А врага — еще ближе

В старом Лондоне большинство каминов в лучшем случае заменено газовой проводкой, в худшем случае — заложено. Но камин на Бейкер-стрит работал, в нем горел живой огонь, а из трубы над крышей дома в холодную погоду поднимался, дрожа, горячий воздух. Джон понятия не имел, чего это стоило миссис Хадсон, но подозревал, что Шерлок выбрал квартиру не в последнюю очередь из-за камина. Особенно если судить по тому, сколько времени консультирующий детектив проводил в кресле напротив, гипнотизируя взглядом прогорающие угли. При этом на довольного кота он походил меньше всего: на угловатом лице Холмса замирало серьезное, сосредоточенное выражение, как будто он делал важную работу. Правда, порой случалось, что Шерлок покидал свое насиженное место, и тогда Джон получал возможность испытать этот редкий для лондонца комфорт: вытянуть ноги к огню, откинуться на спинку кресла, расслабить плечи… То был как раз один из таких вечеров. Шерлок даже соизволил достать из футляра скрипку не по велению хандры, а в редкостном припадке мирной, светлой меланхолии. По сему случаю он играл настоящую музыку, не кошачий брачный клич. И сперва как будто ничего особенного. Джон даже пытался сквозь эту музыку читать, но очень быстро слова поплыли, смешались. Его как утянуло куда-то. Почти случайно, шаг за шагом. Может, виной тому была усталость, может, что другое. Джон клевал носом, глядя в языки огня, но видел он не огонь, видел он... Стлался туман над водой — странный, черно-белый с серебряным отливом. Неведомые крылатые звери облекали город, текли над крышами вдоль воя ветра по старой кровле, лизали стекло квартиры снаружи и один за другим гасили фонари, падая вниз, к холодным горестным осенним улицам. Хотелось вместе с ними то ли укрыться буро-золотым опадом и пустить корни в черную могильную землю, то ли потеряться в облаках и ударить молнией. И каждый зверь был ураган, и каждый был водоворот, и каждый — о, древнее серебро в глазах! — не тронь его… Джон открыл глаза, только когда совсем угасла музыка. Да, точно: в квартире стояла тишина, только что-то шебуршало в каминах. Неприятно так шебуршало. Словно змея ползла по углям. В полусне Джону почудились низкие холмы и синие горы со снеговыми шапками, острая трава, и гибкое, пестрое змеиное тело, скользящее по белесой земле. Не думая, он шевельнул плечом и дернулся всем телом, словно пытаясь скинуть на локоть штурмовое ружье. Это-то и спасло, когда в спинку кресла, туда, где только что была его голова, вонзился топорик. Без всякого понукания со стороны разума Джон скатился на пол, увернулся от второй атаки и попытался вскочить… не вышло: удалось только поставить блок и не дать зарубить себя топориком. Тут наконец-то включился разум Джона, дав рассмотреть нападавшего. Человек, нависший над ним, был странен. Не складывался. Он выглядел как атлет, сбежавший из цирка: сплошь лоснящиеся мускулы, едва прикрытые драным алым трико с блестками. На голове же он почему-то носил палаческий капюшон, и в узких его прорезях… «А у него вообще глаза есть?» — подумал Джон. Тут же его рукав задымился, руку обожгло болью, а невесть откуда взявшийся визитер, зарычав (странный звук, похожий на треск сучьев в костре), отпрыгнул назад и вновь взмахнул топором. Джон начал вставать, но почти сразу понял, что не успевает: красный атлет двигался подозрительно, нечеловечески быстро. Топор свистнул при замахе. «Ну вот и все!» — решил Джон, однако вместо «все» раздалось «Стой!» — Стой, охотник, — это тоже был рык, но совсем другой, глубокий и низкий, словно вода с бульканьем устремляется по желобу. — Обернись. Ты не за ним пришел. Джон был уверен, что такие штуки удаются только в фильмах, да и то не в самых удачных. В жизни же люди в таких случаях сначала завершают замах, а потом уже неторопливо оборачиваются. Но то ли реальность решила взять выходной, то ли мужику действительно было лень возиться с Джоном: топор послушно замер чуть не в дюйме от его головы. Теперь Джону удалось рассмотреть «циркача» получше. То, что Джон сначала отметил как «блестки» и «дыры» на трико, на самом деле не было ни блестками, ни дырами: одеяние незнакомца переливалось, вспыхивало и гасло, присутствовало и отсутствовало одновременно. Словно красная статика в телевизоре. И, будто этого было мало, из черных раскосых глазниц капюшона тонким дымком сочилась тьма. — Дракон или сокровище? — спросил кат. — Сокровище или дракон? — Ни то, ни другое, — ответил Шерлок. Этот придурок и не думал доставать пистолет или свою трофейную саблю, или что там у него еще было припрятано. Стоял как ни в чем ни бывало, расслабленно опустив руки вдоль тела, в одной — скрипка, в другой — смычок. Он, видимо, уже лег спать: на нем был халат поверх пижамы, волосы встрепаны. Очевидно, его подняла суета в гостиной. Палач шагнул к нему, занося топор. У Джона замер в горле крик: было ясно, что визитеру хватит нескольких секунд, чтобы пересечь те жалкие два-три фута, что отделяли его от Шерлока. Но почему-то три фута тянулись и тянулись: гостиная словно раздавалась вширь, не делаясь при этом больше; и у этих лишних, непонятно откуда взявшихся ярдов (миль?) было странное, гулкое и влажное качество. Словно раскрылись двери в бескрайние пустоши, засыпанные белой галькой и залитые дождевой водой, и потянулся оттуда туман — невидимый, но проникающий в легкие и в мысли. Шерлок плавным движением поднял скрипку к подбородку и заиграл. Рушились водяные замки. Поднимался пар к облакам. Лондон — тяжелый, ворочающийся зверь — бегущей водой заполнял лабиринты улиц, изнемогая от подземного огня и человеческого беглого пламени. Серебрились сквозь завесу дождя нездешние светлые глаза. Кат — визитер — рассыпался красно-оранжевым вихрем, пополз по ковру, окружая Шерлока, понесся огненным бесом. Ругаясь, Джон принялся стаскивать через голову свитер — боль в обожженной руке заставила шипеть сквозь зубы — и начал хлестать огонь, что грозил с ковра перекинуться на кресла и занавески. Но языки пламени утихали и сами: таяли, сходили на нет. Шерлок же, напротив, становился больше, как будто занимал всю комнату — и в то же время никуда не девался из своего обычного тела в серых пижамных штанах. — Ты дракон, — сказал Джон, глядя него снизу вверх и все еще сжимая в руках никуда не годный теперь свитер. Наверное, это была не самая умная фраза, но она первая пришла ему на ум. — Дракон, — согласился Шерлок. — А этот… взялся из камина. — Да. Мы враждуем. — Но почему?! Джон имел в виду: почему ты тогда держишь его так близко, не лучше ли было бы заложить камин совсем, как все нормальные… и тут он сам прикусил язык, потому что в один миг Шерлок стал ему чуточку понятнее. И чуточку загадочнее. Ответная усмешка Шерлока была одновременно мрачной и озорной. — И… ээ… он что, имел в виду, что я?.. — Ты — мой, — подтвердил Шерлок. — Твой как личная собственность или как друг? — не мог Джон не уточнить. — Я тебя не держу, — Шерлок ответил не на этот вопрос, на следующий. — Я не умею — держать. Это к таким, как он, — кивнул на камин. — Пока ты хочешь идти за мной, ты — мой. Лужи, собравшиеся на полу, рассеялись; туман ушел, облака уплыли. Гостиная осталась гостиной, и двое мужчин стояли посреди нее, как посреди зоны кораблекрушения, не в силах отвести друг от друга глаз. — Идет, — сказал Джон, разрывая заклинание. — А эта твоя волшебная музыка руку мне не залечит? Нет? Тогда будь любезен, помоги-ка перевязать.