filii trahentem

«и не верить бреду, что тебя нет…»

Мальчик заканчивает складывать разбросанные по столу карандаши и фломастеры, весело напевает песенку из утренней передачи для ещё малышей, пока ноги телепаются под столом, всё ещё не дотягиваясь до пола. Рисунок выглядит на половину законченным, по крайней мере любой, кто взглянет на него, подумает о странности полупустого листа, где мог поместиться ещё один взрослый, на что Изуку ещё не знает, как отвечать. Фотографию отца он не видел, сам не помнит, как выглядит таинственный родственник (а был ли он на самом деле?), а мама… мама избегает неудобного вопроса о нём. Фамилия у них не отцовская, мамина, но и это не стоит кому попало вываливать при разговоре. Из знаний о незнакомце маленький Мидория скажет: «Причуда»… Дыхание огнём… и таких людей сейчас много. Будто пламя и здесь решило забрать себе больше. Изуку выглядывает из-за угла на пустую кухню, стучится в мамину спальню, ходит по опустевшей квартире с выдранным из альбома листом. Та неделя сложилась самой ужасной в его пока еще короткой жизни. Поход к врачу и… «Причуды у тебя нет, малыш.» Мидория садится на место, маленькие ручки, замотанные в бинты, ужасно чешутся от полученных на днях ран из-за своей обыкновенности. Он больше не включает ролики со Всемогущим, мама расстроится, если снова услышит этот веселый голос и его неизменное «Я здесь!». Рисунок кажется ему ужасным напоминанием уставшей матери, руки бессмысленно рвут его сначала напополам, еще раз и еще, пока он не сидит в кучке огрызков бумаги. Слезы тревожат покрасневшую кожу век. Изуку стирает мокрые дорожки почти судорожно, даже не всхлипывая. С нового листа мамочка в черно-белых цветах улыбается так, как маленький Мидория и не помнит, на одной из старых фотографий она счастлива, глаза лучатся добротой и на щеках пылает едва заметный румянец. Любимая фотка… Изуку отставляет от себя раскрытый альбом, даёт себе обещание, больше не упоминать того человека, чтоб не расстраивать за зря. По возвращению домой мама уже не обнимает его, оставляет пакеты на кухне, и лишь слабо взъерошивает тёмные кудри прибежавшего на шум сына. От неё непривычно пахнет чем-то сладким, но режущим раздражением нос. Изуку морщится от назойливого запаха… — Твой отец тоже запах алкоголя не переносил… У маленького Изуку мир рушится, услышав первое упоминание о нём, что ручки сжимают пальто матери до побеления. Она щёлкает его по забавно дёргающемуся носу и пьяно улыбается, а после улыбка сменяется гримасой боли. Глаза её стекленеют, разглядывают обеспокоенное веснушчатое лицо. — Ты на него нисколько не похож. Она утирает капельки слёз, свои и не только, целует в лоб и уходит. Изуку остаётся наедине с копошащими в голове мыслями, её тихое «лишь беспричудность» оставляет осадок где-то внутри. Глупая улыбка, как маска, прилипает к лицу.