона, переросшего в счастливый вскрик в тот момент, когда, остановившись чуть ли не у самого подбородка, хамелеон так бесцеремонно прижимается к чувствительному участку тела геолога своими зубами, жадно покусывает его, как бы угрожая вот-вот впиться… хоть это и было невозможно — робот почти что бессознательно хватается за возлюбленного покрепче, чуть ли не завывая любимое имя так сладко и совсем непохоже на себя, роняя слёзы, кусая губу в ужасном нетерпении — и всего этого становится всё больше и больше, когда юноша отстраняется от фиксированной шеи, но тотчас делает кое-что более значимое и, самое главное, до безумия желанное, выскальзывая рукой из-под футболки робота и вкрадчиво опускаясь беспрерывно ниже, сначала любопытно поддевая резинку штанов, но в сию же секунду отметая эту идею и прикасаясь к такому горячему паху кончиками своих пальцев. Карие глаза напротив изучают, анализируют реакцию, но выражение лица шахтёра даже не говорит, а попросту орёт о том, что он окончательно уморен животными прелюдиями, что даже таких прикосновений уже слишком мало, что ему нужно больше — и такая сладкая уязвимость вызывает на лице ящера его фирменную победительскую улыбку, действительно сводящую Карла с ума, — У тебя миленькое личико. Знаешь, мне очень нравится лапать тебя, а ты и ответить не можешь, так смотришь, просто наслаждаешься моими хотелками, — на лице прикрывшего глаза хамелеона красуется добродушная улыбка, с которой тот говорит такие, казалось бы, несовместимые словосочетания, но геолог знает — это всё фарс, даже по тому, как парень рвётся рукой к члену любимого, становится ясно, что его терзают сильные сомнения, сильное желание отыметь, пропорциональное желанию помучать ещё немного, пока робот не сломается первый и не осмелится открыто попросить трахнуть его — уж больно хорошо он знал этого зверя. Тем не менее, спустя короткую паузу, юноша вновь соблазнительно прикусывает губу, прожигая своим огненно-сексуальным взглядом его едва растерянное смущённое лицо, — но я хорошо знаю, чего хочешь ты, детка, — до тесного трепета в груди сладко тянет он, сначала убирая руку с паха и поправляя за ухо выбившуюся прядь, красуясь чертовски харизматичной улыбкой, от которой так щекочуще приятно порхали бабочки в животе и груди, после чего медленно отстраняясь и выпрямляясь во весь рост, вынуждая геолога выпустить его из своей хватки, и своими не менее возбуждёнными словами вновь выбивая из робота-шахтёра какие-либо силы сопротивляться, возмущаться и вовсе реагировать, — ты же хочешь, чтобы я сделал что-то с этим, не так ли? Взгляд немного на самую малость дернувшегося вслед робота практически мгновенно скользит вниз, без слов желая взглянуть на то, что хамелеон скрывал, пока был увлечён жаркими поцелуями — и его дыхание тотчас перехватывает, пока механизмы внутри предательски замирают. Его обзору неизбежно предстаёт уже не небольшой, но заметный сквозь серую ткань бугорок, а самый настоящий огромный твёрдый стояк, словно намеренный порвать к чертям ни в чём не повинные спортивные шорты, истекавший соками настолько, что уже успел оставить на ткани небольшое тёмно-серое пятно, изнывающий и неимоверно просивший внимания — внимания Карла, целоваться с которым, как оказывается, для Леона было точно таким же невыносимо сложным, но сильно возбуждающим, как и самому роботу. Лишь от мысли о том, как быстро он затвердел и прямо сейчас требовательно трётся об ткань шорт, выпрашивая у хозяина какие-либо действия и тело геолога, Карл, окончательно потеряв голову, судорожно кусает губу, замирая, после дыша гораздо чаще прежнего, чуть ли не захлёбываясь, неотрывно смотря на орган любимого парня, думая о том, что будет, если ящер всё-таки снимет эти назойливые шорты — и понимая, что кончит, кончит быстро, сладко и не по своей воле, если он правда сделает это. Дрожащие губы невинно шевелятся, рот застывает в немой просьбе снять этот ненужный элемент одежды и сделать то, чего они оба до изнеможения хотят, пока шахтёр окончательно не перегрелся от собственного возбуждения, но эта мольба срывается громким неожиданным, но всё равно сладким и до дрожи удовлетворённым стоном, когда Карл чувствует, как тёплые и с виду грубые руки без спросу обвивают сдвинутые ноги, тем самым раздвигая их и наконец открывая себе обзор на не менее готовый изнывающий стояк, как стул измученно скрипит от того, как тело геолога умышленно, хоть и не по его воле, резко, но аккуратно тянут вниз, вынуждая сползать и хвататься за ручки ещё сильнее, более того, просто плавится, слыша короткий вздох облегчения и видя, что таз парня бесцеремонно прижимается и устраивается между фиксированных ног, позволяя Карлу почувствовать прислонённый к его паху сочный член, вероятно, такой изголодавшийся по тельцу вечно занятого шахтёра, явно не намеренный отпускать его неудовлетворённым, намеренный оттрахать его как следует, чтобы голова робота была пуста, чтобы стены комнаты слышали громкие жадные стоны от беспорядочных толчков, скрип стула, а затем и кровати, ещё больше и больше стонов, ведущих к такому дикому невыносимому оргазму… боже, он однозначно кончит совсем скоро. — Как-то так? — неосторожно рычит в игривом допросе Леон, ещё на самую малость раздвигая легко поддававшиеся ноги и без какого-либо намерения терпеть ещё больше начиная тереться раскалённым и требовавшим ласки эрегированным органом об обмякшее и полностью принадлежавшее ему на данный момент тельце. Это выходило очень дико и жадно, без какого-либо разбору, трётся ли член об не менее жаждавший этого и на самую малость пульсировавший от такой крышесносной бесцеремонности роботизированный член, либо он уже успел соскользнуть и рвано ёрзает по неимоверно горячей области возле органа, в любом случае вызывая слишком громкие звуки трения, оказывается, неимоверно влажной от тёмной смазки ткани об сухую и удовлетворённые шипения со стороны ненадолго закатившего глаза и вцепившегося в стул шахтёра — и даже это не вызывает такие сильные тёплые волны вдоль всего механического тела, которым до ужаса хочется поддаться, предоставить хамелеону всего себя, дабы тот довёл до неповторимого состояния экзальтации, как осознание того, что юноша получает от такой интимной близости точно такое же удовольствие, как его руки скользят ближе к талии, пытаясь ухватиться покрепче и протолкнуться дальше, как его туловище неизбежно наклоняется к вжатому в поверхность стула роботу, а механическое лицо словно раздирается такими тихими и пока что скромными, но уже безумно дикими стонами, с которыми ящер безудержно двигает тазом, даже не зная, насколько хорошо это делает им обоим, просто чувствуя, что они постепенно сливаются в этом потоке похотливого удовольствия, что это всё — то, в чём Карл действительно нуждался весь этот чёртов день — и он действительно понял это, даже не видя геолога, просто ощущая, что ему необходима соответствующая разрядка с пылко любимым человеком, что ему очень нужен Леон прямо сейчас. И от этого в груди так непостижимо теплеет, точно так же, как и в паху, и в глазах постепенно мутнеет то ли от возбуждения, то ли от вездесущей любви, то ли от всего сразу, и части тела неподконтрольно дрожат, и мысли резко колебаются от желания быть нежно приласканным до конкретного требования быть трахнутым прямо сейчас, и дыхание сверху так сводит с ума, и от животных прикосновений всё так трепещет, и всё жарче, жарче, жарче… — Да, — через силу всхлипывает робот, проглатывая небольшое количество слёз, вдыхая побольше воздуха через рот, вновь цепляясь одной из рук за футболку своего возлюбленного в попытке прижать горячо любимое тело поближе к себе, которое, на слабое удивление, мало сопротивлялось этому, и получить наслаждение до последней капли, получить его любовь, по которой так соскучился. От этого вмешательства хамелеон слабо сбивается в темпе, делая несколько не по своей вине небрежных толчков и протяжно от этого поскуливая, но наклоняется ещё ниже, вновь оказываясь на одном уровне с изнывающим жаждущим лицом Карла — с его лица стекают первые капли пота, рот приоткрыт для дрожащих стонов, а щёки до безобразия покраснели, придавая смуглому цвету кожи такой эротично-персиковый оттенок… так хочется поцеловать его. И шахтёр действительно до безумия хочет этого, с трудом, но тянется к любимому горячему личику, приближается к так бережно и ласково изучавшим его карим глазам, облизывает губы в ярко выраженном желании слиться в поцелуе ещё раз — но вместо действий программный код выдает слова, такие уверенные, но всё равно робкие, запутанные, ослабшие, запредельно возбуждённые, горячие и просящие большего, — Леон, б-боже мой, Леон, я так… я так люблю тебя, это слишком хорошо!.. — Посмотри на меня, — по какой-то невнятной причине стонет юноша прямо в приоткрытый ротик вместо ожидаемых слов о любви в ответ, будто уже был готов растерзать на части своей хитростью, своей доминантностью и сексуальностью. И робот, до этого внимательно рассматривавший то, как визуально казавшееся слишком большим на фоне его таза достоинство ящера кропотливо трётся об него, поддерживая их обоих во взвинченном и желающем наконец заняться сексом состоянии, неумолимо заводится от такой грубости в голосе ещё сильнее, протяжно постанывая, прекрасно ощущая, что парня тоже уже не хватит надолго с таким агрессивным подходом, запутываясь в своих извращённых мыслях ещё сильнее, чувствуя с перехваченным дыханием, как очередная, но какая-то другая волна тепла разливается по его телу, но всё равно кое-как обрабатывая просьбу, похожую на приказ, и через продолжительную паузу всё-таки поднимает свой слезливый взгляд — но сталкивается уже не с похотью, не с желанием сию же секунду перепихнуться, не с дикостью и животной страстью, а с чем-то другим, со слабой взволнованностью, с которой перед его лицом внезапно мелькает ладонь: — Карл, посмотри на меня! — по комнате раздаётся несколько частых щелчков пальцами, возникших перед лицом робота так внезапно, от этого Карл вынужденно приходит в себя, поднимая растерянный взгляд на своего возлюбленного — и, видимо, увидев хоть какую-нибудь реакцию на механическом лице, ящер невольно воспрял духом, хоть и едва рассерженно, но, скорее, потерянно нахмурился, — Блин, что с тобой? Всё точно хорошо? Упомянутый невольно моргает несколько раз в немом недоумении, так и не прикрыв своего рта, изучая обстановку в комнате. Всё было точно таким же, как и прежде, но, к своему же разочарованию, он понимает — Леон, совершенно расслабленный и непринуждённый, спокойно стоит в метре от него, уперев руку в бок и смотря с самым обычным недоумением и растерянностью. Его лицо не выражало ничего из того, что было на нём ещё минутой ранее, он стоял ровно, ничего не скрывал, более того, между его ног не было никаких признаков сильного возбуждения, и он был абсолютно сухим… чего, уже, наверное, не скажешь о шахтёре. Но, хоть в голове были сплошные противоречия и слепое непонимание происходящего, а перед глазами ещё не до конца развеявшаяся дымка похоти, Карл вовсе не теряет самообладание и тотчас выпрямляется, правда, немного скрещивая ноги с дезориентированным смешком. — Ага, всё хорошо, — дрожаще улыбается робот, пытаясь одной рукой подмять под себя подол футболки так судорожно, а второй подпирая стол, как бы задумчиво отворачиваясь от ещё более запутавшегося парня и тем самым крайне отчаянно пытаясь скрыть донельзя красное и возбуждённое лицо, — я бы сказал, эм… всё крайне отлично… — Ты пялился в одну точку минуты две! — без какой-либо злобы вскрикивает юноша, тем самым привлекая чужое внимание своим лёгким замешательством. — Правда? — действительно не веря этим словам, с каплей неловкости где-то в глубине груди, полностью переполненной грязным влечением и страстью, геолог якобы иронически вскидывает «бровь» в попытке организовать наиболее не подозрительную насмешку. Сейчас притворяться было практически невозможно, но, так и не проанализировав произошедшее, собственно, как и всю ситуацию в целом, это давалось немного легче, — Ох, ну… это были, скажем так, — Карл одним лёгким рывком подсаживается ближе к столу, чтобы скрыть нижнюю часть тела, вовсе не смотря на своего партнёра, словно играясь с ним, что в любом случае не было правдой из-за уязвимости собственного положения, — дурные… дурные, назойливые мысли, вот и всё. Я просто заработался, наверное… — Жёстко, — печально вздыхает юноша, так внезапно приближаясь к шахтёру и резко располагая свои ладони на его плечах, легонько массируя их и заглядывая на рабочий стол, полный разных книг и листов, заполненных красивым почерком лишь наполовину — из-за чего робот даже вздрагивает, не ожидая, что к нему притронутся в такой неожиданный момент. Но, кажется, хамелеон умело это игнорирует, приближаясь к каске любимого парня и легонько прижимаясь к ней губами, оставляя мягкий поцелуй, — я думал, может, тебе и правда стоит отдохнуть. Я мог бы сделать тебе массаж… — У меня нет на это времени, — прекрасно понимая, как хитро прямо сейчас улыбается парень за его спиной, Карл негрубо огрызается, вздёрнув плечами во вздохе облегчения от того, что прямо сейчас хамелеон точно так же не может видеть, насколько сильно он покраснел, насколько ярко горят его глаза от возбуждения, собственно, как и прочие реакции его тела, крайне чётко отвечавшие за сексуальное влечение. — Ничего не знаю, — спустя короткую паузу хихикает парнишка, убирая свои нежные руки с плеч и тотчас делая широкие шаги в сторону другой комнаты, — ща вернусь, подожди! — Стой, Леон! — с некоторым раздражением вздыхает геолог, едва ли не подрываясь на стуле и оглядываясь в попытке увидеть свою пассию — но Леон уже успел шмыгнуть в другую комнату, даже дверь за собой закрыл, не оставляя никаких следов своего присутствия, наверное, за исключением лишь сбитого дыхания донельзя возбуждённого робота, — Рыжая бестия… — обессиленно вздыхает он, вновь усаживаясь на стул и откидываясь на его спинку, наконец позволяя себе вновь раздвинуть ноги и с немного удивлённым стоном почувствовать, как невесть откуда взявшийся стояк назойливо тёрся об одежду, не давая вздохнуть полной грудью. Думая над тем, как давно он возник, Карл делает робкое предположение, что он мог случайно спровоцировать его во время «фантазирования» — признаться самому себе в том, что это была простая слишком озабоченная эротическая фантазия, он не мог попросту из-за того, что она не была похожа на предыдущие, она была слишком реалистичной и, более того, чересчур внезапной. Но, понимая, что ничего другого произойти-то не могло, робот немного морщится от действительно приятных горячих ощущений, всё-таки позволяя своему потоку мыслей на самую малость вырваться в виде очень тихого шёпота, — что же творится со мной в последние дни… Он остался наедине, но совсем ненадолго — судя по всему, Леон и так всё понял. С одной стороны, Карлу не хотелось отвлекаться от своей рабочей задачи — но ведь он с самого начала был от неё отвлечён, предпочитая витать в пошлых фантазиях, с другой, он всё равно уже ничего не мог поделать с твёрдой решимостью своего возлюбленного помочь ему «отдохнуть» — уж больно хорошо Леон всегда понимал, когда Карл нуждается в этом сильнее всего, когда Карл не может отпираться и когда слова Карла о работе действительно становились лишь пустым звуком, намекающим на просьбы взять его прямо здесь и сейчас. С тихим вздохом и на самую малость выступавшими слезами робот преодолевает сомнения и всё-таки тянет руку вниз, прикасаясь к своему паху и совсем легонько его поглаживая в попытке раззадориться — не то, чтобы он ещё не был близок к пределу. Он слишком много работал, он действительно заслуживает удовлетворения и горячей любви, поэтому… Может, ему действительно нужно отдохнуть?