Ad astra

      Иногда так легко забыть, что между ними что-то изменилось.       И Кит даже почти забывает. Они с Лэнсом по-прежнему шутливо ссорятся по пустякам, толкаются, застревают в дверях, пытаясь пролезть первыми, таскают еду друг у друга с тарелок, и за обедом Кит чувствует чужой тёплый локоть на своём предплечье, а посреди сражения — чужой цепкий взгляд на своей спине. Это ощущается как рутина. Как дом. И всё как всегда, привычно и обыденно, дни слагаются в недели, недели — в месяцы, и кажется, будто между ними двумя никогда не было ничего особенного, но потом вдруг Лэнс встречает Кита утром в гостиной, окидывает его мятым сонным взглядом и, пробормотав: «Иди сюда», притягивает к себе и сцеловывает мерзко-мятную зубную пасту с уголков его рта, или Кит возвращается в спальню и слышит громкое, фальшивое, но очень уверенное пение из своего душа, или за ужином Лэнс наигранно зевает, говорит: «Я устал, народ, лягу сегодня пораньше» и пинает под столом Кита, который вздрагивает, ощутимо краснеет и мямлит: «Да, я тоже», и когда они уходят, в спину им улыбаются со снисходительно-дружелюбным все-всё-понимают выражением. Пару раз Пидж бросает им вдогонку что-то вроде «Постарайтесь спать тише, тут плохая звукоизоляция!», Широ одёргивает её, но тут же добавляет с ласковой наставительностью: «Закрывайте двери, мальчики», и Киту хочется провалиться сквозь землю.       — Может, нам не стоило никому рассказывать, — бурчит он как-то вечером, наклонившись над своей кроватью и поправляя одеяло. Лэнс, только что пришедший, останавливается в дверях комнаты.       — Чел, на этом корабле семь человек, считая нас. Мы, типа, всё друг о друге знаем. Я не думаю, что мы смогли бы держать это в секрете, даже если бы хотели.       — Я был влюблён в тебя почти три месяца, и никто не знал.       На лице Лэнса написано что-то, напоминающее жалость и подтрунивание одновременно.       — Боюсь тебя расстраивать, но, кажется, об этом знали все.       — Кроме тебя.       — Эй! — Он поднимает ладони в защитном жесте. — Мне было положено не знать по законам жанра, я не в счёт.       Кит закатывает глаза.       — Ну конечно. Ты всегда не в счёт.       Он садится, автоматически тянется под подушку и достаёт кинжал; Лэнс плюхается на матрас, который скрипит и пружинит под ним, и распластывается на постели, оттесняя Кита к самому краю. Кит недовольно смотрит на ботинки, елозящие по одеялу. Некоторые вещи не меняются.       — Ты занял всё место.       — В твоём сердце? Рад слышать.       Кит толкает чужую голень.       — Ты же знаешь, что это всё ещё моя кровать, да?       — И что с того? — Лэнс ворочается, перекатывается ближе к Киту и хлопает по постели. — Твоя кровать.       Его рука находит колено Кита.       — Мой бойфренд. Твоя кровать — моя кровать.       — В этом нет смысла.       Лэнс тыкается ему в бедро, трётся затылком.       — Не жадничай. Частная собственность — это иллюзия.       Кит выгибает бровь.       — Не знал, что ты сторонник социалистических утопий.       — Не-а, — мурлычет Лэнс, уткнувшись лицом в одеяло. — Космоопера мне больше по душе.       Больше он ничего не говорит, и Кит позволяет этой беседе сойти на нет. Они немного молчат, чувствуя дыхание и тепло друг друга, и в тесной комнате оседает уютная тишина. Кит не уверен, любит ли он тишину, но он однозначно к ней привык. Она означает одиночество. Безопасность. Стабильность. Шум отвлекает и дезориентирует, шум — это люди, а с людьми у Кита… не всегда складывается. Или у них — с ним. В любом случае, молчание его не тяготит, особенно когда от него не ждут, что он заполнит паузы в разговоре.       К счастью, Лэнс никогда от него этого не ждёт, потому что Лэнс и паузы в диалоге — вещи несовместимые. Когда он открывает рот, заполнять просто нечего.       — Знаешь… — лениво начинает он, укладывая голову ему на колени, и Кит не знает и не уверен, хочет ли, но чувствует, что ему не оставили выбора. — Тебе стоит поблагодарить меня. Если бы не я, ты бы так и умер девственником.       Кит упирается руками в матрас за своей спиной и откидывается на них.       — Неужели? — поддразнивает он. — Потому что кроме тебя никто в меня не втрескался бы?       Лэнс фыркает.       — Потому что никто не осмелился бы тебе признаться! Ты вообще себя со стороны видел? У тебя такое лицо, словно ты загрызёшь любого, кто подойдёт к тебе ближе, чем на сто ярдов.       Для наглядности Лэнс хмурится, поджимает губы и прищуривается, изображая, очевидно, Кита. Выходит у него точнее, чем Кит готов признать.       — Я вовсе не так выгляжу.       — Так, так! — уверяет Лэнс, приподнимаясь так резко, что едва не стукается с Китом лбами. — Ты похож на тех парней с плакатов «Разыскивается особо опасный преступник, если увидите, звоните прямиком в ФБР». Боже, чел, я не удивлён, что к тебе никто не подкатывал.       Лэнс неловко перегибается через Кита, упирается рукой на кровать около его бедра и поворачивается, так что их лица оказываются совсем близко. Кит хмыкает.       — Ну, тебе смелости хватило.       — О, — произносит Лэнс, и его взгляд, тяжелея, соскальзывает с глаз Кита на его губы. — Я просто знал, что риск оправдан.       Кит решает, что ничего остроумного он всё равно не придумает, и вместо ответа опускает ладонь на затылок Лэнсу, наклоняясь к нему, и тот с готовностью подаётся вперёд. Они целуются, и это легче и приятнее, чем говорить. Кит не знает, что Лэнс думает по этому поводу, но судя по тому, как его пальцы стискивают футболку Кита, их взгляды в этом случае сходятся. Губы встречаются с губами, сначала медленно, осторожно, неторопливо, словно у них в запасе целая вечность и ещё немного, но Кит не умеет в ровный старт: ему надо быстрее, резче, отчаяннее. Он чуть сильнее прихватывает чужие волосы, оттягивает их, и Лэнс с тонким вздохом приоткрывает рот. Кит целует его глубже. Он чувствует, как Лэнс ёрзает, придвигается ближе, пытаясь оседлать его колени, и по спине проходит дрожь предвкушения. Лэнс хочет этого не меньше, чем он. От этой мысли каждый раз кружится голова и пульс стучит в висках. Но Кит пересиливает себя: отстраняется с вызывающей улыбкой, слегка толкает Лэнса в грудь, так что он валится на матрас, и встаёт.       — Иногда мне жаль, что ты не летаешь так же хорошо, как целуешься.       Он снимает куртку, вешает её на крючок. Сзади доносится фырканье.       — Боже, чувак, — недовольно произносит Лэнс, прижимая к груди подушку Кита. — Поверить не могу, что ты только что оскорбил меня комплиментом. Мне вот жаль, что ты не целуешься хотя бы в половину так же хорошо, как летаешь.       — Тебе нравится, как я целуюсь.       — Я такого не говорил.       — Говорил.       — Разве? Нет, не-а, я этого не помню.       Кит пожимает плечами. Они оба знают, что Лэнс ничего не забывает.       — Типичный ты. Как бы то ни было, сейчас я собираюсь в душ.       Лэнс, следуя негласным правилам их игры, клюёт на приманку: он приподнимается на кровати, и его глаза загораются.       — Можно с тобой? — спрашивает он тоном, которым дети выпрашивают сладости в магазине. Кит делает вид, что размышляет.       — Если пообещаешь не трогать мой шампунь.       — Эй!       — Я серьёзно, Лэнс. Ты думал, что я не замечу? Твои волосы в пять раз короче моих, но ты заканчиваешь полную бутылку шампуня за неделю. У тебя есть свой. Им и пользуйся.       — Может, если бы ты подстригся, то и шампунь бы подольше не заканчивался, — бурчит Лэнс. — Ну подумаешь, тебе что, шампуня жалко? Социалист во мне чувствует себя угнетенным.       Кит машет рукой, открывая дверь в ванную.       — Что ж. Если в тебе взыграет капиталистическое начало, ты знаешь, где меня найти.       Лэнс долго не выдержит. Киту об этом известно как никому другому. Он задёргивает шторку, достаёт мочалку и гель для душа и даже не успевает раздеться, когда слышит шаги и нарочито сварливый голос:       — Я здесь только потому, что твоя ванная удобнее моей.       Шуршит шторка, тёплые губы касаются уха Кита.       — И потому, что мне нравится, как ты целуешься.

***

      Лэнс никогда ничего по-настоящему не забывает, и на идеи, способные испортить Киту жизнь, это правило распространяется в первую очередь. Стоило помнить об этом. Стоило быть готовым. Но Кит не врал, когда говорил, что на Лэнсе никакие инстинкты не работают: он весь состоит из неожиданностей и предугадать его невозможно. Кит чувствует, что что-то не так, когда Лэнс входит к нему без стука — с тех пор, как они начали встречаться, он не стучится из принципа — и осторожно приближается сзади, держа руки за спиной. К Киту невозможно подкрасться незаметно. Лэнс это знает, но ничто не мешает ему раз за разом пытаться.       — Что-то случилось?       — О, гм, нет, ничего. Просто решил тебя проведать, чувак.       Лэнс убедительно лжёт, но Кит ощущает его громкое дыхание и сбитый пульс. Его не провести так просто.       — Что это у тебя?       Он сильнее заводит руки за спину.       — Ничего.       — Лэнс. Что ты принёс.       — Ничего, говорю же!       — Покажи мне.       — Это пустяк!       — Покажи. Мне.       Лэнс нехотя подчиняется, и Кит выразительно вскидывает брови: в чужих ладонях лежат ножницы.       — Ну правда, чел, тебе давно пора подстричься. Типа… посмотри на свои волосы, так даже моя abuelita ходить постеснялась бы. Тебе пойдёт каре, честно…       — Решил нанести мне удар в спину? — Кит скрещивает руки на груди. — Убери это.       — Я для тебя же стараюсь!       — Лэнс, я не ожидал от тебя такого предательства. Убери это сейчас же.       Лэнс делает страдальческое лицо и переминается с ноги на ногу. Кит почти покупается на это. Почти.       — Я совсем чуть-чуть подровняю кончики… у меня лёгкая рука…       — Я тебе не доверяю, — отрезает Кит. Лэнс возмущённо хлопает челюстью.       — Ты доверяешь мне свою жизнь, но не волосы?       — Именно.       Лэнс закатывает глаза.       — Ну не упрямься, детка…       — Перестань называть меня деткой.       — Если перестану, разрешишь тебя подстричь?       — Нет.       — Тогда смирись с этим, детка.       Кит качает головой.       — Лэнс, мы тут не торгуемся. Отдай мне ножницы.       Лэнс моментально заводит руки за спину и отступает к дверям. Его зрачки вспыхивает искрами лукавого азарта, с которым Кит очень хорошо знаком — и от которого он без ума.       — Ну уж нет.       — Лэнс, — говорит Кит, прекрасно понимая, к чему всё идёт. — Просто отдай мне.       Лэнс делает ещё один шаг к выходу.       — Отними сам. — Он улыбается открыто и дерзко. — Если поймаешь.       Они срываются с места почти одновременно; эхо их шагов разносится в металлической пустоте коридоров. В крови поёт адреналин. Мускулы наполняются привычным радостным напряжением. Лэнс быстрее, но Кит упорнее: он настигает его, смеющегося и обессиленного, на третьем повороте, хватает за руки, пытается припереть к стене. Лэнс пинает его по колену и не даётся. Они, спотыкаясь, бродят по кругу, словно танцуя; Лэнс по-прежнему смеётся, крепко сжимая ножницы в кулаке, и Киту хочется его поцеловать. Но сейчас не время. Сначала надо победить.       — Не играйте с острыми предметами, мальчики, — безмятежно говорит Широ, проходя мимо. Лэнс вытягивает шею.       — Острыми пре… ты же в курсе, что баярд Кита буквально превращается в меч? Твой совет немного запо…       Кит ставит ему подножку и выхватывает из рук ножницы. Лэнс со стоном падает на пол.       — Эй, это нечестно! Я отвлёкся!       — А я победил. — Кит взвешивает ножницы на ладони. — Будь внимательнее в следующий раз.       Азарт всё ещё горячит кровь; сердце колотится тяжело и громко. Кит смотрит сверху вниз на надувшегося Лэнса, раскрасневшегося от бега и борьбы, и, прикусив губу, наконец поддаётся желанию наклониться и поцеловать его.

***

      Лэнс шутит шутки, которых Кит не понимает. Это норма. Истины ради, иногда шутки Лэнса понимает только сам Лэнс и это тоже в порядке вещей. Кит выучил алгоритмы его юмора и приспособился к ним; не то чтобы он совсем преуспел в этом, всё же Лэнс — одна сплошная внезапность, но Кит старается. Честно и упорно, как делает всё, за что берётся. Лэнс ему нравится, и Кит хочет, чтобы ему нравились его шутки, — по крайней мере, чтобы он их понимал.       Но, как выясняется после того, как они начинают встречаться, у Лэнса имеется отдельный сокровенный запас романтических сомнительных приколов и старомодных подкатов. И, очевидно, он решил использовать их все до единого на Ките.       Кит думал, что он готов. В конце концов, он десятки раз видел, как Лэнс флиртует с инопланетянками; он знает несколько его лучших пикап-фраз наизусть. Но ему стоило предвидеть, что это лишь капля в море. Лэнс всегда умудряется выкидывать что-то, вводящее Кита в ступор.       Это начинается в гостиной. Они сидят рядом, соприкасаясь локтями: Кит изучает схемы в планшете, Лэнс скучает, запрокинув голову на спинку дивана. Оба молчат. Уже одно это должно было заставить Кита насторожиться: Лэнс не умеет долго держать рот закрытым. Все на корабле об этом знают. Но Кит слишком погружен в мир военных отчётов на плоском оранжевом экране, чтобы заподозрить подвох. Краем глаза он замечает движение слева от себя: это Лэнс зевает и широко потягивается; в следующее мгновение его рука словно невзначай опускается Киту на плечо. Кит отупело смотрит на эту руку, затем — на Лэнса, потому снова на руку и снова на Лэнса. И отодвигается.       — Тебе не хватает места?       — Что? — моргает Лэнс.       — Мог бы просто сказать, — терпеливо объясняет Кит. — Я бы сразу отодвинулся.       Лэнс роняет лоб в ладони и глухо ругается на испанском. Затем устало глядит на Кита.       — Ты же знаешь, что ты мне нравишься не за умение понимать намёки?       Кит пожимает плечами и возвращается к данным на планшете.       — Это хорошо. Потому что ты мне нравишься не за умение намекать.       Сбоку доносится недовольное хмыканье; длинная смуглая рука тянется, чтобы отобрать планшет у Кита.       — Тогда говорю прямо: мне скучно, я хочу твоего внимания и собираюсь целовать тебя до тех пор, пока ты не решишь, что я интереснее бездушных циферок на экране.       — В таком случае тебе придётся очень постараться, — отзывается Кит, изо всех сил стараясь не позволить Лэнсу завладеть планшетом. — Сейчас я нахожу эти цифры очень интересными.       В ответ раздаётся хихиканье. Они сражаются минуту или две, и Кит совсем немного поддаётся, потому что последние несколько недель научили его, каким приятным может быть поражение. В конце концов планшет соскальзывает на пол со звонким стуком, а Кит оказывается прижат к дивану. Он думает, что если все непонятые намёки будут заканчиваться вот так, то он согласен не понимать их как можно дольше.       Но Лэнс не был бы Лэнсом, если бы дело закончилось на одних только сомнительных подкатах.       — Эй, Кит, дружище!       Ханк ловит его в коридоре, и Кит останавливается, готовясь внимательно слушать. Он даже ослабляет бдительность: знает, что Ханк хороший парень и верный друг, от которого не стоит ждать подвоха. Лэнс, разумеется, на это и рассчитывал — об этом, правда, Кит догадывается позже, чем стоило бы.       — Эм… — Ханк кашляет в кулак; его глаза бегают. Где-то сзади появляется Пидж с камерой наготове, и примерно на этом этапе инстинкты Кита подсказывают, что что-то здесь не так. — Что делают пчё… нет, не так… Что такое мёд? Вернее, какой мёд?       Пауза. Потом сбитый с толку Кит выдаёт:       — Что?       Ханк мнётся, и уголки его губ подрагивают в сдерживаемой улыбке.       — Мёд.       — Что — мёд?       — Какой он… — опять пытается Ханк, и Кит слышит, как Пидж начинает смеяться. — Какой он на вкус?       Это странно, думает Кит. Но недостаточно странно, чтобы отказаться отвечать, поэтому он напряжённо произносит:       — Я не знаю, я не пробовал…       — Ну какой он должен быть, по-твоему?       — Э-э… сладкий?       — Да, детка?! — жизнерадостно орёт Лэнс, выпрыгивая из ниоткуда и повисая у Кита на шее. Пидж хохочет в голос, едва не выпустив из рук камеру, и даже Ханк прыскает в ладонь. Это ловушка. Надо было догадаться. Кит непонимающе хмурится, скрестив руки на груди; он уверен, что смеются они над ним, и он терпеть не может это чувство. Но Лэнс обхватывает его за талию, целует в щёку, и Кит не может злиться по-настоящему. Не прямо сейчас. Но он всё равно сводит брови над переносицей и говорит:       — Подговорить Ханка, чтобы поиздеваться надо мной? Ханка? Вау, Лэнс, поверить не могу. Это низко. Даже для тебя.       — Мы не издевались над тобой! — Лэнс кивает Ханку и Пидж, всё ещё тихо посмеивающимся, и увлекает Кита за собой длинными коридорами замка на кухню. — Это… боже, это такая древняя шутка, она старше моей abuelita. Я думал, ты знаешь.       — Ты знал, что я не знаю.       Лэнс прикусывает губу, стараясь сдержать улыбку.       — Возможно.       Кит закатывает глаза и отворачивается. Разговор временно обрывается. Они заходят на кухню, тёплую и тесную; Кит открывает ближайший шкафчик и тянется за стаканом, чтобы налить себе воды. Его по-звериному чуткий слух улавливает движение сзади: это Лэнс, виновато шаркая ногами, подходит к нему со спины, обнимает, лениво и мягко цепляясь пальцами за ткань футболки Кита, и трётся носом о его плечо.       — Детка, ты очаровательный невежда, когда дело доходит до романтики. Или… до чего угодно. Да, до чего угодно, на самом деле.       — Вау, — язвит Кит. Стаканы расположены на самой верхней полке, так что ему приходится подняться на цыпочки, и он всё равно не дотягивается. — Я впечатлён тем, как не впечатляющи твои попытки извиниться.       — Эй, мне-то за что извиняться? Я пытался показать, как сильно ты мне нравишься, ты, тупица.       Кит не отвечает, просто слегка откидывается назад, вжимается спиной в чужую грудь. Он всё ещё балансирует на цыпочках, тянясь вверх. Возможно, стоит залезть на стол… и кто вообще убрал посуду на верхние полки? Лэнс, вздохнув, без труда достаёт до полки со стаканами, берёт один и вручает Киту.       — Спасибо, — говорит Кит, потому что он действительно благодарен и знает, что сам бы он ни за что не попросил о помощи. Он никогда ни о чём не просит.       — Не за что, детка. Хочешь, подарю тебе туфли на каблуках на нашу годовщину?       — Наша годовщина через семь месяцев, Лэнс.       — Надеешься подрасти за это время?       Кит наступает ему на ногу. Лэнс нарочито громко ойкает и притискивается ближе, крепче сжимая кольцо рук. Тепло его тела такое приятное и успокаивающее, что Кит на минуту расслабляется и не сразу замечает ёрзанье и пыхтение за спиной, а когда замечает…       — Ты… ты что, пытаешься опустить подбородок мне на макушку? Да ладно, я не настолько ниже тебя!       — Правда? — Лэнс выпускает его из объятий, становится рядом, проводит ладонью линию между их головами. — Когда я проверял в последний раз, я был выше тебя не меньше, чем на одиннадцать дюймов!       Кит раздражённо цокает языком.       — Не было там никаких одиннадцати дю…       — Ты так быстро растёшь, детка! — нараспев произносит Лэнс со злорадным фальшивым восторгом. — Ещё немного — и мы пересадим тебя с детского стульчика за стол для взрослых!       — Ты же помнишь, что я старше тебя, да?       — На пару месяцев? Это не считается. — И прежде, чем Кит успел бы возразить, Лэнс наклоняется, подхватывает его под колени и рывком поднимает. — Иди на ручки!       Кит распахивает глаза и шипит, когда его ноги отрываются от пола. Лэнс в ответ на его попытки вырваться только смеётся.       — Поставь меня обратно! Ты меня не удержишь!       — Хочешь поспорить?       — Не хочу!       — Да ладно. — Лэнс крепче перехватывает Кита и делает несколько шагов. С каждой секундой на его лице всё яснее и яснее проступает напряжение. — Не такой уж ты и…       Кит ухитряется пнуть Лэнса в колено, и тот, потеряв равновесие, роняет их обоих на пол. Раздаётся глухой грохот. Они одновременно выругиваются. Кит, неудачно приземлившийся на спину, даже не может мстительно похихикать: слишком занят тем, что пытается выползти из-под Лэнса, придавившего его своим весом.       — Ну вот, мы упали из-за тебя…       — Мы упали из-за тебя!       В дверном проёме появляются Ханк и Пидж: первый встревожен, вторая, скорее, заинтригована.       — Что вы делаете, ребята?       — Ничего, — откликается Лэнс. Он лежит на елозящем под ним Ките на животе, подперев голову кулаками и болтая ногами в воздухе. — Просто выясняли, кто кого будет нести на руках на нашей свадьбе.       Кит чувствует, что краснеет. Сильно. Ханк всплескивает руками:       — Ох, чувак, вы женитесь?       — Мы не женимся, — стонет Кит тем ломающимся голосом, который всегда прорезывается у него в минуты волнения, и делает ещё одну попытку спихнуть с себя Лэнса. Предположение настолько абсурдно, что он не понимает, почему они вообще всерьёз это обсуждают, почему Лэнс завёл об этом речь. Это что, ещё одна шутка, для которой Кит смотрел слишком мало фильмов? — Как мы можем пожениться, если он…       …ещё не сделал предложение, едва не срывается с языка. Но из глубин сознания вдруг всплывает туманное и отрывочное «если он ещё ни разу не сказал, что любит меня». Эта мысль застигает Кита врасплох: он почти физически давится ею. Он не знает, с чего вдруг она пришла ему на ум. Вернее, Кит знает, с чего, — и ему не нравится это знание: он безуспешно пытается вытрясти его из головы, но ничего не выходит.       Всё… сложно. Не то чтобы они никогда не признавались друг другу в чувствах, но это всегда было «ты мне нравишься» и никогда «я тебя люблю». И Кит, вопреки распространённому (по большей части Лэнсом) мнению, обладает не настолько отсталым эмоциональным интеллектом, чтобы не почувствовать разницу. Но это не важно. У них ведь всё в порядке и так. Кит решает, что он слишком много думает над ничего не значащей шуткой, и вновь переключает своё внимание на попытки высвободиться из-под веса чужого тела.       — Видите? — обиженно тянет Лэнс, указывая на Кита через плечо. — Мы вместе пять месяцев, и он уже от меня отрекается! Вы можете поверить, что я встречаюсь с таким бессердечным идиотом?       — Очень даже могу, — говорит Пидж. — Подобное притягивается к подобному.       — Что ты только что ска…       — Идём. — Она дёргает Ханка за рукав. — Тут нет ничего интересного.       Ханк что-то бормочет в ответ; Пидж утягивает его за собой и добавляет, обернувшись в дверях:       — И я уверена, что на вашей свадьбе Кит нёс бы тебя на руках.       Кит, думавший, что дальше краснеть уже некуда, тут же заливается румянцем с новой силой, но ничего не говорит. Лэнс хлопает ладонью по белому холодному полу.       — Я всегда знал, что он твой любимчик!..       — У меня нет любимчиков: с тех пор, как вы начали встречаться, вы оба отвратительны.       Лэнс показывает ей язык.       — Ну, по крайней мере Ханк в любом случае поддержит меня. Правда, Ханк? Бро? Дружище?       — Ну, эм… — Глаза Ханка бегают по стенам. — Как бы тебе сказать, чувак…       — О, да ладно, ребята! — восклицает Лэнс, елозя локтями по полу. — Я нёс Кита на руках буквально пять минут назад!       — Нет, — внезапно произносит Кит, улучивший наконец шанс вмешаться в беседу. — Я не помню. Не было такого.       На него уставляются три пары глаз; Лэнс удивлённо приоткрывает рот, теряя бдительность, и Кит пользуется его замешательством, чтобы наконец оттолкнуть его от себя и подняться на ноги. Лэнс, всё ещё лежащий на полу, смотрит на Кита снизу вверх и поражённо моргает.       — Признай, ты заслужил это после того раза, — ехидно говорит Пидж, поправляя очки. Ханк высчитывает на пальцах:       — Точно, чел, Кит уже нёс тебя на руках однажды, так что, если ничего не изменится, на вашей свадьбе снова будет его очередь…       Кит стискивает виски пальцами. Ему кажется, что его голова может взорваться в любую минуту.       — Можем мы, пожалуйста, перестать обсуждать нашу гипотетическую свадьбу? Хотя бы на секунду? — Он раздражённо смотрит на Пидж и Ханка. — Вы, кажется, собирались уходить?       — Ох, верно, — кивает Ханк. — Не будем вам мешать. Увидимся!       — Увидимся, — слабым эхом откликается Лэнс откуда-то с пола. Кит намеренно не смотрит на него. Он почти чувствует, насколько предательски красное его лицо; сердце неровно и растерянно стучит где-то глубоко в груди. В мозгу неотступно вертится одна и та же мысль. Кит воспринимает шутки слишком серьёзно, Лэнс постоянно ему об этом твердит, но… в каждой шутке есть доля правды. Вопрос лишь в том, насколько эта доля велика. С Лэнсом никогда не скажешь, говорит он всерьёз или шутит, и сейчас Кит как никогда хотел бы знать наверняка, но он не решается, не решается, не решается спросить, хотя вопрос, сформированный и слепленный из тающих мыслей, порхает на кончике языка.       Ты готов сказать, что любишь меня?       Потому что я готов.

***

      Кит отпирает дверь, распахивает её и останавливается у входа в комнату, осматриваясь. Помещение опрятное, почти по-человечески уютное, меньше, чем обещал фиолетовый желеподобный администратор на ресепшене, но однозначно больше, чем нужно, чтобы вместить на ночь одного человека. Или двоих. Как оказалось, даже статус защитников вселенной не избавляет от вечного бича гостиничного бизнеса: слишком много людей, слишком мало номеров. Какие-то вещи остаются прежними что на Земле, что в открытом космосе.       — Какая жалость, — произносит Лэнс, и по его тону ясно, что ему совсем не жаль. — Здесь только одна кровать.       Кит чувствует подвох.       — Это одноместный номер. Ты знал, что тут будет одна кровать, ты сам захотел, чтобы нас разместили здесь вдвоём.       Лэнс проходит мимо него, слегка задевая плечом, трогает светильники на высоких длинных ножках и садится на край широкого матраса.       — Да ладно, даже ты в состоянии понять, что означает одна кровать в комнате. Не играй в дурачка.       — Как я могу отнимать твой хлеб, — откликается Кит. Лэнс моментально считывает улыбку в уголках его губ и, фыркнув, запускает в него подушкой.       — Придурок.       Кит ловит подушку в воздухе и бросает её обратно, попадая прямо Лэнсу в лицо, — тот театрально охает и валится на кровать.       — Хороший выстрел, — бормочет он. — Ты убил меня. Передай Аллуре, что я любил её и мне жаль, что мы испортили её бюстгальтер.       Кит подходит ближе, вырывает подушку из цепких пальцев Лэнса и слегка пинает его ногу, свисающую с матраса. Лэнс продолжает лежать с закрытыми глазами, очень неубедительно притворяясь мёртвым.       — Поднимайся. Мы выдвигаемся рано утром, и я хочу спать, и я знаю, как долго ты принимаешь душ, так что нам стоит поторопиться, если мы хотим выспаться.       Лэнс приоткрывает один глаз.       — Я могу рассчитывать на что-нибудь интересное между душем и сном?       Кит знает это выпрашивающий тон. Он прижимает подушку к бедру и подбоченивается.       — Например?       — Например, поцелуй на ночь? Или два? Или три? Или…       — Да, — прямо говорит Кит. — Если ты достаточно быстро…       Он не успевает договорить: в следующие несколько секунд кровать пустеет, хлопает дверь в ванной, и по комнате глухим эхом разносится журчание бегущей воды. Вау, проносится в голове. Это было проще, чем ожидал Кит. Он мнёт в руках подушку, бросает её обратно на кровать и откидывает край покрывала. Ладно, возможно, он ошибался. Возможно, романтические клише не так уж плохи. Наверно, они одна из тех вещей, распробовать которые получается не с первого и даже не с десятого раза; к Лэнсу Кит пригляделся попытки с двадцатой, так что он знает, о чём говорит.       В любом случае, клише, в котором они застряли прямо сейчас, его полностью устраивает.       Они готовятся ко сну. Лэнс заканчивает водные процедуры в три раза быстрее, чем обычно, в основном потому, что забыл взять с собой свои бесчисленные маски для лица и увлажняющие кремы; Кит ждёт его в кровати, листая таблицы на планшете. На нём его старая чёрная футболка и новые чёрные шорты, который теоретически входят в пижамный комплект, сшитый Лэнсом. Практически комплекта пока нет, потому что Лэнс ещё не закончил футболку — как подозревает Кит, потому, что он возится над вышиванием какой-нибудь дурацкой надписи. Кит не просил его об этом. Кит вообще почти никогда ни о чём не просит, но Лэнс решил, что его бойфренд не будет спать в том же, в чём ходит днём, и им нужны парные пижамы, и вообще его прозвали Портным неспроста, и Кит очень скоро сдался, поняв, что у него нет права голоса в этом вопросе. Он не жалуется. Ему просто… неуютно, когда люди делают ему что-то хорошее. Он не привык к этому и потому каждый раз теряется, не зная, как ответить, чтобы всё не испортить. Меньше всего на свете Кит хочет портить то, что есть у них с Лэнсом, — что бы это ни было.       Он старается. Он правда старается, у него просто никогда не ладилось с людьми. Или с чувствами. Или… с чем бы то ни было. Киту иногда кажется, что он рушит всё, чего касается: ничто хорошее в его жизни не задерживается надолго. Он приучил себя к потерям. Если не привязываться, болеть не будет, но у Кита не получается не привязываться, как бы он не старался. Сначала был папа. Потом Широ. И вот теперь…       Кит вздыхает и поправляет волосы, собранные в жалкое подобие пучка и скреплённые истончившейся резинкой с украшением в виде сиреневой бабочки с отломавшимся крылышком. Резинку подарил Лэнс. «Это моей сестры», — сказал он тогда и добавил, улыбаясь немного виновато: «Нашёл в моих карманах, когда мы улетели с Земли».       К хорошему нельзя привыкать. Вещи ломаются, люди уходят, и внутри остаются только раскрошённые кости и перетянутые жилы — и то, если очень повезёт. Кит знает об этом. Он усвоил несколько простых законов: бери, пока дают, уходи, пока не бросили, и никогда не проси больше, что предложено, иначе потеряешь и то немногое, что есть. Кит всю жизнь выживал, пытаясь следовать этим правилам, но, как и с любыми правилами, надолго его не хватило. Он ненавидит себя за то, что не умеет учиться на своих ошибках. Кит не просто привык к хорошему — он осмеливается хотеть большего.       Лэнс, понятия не имеющий о метаниях, раздирающих душу Кита, крутится у зеркала и что-то тараторит. Кит слушает вполуха. Не то чтобы Лэнсу нужна была аудитория, чтобы болтать без умолку, он бы без сомнения молол языком дни напролёт, если бы оказался на необитаемом острове в полном одиночестве. Это на самом деле впечатляет. До того, как Кит встретил Лэнса — ну, по-настоящему встретил, не как надоедливого полузабытого одноклассника, а как всё ещё надоедливого, но раздражающе-симпатичного товарища по оружию — он и не знал, что люди умеют столько говорить. И, возможно, предпочёл бы не знать дальше. Раньше Кит считал, что Лэнсу просто нравится звук собственного голоса; теперь он знает, что это правда только отчасти (и ему самому нравится звук голоса Лэнса, так что он не в том положении, чтобы осуждать его). Разговоры помогают Лэнсу справляться со стрессом. Они работают как защитный механизм — и это Кит может понять, у него самого такие есть.       Лэнс болтает всегда. К счастью, Кит не всегда обязан отвечать.       Но иногда всё же приходится.       — …тка, тебе стоит меньше кусаться, — произносит Лэнс. Кит поднимает голову от планшета, моргает, фокусирует взгляд на Лэнсе: тот по-прежнему стоит у зеркала и растягивает двумя пальцами кожу на шее, на которой красуются полузажившие, но всё ещё весьма отчётливые укусы. Кит тоже их видит и почти рефлекторно проводит языком по зубам. Он до сих пор помнит солёный вкус чужой кожи. Кит сам не может разобраться, зачем кусается, пусть неглубоко и несильно, но его словно подталкивает неодолимый, не до конца расшифрованный инстинкт. Кит любит кусаться. С другой стороны — он проводит ладонью по плечу — не он один.       — Кто бы говорил, — откликается он и опять утыкается в планшет, считая разговор оконченным. Лэнс, очевидно, так не считающий, издаёт возмущённый звук.       — Это другое! Ты кусаешь там, где это видно! Посмотри, вот, посмотри на эти следы — прямо у всех на виду!       Кит чувствует, что в этой беседе есть какое-то второе дно, которого ему не понять. Он снова поднимает усталый взгляд на Лэнса.       — Хорошо. Тогда в следующий раз просто скажи мне остановиться.       Лэнс со стоном прячет лицо в ладони. Кит почти уверен, что он краснеет.       — Ты должен был сказать не это! Ты… мгмх. А как же вся эта штука про «я помечаю тебя, чтобы все знали, что мы встречаемся»?       Значит, предчувствия не подвели Кита, это ещё одно романтическое клише. На этот раз ещё и на редкость глупое.       — Лэнс, все и так знают, что мы встречаемся, потому что ты говоришь об этом всем подряд. Не думаю, что мой вклад имел бы хоть какой-нибудь вес.       — Ты такой скучный, — ноет Лэнс. Кит не удостаивает его ответa — за что очень гордится собой — и, отложив планшет, хлопает по постели рядом с собой.       — Иди спать. Нам рано вставать утром, не забыл?       Выражение лица Лэнса сменяется с разочарованного на самодовольное. Он приглаживает волосы.       — Что, так не терпится затащить меня на супружеское ложе?       Вот. Он опять это делает. Кит не знает, когда разговоры об их свадьбе стали междусобойной шуткой, но его это нервирует. По многим причинам. В основном потому, что он изо всех сил пытается быть довольным тем, что у него есть, и не желать большего, но эта шутка дразнит его призраком обманчиво-сладкой надежды. Мозг Кита, может, заводится медленно и неохотно, как старый мотор, но, если уж ему в голову пришла мысль, он будет думать её до конца. Люди не женятся, если они просто друг другу нравятся. Они женятся, если они действительно влюблены, — по крайней мере, так всегда думал Кит, так говорил ему папа, и он верит в это. Проблема в том, что он не представляет, во что верит Лэнс и что он вообще думает по этому поводу. Конечно, надо бы спросить, чтобы раз и навсегда расставить точки над i, но…       Никогда не проси больше, что предложено, иначе потеряешь и то немногое, что есть.       Кит портит все хорошие вещи в своей жизни. Он не может, просто не может позволить себе испортить всё ещё раз. Ему достаточно того, что у них есть. Он возьмёт всё, что Лэнс ему предложит.       — Если подумать, это даже мило, что ты не понимаешь всех этих романтических штук, — говорит между тем Лэнс, заползая под одеяло, и тянется, чтобы выключить светильник. — Мы можем сделать это нашей фишкой. Ну знаешь, у всех парочек есть фишки.       — Да? Я думал, нашей фишкой было то, как ты заканчиваешь мой шампунь и слюнявишь мою подушку.       — Грубо, — цокает языком Лэнс. — Очень грубо.       Кит выключает светильник со своей стороны кровати, и, ухмыльнувшись, хватает Лэнса за шиворот и подтягивает к себе.       — Мне казалось, ты собирался объяснить мне, в чём преимущество номера с одной кроватью?       — Ох, точно, — произносит Лэнс. Его проворные пальцы забираются Киту под футболку. — У меня было припасено несколько неопровержимых аргументов.       Они засыпают позже, чем планировали, — позже, чем стоило бы, учитывая, во сколько им завтра подниматься. Но у Кита плохо с ощущением времени и самоконтролем. Его губы сухо и лихорадочно горят от поцелуев, на ключицах слабо пульсирует отпечаток зубов (и кому из них стоит меньше кусаться, а?), в горле застревают тяжёлые вздохи на грани стонов, и когда Лэнс проводит губами по изгибам его уха и хрипло шепчет: «Давай… давай ещё раз, детка», Кита хватает только на то, чтобы крепче сомкнуть объятия, переплести их руки и ноги и броситься в поцелуй, как в мёртвую петлю. Он не умеет иначе. Он всегда газ и никогда — тормоз. Головокружительно, резко, до ярких пятен перед глазами, до выбитого из лёгких воздуха… Так проще. Привычнее. Безопаснее. Кит всегда жил на сумасшедших скоростях: меньше возможностей осесть и пустить корни, меньше шансов привязаться.       Но вот он тут, в миллионах парсеков от Земли пилотирует механического льва на пятой космической скорости и при этом умудряется привязаться глубже, чем когда-либо в жизни. Между ним и Лэнсом словно размотали путанный клубок ниток, прорастающих сквозь их души и тела. Киту кажется, что, если потянуть за эти нити, можно вырвать его глупое кровоточащее сердце из груди.       Возможно, ему стоит развить шестую космическую, чтобы спастись, пока не поздно.       Возможно, он не хочет этого делать.       Вместо этого Кит позволяет приручать себя. Медленно, почти незаметно, но неотвратимо он катится к краю пропасти, по спиральной орбите вращаясь вокруг сверхновой, готовой взорваться в любой момент. Кит совершает непростительную ошибку: он привыкает к хорошему — слишком хорошему, чтобы быть правдой.       В комнате тихо. Темно. Кит лежит на спине, смотрит невидящими глазами в потолок; Лэнс, опустивший голову ему на грудь, ворочается и издаёт невнятные мычащие звуки. Кит ощущает, как расслабляется его тело и выравнивается дыхание. Ему нравится такая версия Лэнса, выпускаемая коллекционным изданием: он весь разомлевший, отзывчивый и тихий, на него подобное периодически накатывает после второго-третьего оргазма. Кит рассеянно водит пальцами по чужой спине. Он злится на себя за то, что глупая шутка об их свадьбе вызвала в нём такую бурю страхов и сомнений; может быть, у него правда никудышное чувство юмора, вот и всё.       Может быть, ему надо ещё раз услышать, что Лэнс воспринимает это всерьёз. Что Лэнс воспринимает их всерьёз.       С этими мыслями Кит засыпает.       Просыпается он от плохого предчувствия.       Инстинкты срабатывают как пожарная сигнализация, как подъём по тревоге: что-то не так, кто-то в беде, вставай, двигайся, действуй, и Кит распахивает глаза, усилием воли удерживая себя от того, чтобы не подскочить на кровати. Он проваливается из сна в реальность, словно падает в ледяную воду. Мускулы напрягаются для привычной реакции «бей или беги», Кит машинально тянется за спрятанным под подушкой кинжалом, но быстро вспоминает, что он в гостиничном номере, под подушкой пусто, а в его руках спит Лэнс. Причём спит очень плохо. Кит вслушивается в его неровное дыхание и слабые стоны, чувствует, как чужие пальцы сжимают ткань его собственной футболки, и понимает, в чём крылся источник тревоги. Лэнсу снится кошмар.       Такое иногда случается. Это нормально. Они все видят кошмары, что неудивительно, учитывая, чем они занимаются изо дня в день и какое количество стресса им приходится выдерживать. Кит видит кошмары постоянно — это началось задолго до того, как он покинул Землю. Порой ему кажется, что в его жизни были периоды, когда ему снились только дурные сны, и он никогда не думал об этом как о чём-то из ряда вон выходящем. Но почему-то вид Лэнса, страдальчески хнычущего во сне, заставляет Кита необычайно волноваться: он поджимает губы, осторожно проводит ладонью по чужим волосам и гладит Лэнса по щеке.       — Эй… эй, я здесь, с тобой…       Лэнс слабо шевелится; его губы размыкаются, и в тихий воздух вспархивает едва слышное:       — Mami…       У Кита уровень испанского примерно А0, но даже он понимает, что это значит. Кит не тот, кто нужен Лэнсу прямо сейчас. Но больше тут никого нет. Кит может предложить только себя, и он готов это сделать, даже если безмерно боится всё испортить и понятия не имеет, как заботиться о людях, которым снится кошмар. Не сделает ли он хуже, если разбудит? Может, стоит подождать? Надо ли принести воды? Дополнительное одеяло? Открыть окн… ох господи за окнами открытый космос лучше не надо. Лэнс хмурится, бормочет ещё несколько неразборчивых фраз, и Кит решает, что ждать больше нельзя. У него есть одна идея. Она нелепая, детская и, вероятно, не сработает, но папа всегда делал так, когда маленькому Киту снились кошмары, так что Кит думает, что ему стоит хотя бы попробовать. Он обхватывает лицо Лэнса двумя руками и дует ему на лоб. «Надо сдуть плохие сны, — говорил папа, — как пустынный ветер сдувает перекати-поле». Кит верил ему, и это всегда помогало. Он надеется, что поможет и сейчас.       Лэнс приоткрывает глаза, моргает несколько раз и приподнимается на локтях.       — Кит?..       По крайней мере, он проснулся. Кит позволяет себе выдохнуть.       — С тобой всё в порядке?       — Да. Просто… — Лэнс отползает и садится, притянув колени к груди. В полумраке едва видно, как он отводит взгляд в сторону. — Приснился кошмар.       Пауза.       — О моей семье.       Ожидаемо. Кит уже знает, что у кошмаров Лэнса есть определённая тематика. Он тоже садится, придвигается ближе, аккуратно опустив руку на чужое плечо; разум подсказывает, что они плавно перешли к стадии глубоких эмоциональных разговоров, и, ну, Кит никогда не был в этом хорош, но он может постараться. Он чувствует, что Лэнсу нужна его поддержка.       — Хочешь, эм… поговорить об этом?       Плечо Лэнса слегка напрягается под его ладонью.       — Мне снилось, что я вернулся домой. Что мы вернулись. И Земля… она была так прекрасна, ещё лучше, чем я её помню, и всё ощущалось таким настоящим, я клянусь, мне кажется, я до сих пор чувствую привкус абрикосов… И я увидел наш дом. Там была вся моя семья, Dios mío, я не помню, когда я в последний раз видел их всех вместе, и я подошёл к ним, и позвал их, и…       Лэнс крепче обнимает руками колени.       — И они меня не узнали. Они просто… моя комната была закрыта на ключ, и в гостиной висела моя фотография с чёрной лентой, и мы вдруг оказались на кладбище, и я увидел мою могилу, Кит, понимаешь, я увидел своё лицо на надгробии, а потом мне дали зеркало, и… я не узнал себя. Мне как будто было лет девяносто.       Кит ничего не отвечает. Он чувствует, что Лэнс ещё не закончил.       — Ты ведь знаешь, что в космосе время течёт иначе. Что, если для нас прошёл год, а на Земле — десять, тридцать, пятьдесят лет? Что, если я правда вернусь девяностолетним стариком? Или мы вернёмся такими же, как улетели, а наши семьи состарятся? — Он всхлипывает. — Как в «Интерстелларе»?       Кит не смотрел «Интерстеллар», но ему не нравятся мысли Лэнса. Ещё больше ему не нравится, что он не знает, в каком утешении Лэнс сейчас нуждается. Не то чтобы эмоциональный интеллект Кита предоставлял богатый выбор, конечно.       — Я не думаю, что космос так работает… но мы можем уточнить у Пидж, если хочешь. И я… я уверен, что твоя семья будет любить тебя, даже если ты будешь весь седой и в морщинах.       В воздухе всё ещё витает напряжение, Кит ощущает его кожей. Чтобы разрядить обстановку, он неловко шутит:       — Но на всякий случай больше не забывай свои кремы, тупица.       Лэнс даже не улыбается, просто утыкается лбом в колени и горбится. Дерьмо, думает Кит. Если Лэнс в ответ не разразился тирадой о важности ухода за кожей, значит, всё совсем плохо.       — Я не могу не думать об этом. Я знаю, это бесполезно и… и, наверно, эгоистично, но… я скучаю по моей семье. И по дому. И иногда это просто… убивает.       — Попробуй отвлечься, — наугад советует Кит. Он чувствует, что заплыл очень далеко в незнакомые воды, и паникует, потому что каждый шаг ему приходится делать, опираясь на чистые инстинкты. Они никогда ещё его не подводили, но он всё равно на взводе. — Ну, эм… думай о хорошем? Плохие мысли ничему не помогают.       — Думаешь, это так легко? — дёргает щекой Лэнс. В его голосе прорезается раздражение. — Взять и отключить тоску по дому?       Честно? Кит не знает. Он не скучает по Земле — ему просто не по кому скучать. Он так долго жил, стараясь не привязываться и держаться в одиночестве, что у него, наконец, получилось, и даже сейчас, когда у него появились друзья, он старается не врастать в почву, чтобы в любой момент быть готовым вырвать корни и уйти, если придётся. Конечно, есть Широ. Всегда был. Но теперь Кит знает, что у него всё в порядке, и сможет отпустить его. Кит не скучает по Земле и, наверно, не вернётся, даже когда — если — всё закончится и он останется жив: он не видит смысла поворачивать назад, потому что всё, чего он когда-либо желал, это вырваться на волю. И вот он здесь, затерян в солёной бесконечности космоса, где только он и болезненно близкие, незнакомые, манящие звёзды. Прямо как Кит всегда хотел.       Но Лэнс… Лэнс хочет совсем другого. Кит в этом уверен. Лэнс, без сомнений, возвратится на Землю, к семье, осядет там, и, если Кит сбежит в космос, как мечтал всю жизнь, их дороги разойдутся на годы, а может, и на десятилетия. Думать об этом больно. Кит хочет быть с Лэнсом и не хочет заставлять его выбирать между ним и его семьей. Возможно, он боится, что его не выберут, потому что его никогда не выбирали. Кит в последнее время всё чаще думает, что мог бы остаться на Земле с Лэнсом, если бы он дал понять, что не против. Сам Кит не попросит. Он никогда ни о чём не просит.       — Я не… послушай, не буду врать, я не понимаю, как тебе тяжело, но я хочу помо…       — Ну разумеется, ты не понимаешь, — выплёвывает Лэнс. — Тебе-то не к кому возвращаться.       Это ощущается как удар под дых. Кит отшатывается. Рука, соскользнувшая с чужого плеча, повисает в воздухе; глаза распахиваются, в лёгких застывает воздух. Проходит долгое мгновение, пока Лэнс осознаёт, что сказал, — Кита бьёт этим осознанием на доли секунды раньше.       — Ох, квизнак, я не хоте…       — Ты прав, — перебивает его Кит. В жилах закипает злость, и он надеется, что сумеет вовремя остановиться и не наговорить лишнего. Но надежда эта слабая: в конце концов, он никогда не умел жать на тормоз. — Мне не к кому возвращаться. У меня нет семьи, что я вообще понимаю в этом, верно?       Лэнс в темноте моргает и смотрит на него. Кит не выдерживает. Он чувствует себя потерянно и глупо, и он злится, и в нём слишком много эмоций, с которыми он не в силах справиться, так что он откидывает одеяло и вскакивает с кровати, шлёпнув босыми ногами по полу. В голове гудит. Ему хочется бежать, неважно, куда, главное — подальше. Пока он не наговорил чего-нибудь, о чём пожалеет. Пока не услышал чего-нибудь, чего не сможет забыть. Но примерно через полтора мгновения Кит понимает, что идти ему некуда: сейчас глубокая ночь, он в пижаме, и его трясёт, как в лихорадке, и — Кит смотрит на электронные часы — если он в половине четвёртого заявится в таком виде к Широ, у него будет много вопросов, на которые Кит не готов отвечать. Кит прикусывает язык, чтобы не застонать от безысходности. Его мышцы колотит горячечная дрожь, и въевшиеся в кости страхи кричат уходи беги не останавливайся не оборачивайся, но Кит уже научился обуздывать себя и справляться со стрессовыми ситуациями. Почти. Так что он отметает план «бежать на край галактики» и вместо этого ложится на холодный пол в изножье кровати, свернувшись калачиком, как кошка. Эта стратегия ещё более жалкая, но вместе с тем более выполнимая. Кит закрывает глаза. Он пролежит тут до утра, в худшем случае проснётся с ломотой в конечностях, в лучшем замёрзнет до смерти и ему не придётся распутывать клубок чувств, в который превратилось его сердце.       Он всё испортил. Как обычно. Это было лишь вопросом времени: Кит знает, у него не может быть ничего хорошего.       Часы или минуты спустя рядом с ним на пол опускается ещё одно тело, и чужая рука толкает Кита в плечо.       — Подвинься. Ты совсем не оставил мне места.       — Возвращайся в кровать, Лэнс, — отзывается Кит, не оборачиваясь и не открывая глаз.       — Ну уж нет. Если ты спишь на полу, то и я тоже.       — Ты замёрзнешь.       Полутьма хмыкает, и Кит понимает, что допустил большую ошибку.       — Как я могу замёрзнуть…       — Не надо.       — …я ведь такой…       — Не заканчивай это предложение.       — …такой горячий! — громко договаривает Лэнс и с хихиканьем тыкает Кита под рёбра, когда тот тихо стонет. — Ты дуешься, потому что это правда.       Кит не отвечает, только подтягивает колени к груди, словно пытаясь стать ещё меньше. Лэнс молчит с минуту и кладёт ладонь ему на плечо.       — Прости, чувак. Мне не стоило говорить… того, что я сказал, я просто… мне так жаль.       — Не извиняйся. Боже, это я должен тебя утешать, тебе приснился кошмар. Но я не… — Кит сжимает кулаки. — Но у меня никогда это не получалось. Я сделал только хуже. Это мне жаль. Прости.       Лэнс придвигается ближе к Киту, утыкаясь лбом между его лопаток.       — Ты не должен чувствовать себя виноватым. Ты старался, я знаю, и я не сержусь на тебя. Ты не… не должен извиняться.       Киту становится чуть-чуть легче дышать, и он расслабляется, позволяя чужой тёплой ладони скользить по его плечу к талии. Затем он нахмуривает брови и приподнимается на локте.       — Если никому из нас не надо извиняться, почему мы оба лежим на полу?       Лэнс едва слышно смеётся ему в шею.       — Хороший вопрос. — Он садится; Кит следует его примеру и натыкается на протянутую руку. Она немного дрожит. — Пойдём… пойдём в постель со мной, детка. Пожалуйста.       Кит всматривается в чужое лицо, виднеющееся размытыми мазками в полутьме. У него в горле застряло столько слов, которые он хотел бы сказать, но он молчит, потому что знает, что со словами у него никогда не ладилось. Стоит ему начать говорить, как он всё испортит. Так что Кит ничего не говорит — вместо этого он хватает Лэнса за футболку и неуклюже подаётся вперёд, попадая губами куда-то под челюсть, около уха: прижимается поцелуем, прихватывая зубами мягкую кожу, и кусает. Лэнс негромко ойкает.       — Ты сделал это специально.       — Тебе не нравится? — Кит поддевает носом мочку его уха и снова кусает — на этот раз сильнее. — Тогда скажи мне остановиться.       Лэнс не говорит этого. Зато он весь внезапно оживляется, ёрзает на полу, и Кит почти слышит, как в его голове рождаются идеи одна безумнее другой.       — О, у нас будет типа примирительный секс?       Кит вздыхает и отстраняется.       — Сейчас почти четыре утра. У нас ничего не будет. — Он поднимается и дёргает Лэнса за рукав футболки. — Вставай, нам надо попытаться ещё немного поспать.       — Какого… Кит, ты не можешь просто кусаться ни с того ни с сего и оставлять меня вот так!       — Я могу. И именно это я и сделаю.       Он забирается под одеяло, слыша, как Лэнс ворчит себе под нос на испанском. Несколько секунд спустя матрас прогибается под весом ещё одного тела, и цепкие руки и ноги обвивают Кита, словно лианы. Комната затихает. Мысли Кита бьются о стенки разума, будто кукурузные зёрна в попкорнице. Он думает обо всём, что чувствует, обо всех словах, которые он хотел бы сказать, почти сказал, но никогда не скажет, обо всех хороших вещах в его жизни, которые сломались, обо всех вещах, которые сломал он. Он бередил эти шрамы столько раз, что они уже никогда не заживут. Кит осторожно прижимает к себе сопящего Лэнса, проводит ладонью по сухим узлам его мускулов, по волосам на затылке, по гибкой линии спины. Он бы хотел не привыкать ко всему этому. Но для него уже слишком поздно. Кит с самого начала боялся в глубине души, что одна из их ссор станет последней и Лэнс оставит его, найдёт себе кого-то лучше. Наверно, так будет правильно: Лэнс заслуживает лёгкого светлого счастья, которое не придётся выгрызать по кусочкам. А Кит слишком… сложный. Он весь состоит из углов, противоречий, крайностей, он сам не может угнаться за собой, чего уж ожидать от прочих.       Иногда Кит чувствует себя отколовшимся обломком скалы, выброшенным на песчаный пляж. И — он смыкает руки на чужой талии — ему интересно, смогут ли волны прилива обточить его острые края.

***

      Кит любит звёзды, сколько помнит себя. Иногда эта любовь была единственной константой в его жизни, и он держался за неё ногтями и зубами, и она помогала ему выплыть. В детстве Кит смотрел в ночное небо так долго, что ему казалось, что он ослепнет; после ужина он забирался на крышу их маленького домика и глядел на созвездия, почти не моргая, пока они не отпечатывались на сетчатке его глаз. Кит не смог бы точно ответить, из чего выросла эта тоска по космосу. Возможно, дело в том, что он вырос в пустыне, и на земле там было мало интересного, лишь песок и скалы на мили вокруг. А небо было живым. Небо было меняющимся. Фазы луны, затмения, падающие звёзды, появляющиеся и исчезающие созвездия… Когда папа подарил Киту телескоп на его девятилетие, он провёл за ним целую ночь, наблюдая, как звёзды, видневшиеся на западе, заходят за горизонт, в то время как те, которые были видны у восточного края небосвода, карабкаются вверх, чтобы на востоке зажглись новые.       Или, может, дело в том, что папа как-то обмолвился, что его мама пришла со звёзд. И ушла туда же.       — Как в «Звёздном мальчике», — добавил он. — Ты ведь читал его?       Киту было семь, и он читать не любил. Но книжку Уайльда он проглотил за несколько часов: в основном потому, что папа сказал, что эта сказка очень похожа на историю его мамы. Сказка Киту не понравилась, и Мальчик-Звезда — тоже. Он был злым и глупым. Если бы Кит встретил свою маму, в какую бы грязную одежду она бы ни была одета, он бы никогда не сказал ей ничего плохого и уж, конечно, не стал бы бросаться в неё камнями.       — Моя мама прилетела на падающей звезде?       — Да.       — Но она… она ведь была хорошая? — с надеждой спросил Кит. Он уже заранее решил, что будет любить маму, какой бы она не была, но уточнить всё равно не помешало бы. — И не кидалась камнями в нищих?       Папа усмехнулся, усаживая Кита к себе на колени.       — Нет. Она была очень хорошей.       Кит расслабился в тёплых знакомых объятиях, ощущая, как мозолистые пальцы играют с его волосами. Он знал, что ему пора спать. Но ещё он знал, что папа всегда разрешал ему не идти в кровать чуть-чуть подольше положенного.       — Но почему она ушла? — помолчав, снова спросил он. — Она перестала любить тебя? Или… или я ей не понравился?       Папа обнял его крепче.       — Ты ей очень понравился. Ей просто… пришлось вернуться назад. К другим звёздным людям.       Кит вздохнул. Он не понимал, как можно оставить кого-то, кто тебе очень нравится.       — Выходит, моя мама — звёздная леди?       — Да. — Папа шпонькнул его по носу. — А ты — звёздный мальчик.       — Я не хочу им быть, — нахмурился Кит. — Он плохой. Он обижал свою маму.       — Ну, ты будешь хорошим. Таким, который защищает слабых и помогает тем, кто в этом нуждается. А если ты ещё и стричься будешь иногда, ты станешь настоящим героем…       Кит повернулся в объятиях, привстал на коленях и ткнул папу пальцем в лоб.       — Я не буду стричься! Ты что, не знаешь: когда у тебя много волос, инопланетяне не могут достать до твоего мозга и сделать тебя космическим зомби! Тебе тоже нужно отрастить немного.       Папа засмеялся, поднимая Кита на руки и вставая с постели.       — Договорились. А теперь тебе пора спать.       Он уложил Кита в кровать, поправил ему одеяло и потушил свет. На потолке слабым флуоресцентным сиянием высветились звёзды, выложенные в виде Большой и Малой Медведиц. Когда папа взялся за ручку двери, Кит приоткрыл слипающиеся глаза и пробормотал:       — Я найду маму… я полечу в космос и найду её. И попрошу вернуться.       Папа остановился на пороге, не произнося ни слова. Затем мягко сказал:       — Конечно, сынок.       Прошло несколько лет, прежде чем Кит понял, что «мама отправилась к звёздам» было всего лишь изобретательным аналогом «твой отец — полярник». За эти годы он успел потерять папу и себя. И найти Широ. Вернее, это Широ успел его найти, прежде чем Кит от отчаяния и бессмысленности бросил бы свою жизнь в очередное крутое пике, из которого он не сумел бы выйти. Вместе с Широ к Киту возвратилось хотя бы призрачное подобие стабильности, и он смог нашарить педаль тормоза — хотя никогда толком не нажимал на неё. Кит так и не научился останавливаться. Возможно, уже никогда не научится. Прозвище «звёздный мальчик» тоже вернулось — Кит помнит, как много раз он слышал его в Гарнизоне, брошенное в лицо и процеженное сквозь зубы за спиной, но он не обращал на пересуды внимание: он по-прежнему ходил по земле, запрокинув голову в небо, и видел звёзды, звёзды, одни только звёзды, и на людей его просто не хватало. Кит не лгал, когда говорил, что не помнит Лэнса. Лица надолго не задерживаются у него в памяти. Он знает наизусть расположение созвездий Северного полушария в любой месяц года, но не помнит почти никого из своих одноклассников.       Кита не перестаёт тянуть в космос. Он больше не надеется отыскать маму среди звёзд — теперь он мечтает отыскать там себя.       Но пока что он нашёл только хороших друзей — и Лэнса. Вернее, это Лэнс его нашёл. Вернее, это Кит нашёл его льва, а потом они нашли его вместе.       Всё… сложно. Как всегда с ними.       Сегодня вечером Кит находит Лэнса на смотровой площадке. Он сидит на прохладном металлическом полу в дальнем углу с тарелкой слизи в руках; вкрученные в потолок лампы потушены, и неуютно пустое пространство освещено лишь холодным светом мерцающих безразличных звёзд. Они щедрой мозаикой расплескались за огромным, во всю стену иллюминатором: бесконечные скопления сияющих белых точек, исходящих тонким, болезненным, нерезким светом. Мириады чужих миров. Мириады далёких солнц. Кит почти слышит, как безжизненное дыхание космоса отпечатывается на стекле; он пытается не смотреть и всё равно смотрит, не в силах противиться въевшемуся в плоть и кровь зову.       — У тебя ужин на вынос?       — Привет, — откликается Лэнс. — Да. Вроде того.       Он мешает слизь ложкой и зачерпывает немного.       — Иногда, когда я закрываю глаза, мне удаётся представить, что это тарелка шоколадных хлопьев с молоком.       Лэнс суёт ложку в рот и тут же морщится, тихо закашлявшись.       — Но иллюзия быстро развеивается. — Он утирает рот запястьем. Кит фыркает себе под нос и подходит ближе к иллюминатору, касается рукой прочного звонкого стекла. Под его ладонью плывут галактики. Учитывая скорость, на которой движется замок, звёздный узор меняется намного быстрее, чем Кит успевает привыкнуть к нему, чем Кит успевает его запомнить. Он привык ориентироваться по звёздам. Сейчас ему кажется, что его оставили посреди пустоты без компаса и карт.       — Красиво, правда?       — Да, — отзывается Кит, не оборачиваясь. — Красиво.       Они так давно в космосе, что им уже пора бы привыкнуть к его пугающему великолепию. Но Кит, наверно, не привыкнет никогда. Теперь, когда он наконец дорвался до звёзд, они зовут его сильнее, чем прежде, и их голоса пульсируют в каждой клетке его тела. Кит вспоминает свою старую фантазию о маме, улетевшей в космос. Он помнит, как часто спрашивал себя, звали ли её звёзды так же, как его, манила ли её бесконечная пропасть неба так отчаянно, так безысходно, что ноги сами отрывались от земли. Чувствовала ли она себя на этом клочке пыли и камней, затерянном в Млечном Пути, такой же не принадлежащей, как Кит. И если да… что ж, с возрастом он всё лучше и лучше понимает, почему она ушла.       В жизни Кита были моменты, когда он не хотел ничего, кроме как раствориться в космосе. Его ничто не держало на Земле. Он мог бы просто шагнуть в невесомость, и никто бы не заметил. Может быть, думал он, это не худший конец из возможных: вернуться в космическую пыль, из которой он создан, превратиться в небольшую неприметную звезду в Поясе Ориона, где-то между Бетельгейзе и Ригелем.       «Хотел бы я знать, зачем звёзды светятся, — говорил Маленький принц в книжке, которую Кит прочитал в одиннадцать. — Наверно, затем, чтобы рано или поздно каждый мог вновь отыскать свою».       Кит знал, что не хочет быть ничьей звездой. Его удел — пылать отчаянным обжигающим пламенем, пока он не сгорит.       Кит не знает, чего он хочет теперь. Но в одном он уверен точно: он никогда — Кит бросает косой взгляд через плечо в угол, где виднеется чужой силуэт, — не сможет оставить тех, кто ему очень нравится. Кого он любит.       «Когда мы вернёмся на Землю, я запру тебя в комнате и не выпущу, пока ты не просмотришь марафон лучших диснеевских фильмов».       Возможно, он наконец обрёл то, что жаждал найти в космосе все эти годы. Кит почти чувствует, что принадлежит. Что вписывается. Кит почти не боится пустить корни. Ему всегда казалось, что он похож на одно из тех перекати-поле, которые он десятками видел дома в Техасе: вечно гонимый ветром, не задерживающийся на одном месте подолгу, оторванный от людей — таким, как он, самое место в космосе, где их одиночество врастает в оцепенение молчаливых созвездий. Порой Киту хотелось забраться в одноместный корабль и лететь навстречу звёздному сиянию пустоты, пока он не забудет своё имя. Но сейчас… Сейчас Киту кажется, что он гораздо больше похож на Маленького принца, чем на Мальчика-Звезду. Он так долго скитался в невесомости, убегая от прошлого в несуществующее будущее, что успел вырасти и немного поумнеть — по крайней мере, Киту хочется в это верить. Может быть, он даже научится не бояться привязываться. Может быть, пришло время пустить корни.       «Я был слишком молод, я ещё не умел любить», — говорил Маленький принц. Но он вернулся к своей розе, когда прошло время и его сердце стало мудрее и печальнее.       Кит думает, что вернётся на Землю, если ему будет, с кем возвращаться.       — ..ит? Эй? — Лэнс, видимо, пытавшийся дозваться Кита уже какое-то время, щёлкает пальцами у него перед носом. — Эй, приём, Земля вызывает Хьюстон!       Кит вздрагивает.       — А? Да? — Он неловко трёт шею. — Я тут. Прости, я…       — Засмотрелся на звёзды? — хмыкает Лэнс. Он прислоняется боком к иллюминатору и кивает на завихрения галактик, цветущие ледяными орхидеями за холодным стеклом. Кит прослеживает направление его взгляда.       — Да. Засмотрелся.       — Как обычно, — говорит Лэнс. Он тоже вглядывается в переплетения незнакомых созвездий по ту сторону иллюминатора, и его губы изгибаются в невесёлой задумчивой улыбке. Кит ждёт, пока он продолжит. — Ты всегда был таким… повёрнутым на космосе. Я ещё в Гарнизоне заметил. Нет, мы, конечно, там все сходили с ума по небу, но ты выглядел каким-то чересчур зацикленным. Даже для астролётчика.       — Наверно, — произносит Кит. Он не знает, что на это ответить. Он никогда не заботился о том, как выглядит со стороны или что о нём думают люди, — наверно, поэтому у него и не было друзей, приходит запоздалое понимание. Кит помнит, что одноклассники его не любили. Он так и не разобрался до конца, почему, но, вероятнее всего, они просто завидовали: он был лучшим в классе, лучшим на потоке, лучшим во всём Гарнизоне, скорее всего, — самый талантливый юный пилот, подававший необычайно большие надежды. Эти надежды Кит в итоге благополучно не оправдал, вылетев из-за проблем с дисциплиной. Не то чтобы его это беспокоило. У него не было времени следить за перешёптываниями и сплетнями, когда с ним говорил сам космос, и не его вина, что каждый раз, когда он отрывался от земли, всем прочим оставалось лишь глотать пыль за его спиной. Он просто мог то, чего другие не могли. Он родился с пением звёзд в венах.       В последние месяцы Кит всё чаще спрашивал себя, был ли Лэнс в числе тех, кого Кит раз за разом оставлял позади, не давая себе труда притормозить, вглядеться и запомнить, смотрел ли Лэнс ему в спину с той же тоскующей жаждой, с которой Кит всматривался в бездушные звёзды. Он не задаёт эти вопросы вслух, потому что знает на них ответ.       Лэнс всегда был за его спиной. Но Кит никогда не оглядывался.       — Чем планируешь заняться, когда это всё закончится? — говорит Кит. Лэнс смотрит на него; отсветы космоса играют неровными бликами на его смуглой коже, и синие глаза сияют, точно две спиральные галактики. — Я имею в виду… навсегда закончится. Вернёшься на Землю? К семье?       На лице Лэнса мелькает неуверенное выражение дискомфорта, которое Кит не может расшифровать. Впрочем, Лэнс тут же берёт себя в руки и нервно усмехается.       — Пожалуй, да?.. Не знаю, чел, я не загадываю так далеко. Но… но да, думаю, я вернусь. Хотя бы ненадолго. Mi mamá наверняка ещё месяц не пустит меня с заднего двора ни на шаг.       Он расплывается в мечтательной улыбке. Кит ловит себя на том, что не может отвести от неё взгляд.       — Ну а ты?       — Что я?       — Какие у тебя планы на будущее? Отчалишь в прекрасное неизведанное со своим карманным ножиком наперевес? — Лэнс толкает его в бок и смеётся, но глаза у него грустные. — Техасский рейнджер покоряет необжитые края вселенной?       Кит глядит на трепещущие за иллюминатором звёзды.       — Я…       Это именно то, чего он всегда хотел. В глубине души Кит знает, что он и сейчас этого хочет. Космос, свобода и одиночество — чем не мечта, ставшая реальностью?       — Я…       Но есть вещи, которых он желает намного больше, ради которых готов отказаться от грёз, терзавших его таинственной несбыточностью почти всю жизнь. Кит вырос достаточно, чтобы признаться себе в этом. В этой гонке с самим собой не будет победителей, так, может быть, наконец пришла пора выйти из неё. Остановиться. Оглянуться назад.       Привязаться.       — Я…       …отправлюсь за тобой на Землю, если ты меня попросишь, я закрою себе глаза и уши, чтобы никогда больше не слышать песни космоса, я пойду с тобой в место, которое ты зовёшь домом, просто дай понять, что хочешь этого, что хочешь меня так же сильно, как я хочу тебя, просто попроси меня остаться с тобой на Земле, попроси, попроси, почему ты меня не просишь…       — Да, я думаю, — выдавливает Кит. — Я ещё не уверен, но… н-наверно…       Лэнс невесело хмыкает, отстраняется от иллюминатора и засовывает руки в карманы.       — Так я и думал, — бормочет он. Секунду спустя его лицо озаряется мягкой улыбкой с налётом усталости. — Пойдём в ангар? Проведаем наших девочек?       Кит пытается прочесть чужое настроение. Безуспешно. Поэтому он соглашается сменить тему и кивает:       — Да, почему бы нет.       Лэнс подбирает с пола тарелку и ложку, чтобы по пути занести их на кухню; в дверном проёме он вдруг останавливается, причём так резко, что Кит едва не врезается в его спину, и оборачивается. Выражение его лица по-прежнему нечитаемое, но он хмурится и кусает губу, словно борется с собой.       — Кит? Я всё ещё тебе нравлюсь, да?       — Эм… да? — растерянно отзывается Кит, совершенно сбитый с толку. — А не должен?       Фигура Лэнса расслабляется, и он постукивает ложкой по дну тарелки с почти естественной беззаботностью.       — Просто проверял. Забудь.       Кит не забывает.       В ангаре намного светлее, чем на смотровой площадке, и как будто немного теплее; Кит щурится, переводит плечами, отгоняя ледяное дыхание космоса. Лэнса рядом с ним уже нет: он в пятидесяти футах впереди, льнёт к огромной лапе своего льва и бормочет что-то невнятно-ласкательное. Кит находит взглядом Красную. Кивает. Слегка улыбается. Эхо рычания отражается от его затылочной кости, проходит дрожью по позвоночнику: всё хорошо, я рада тебя видеть. Кит расслабляется. Им не нужно много слов, чтобы понять друг друга, и, учитывая, какие у него отношения со словами, это, вероятно, к лучшему.       — Кто здесь хорошая кошечка? Кто здесь моя малышка? — воркует Лэнс, вертясь у лап Синей. — Завтра я принесу машинное масло и смажу тебя. Ты это заслужила, правда, котёнок? Ты такая умница, детка, я горжусь тобой.       — Ты её разбалуешь, — произносит Кит, подходя ближе. Лэнс фыркает.       — Ну и что? Она моя самая любимая девочка и заслуживает всей любви в мире! Ты что, ревнуешь?       Кит приподнимает брови.       — Ревную ли я к десятитысячелетнему магитехническому робольву? Нет, не думаю. — И прежде, чем на лицо Лэнса успевает вернуться самодовольное выражение, Кит добавляет, усмехнувшись:       — В конце концов, стена над твоей кроватью в Гарнизоне была расклеена моими фотографиями, так что ревновать стоит явно не мне.       У Лэнса отваливается челюсть.       — Как ты… Как… Я же не…       — Твой лев сказал моему льву, а он сказал мне, — отзывается Кит, даже не пытаясь скрыть своё торжество. Лэнс хлопает глазами и почти мгновенно подпрыгивает на месте, оборачиваясь к Синей и обвинительно тыча в неё пальцем.       — Предательница! Это же был секрет! Ты просто… я больше ничего тебе не расскажу!       — Это неправда и ты об этом знаешь.       — У нас семейная ссора, не влезай, мистер Сплетник. — Лэнс скрещивает руки на груди и надувается. — Сговариваться с моим же львом за моей спиной? Cuántos leones necesitas, тебе что, своего не хватает? И там… там не было стены, просто небольшой уголок, и это были общие фотографии нашего класса, к твоему сведению.       Кит хмыкает.       — Мы так не считаем.       — Кто это мы? — мгновенно вскидывается Лэнс.       — Я, мой лев и твой лев.       — О, perdón, так вот как это теперь называется? Мы?       — Что, ты ревнуешь? — Кит толкает Лэнса локтем в бок. — Между прочим, если бы я не пошёл по зову Синей, мы бы никогда её не нашли.       Лэнс толкает его в ответ.       — Если бы она не выбрала меня, мы бы никогда на ней не взлетели! Думаешь присвоить все лавры себе? Не в мою смену.       Кит хихикает. Он чувствует, как беззвучный неотвратимый зов безжалостных звёзд теряет свою власть над ним.       — Я иду на тренировочную палубу. Ты со мной?       — После того раза, когда ты почти сломал мне нос? Ни за что. У меня по расписанию вечерний сеанс ухода за кожей.       Кит пожимает плечами. На другой ответ он и не надеялся.       — Осторожнее втирай крем в лицо, — советует он напоследок, — ещё протрёшь в нём дыру.       — О, завидуй молча, Кит! Не моя вина, что ты скучный Сиэттл, а я прирождённый Элэй.       Кит очень гордится тем, что уходит, ничего не ответив.

***

      Иногда дела идут не так, как предполагалось изначально. Это в порядке вещей: они составляют каждый план с расчётом на то, что он сорвётся. Редко когда им удаётся провернуться операцию без сучка и задоринки — и вот это уже подозрительно. Ханк первым начинает беспокоиться, если у них слишком долго всё идёт хорошо. Но ему простительно. Им всем простительно: с ними происходит дерьмо стабильно раз в две недели, они тут все нервозные параноики.       Сегодня план необычайно прост: войти, скачать данные, выйти. Кит должен был заподозрить неладное уже на этом этапе. Простые планы катятся коту под хвост чаще всего. Он не думает об этом заранее — но, по крайней мере, не удивляется, когда именно так в итоге и происходит.       Они разделяются на группы — плохой знак сам по себе, но не то чтобы у них был выбор. Им нужно несколько точных ударов в разных местах, а не одно мощное столкновение лоб в лоб. Все это понимают. Все всё равно на взводе.       Широ отправляет Кита с Лэнсом вместе, потому что — ну, потому что они правда хорошая команда. Оглядываясь назад, Кит мог бы сказать, что они всегда ею были. Или могли бы быть, если бы чуть меньше намекали и чуть больше говорили напрямую. В любом случае, за прошедшие месяцы они выучили друг друга, притёрлись острыми краями там, где не сходились идеально и гладко, как кусочки паззла, — а они никогда и нигде не сходились, но это их не останавливало. Идти на компромисс не всегда приятно. Переступать через свою гордость — тоже. Но Кит вспоминает о тех временах, когда они цапались по поводу и без, когда находили болевые точки друг друга и жали на них болезненно и отчаянно, боясь признаться, чего на самом деле хотят, и думает, что оно того стоит.       Они с Лэнсом укрылись в одном из боковых коридоров на пути к капитанской рубке. В ушах надрывно голосит сигнал боевой тревоги, эхом разносящийся по вражескому кораблю. Кита раздражает шум. Мешает думать. Но он не позволяет себе отвлекаться на мелочи: он весь собран, напряжён, словно натянутая до отказа струна, готов сорваться с места в любой момент по команде — ну или, зная его, даже не дожидаясь этой самой команды. Раз набрав скорость, Киту сложно остановиться. Но он пытается.       Во всяком случае, Лэнс дотянется до педали тормоза, если у Кита не выйдет.       — У нас есть два маршрута до рубки, — бормочет Лэнс, изучая голографическую карту. Кит, наблюдающий за коридорным проходом, мельком оглядывается на него через плечо. — Один длиннее, но там меньше охранников, другой короче, но с большим коли…       — Мы пойдём вторым, — говорит Кит, не оборачиваясь. Лэнс издаёт недовольный, но смиряющийся вздох.       — Ну конечно. Даже не знаю, зачем я вообще спрашиваю. — Он ёрзает на полу, удобнее складывая ноги, и движением пальцев уменьшает масштаб карты. — Итак, вот наш план: мы выходим через дверь слева от нас, затем сворачиваем вправо и блокируем один из шлюзов, чтобы затруднить возможность пре…       Кит поворачивается, на секунду забыв о том, что его обязанность — следить, не появится ли противник на горизонте.       — С каких пор ты составляешь планы?       — Курсанты, доложите ваш статус, — доносится голос Широ из вделанного в шлем переговорного устройства. — Вы выдвигаетесь?       Кит и Лэнс успешно его игнорируют.       — С прошлой недели. Ты сам с этим согласился.       — С чего бы мне с этим соглашаться? — поражённо переспрашивает Кит. Лэнс приосанивается.       — Да брось. Все знают, что я справляюсь с составлением планов гораздо лучше, потому что у меня есть то, чего тебе не хватает.       — Раздутое эго?       — Воображение, детка. И импульсный контроль.       Кит уверен, что коллективный стон, раздающийся по интеркоммуникации, ему не чудится.       — Серьёзно, ты не помнишь? Я зашёл вечером к тебе в комнату, сказал: «Детка, привет, можно я позаимствую твой шампунь сегодня, а, и ещё, я думаю, в нашем дуэте планами должен заведовать я, потому что у меня природный талант к планированию», и ты что-то читал в своём планшете и ответил: «Да», и я думал, это было «да» на оба вопроса.       Кит обхватывает шлем ладонями и тихо ругается, надеясь, что Пидж где-то в открытом космосе прикрыла уши.       — Какого… это не было «да» ни на один вопрос! Я тебя даже не слышал. Мой слух отфильтровывает все твои реплики, начинающие с «детка».       На лице Лэнса отражаются пять стадий принятия.       — Что-что?       — Вау, ребята, — бормочет Пидж, — за последние три минуты я узнала о вашей личной жизни намного — и я имею в виду, намного — больше, чем когда-либо хотела.       — Не ты одна, — добавляет Ханк. — Чуваки, мы серьёзно собираемся обсуждать это сейчас?       Широ, очевидно, тоже ощущает необходимость вмешаться.       — Мальчики, у вас всё в порядке? — спокойно спрашивает он, и Кит благодарен за то, что в его тоне не слышится улыбка. Кит кивает, забыв, что этого никто не видит.       — Да. Просто… небольшое недопонимание.       — Супружеская ссора, — услужливо подсказывает Пидж. Кит чувствует, как теряет по отношению к ней всю симпатию, которая у него когда-либо была.       — Хорошо. Мы можем поговорить об этом дома? Потому что сейчас у нас есть немного более важные дела.       — О, не сомневайтесь, — шипит ему в спину Лэнс уже хорошо знакомым Киту ты-сегодня-спишь-на-диване тоном. Ни у одного из них в комнате нет дивана, но эффекта это не портит. — Мы об этом обязательно поговорим.       Кит вздыхает. Не сейчас. Не здесь. Надо сосредоточиться на миссии, и он знает об этом, и Лэнс знает об этом, и они оба знают, надо просто вжать педаль тормоза в пол и овладеть собой. Терпение приносит концентрацию.       — Как звучит твой план, ещё раз?       Компромиссы даются нелегко, но в конечном итоге всегда окупаются.       Разумеется, их план идёт наперекосяк. На их втором маршруте оказывается столько охранников, что они вдвоём не в силах справиться со всеми, и даже Кит, у которого во время сражений благополучно отключается большая часть мозговых функций, ощущает, как у него сводит мышцы руки. Их оттесняют в нишу у стены. Они окружены — что не так плохо само по себе — и отстают от графика — что уже намного хуже. Вперёд продвинуться не получается: если им удастся хотя бы удержать позиции, это будет настоящим достижением. Кит чувствует, как заводится всё больше и больше; по его лбу стекает тёплая капля пота, и он даже не может смахнуть её из-за проклятого шлема, и, кажется, это вполне может стать соломинкой, сломавшей спину верблюда. Скудный запас терпения, столь щедро выделенный ему природой, давно на исходе. Киту об этом известно. Какая-то часть его горит желанием махнуть рукой на всевозможные риски (как будто они хоть когда-нибудь его волновали) и броситься в гущу противников, чтобы пробиться так далеко, как он сможет. Вероятно, где-то в середине процесса он погибнет. Ещё более вероятно, что перспектива смерти в космосе привела бы его четырнадцатилетнюю версию в восторг, так что почему бы не исполнить хоть какую-нибудь мечту его юности.       Но Кит, разумеется, этого не делает, потому что кое-кто с богатым воображением и импульсным контролем сейчас прижимается к нему спина к спине, нервно отстреливаясь, и не прекращает разговаривать.       — Мы должны были быть на месте семь минут назад!       — Я знаю! — огрызается Кит. Меч в его руке налился пульсирующей тяжестью. — У нас нет никакого третьего запасного маршрута?       — Дай мне секунду…       Лэнс прицельным выстрелом укладывает последнего из виднеющихся на горизонте охранников, тяжело приваливается к стене и запускает голографическую карту. Кит встаёт на стражу, оглядывая коридор.       — У нас… да, у нас есть. Тайная дверь прямо за нами. Очень узкий проход и… м-м, проблемка.       — Проблемка? — повторяет Кит, повернувшись к нему. Лэнс напряжённо кивает.       — Дверь закрывается тольк… — Он не договаривает, обрываясь на полуслове, потому что замечает что-то за спиной Кита, и его глаза распахиваются. Кит и рта не успевает раскрыть, как Лэнс хватает его за плечо и толкает вниз. — Пригнись!       Кит падает на колени, цепляется за чужие бёдра, чтобы удержать равновесие; над головой раздаются привычные пиликающие звуки лазерных выстрелов. Он косится через плечо и видит, как к ним приближаются ещё двадцать-тридцать охранников.       — Дверь закрывается только снаружи, — произносит Лэнс, прикладываясь глазом к прицелу. Кит, всё ещё держащийся за его бёдра, поднимает взгляд. — Кто-то должен остаться тут и задержать этих ребят.       — Да, — сглатывает Кит. Стояние перед Лэнсом на коленях вызывает у него несколько не самых подходящих в настоящей ситуации воспоминаний, но он быстро отгоняет их и поднимается на ноги. Лэнс отпирает дверь. — Но кто из нас…       …останется здесь. Ему не хочется задавать этот вопрос вслух. Они оба понимают: им вдвоём едва-едва удавалось отбиваться, пытаться выстоять против всё прибывающих и прибывающих отрядов в одиночку — чистой воды самоубийство. Иными словами, ничего такого, чего Кит не выкидывает раз в месяц минимум. Он готов к этому. Он этого почти жаждет. И, видимо, Лэнс читает это у него на лице, потому что он вдруг мягко улыбается и осторожно сталкивает их шлемами.       — Увидимся на той стороне, ковбой.       И он бросает Кита за дверь и моментально защёлкивает её.       Что. За. Квизнак.       Первый порыв Кита — выбить дверь и затащить Лэнса в коридор с собой, и плевать что они оба тут не поместятся и кто-то должен закрыть дверь с той стороны. До второго порыва он дойти не успевает, потому что в ушах раздаётся голос Широ. Причём даже не его мысленной копии, олицетворяющей крохи здравого смысла Кита, а вполне настоящего живого Широ из плоти и крови.       — Мальчики, вы на позиции?       — Кит почти на месте, — жизнерадостно откликается Лэнс, и Кит слышит фальшь в его тоне. На фоне раздаются звуки выстрелов. — Нам пришлось разделиться, но план всё ещё в силе.       — Хорошо. Кит, поторопись.       Стук пульса в ушах заглушает мысли. Лэнс за дверью, он в опасности, он окружён, его надо вытащить, ему надо помочь, надо надо надо довести миссию до конца и не дать ей сорваться.       — Кит? Приём?       Кит сжимает кулаки и мерно дышит через нос, концентрируясь. Повернись. Иди вперёд. Найди рубку. Скачай информацию.       Просто сделай, как тебе сказали. Неужели это так сложно.       Просто. Следуй. Плану.       Кит не любит подчиняться. Но он любит Лэнса. Чем быстрее он справится со своей частью миссии, тем быстрее Лэнс сможет уйти с линии огня. Так что Кит сжимает в руке меч и говорит:       — Да, сэр. — И добавляет уже тише, прекрасно зная, что все поймут, кому это адресовано:       — Если ты умрёшь, я убью тебя.       В наушниках смеются.       — Замётано, детка.       Конечно, миссия увенчивается успехом: в конце концов, если план почти срывается, это верный признак того, что в итоге он сработает. Кит не видится с Лэнсом до самого возвращения домой, но слышит его голос по интеркоммуникации, и Лэнс звучит так весело и беззаботно, что Киту хочется сломать ему нос. На этот раз по-настоящему. Этот дурак рисковал собой и знает об этом. Он не должен был, они бы придумали другой план, они бы справились… Кит злится на себя за то, что злится на Лэнса. Ему известно, что их работа включает в себя определённую степень риска — временами довольно высокую. Он просто… предпочёл бы взять весь этот риск на себя.       Кит возвращается в замок первым. Красная и без того быстрее прочих львов, а сегодня он ещё и подгоняет её, за что она мысленно рычит на него.       — Твой громкий приятель в порядке, — вибрирует в черепе.       — Я знаю, — бурчит Кит, дёргая на себя рычаг управления. — Именно поэтому я и должен надрать ему задницу.       Дрожь искромётной головокружительной скорости проходит по позвоночнику. В такие моменты Киту всегда кажется, что он стирается в порошок, развеивается среди звёзд в жадной пасти космоса, и ему интересно, наступит ли день, когда он зайдёт слишком далеко и не сможет заново собрать себя из звёздной пыли. Случится ли с ним то же, что, как думал он в детстве, случилось с его мамой.       Пойдёт ли он на зов космоса и не возвратится.       Синяя прибывает в ангар минут на десять позже — Кит видит, как она приземляется, пружиня лапами удивительно мягко для робота в несколько сот тон, и открывает пасть. Кит ждёт. У него заканчивается терпение, но он ждёт. Лэнс появляется на трапе, неторопливо сходит вниз, и по самодовольному выражению его лица за прозрачным забралом Кит может сказать, что он прекрасно знает, что сделал, как знает и то, что ему всё сойдёт с рук. Лэнс вызывающе улыбается — одна губа у него разбита, в уголках рта запеклась кровь — и Кит чувствует, что проиграл эту битву ещё до того, как она началась. Это несправедливо — то, как он пьянеет от одной это улыбки. Впрочем, его жизнь всегда была полна несправедливостей, так что Кит уже ничему не удивляется.       — Это баярд у тебя в кармане или ты просто рад меня ви… вау!       Кит врезается в Лэнса, впечатывает его в стену ангара; их шлемы стукаются друг о друга, и Кит нетерпеливо срывает их — сначала свой, потом чужой — и бросает на пол. Всё равно им ничего не будет, десять тысяч лет как-то сохранялись, сохранятся и дальше.       — Полегче, ковбой, — мурлычет Лэнс. Кит не даёт ему закончить: сталкивает их лбами, ртами, зубами, целует эту торжествующую улыбку, вжимается в Лэнса с отчаянной жаждой, которой сам не ожидал найти в себе. Их нагрудные пластины скрипят при каждом резком соприкосновении. Кит ощупывает чужое тело там, где его прикрывает и не прикрывает броня, впивается пальцами в талию, сдавливает плечи и локти; Лэнс тихо ойкает несколько раз, и Кит делает ожидаемые выводы, что на деле его состояние куда хуже, чем он пытается показать. Каким-то странным образом это злит только сильнее. Кит издаёт глубокий горловой звук, что-то между рычанием и стоном, и кусает чужой рот, такой податливый, правильный и самоуверенный. На языке оседает солёный привкус — не то от пота, не то от крови. Кит думает о том, что это должна была быть его кровь. А потом рука Лэнса скользит между его лопаток по спине вниз, к бёдрам, и он уже ни о чём не может думать.       — Ребята, вы там что, обжимаетесь? — слабо доносится голос Пидж из валяющихся на полу шлемов. — Могли бы хотя бы связь отключить, я всё ещё несовершеннолетняя.       — Закрой уши, Пидж, — бормочет Лэнс и запускает ладонь в волосы Кита, притягивая его ближе.       — Идиот, — выдыхает Кит. Ему не надо уточнять, им обоим прекрасно известно, что он имеет в виду. Лэнс хмыкает       — Идиот, который тебе нравится.       Нет, думает Кит. Идиот, которого я люблю.

***

      Кит не считает, что этот разговор окончен, — что логично, ведь он даже не был толком начат. Лэнса, кажется, это полностью устраивает. Кита — нет. Он считает, что им есть, что обсудить. Кит никогда не был хорош в разговорах, но попытаться стоит, если он не хочет, чтобы Лэнс продолжал рисковать собой как ни в чём не бывало — и да, возможно, он слишком много думает и только делает всё это ещё более неловким, но, если уж Кит вбил что-то себе в голову, он не повернёт назад. Ничто не может заставить его сделать что-то, что ему не нравится, и тем более — удержать от того, чего он хочет.       Кит хочет Лэнса. Живым. И более-менее невредимым. Так что разговор провести надо.       К счастью, ему почти не приходится выдумывать предлог: Лэнс, как в известной поговорке про ловца и зверя, сам приходит к нему вечером этого же дня, и, ну, Кит с порога прекрасно понимает, зачем.       — Ну детка!.. — хнычет Лэнс в коридоре. Кит, скрестив руки на груди, стоит в дверях и пытается изображать из себя воплощение неприступности. — Прошло три недели!       — Две недели и пять дней, — поправляет Кит с мелочной вредностью. Лэнс закатывает глаза.       — О, оставь математику Пидж! Ну правда. Я… я скучаю по тебе.       — Мы видимся каждый день.       — Ты знаешь, о чём я!       Кит знает. Как и знает и то, что в конце концов поддастся, — но это не мешает ему стоять на своём до последнего. Происходящее слишком забавляет его, чтобы отступить так скоро.       — У тебя есть правая рука. Используй её.       — Обижаешь! — надувается Лэнс. — Тебе ли не помнить, что я амбидекстр. У меня есть обе руки!       — Тем более.       — Детка, ну не упрямься!       — Лэнс, сколько раз я говорил тебе не называть меня деткой. — Кит вздыхает и кивает головой в сторону коридора, ведущего на кухню. — Сейчас слишком рано. Никто ещё не спит, а тут очень плохая звукоизоляция.       Лэнс отмахивается.       — Да ладно. Ты думаешь, они до сих пор считают, что мы только держимся за руки и смотрим вместе на звёзды, как два шестиклассника?       — Знать и слышать — разные вещи. У нас, конечно, нет друг от друга секретов, но не настолько же.       В этом Кит почти не лукавит. Хуже того раза, когда Широ с предательски невинным видом спросил за завтраком, что за следы у Кита на шее, был только тот раз, когда Аллура поймала Кита у ангара и с чувством поблагодарила за то, что он принял удар на себя, избавив её от неловкого флирта Лэнса. Кит ещё неделю не мог смотреть ей в глаза.       — Я буду тихим!       — Лэнс, мы оба знаем, что ты не будешь.       — А вот надо было купить кляп, когда я предлагал! Говорил же, нужная вещь, пригодится…       Кит со вздохом зачёсывает волосы назад. Лэнс недовольно смотрит на него, но, быстро вспомнив, что взглядами Кита не пронять, меняет тактику: прищуривается, складывает ладони пистолетом и с тихим «пау!» делает вид, что стреляет ему в грудь. Кит выгибает бровь.       — Что это был за звук?       — Это Лэнс МакКупидон попал прямо в твоё жестокое сердце и поразил его! — Лэнс опирается на дверной косяк и немного наклоняется вперёд. — Ну давай, детка. Я знаю, ты хочешь этого не меньше меня.       Это правда. Но Кит ни за что не признается в этом вслух: у Лэнса и так непомерное эго, ни к чему раздувать его ещё больше. С другой стороны, он, пожалуй, достаточно его подразнил: рыбка заглотила наживку и уже не сорвётся с крючка. Кит не до конца понимает, пугает или заводит его этот почти охотничий азарт, но не даёт себе время задуматься над этим — вместо хватает Лэнса за шиворот и притягивает к себе.       — Да? Что ж, у тебя есть пять минут, чтобы убедить меня.       И он затаскивает его в комнату; двери с тихим жужжанием съезжаются за ними. Лэнс торжествующе хихикает. Впрочем, долго праздновать победу ему не удаётся: Кит прижимает его к прохладной металлической стене и целует так, что у них обоих пол и потолок меняются местами. Это иначе, чем днём в ангаре: медленнее, осторожнее, не так отчаянно и беспорядочно, меньше зубов и крови. Почти нежно. Почти трогательно. Кит помнит о педали тормоза, контролирует себя; старт выходит немного неровным и расшатанным, но Лэнсу хватает, чтобы растаять: он почти мгновенно становится послушным и мягким, словно глина, и, хотя Кит никогда не считал себя умелым гончаром, он уверен, что конкретно этот материал он знает на отлично. Он сжимает запястья Лэнса, переплетает их пальцы, раздвигает коленом его бёдра, и Лэнс выгибается, издавая тонкий хнычущий звук. Кит ощущает, как дёргается его адамово яблоко там, где он прижимается губами к чужой тёплой коже.       — Бросим монетку? — выдыхает Лэнс, когда Кит помогает ему выпутаться из рукавов куртки, и тут же тянется поцеловать Кита под челюстью и за ухом. — Я не помню, чья сегодня оче…       — Моя, — говорит Кит, почти уверенный, что не лжёт. Он тоже плохо помнит; к тому же, монетки ни у одного из них нет. Лэнс, очевидно, думает о том же, ну или просто не сомневается в его честности: он без возражений пожимает плечами, стягивая с себя футболку.       — Хорошо. Люблю дни, когда тебе приходится делать всю работу.       Он поворачивается, чтобы закрыть дверь на код, и Кит на несколько мгновений замирает, рассматривая его спину. Она вся покрыта шрамами, старыми и ещё совсем свежими, разной формы и величины: продолговатые и резкие — от режущих ударов, игольчатые и точные — от лазерных ожогов, бугристые и неровные — от зубов инопланетных тварей. Почти посередине позвоночника, чуть сдвинутый влево и вверх, точно феникс, распахнувший крылья, раскинулся самый большой шрам. Он же и самый первый. С Аруса. Кит разглядывает его: широкий, беловатый, заживший аккуратно и гладко, он кажется врождённым и почти естественным, как родимое пятно. Шрам походит на взрыв сверхновой. Кит каждый раз смотрит на него, словно впервые, и каждый раз делает то, о чём мечтал с самого детства.       Он целует звезду, не боясь обжечься.       Лэнс хихикает.       — Щекотно. — Он косится через плечо, когда Кит прихватывает зубами один из позвонков. — Что, так и собираешься просто смотреть? Ты не в Национальной галерее.       Вместо ответа Кит толкает Лэнса на матрас и забирается следом. Постель поскрипывает под их весом. У Кита есть несколько минут, чтобы обдумать заготовленный план: пока они помогают друг другу раздеться, пока он нашаривает закатившийся под кровать тюбик лубриканта. Как правило, Кит позволяет Лэнсу выбирать позу, ритм и настроение, но сегодня у него есть своя стратегия и он собирается её придерживаться. Лэнс пока ни о чём не догадывается — это хорошо. Кит намерен раскрыть карты не раньше того момента, когда отступать будет уже поздно. Так что он начинает намного медленнее, чем обычно, даёт их телам время снова привыкнуть друг к другу после трёхнедельного перерыва; Лэнс, естественно, моментально принимается издавать звуки разной степени громкости, и Кит почти говорит, что он же ему говорил. К чести Лэнса, он помнит о том, что он громкий, и пытается поправить ситуацию, прижимая к лицу подушку, служащую сносным звукоглушителем. Кит тут же её отнимает. Во-первых, потому что это моя подушка сколько раз я твердил тебе её не слюнявить, а во-вторых, потому что Киту нравится следить за калейдоскопом эмоций на чужом лице. В такие момента Лэнса особенно легко читать, он расслаблен и открыт и весь как на ладони.       Кит водит пальцами по россыпи мелких, похожих на далёкие звёзды родинок на чужих плечах, ключицах и груди. Он помнит каждую наизусть. Ему нравится подолгу рассматривать их, складывая в созвездия: вот Кассиопея, вот Цефей с Возничим, ниже — Дельфин, у ярёмной ямки — Волосы Вероники, а над самым сердцем — Малый Лев. Кит знает тело Лэнса лучше любой звёздной карты, любого боевого корабля. Иногда он думает, что мог бы пилотировать его с закрытыми глазами: в конце концов, он безошибочно ориентируется в том, какую набирать скорость и на какие рычаги жать.       Но скорее Земля сойдёт с орбиты, чем Лэнс признает его навыки пилотирования.       — О боже, — бормочет он, прикусывая собственное запястье. — Ты хочешь, чтобы я здесь заснул? Ну давай, господи, быстрее…       Кит приподнимается на одной руке, зубами стягивает со второй перчатку. Лэнс мгновенно ловит его ладонь, целует и прикусывает чувствительную кожу.       — Такой нетерпеливый, а? — дразнит Кит и тыкает указательным пальцем ему в лоб. — Терпение приносит концентрацию.       — Я не знаю, какими мантрами тебя напичкал Широ, но даже не думай использовать их на мн… святой боже, о нет, нет-нет-нет, я не должен думать о Широ в такой момент, ты испортил всё настроение…       Кит наконец находит нужный темп, слегка меняет угол, и Лэнс перестаёт разговаривать. Шуметь он не прекращает, но с этим Кит может справиться. Он целует его, глубоко и влажно, вылизывает языком чужое нёбо, и Лэнс льнёт к нему, ощупывая чуткими пальцами спину. Кит прикусывает его ухо. Потом шею — в трёх разных местах. Потом ключицы, и плечи, и ещё раз под челюстью — везде, куда может дотянуться. Кит любит кусаться, и, если Лэнсу так нравится это дурацкое клише «оставь на мне следы, чтобы все знали, что мы встречаемся», — что ж, Кит может это устроить.       План, вспоминает он. У него всё ещё есть план, и его надо выполнить. Сейчас как раз самое время: Лэнс от него точно никуда не денется.       — Тебе не надо было оставаться за дверью, — говорит он на выдохе, подавшись бёдрами вперёд. Лэнс, слишком хорошо выучивший неловкую манеру Кита заводить разговоры, даже через дымку возбуждения понимает, о чём он, и устало закрывает глаза руками.       — О нет, даже не начинай.       — Я не начинаю.       — Ты начинаешь!       — Послушай, я серьёзно, — произносит Кит с оттенком вскипающего раздражения. — Это было опасно.       — Сенсационные новости, детка: всё, что мы делаем, опасно.       Кит стискивает зубы.       — То, что сделал ты, было неоправданно рискованно.       — Кто бы говорил, мистер Я-Сделаю-Что-То-Глупое-В-Надежде-Что-Мой-Лев-Меня-Спасёт. И риск был полностью оправдан.       — Даже если так… такие вещи… их надо обсуждать… ты не можешь про…       — У нас не было времени на обсуждения, мы и так отставали от графика, и я… — Лэнс громко вздыхает, обрываясь на полуслове, и стискивает в пальцах простынь, когда Кит толкается особенно резко.       — Мы бы что-нибудь придумали.       Лэнс стонет: на этот раз скорее от разочарования, чем от наслаждения.       — Ты знаешь, что не придумали бы. Oh, Dios mío, поверить не могу, что ты уломал меня на секс только ради того, чтобы провести со мной воспитательную беседу.       — Это был единственный способ удостовериться, что ты не сбе… стоп, я тебя уломал? — Кит давится возмущением. — Ты пришёл ныть под моей дверью!       — Не переводи тему.       — Это ты не переводи тему!       Лэнс запускает ладонь в волосы Кита, коротко целует в шею, и тот немного остывает. Но он всё ещё намерен довести дело до конца.       — В любом случае, ты не… пообещай, что больше не будешь так делать.       — Детка, ты серьёзно собираешься завести этот клишированный я-обещаю-что-не-буду-рисковать-собой разговор? Я думал, ты выше этих сантиментов.       Кит пытается хмуриться, но надолго его не хватает. Дрожь приближающегося оргазма прошивает его позвоночник.       — Лэнс. Я серьёзно.       — Хорошо, — обманчиво легко сдаётся Лэнс, и Кит тут же чует подвох. — Я пообещаю, если ты пообещаешь мне не прыгать очертя голову в опасность.       Кит борется с собой с полминуты. С одной стороны, ему хочется, чтобы Лэнс держался подальше от линии огня. С другой, он понимает, что несправедливо требовать от него этого, если Кит сам не сможет сделать то же самое. Когда он видит цель, он не обращает внимание на препятствия, он просто идёт и делает, и Кит даже не уверен, может ли он это полностью контролировать. Это что-то на уровне рефлексов. Кит не хочет и не умеет лгать, и прекрасно понимает, что его ложь сделает только хуже, поэтому он тихо произносит:       — Я… я не могу…       — Тогда договорились, — бормочет Лэнс ему на ухо. — Никаких обещаний.       Кит думает, что они ещё не закончили эту беседу, но не успевает ничего сказать, потому что внутри него расцветает Большой взрыв и вселенная его тела распыляется на мириады атомов и собирается снова. Лэнса под ним тоже встряхивает. Кит целует его, глотает его стоны, сладкой вибрацией отзывающиеся у него в горле. Надо было вытянуть из Лэнса это несчастное обещание, мелькает быстрая мысль. Предчувствия Кита подсказывают, что он очень скоро пожалеет о том, что не сделал этого.       Как обычно, они не ошибаются.

***

      Иногда дела идут не просто плохо, а очень плохо. Такое случается временами — чаще, чем хотелось бы, но случается, потому что даже у легендарных защитников вселенной выдаются дрянные дни, и с того самого момента, как они приземляются на этой крохотной туманной планете, Кит знает, что сегодня будет именно такой день. Он просто ощущает это на каком-то интуитивном уровне. Они попадут в неприятности — большие неприятности.       Но Кит и представить не мог, насколько большие.       На планете в самом разгаре восстание; королевский дворец окружён армией мятежников, и монаршая семья умоляет о помощи, обещая взамен участие в альянсе и прочие гораздо более выполнимые вещи. План составляют быстро, и он замысловат — потому Кит и не чует поначалу подвоха. Они снова разделяются: Ханк и Пидж разгоняют повстанцев снаружи, Лэнс берёт контроль над подъёмным мостом (эта планета явно застряла где-то в раннем Средневековье), Широ эвакуирует короля с женой и детьми, а Кит затопляет подземелья с оружейной, чтобы в случае штурма дворца никто до неё не добрался.       Кит находится на полпути к подвалам, когда всё наконец идёт не так.       Чей-то громкий голос, перебиваемый звуком помех, врывается в наушники, словно горная лавина. Кит тормозит так резко, что едва не падает по инерции вперёд. Различить получается лишь обрывки слов и невнятный шум на фоне, но Кит слишком часто слышал этот голос, чтобы не распознать сразу же и его обладателя, и вложенную в него эмоцию. Это Лэнс. И он в панике.       — …ите! …пали меня… их так мн…       — Лэнс? — говорит Кит, когда голос обрывается. — Приём?       Переговорное устройство вновь исходит обрезанными выкриками и белым шумом и стихает. Киту становится всё более не по себе.       — Что ты… что ты говоришь? Связь обрывается, я не слышу тебя.       Слова вязнут в горле; Кит чувствует себя тем мальчиком из сказки, который слишком часто кричал: «Волк!». На этот раз он действительно не может разобрать, что ему пытается сказать Лэнс. Но от одного его тона по спине ползут мурашки. Кит перетаптывается с ноги на ногу, готовый сорваться с место в любую секунду, и обращается к последнему оплоту надежды и уверенности в его жизни:       — Широ?       Широ отвечает тоже с помехами, но не такими сильными, и Кит понимает его почти без труда. Если коротко, большая группа мятежников пробралась во дворец, установила несколько глушащих связь устройств и, очевидно, собирается устроить несколько взрывов тут и там. Кит должен как можно скорее затопить оружейную, пока не стало слишком поздно.       Кит думает о другом «слишком поздно». Единственный путь, по которому можно зайти внутрь, это подвесной мост. Который охраняет Лэнс. Который только что пытался что-то им сказать и звучал очень нервно и напугано.       — Я должен проверить Лэнса, — напрямую говорит Кит. Широ моментально противится.       — Кит, нет. Твоя цель — оружейная. Я сам проверю его, как только выведу королевскую семью, я уже почти закончил.       Кит не может ждать так долго. Он знает, он просто знает, что с Лэнсом что-то не так и что он должен быть с ним прямо сейчас. Его инстинкты твердят об этом, а они никогда его не подводили.       — Это не займёт много времени, я успею добраться до подземелий…       — Кит, нет. У тебя своя миссия. Мы рассчитываем на тебя.       У Кита в ушах звенит голос Лэнса, обрываемый помехами. Он сжимает кулаки. В тоне Широ проскальзывает металл, который Кит слышал очень редко и почти никогда — по отношению к себе, и он понимает, что это плохой знак. Понимает, что ему надо остановиться прямо сейчас. Люди уходят, если их достаточно долго разочаровывать, а Кит всю жизнь был одним сплошным разочарованием, и он не может потерять Широ, только не снова и только не так. Но и потерять Лэнса он тоже не может.       — Кит. Это приказ.       Но у Кита никогда не ладилось с приказами.       — Я иду за ним, — твёрдо произносит он и отключает интеркоммуникацию.       Кит разворачивается и бежит так быстро, как только может. Ему кажется, что земля горит под его ногами. Коридоры сменяются коридорами, лестничные пролёты исчезают один за другим, и он наконец оказывается у выхода из дворца. Подъёмный мост на месте. Лэнс — тоже: едва держащийся на ногах, но более-менее живой — и окружённый толпой вооружённых повстанцев. Кит видит, как они оттесняют Лэнса к стене, как тот, споткнувшись, падает, и в его мозгу одна за другой щёлкают мысли, точно взводимые курки у пистолетов.       Они что-то сделали с ним.       Я убью их.       Кит дрался за свою жизнь столько раз, что ему и не подсчитать: он знает хруст крошащихся зубов и хлюпающий звук, с которым ломаются носы, знает привкус своей и чужой крови и саднящую боль от стёртых коленей, и пружинящее чувство удара, когда твои костяшки сталкиваются с чужой челюстью, кажется, намертво въелось в его кости, вплелось в цепочку ДНК. У Кита перед глазами стоит красная пелена и он ни о чём не может думать. К счастью, его тело прекрасно справляется без участия мозга: он ощущает одновременно тяжесть меча в ладони и лёгкость, с которой он разрубает всё — и всех — что попадётся на пути, и просто колет, режет и пронзает насквозь. Кит умеет драться. Иногда ему это даже нравится. Но сейчас всё, о чём он может думать, это успеть успеть лишь бы успеть, и его пульс колотится в висках так громко, что он почти не слышит лязг металла вокруг себя.       Поле боя быстро пустеет: часть противников сбегает, часть лежит вразброс на холодных плитах. Кит даже не дожидается, пока последний мятежник со стоном осядет на землю, и кидается к Лэнсу: падает перед ним на колени, роняя меч, подползает ближе и встряхивает за плечи. Лэнс очевидно без сознания — или что похуже. Киту кажется, что он слышит его дыхание, но он не доверяет своим ушам и стягивает с Лэнса шлем, чтобы проверить пульс на сонной артерии; сквозь плотную ткань костюма ничего прощупать не удаётся, так что Кит, не раздумывая, снимает шлем и с себя и прижимается губами к чужому горлу. Пульс есть. Пульс есть. Он жив. Кит тихо выдыхает и встряхивает за плечи Лэнса, настойчиво зовя его по имени. У Лэнса не дрожат веки и голова безжизненно свисает с шеи, но Кит не теряет надежду, легонько похлопывая его по щеке и придерживая за подбородок. Его руки покрыты кровью — чужой — и он размазывает её по застывшему смуглому лицу напротив.       — Лэнс? Эй, эй, приятель, посмотри на меня… я здесь. Ты слышишь меня? Я тут, с тобой. Возвращайся ко мне. Давай. Слышишь? Ну же, просыпайся.       Лэнс жмурится; его тело напрягается, и он приоткрывает мутные глаза.       — Ты… Ты что, ангел?       Он бредит, решает Кит. И тут же даёт Лэнсу пощёчину.       — Ай! — моментально взвизгивает тот и едва не подпрыгивает на месте. — Какого квизнака, чел, ты спятил руки распускать?       Кит моргает.       — Ты не в себе, я пытался привести тебя в чувство…       — Да в себе я! Это была… боже, это была отсылка на «Звёздные войны», ты, невежественный идиот…       Лэнс кряхтит, пытается сесть прямо, но тут же хватается за бок и негромко стонет от боли. Кит замечает это, тянется помочь.       — Что случилось?       — Они попали в меня каким-то дро… ах, mierda! — дротиком. Я думаю, это яд. И судя по ощущениям, он быстро распространяется… может быть, минут через десять я и в самом деле начну бредить.       Кита не устраивает такая перспектива. Он прикидывает варианты.       — Надо вывести тебя отсюда и побыстрее. Давай, я помогу тебе встать.       Они надевают шлемы, крепят баярды к поясам; Кит перекидывает руку Лэнса себе через плечо, осторожно прихватывает его за талию и поднимает. Лэнс почти тут же повисает на нём. Он пытается стоять ровно, хотя у него это плохо выходит: ноги дрожат и подгибаются, но Лэнс прикусывает губу и выпрямляет спину, цепляя на лицо ободряющую фальшивую улыбку.       — Сможешь идти? — уточняет Кит. Лэнс подозрительно быстро кивает.       — Да. Я думаю, да. — Он постукивает пальцами по доспехам на плече Кита. — Через мост не выйти: я сам его заблокировал, как только они вошли. Где-то недалеко отсюда есть тайный лаз… можем попробовать его.       — А у нас есть варианты?       — Не уверен.       — Тогда решено. — Кит сжимает его запястье. — Держись крепче.       Они выдвигаются очень медленно. Лэнс не может идти быстро, и, хотя Кит не подгоняет его, ему тяжело выдерживать даже выбранный ими черепаший темп: это видно по тому, как он подавляет болезненные вздохи и почти до крови прикусывает губу при каждом шаге. Тем не менее Лэнс храбрится и не жалуется. Кит всё равно то и дело тревожно косится на него. Они успевают преодолеть два с половиной коридора, когда раздаётся первый взрыв где-то на верхних этажах; за ним сразу же следуют второй и третий, и Кит ощущает, как пол под ними крупно вздрагивает. С потолка сыплются мелкие камни. Вот квизнак.       — Что это…       — Я не затопил оружейную, — цедит сквозь зубы Кит. — Не успел.       Лэнс смотрит на него со странной смесью благодарности и осуждения. Но всё понимает — и ничего не говорит. Вместо этого спрашивает:       — Это место сейчас рухнет, да?       — Оно стояло тысячелетиями. Не думаю, что парочки взрывов хватит, чтобы…       Дворец сотрясается от новых толчков, сопровождающихся оглушительным грохотом. Кит думает, что на это должна была уйти добрая половина пороха из оружейной.       — О, кто тянул тебя за язык, — бурчит Лэнс. Пол под их ногами ходит ходуном, как при землетрясении.       Они продолжают идти. Кит ускоряет шаг, совсем немного, но тут же сбавляет его, когда видит, как отчаянно Лэнс не поспевает за ним. Дворец под и над ними трясётся всё сильнее. Стены начинают крошиться. Кит упрямо бредёт вперёд, сосредотачиваясь на механике собственных движений — правая нога перед левой, левая перед правой, запомнить алгоритм, повторять до бесконечности — и нарочно не думает о том, что вес чужого тела в его руках, — пугающе-статичный, с перекошенным центром тяжести, — становится всё ощутимее и ощутимее, как не замечает и того, что чем дальше, тем больше это не Лэнс шагает, опираясь на Кита, а Кит тащит его, волоча слабыми ногами по полу. Кит не позволяет себе думать о плохом. Но мысли всё равно лезут в мозг, пульсирующие и яркие, как боль от ожогов, и Кит не может им противиться.       Это должен был быть он.       Кит знал, что однажды он нарвётся. Когда-нибудь запас его удачи исчерпается, он откусит больше, чем сможет проглотить, заплывет слишком далеко и не выплывет; конечно, все они подвергают себя опасности почти каждый день, но Кит всегда рискует чуть больше, чем необходимо, и если с кем-то из них случилось бы что-то непоправимое? Это должен был быть он. Точно не Лэнс. Никогда не Лэнс. Кит думает об этом, стискивая лежащую у него на плече руку и крепче обхватывая чужую талию, и упорно движется вперёд, не останавливаясь ни на секунду. Ничего. Они выберутся, как всегда выбирались, и всё будет хорошо.       Они успевают пройти ещё три с половиной коридора, прежде чем Лэнс ломается.       — Стой. Я не могу идти дальше. — Он виснет на Ките мёртвым грузом, сползает на пол, но Кит вовремя подхватывает его под мышки. — Я… Я не чувствую своих ног.       У Кита мерзкий холодок пробегает по спине, и он говорит неестественно спокойным тоном:       — Ничего. Мы сделаем перерыв.       Они оба понимают, что перерыв тут не поможет.       Кит оттаскивает Лэнса в угол, прислоняет к стене и сам садится рядом, укладывая его ноги так, чтобы было удобно. Лэнс не издаёт ни звука. Кит опускает руку на его колено, сжимает его: Лэнс, моргая, глядит с полминуты на чужую ладонь, потом переводит взгляд на Кита, и по его беззвучно шевелящимся губам Кит читает леденящий кровь ответ.       Ничего.       Лэнс снимает с себя шлем, приваливается затылком к стене. Кит смотрит на него.       — Яд действует быстро, — произносит Лэнс, трогая себя за бок и морщась. — У меня немеют конечности, и… кажется, я уже начинаю бредить. Я имею в виду, я минут пять думал, что ты Аллура, и меня это не смущало.       Кит слышит кроющийся в его словах подтекст, и ему он не нравится.       — Мы выберемся отсюда. Ты выберешься, — обещает он. Лэнс усмехается.       — Детка, ты ужасный лжец, ты знаешь об этом?       Кит знает. Он включает интеркоммуникацию, пытается связаться с командой, но безуспешно: в наушниках один белый шум. Кит на всякий случай посылает координаты их с Лэнсом местоположения на голокарте. Не то чтобы он очень надеялся, что его сообщение дойдёт, но сдаваться так просто не в его правилах.       — Я понесу тебя, — говорит он. Лэнс хмыкает — тихо и горько.       — Ты не донесёшь. — Он подтягивает тело на руках, садится ровнее и смотрит на Кита нечитаемым взглядом. — Слушай, если я не… словом, если здесь для меня всё закончится, я хочу, чтобы ты был тем, кто скажет моей семь…       — Нет, — мгновенно отрезает Кит. Он не хочет, чтобы Лэнс договаривал, чтобы озвучивал вслух даже саму возможность. Отсюда они выходят вдвоём — или не выходят вообще. — Нет. Не проси меня. Ты не можешь…       …так со мной поступить, эгоистично тянет добавить, но Кит прикусывает язык и молчит. Лэнс жесток с ним. И, что хуже всего, вряд ли догадывается об этом. Как Лэнс себе это представляет: Кит летним солнечным днём появится на пороге дома его и без приготовлений обрушит горькую правду на его мать? «Здравствуйте, мэм, ваш сын, которого я любил всем сердцем, умер у меня на руках, и я ничего не смог с этим поделать»? Кит не хочет даже думать об этом. Кит думает всё равно.       — Признаюсь, не так я планировал знакомство с семьёй, — между тем бормочет Лэнс. Его язык слушается всё неохотнее и неохотнее. — Я уверен, тебе понравится моя сестра Вероника… и ты ей понравишься. У нас с ней один типаж. Я… я хочу, чтобы ты позаботился о ней, хорошо? Я не обижусь, если ты за ней приударишь. Только… не сразу после моих похорон, ладно? Подождите хотя бы месяц. Я серьёзно, Кит, если вы поцелуетесь на моей могиле, я вас не прощу.       Вот теперь он точно бредит. Кит стискивает зубы и говорит:       — Я не собираюсь ухаживать за твоей сестрой.       Лэнс вздыхает от боли, ёрзает. С потолка сыпятся мелкие камни.       — Ох, квизнак, совсем забыл, что ты не по девочкам. Я бы предложил моего брата, но он женат… хотя постой, у меня ведь есть второй брат… и третий?.. сколько у меня вообще братьев? — Лэнс считает на пальцах, сбивается и поднимает на Кита по-детски испуганный взгляд. — Сколько у меня братьев, Кит?       Кит чувствует, что не может смотреть ему в глаза. Но и не смотреть тоже не может. Он молчит, Лэнс молчит в ответ — и больше не елозит, лишь тяжелее опирается на стену, моргая всё реже и реже. Это плохо, мелькает быстрая мысль. Он отключается. Кит обхватывает чужое лицо ладонями и снова аккуратно бьёт его по щекам.       — Лэнс, просыпайся. Слышишь? Открой глаза. Посмотри на меня: тебе нельзя спать, хорошо? Держи глаза открытыми.       Лэнс только невнятно лепечет что-то себе под нос. Бессознательное состояние засасывает его всё глубже и глубже. Кит видит это, его окатывает волной паники; внутри что-то остро и болезненно сжимается, и он почти не узнаёт свой голос, когда говорит:       — Пожалуйста. Не спи — ты можешь открыть глаза? Для меня? Пожалуйста, Лэнс. Сделай это для меня.       Кит никогда ни о чём не просил. Сейчас он тоже не просит — он умоляет. Лэнс хмурится, скользит спиной по холодной каменной стене и разлепляет веки. Киту кажется, что с его души скатывается не просто камень, а целая гора Эверест.       — Вот так… ты молодец. Ты такой умница, я горжусь тобой.       — О боже, — почти не размыкая губ, мычит Лэнс. — Гладить мой кинк на похвалу, когда я тут умираю? Это низко. Даже для тебя.       Кит сжимает его локти.       — Ты не умираешь.       Но его голос дрожит, и Лэнс слышит эту дрожь. Он слегка толкает Кита в бок.       — Возьми меня за руку.       — Ч-что?..       Лэнс толкает ещё раз.       — Возьми. Пока я её ещё чувствую.       Что-то в его тоне заставляет Кита молча вложить свою ладонь в его, переплетая их пальцы. Лэнс слабо улыбается. Он склоняет голову набок, водит взглядом по лицу Кита, изучая его, словно впервые — не торопясь, вдумчиво, будто смакуя. Потом тянется и снимает чужой шлем.       — Я хочу поцеловать тебя.       — Нет, — противится Кит, потому что знает, к чему это идёт. — Не вздумай проворачивать эти сентиментальные прощания, я сказал тебе, ты не умираешь!..       — Ты сам не веришь в то, что говоришь, — выдыхает Лэнс, гладя Кита по щеке. Его пальцы двигаются с трудом, точно не родные. — Детка. Пожалуйста.       Кит хочет отстраниться. Кит хочет сдаться. Кит хочет целовать его, пока в небе не погаснут все звёзды до одной. Вместо этого Кит перехватывает чужое запястье и, сглатывая, повторяет:       — Нет.       Лэнс наклоняется к нему ещё ближе, сталкивает их влажными от пота лбами.       — Почему ты хотя бы раз не можешь послушаться… — шепчет он. — Хотя бы один раз…       Его глаза что-то ищут на лице Кита, ищут — и, видимо, находят, потому что в них загорается живой огонёк. Лэнс заправляет ему прядь за ухо.       — Я… Я должен сказать, я…       Внезапно он обмякает в руках Кита, утыкается носом ему в ямку между шеей и плечом, мажет безжизненно обвисшей рукой по локтю, и Кит понимает: всё-таки отключился. Эта мысль бьёт разрядом тока. Кит снова прислоняет Лэнса к стене, почти нежно проводит дрожащими руками по пугающе-умиротворённому лицу.       — Лэнс? Ты меня слышишь? Открой глаза, ну же… Поговори со мной. Слышишь меня? Лэнс? — Голос Кита ломается. — Детка?..       Кит не умеет бояться. Ему об этом известно; он часто думает, что в его мозге не хватает какого-нибудь вещества или в цепочке ДНК недостаёт пары-тройки звеньев, но у него напрочь отсутствует инстинкт самосохранения. Кит знаком со страхом исключительно понаслышке. Сейчас он не боится — у него просто перехватывает дыхание, во рту пересыхает и тело трясёт с головы до ног, и Киту хочется верить, что это потому, что пол ходит под ними ходуном. В мозгу взрывами фейерверков проносятся мысли.       У Кита не может быть ничего хорошего. Он помнит об этом. Он знал, что к приятному нельзя привыкать, знал и всё равно позволил себе привыкнуть, а Лэнс — Лэнс был слишком хорошим, чтобы продлиться долго. Кит боялся, что рано или поздно это закончится. Но он и представить не мог, что закончится оно вот так: застывшим грузом чужого тела в его руках. Кит в отчаянии прижимается поцелуем ко лбу Лэнса.       — Я люблю тебя.       Они не закончатся здесь. Кит не позволит этому случиться. Отсюда выбираются двое или не выбирается ни один. Кит бережно укладывает Лэнса себе на колени, поудобнее обхватывает руками и поднимает, вставая на ноги; измотанные мышцы слегка сводит от внезапности тяжести, но Кит прикусывает губу, выпрямляется и делает первый шаг вперёд. Его шатает — как и дворец. Перед глазами всё плывёт. Кит думает о том, не заразны ли испарения того яда, которым заразили Лэнса, но ему всё равно: раз начав двигаться, он уже не остановится. Кит дойдёт до конца. Найдёт путь наружу. Вытащит их обоих. Не в первый раз у него на руках лежит бесчувственный Лэнс: Кит донёс его тогда, донесёт и сейчас — столько раз, сколько понадобится. На то они и хорошая команда.       Кит бредёт, спотыкаясь, смотрит себе под ноги и думает о том, что он выдержит. Главное, чтобы Лэнс тоже выдержал.       Только дыши. Просто дыши. Я сделаю всё остальное.       — Ты обещал мне марафон диснеевских мультфильмов, когда мы вернёмся домой, помнишь? Ты ведь не ждал, что я буду смотреть их один?       Впервые Лэнс не отвечает, когда Кит его спрашивает.       Кит не помнит, кто именно находит их: кажется, это Широ, и, кажется, Кит даже не сразу отдаёт ему Лэнса, пытается прижать его к груди и защитить — от своих, от чужих, от кого угодно. Его объятия пустеют, и кто-то придерживает уже самого Кита за плечо. Он медленно оседает на пол. Наверно, яд всё же был заразен; Кит хочет сказать об этом, хочет предупредить, но немая судорога искривляет его рот, горло дёргается в рваных глубоких спазмах, будто его вот-вот стошнит, и Кит понимает, что перед глазами у него двоилось из-за того, что в них стояли слёзы. Кит почти никогда не плачет. Он не плакал, когда стоял в одиночестве на могиле папы, не плакал, когда пропал Широ, и Кит не плачет и сейчас — хотя, возможно, хотел бы. Он лишь издаёт сухое рыдание и нервно глотает воздух. Кит уверен, что в горле у него стоят комком все слова, которые он не успел сказать и которые сказал слишком поздно, и от мысли, что он в самом деле непоправимо опоздал, холодеет спина. Я люблю тебя, горит у него под языком.       Я люблю тебя. Возвращайся ко мне.       Кита ставят на ноги через шесть часов после прибытия домой; Лэнс остаётся в криокапсуле ещё на сутки. Никто не устраивает Киту лекцию о сорванной миссии, и он за это искренне благодарен. Он знает, что облажался, что всё испортил — опять — но веки Лэнса слабо подрагивают за прозрачным стеклом, и его грудь приподнимается, и он жив, и Кит думает, что оно того стоило. Он бы сделал это ещё раз, если бы пришлось.       Часы тянутся томительно долго. Кит не знает, куда себя деть: он никогда не умел скучать, он понятия не имеет, как справиться с щемящим чувством вселенской неправильности и недостаточности, и поэтому просто сидит на полу перед криокапсулой, считая минуты, словно собака, ожидающая своего хозяина, пока кто-то — Кит даже толком не помнит, кто — не уговаривает его уйти отдохнуть. Кит не умеет отдыхать, так что он отправляется слоняться по кораблю, петляя по холодным белым коридорам без определённой цели. Коридоры приводят его на смотровую площадку.       Кит останавливается около иллюминатора и вглядывается в космос. Космос вглядывается в него в ответ. Звёзды всё такие же недостижимые, завораживающие и манящие, и Кит слышит их зов и по-прежнему хочет откликнуться на него — как всегда хотел и, вероятно, как всегда будет хотеть. Страсть к космосу у него в крови. Его вечно будет тянуть в невесомость с любой планеты, где он приземлится. Кит водит ладонью по запотевающему от его прикосновений стеклу; ему видятся глаза Лэнса, похожие на голубые звёзды, самые горячие и оттого самые притягательные. Их сияние затмевает блеск всех прочих звёзд, таинственных, лучистых, недосягаемых — и бездушных.       «Вы красивые, но пустые, — снова звучит в голове голос Маленького принца. — Ради вас не хочется умереть».       Кит уходит со смотровой площадки, не оборачиваясь.       Ночью он спит мало и плохо, и ему снятся кошмары, которых он не запоминает. Кит несколько раз подскакивает на постели с кинжалом в руке, окидывая тёмную комнату мутным тревожным взглядом; ему всё кажется, что он должен куда-то бежать, кого-то спасать, и в его объятиях чьё-то тело, и на руках кровь — своя, чужая, своя, чужая… Кит несколько часов лежит без сна и вместо завтрака уходит тренироваться. Если измотать себя до полного изнеможения, сил на дурацкие мысли не останется. Это проверенный способ, и Киту приходилось пользоваться им чаще, чем он хотел бы себе признаться.       Он заканчивает девятый тренировочный уровень и останавливается, чтобы смахнуть со лба пот, когда чувствует движение за спиной. Это Ханк. Он ничего не говорит, но по выражению его лица Кит читает «очнулся» — и выпускает меч из рук. Тот падает на пол со звонким стуком, но Кит его не слышит. Он вообще не слышит ничего, кроме биения собственного сердца.       Когда Кит появляется на пороге своей комнаты, Лэнс привстаёт с кровати. Он бледнее, чем обычно, немного шатается и выглядит помятым, но абсолютно, совершенно, несомненно, восхитительно живым, и Киту этого достаточно. Он смотрит на Лэнса так, как не смотрел ни на одну звезду в своей жизни.       — Эм… Привет.       Кит шагает вперёд и обнимает его. Лэнс мгновенно обнимает его в ответ, прижимается ближе, утыкаясь лбом в плечо и сгребая ткань футболки на спине Кита в кулак. Они оба дрожат. Кит ощущает чужое неровное дыхание у себя на ключицах. Он не знает, сколько они стоят вот так, в объятиях друг друга, как слившиеся галактики; наконец Кит отстраняется и заглядывает Лэнсу в лицо. На нём написано лёгкое смятение и осторожная мягкость. Кит гладит его щеку большим пальцем, а потом приподнимается на носки, а потом Лэнс наклоняется вперёд, а потом они целуются. Это не похоже на их обычные поцелуи после опасных миссий: не голодно и жадно, с затаённой злостью, а неторопливо и внимательно. Поцелуй-благодарность. Поцелуй-признание. Поцелуй-я-рад-что-ты-в-порядке. Кит пытается быть нежным и не торопиться, и как правило ни с тем, ни с другим у него не ладится, но сегодня ему так странно сдавливает дыхание и в горле застрял такой большой комок, что ему даже стараться особенно не нужно. Он целует Лэнса как в первый и последний раз одновременно. Киту почти страшно от того, как естественно это выходит.       — Ты должен был уйти оттуда, — говорит он, когда их губы разъединяются. — Сразу же. Связался бы с нами, мы бы что-нибудь…       Лэнс хмурится и выскальзывает из его объятий.       — Вы бы не успели. А я смог заблокировать мост, чтобы никто из повстанцев больше не пробрался во дворец.       — Но какой ценой?       — Никакой! Я жив и со мной всё в порядке! — Лэнс тыкает ему в грудь пальцем. — Ты что, до сих пор не можешь вынести мысли о том, что я сделал что-то героическое? О, ну конечно, ты один у нас можешь совершать глупости, герой всей вселенной номер один!       Кит чувствует, что начинает вскипать.       — Это не было героически, это было глупо! Ты можешь хоть шаг сделать без мысли о том, сколько славы тебе это принесёт? — Он сжимает кулаки. — Ну, чего ты ждёшь? Аплодисментов?       Глаза Лэнса темнеют, и он упрямо выдвигает подбородок.       — Может быть, и так.       — Ну разумеется, — бросает Кит. Он уже не помнит, как и из-за чего они начали ссориться, но, как всегда, не может вовремя остановиться. — В этом весь ты: постоянная работа на публику. Сколько можно? Кого ты всё время пытаешься впечатлить, Лэнс?       — Ты серьёзно спрашиваешь об этом? — Лэнс смотрит на него, как на идиота. А потом выплёвывает:       — Тебя, Кит. Это всегда было о тебе.       Кит моргает. Чужие слова звенят у него в голове, и неожиданно спорить больше не хочется.       — Я не… — он запинается. Затем пытается снова:       — Тебе никогда не нужно было впечатлять меня, я…       — Утешает, — хмыкает Лэнс, глядя куда-то вбок. — Потому что у меня никогда и не получалось.       Их взгляды встречаются — Лэнс смотрит необычайно серьёзно и грустно.       — Я люблю тебя, — произносит он, и в голове Кита вселенная сворачивается до крохотного атома и разворачивается снова. — Вот что я пытался сказать перед тем, как отключился. Я знаю, что это безнадёжно, и… о боже. Я думаю об этом уже долго. О том, что неважно, как нам здорово сейчас, у нас всё равно нет шанса на что-то большее, потому что рано или поздно тебя позовёт космос — я ведь знаю, он зовёт тебя, я видел, как ты смотришь на звёзды — и ты уйдёшь, потому что ты всегда такой, готовый исчезнуть в любую минуту. Ты уйдёшь, и я не смогу тебя остановить, я никогда не мог, ты ведь… ты слишком хорош для меня, ты всегда первый эшелон, а я в лучшем случае второй, и ты даже не обернёшься, если я позову тебя, и я… я решил, что не буду и пытаться.       Кит моргает. Лэнс усиленно не смотрит ему в глаза.       — Когда всё закончится, я отойду в сторону, оставлю тебя наедине со звёздами. Не волнуйся. Я надеюсь, ты найдёшь среди них то, что ищешь.       Кит боится дышать. Кит боится всё испортить. У него не ладится со словами и с чувствами, он знает об этом, знает, знает — и всё равно произносит севшим голосом:       — Я уже нашёл тебя. — Лэнс удивлённо глядит на него, и Кит, осмелев, продолжает:       — Я тоже тебя люблю.       И он уверен в том, что говорит. У него было полно времени, чтобы в этом убедиться. Кит любит Лэнса, как любит бескрайний завораживающий космос, как любит полёты на такой безумной скорости, что тело вплавляется в сиденье пилота и кости трещат, как любит каждое созвездие Северного полушария, как любит внутреннюю дрожь в ту милисекунду, когда корабль отрывается от земли, — Кит любит его всеми этими «как» по отдельности и вместе взятыми и ни одним одновременно, потому что это что-то другое, что-то тоньше, и глубже, и сильнее, и у Кита и за десять тысяч лет не найдётся подходящих слов, чтобы описать это чувство. Это дом. Это принадлежность. Кит всегда чувствовал себя чужим везде, куда бы ни шёл, люди не понимали его, а он — их, и он считал, что ему будет лучше среди молчаливых холодных звёзд, таких же одиноких, как он сам. Вся его жизнь была бегством от чего-то, чего он не помнил, и погоней за чем-то, чего он не знал. Кит так внимательно ловил голоса звёзд, что не слышал окликов сзади: ему пришлось сбежать от себя в космос, чтобы тот, кто гнался за ним с самой Земли, наконец поравнялся с ним, опустил руку на плечо и заглянул в лицо. Киту понадобилось сесть в робольва, за долю секунды развивающего пятую космическую скорость, чтобы научиться тормозить.       Кит смотрит в чужие глаза, сияющие, как два голубых гиганта, и думает, что это единственные путеводные звёзды, которые ему нужны.       — Мы с тобой, — произносит он, шумно выдыхая, — очень хорошая вещь. И я не хочу, чтобы мы заканчивались. Никогда.       Это верх его красноречия прямо сейчас. Лэнс, кажется, это понимает, но всё равно растерянно моргает ему в лицо.       — Но как… но почему… но почему тогда ты не попросил меня отправиться с тобой в космос после войны?       — Потому что я ждал, что ты попросишь меня отправиться с тобой на Землю! Ты же сам сказал, что хочешь…       — Да это потому, что ты так спросил!.. Я думал, ты намекаешь, что собираешься от меня избавиться, я запаниковал! А потом ты сказал, что хочешь улететь к звёздам, и я…       — Я тоже запаниковал! — восклицает Кит. Он поверить не может, что они оба оказались такими идиотами. Хотя… хотя, наверно, всё же может. — Я думал, что ты налетался, что ты поселишься там со своей семьёй, и я был готов отказаться от звёзд и всего прочего, но ты…       На лице Лэнса написано саркастическое «ты вот это сейчас серьёзно?».       — О, вау, чувак, — язвительно тянет он, — как приятно знать, что ты уже решил за меня, чего я хочу и какие у меня планы. Нет, серьёзно, навсегда остаться на Земле после всего того безумного дерьма, которое мы видели? Чем мне заниматься там, по-твоему, выращивать огурцы на заднем дворе? Устроить из шлема гнездо для утят? Нет, чел, я хочу исследовать космос — по-настоящему исследовать, а не деколонизировать планеты одну за другой и сражаться с галра. И я хочу заниматься этим с тобой.       Он берёт Кита за руку и притягивает к себе.       — Что не значит, что мы не будем заскакивать на Землю время от времени. Я, кажется, обещал тебе парочку киномарафонов, да и нормальную встречу с семьёй я всё ещё хочу устроить…       Кит чувствует, что не может обработать всю эту информацию прямо сейчас. Поэтому он выбирает самый простой из доступных вариантов: он целует Лэнса, и тот довольно жмурится.       — Te amo tanto que las estrellas en el cielo envidian, — произносит он и щёлкает Кита по носу, утаскивая их обоих в коридор. — О, кстати, я ведь признался тебе первым! Поверить не могу, что хоть в чём-то тебя обогнал.       — Разве это было соревнование? — уточняет Кит, следуя за ним запутанными коридорами в гостиную.       — Совершенно точно было, детка.       — Тогда не торопись радоваться. Это я признался тебе первым, — говорит Кит с торжествующей улыбкой. — Когда ты был в отключке.       Лэнс мотает головой.       — Ну нет, если я не помню, значит, не считается.       — О да ладно, все знают, что ты помнишь только то, что тебе удобно. Если бы я полагался на твою память, наши отношения так и не сдвинулись бы с мёртвой точки. — Кит пихает его локтем в бок. — Вообще это был трогательный момент. Я нёс тебя на руках. Опять.       Лэнс что-то считает на пальцах, и его лицо озаряется коварной улыбкой.       — Да? Значит, на нашей свадьбе будет моя очередь нести на руках тебя!       — Какая свадьба? — Кит садится на диван в гостиной и массирует переносицу. Шутки об их браке его больше не пугают, но он не может отказаться от удовольствия подразнить Лэнса. — Ты признался мне в любви всего пять минут назад.       — Никогда не рано думать о будущем, детка. — Лэнс плюхается рядом с ним и целует его в шею, пока Кит роется в подушках в поисках планшета. — И да, предложение делаю я! Если мне пришлось почти умереть, чтобы ты сказал, что любишь меня, я боюсь представить, чего мне будет стоить предложение руки и сердца.       — Если ты не заметил, почти все сдвиги в наших отношениях связаны с тем, что ты находишься на грани жизни и смерти.       — Такая себе тенденция.       — Согласен, — кивает Кит, включая планшет. — Предлагаю её сменить.       Он зевает, потягивается и опускает руку на плечо Лэнса. Тот неверяще вертит головой и косится на Кита с подозрением.       — Ты что, только что проделал на мне то самое движение?       — Понятия не имею, о чём ты говоришь, — невозмутимо откликается Кит, не отрывая взгляда от экрана, и в его голосе прорезается дразнящая усмешка, когда он добавляет:       — …детка.