Вздымаются не волосы — а мех, И душный ветер прямо в душу дует. Сегодня ночью я жалею всех, — Кого жалеют и кого целуют. (М. Цветаева)
— Асума, а ведь ты положил глаз на Шикамару. Асума вздрагивает от неожиданности и поднимает взгляд на Шикаку. Глава клана Нара сидит спокойно и выглядит отстранённым. Глядя на него, невозможно поверить в то, что он только что произнёс нечто настолько провокационное. Ведь подозревать одного из шиноби Конохи в симпатии к ученику своего же пола — возмутительно. Асума рад, что их разделяет доска с Шоги, только вот собраться с мыслями перед своим ходом ему уже сложнее. «Интересно, — проносится у него лихорадочная мысль: — Шикаку блефует, пытаясь таким бестактным поступком сбить с игры? Но не может же Шоги быть важнее чести сына. Или старший Нара, как и младший, слишком умён и внимателен, и видит мелочи, которые я не смог скрыть?» На доске у них практически одинаковое количество фигур с небольшим перевесом на одного коня у Шикаку. Как будто это и есть младший Нара, о котором прозвучал вопрос. Вопрос, на который нужно ответить. И ответить так, чтобы ни у кого не возникло и тени подозрений. Но перед этим — сделать ход. Асума передвигает слона на минимальное количество клеток и отвечает: — Нет, — голос звучит ровно: сказывается опыт шиноби и сокрытия курения от Куренай. — Хм-м, — Шикаку, не отрывая взгляда от доски, берётся за лотос и широким жестом съедают стрелку, которую Асума забыл прикрыть. — А я вижу другое. Асума уже не пытается сосредоточиться на игре, ведь напряжение и рой вопросов не дают прочистить мысли. Он не ощущает страха, но волнение мешает мысли чётко. Как он не может контролировать свои фигуры, так и не может проследить за своими чувствами. Как к Шикамару, так и сейчас… —Я вижу, как ты смотришь. Как задерживаешь взгляд дольше положенного. И это слишком явно. А ведь у тебя в команде Ино, и ты понимаешь, о чём я. «О, да», — Асума понимает: Ино — дочь Иноичи, с которым его связывали прошлые тайные отношения. И в младшей Яманака всё было от отца — яркие глаза, светлые волосы в той же причёске. То же упорство, несравненная красота и сила, надменная и поражающая. К тому же она — девушка, и, не смотря на возраст, ни у кого из деревни не было бы тех претензий, которые можно было выдвинуть, вздумай Асума повторить прошлые отношения с Яманака. Совсем не то, что было бы, прояви Сарутоби лишнее внимание к любому из юношей Конохи. — Не понимаю, — блефует Асума, стараясь быть увереннее, чем есть на самом деле. — Шикамару лучший в этой команде. Он сильный, умный. Он — лидер. Понятно, что с ним… — Асума, — перебивает его товарищ. — Включи логику. Раз он самый лучший, то больше времени тебе следует тратить на отстающих. Твой ход. Сарутоби не сразу понимает, что последняя фраза относится к Шоги, а когда осознаёт, то неожиданно игра выводит его из себя. Ему совсем не хочется сейчас продолжать. Куда важнее довести этот разговор до конца, без прикрас и увёрток, и понять, к чему же ведёт Шикаку. И пусть уворачивается от правды совсем не Нара. А ещё хочется закурить, но Асума хорошо знает, как своего подопечного, так и своего друга. Поэтому он медленно выдыхает и атакует, делая опрометчивый шаг ладьёй, одновременно и подставляя под удар слона, и нападая на генерала противника. — Что ты хочешь, Шикаку? Для чего говоришь всё это? Хочешь пристыдить меня или вызвать на поединок? У старшего Нара такая же привычка, как и у Шикамару: прикрывать глаза, когда думает. И те же тонкие брови. Только два росчерка-шрама на лице отличают его от сына, напоминая об опыте и прожитых годах. А ещё о том, что тот старше Асумы на десяток лет, что сумел найти супругу и вырасти сына даже во время войны. Что закрыл глаза на свои чувства и поставил на первое место долг и честь. А ещё — будущее деревни и юных шиноби. И как смог излечить сердце, разбитое смертью Минато… — Шикамару умный парень. Куда умнее, чем бы мне хотелось. Только не в этом вопросе, — Шикаку взвешивает каждое слово, от чего его ответ звучит долго, а пауза между предложениями раздражают Асуму. Желание закурить становится нестерпимым, но он точно знает, что за это может получить нагоняй от разъярённой хозяйки дома. — Будь с ним… Аккуратным. Асума тушуется, и всю его браваду как рукой снимает: одно дело — защищать свои безответные чувства, а с другой — слышать, как это одобряют. Пусть и не открытым текстом, но когда шиноби говорят напрямую? Асума нервно почёсывает подбородок под бородой, не зная, как сказать о том, что его беспокоит. — Не думаю, что до этого дойдёт. «Дело дрянь», — Асума даже не знает, до чего именно дойдёт. И что он имеет в виду. Или что может подумать Шикаку. Стоит конкретизировать, но как это сделать, если ничего под его словами и нет? — Он молодой, умный парень, выдающийся чуунин. И, кажется, та девица из Песка не против познакомиться поближе, — через силу выдавливает Асума. — Да и у нас в деревне хватает девчонок, которые могут по достоинству оценить его способности. Шикаку внезапно усмехается, вызывая у Асумы вспышку недовольства: он-то, наступая себе на горло, пытается поделиться чувствами, а Нара попросту отмахивается. — А я помню, как все девчонки бегали за тобой — сыном третьего Хокаге. А ты, даже не замечая их, сам бегал за Иноичи. Как смотрел на него. Он был старше… На сколько? Десять лет, почти как с Шикамару. — С Шикамару — пятнадцать, — глухо исправляет Асума. — Только итог один: Иноичи завёл семью, женился и у него родился ребёнок. Взгляд Шикаку становится пронзительно-острым, предостерегающим, а без того тонкие губы складываются в узкую линию: — Он всё сделал правильно, — безапелляционно произносит мужчина. — Иноичи поступил так, как нужно. После войны деревня нуждалась в свежей крови, юных шиноби. На этих словах Асума морщится: он понимает правоту Шикаку. Долг перед деревней, интересы Конохи, которые ниндзя должны ставить выше собственных… Ему ли — сыну Хокаге — этого не понимать? — А ведь Яманака даже не был твоим наставником — у вас разные природные стихи, он не являлся твоим учителем и ничем не мог тебя обучить. А, значит, никак не смог бы объяснить, почему проводят с тобой напролёт дни. «И ночи» так и не звучит, но очень явно подразумевается. — Я слежу за вами. Никому не нужны проблемы. Шикамару должен ночевать дома, — безапелляционно заканчивает Шикаку и Асума, вспылив, резко вскакивает. — Да ты!.. — Асума резко поддаётся с места, Шикаку взлетает за ним следом, доска Шоги отлетает в сторону, некстати попав под горячую руку. Ноздри Асумы разгневано раздуты, а пальцы сжаты в кулаки. Как он ещё не выхватил клинок — непонятно. Но учащённо вздымая грудь ходит ходуном от едва сдерживаемого гнева: подозревать его в том, что даже не произошло и даже не промышлялось! Это грязно и грубо! А ещё… — Асума-сенсей. Отец, — приветственно звучит со стороны двери голос Шикамару и Асума, отступив, замирает. Парень стоит на пороге и выглядит непривычно растрёпано. Асума скользит по юношеской фигуре, удивляясь новому Шикамару, домашнему и размеренному. Сарутоби недоумевает, как за всё время наставничества он не видел ученика таким. Даже после выматывающих миссий Шикамару не выглядел так небрежно: сейчас волосы распущены, вместо формы на нём домашняя майка и штаны, а на щеке — красный след, похожий на остаточный отпечаток подушки. Его глаза ещё сонные, а голос звучит мягко. — Проснулся, — резюмирует Шикаку, бросив быстрый взгляд на сына, и такой же краткий, но более внимательный — на Асуму. Не будь Асума сыном третьего Хокаге, он бы стушевался, но нужно вести себя как обычно. Только, как показал диалог с Шикаку, обычно — слишком заметно. — Да, — Шикамару разминает шею и позвонки звонко-молодо трещат после сна. Асума отводит глаза, зная, что под строгим взглядом старшего Нара не имеет права на столь откровенное любование его сыном. — Кто выиграл? — в голосе юноши нет любопытства, не смотря на то, что результат их игры хаотично разбросан по полу. А то, что он задаёт вопрос, вопреки своей обычной лени, наверняка что-то да значит. Только Асума не так гениален, чтобы разгадать, что скрывается за этими словами. Как и недостаточно гениален, чтобы выиграть хоть у одного из Нара в Шоги. — Твой сенсей, как всегда, проиграл. — Шикаку смотрит на учинённый бардак, а потом на сына. — Возможно, и тебе следует почаще с ним заниматься. Он больше не касается взглядом Шикамару, и Асуме становится обидно за младшего Нару: «Чем ребёнок заслужил такое холодное отношение отца? Почему Шикаку неприветлив с ним? Почему ему так сложно одарить сына улыбкой, потрепать по голове, похвалить за зачастившие выигрыши или успешно выполненные миссии, чем чей ранг выше день ото дня?» Шикаку остаётся безразличным и, глядя на него, трудно поверить, что этот мужчина когда-то был яро влюблён в самого лучезарного, открытого и весёлого шиноби их деревни. А может быть, смерть Минато и сделала Шикаку таким холодным? Шикамару проходит в комнату и принимается собирать разбросанные фигуры, не глядя ни на кого из старших. Шикаку бросает быстрый взгляд на сына, потом на Асуму и, не сказав больше ни слова, выходит из комнаты, закрыв за собой дверь.***
В комнате повисает тишина, лёгкая, как солнце, играющая отблесками пыли на дощатом полу. Она перемешивается с бытовыми звуками с кухни, с биением сердец и отзывается в мыслях чем-то осколочно-острым, но близким. Тишина танцует на дрожащих ресницах, ловко перескакивает с неловких рук на приоткрытые губы, и оседает на сердце неуловимым светом.***
— О чём вы спорили с отцом? — лениво спрашивает Шикамару, обернувшись через плечо на сенсея. Юноша стоит у ворот, где они только что попрощались с Ино и Чоджи. На полученное задание от Цунаде предстояло отправиться завтра утром, поэтому сейчас, оговорив все тонкости, каждый из их команды отправился к себе, чтобы подготовиться. Лишь Шикамару остался, чтобы переброситься парой фраз с Асумой. Наставник весь день был молчаливее, чем обычно и скурил вместо двух сигарет — четыре, что явно демонстрировало внутреннее напряжение после утреннего инцидента. Отец и сенсей частенько играли в Шоги вдвоём, но ни разу их игра не заканчивалась открытым недовольством и раскиданными фигурами. К тому же, после его прихода мужчины утихли и стали вести себя по отношению к нему неестественно вежливо, а между собой — натянуто. И если разгадать отца всегда было тяжело, то Асуму Шикамару изучил неплохо. Но, к сожалению, кроме того, что что-то произошло, и это «что-то» было связано непосредственно с ним, он не понимал. Асума не отвечает и не смотрит на него. И это ещё один пункт в реестре странностей этого дня. Обычно сенсей спокойно выдерживал его взгляд даже на самый сложный вопрос или острую тему, с чем бы они не были связаны: с политикой или Джинчурики, Акацуки, а тут… Асума не может не ответить на этот вопрос. Хотя знает, что отца Шикамару спрашивать не станет: ну не сложились между мужчинами клана Нара доверительные отношения, когда можно задавать вопросы. Как ему думается, Шикамару в детстве получал достаточно затрещин за свои неуёмные вопросы, поэтому и сел за книги, спрятав любопытство поглубже. Чтобы хоть как-то объяснить своё молчание, Асума тянется к нагрудному карману за пачкой сигарет. Достаёт привычным жестом, отточенным за годы, поэтому и удивляется, когда сигареты забирают из его рук ловким кошачьим движением, незаметным даже для глаза опытного шиноби. Шикамару стоит бесстрашно-близко, держа в правой руке сворованную пачку. Чёрные глаза не выражают ни одной яркой эмоции, от чего сложно поверить, что такой флегматичный человек решился на этот внезапный жест. — Что-то случилось? Вы чем-то взволнованы. До сих пор. Асума крепкого выругивается про себя: «И с чего все мужчины клана Нара такие внимательные? А ещё пытливые». И пытается вспомнить, когда успел допустить, что между ним и подопечным установились такие открытые и близкие отношения. Но Шикамару стоит рядом, пряча в руке пачку сигарет, и ждёт ответа. Это и забота, и тревога, и волнение. Хотя в чёрных глазах нет ни единого отблеска этих чувств. Шикамару — стратег, холодный и расчётливый. Он не обладает выдающейся скоростью, как Рок Ли. Ни силой, как Сакура или Чоджи. У него нет запаса чакры, как у Джинчурики-Наруто и наследственных сил клана Учиха. У него есть знания травников-предков, неплохая техника Тени и гениальный разум. И это с лихвой покрывает все его слабые стороны. Он, включив исключительную логику, держит под контролем всё и просчитывает всё. Но есть ли у него слабости, связанные с чувствами? Тем более, с чем-то столь нереальным, как чувства к своему сенсею? И что может сказать Асума, чтобы не разрушить их надёжные и доверительные отношения? Правду? Асума колеблется, не зная, как поступить. Как донести до ученика, что внимание и забота к нему вызваны не только желанием наставника сделать всё возможное для своего подопечного, но и неправильными, нездоровыми и осуждаемыми в их обществе чувствами? Захочет ли он сам ломать ему жизнь своей нездоровой привязанностью? Одно дело — это те чувства, что вспыхивали между Асумой и Яманака, Минато и Нара, Какаши и Ирукой. Они все — дети войны, когда жизнь была так скоротечна, и хотелось успеть насытиться всеми чувствам. Когда о неправильности некогда было задумываться. Другое дело — размеренная жизнь Конохи сейчас, когда община чутко следит за всеми привязанностями, выбивающимися из привычного русла. Шикамару, уставший ждать ответа, отходит от погружённого в раздумья наставника, и ленивым жестом достаёт из пачки сигарету. — Разве ты куришь? — этот жест мигом возвращает Асуму из его мрачных мыслей. — Не хотите говорить — не надо. Просто спросил. — Не смотря на ребячество фразы, она не звучит обвинительно или обиженно. Шикамару зеркально игнорирует вопрос сенсея и убирает пачку в карман. Потерев в руках сигарету, он просит огня. Асуме стоит воспротивиться: ни к чему гробить здоровье, да ещё и с его искры. Но Шикамару давно и незаметно для себя копирует повадки Асумы, его привычки и манеры. Он предан ему и, конечно же, по-своему любит наставника правильной, ученической любовью. Асума вздыхает и крутит колёсико своей зажигалки. Если он и хотел было что-то разделить с Шикамару, то пусть это будет сигарета. Поэтому он забирает её и закуривает сам, наслаждаясь терпким дымом, куда более горьким, чем все мысли и чувства в его душе. И, уже не колеблясь, передаёт обратно Шикамару. Юноша смотрит на него с чуть уловимым удивлением, незаметным никому, кто плохо его знает. В отличие от Асумы, который подмечает всё. И принимает сигарету. Асума внимательно наблюдает, как тонкие губы обхватывают мундштук, как сжимается подбородок и крылья носа, когда Шикамару делает затяжку. Сарутоби не знает, первая ли это сигарета, но Шикамару делает всё легко, играючи и совсем без напряжения или скованности. Он не вынимает сигарету, лишь перекатывает её в уголок рта и выдыхает серый дым, направив его в сторону от сенсея. Асума следит затравленным взглядом за витиеватыми клубами, думая, как они выглядят со стороны. А Шикамару, не мешая его мыслям, скользит ленивым взглядом по знакомому пейзажу деревни, медленно погружающемуся в темноту подступающей ночи.***
Синие сумерки ласково сокрыли протянутую обратно сигарету. Съели вспыхнувший на секунду алый отблеск затяжки. Лизнули ночной прохладой заалевшие щёки. И уснули звёздами, запутавшимися в короткой бороде.