Остается позади

После битвы — после смерти, горя и растерянности, ошеломленного непонимания того, что произошло, что случилось — прошло некоторое время, прежде чем кто-то вспомнил о теле Вэй Усяня. Кто-то должен пойти и посмотреть на его останки, сказать очередную гадость в его сторону. Плюнуть очередной раз в его израненую душу. Убедиться, что он мертв, и сжечь все, что осталось. Цзян Ваньинь ответил, голос был жестким, сквозь стиснутые зубы. —Там ничего не было. Никакого трупа. Наступила тишина. Ляньфан-цзунь ответил. — Его уничтожила тьма. — Это совсем не успокаивало, но, по крайней мере, это служило ответом. *** Другие пошли бы, скорее из любопытства, чем из глупых сомнений. У подножия скалы, куда упал Старейшина Илин, лежали лишь кости, давно уже в земле. А-цзе была мертва. Эта мысль эхом отдавалась в мужчине, повторялась, кружилась, кружилась и кружилась. Неизбежно и невыносимо. А-цзе была мертва, меч, предназначенный Вэй Усяню, вонзился в ее сердце. Ее сын остался полным сиротой. Вэй Ин отпустил ее. А-цзе, Цзян Яньли… Ее вообще не должно было там быть. Так почему… Он знал, почему. — Иди и умри, — выплюнул слова Ваньинь и атаковал Саньду, но удар не дошел до цели. — Цзян Чэн, — прошептал Вэй Ин, глядя на него, и горько но с пониманием в глазах улыбнувшись, закрыл глаза и подался назад. Цзян Чэн мог полететь вниз к основанию скалы за ним. Но он этого не сделал. Вместо этого он пошел пешком, и это было дольше и труднее, и каждый шаг казался ему таким, будто к его лодыжкам привязаны камни. Почему-то в груди зародилось чувство, что именно так и нужно поступить. Шаг за шагом он спускался вниз. Цзян Чэн думал о том, что Вэй Усянь выживет, как тогда он каким-то невероятным образом пережил погребальные курганы, когда Вэнь Чао бросил его вниз. Какая-то часть его души наполовину верила, что он спустится и найдет его исчезнувшим, пропавшим без вести или раненым, но живым. Он не знал, что бы он сделал в последнем случае. Или в первом. Убил бы его. Преследовал его. Мучал. Отпустил его. Но Вэй Усянь не выжил. В горле встал ком, когда он стоял, пригнувшись к земле, и смотрел на распростертое перед ним тело, беспорядочно раскинувшееся на обломках раздробленных костей и пролитой крови. Оно не было похоже на ужасного и устрашающего Старейшину Илин. Это был просто сломанный труп, на котором была маска с лицом брата Цзян Чэна. Хорошо, что хотя бы его глаза были закрыты. — мысленно прошептал Цзян Чэн. Неподалеку, на расстоянии вытянутой руки, лежала преданная — Чэньцин. Она, в отличие от своего хозяина, не сломалась при падении. Цзян Чэн уставился на неё, потому что это было проще, чем смотреть на самого Вэй Усяня. Другие пришли бы посмотреть, что с ним покончено. Всемирного зла больше нет, сказали бы они. Конечно и достойного погребения для Старейшины Илин не будет, из-за которого погибло столько людей. Его тело стало бы трофеем, знаком победы добра над злом. Расчлененное, оскверненное. Так и должно быть, подумал Цзян Чэн, но ему стало плохо и тошно от своих же мыслей. — Давай в следующей жизни снова станем братьями, — сказал когда-то Вэй Усянь. Цзян Чэн лишь вздрогнул. Он хотел уйти оттуда. Вот только место этого он подошел вперед, ближе, опустился на колени и поднял Чэньцин, засунул её в пояс. А после поднял с камней обломки тела Вэй Усяня, оно казалось странно легким, нереальным. Если бы Цзян Чэн не поднял бездыханное тело, пошел бы дождь который смыл все остатки, либо пришли падальщики. Но Цзян Чэну досталась большая часть тела, за вычетом крови и того, что вытекло из проломленного черепа. Здесь не будет памятника. Не будет и мемориальной таблички. Но во всяком случае это была могила, и Цзян Чэн положил в нее Вэй Усяня. Ваньинь был оцепеневшим, измученным, слишком уставшим для гнева, который он продолжал искать, продолжал питать в себе. — Ты вернешься, — сказал он телу своего бывшего брата. — Я знаю, что вернешься. И когда я найду тебя снова… Он поперхнулся словами. — Это последнее, что я сделал для тебя, имей в виду — сказал он трупу, как будто тот его слушает. Сняв Чэньцин с пояса, он собирался опустить её в могилу, но его рука не отпускала инструмент. Его пальцы сжались, отказываясь отпускать ее. Несколько мгновений он боролся сам с собой. Он закрыл глаза, отвернул лицо и спрятал флейту в рукав. — Позже, — сказал он себе. Позже он уничтожит ее, как она того заслуживает. На засыпку могилы ушло меньше времени, чем на ее рытье. И вот, наконец, все закончилось. Нет. Нет, не закончилось. Он повернулся и оставил останки Вэй Усяня позади. *** Похороны Яньли были великолепны. Это было не удивительно. Иначе и быть не могло. Цзян Чэн почти ничего не помнил, но все говорили именно это слово. «Великолепные». Он вспомнил, что это то же самое слово, которое они говорили и шептали на свадьбе А-Цзе. *** Он помнил, как несколько человек поздравили его с убийством Старейшины Илин, как будто именно это было самым важным. Как будто его смерть имела большее значение, чем смерть А-Цзе. Как будто именно это его волновало: сестра умерла, племянник стал круглым сиротой, племянник, безутешный, плакал до изнеможения. Успокаивался он, только когда Цзян Чэн брал на руки и обнимал его. А иногда и это не помогало и ребенок просто засыпал с сорваным голосом. — Я буду оберегать тебя, — сказал он однажды когда укачивал племянника на руках. С отчаянной, почти невероятной силой. — Я защищу тебя, Цзинь Лин. Посвящу всего себя, тебе… — Малыш на руках уже заснул, сжимая кончик фиолетовых одеяний. Пусть меня и хватит только на это. *** Лань Ванцзи на похоронах отсутствовал. Вернувшись в Пристань Лотоса, Цзян Чэн удалился в свою спальню и забрал Чэньцин. Он возился с красной кисточкой. Провел пальцами по лакированному черному дереву. В оружии, которое нанесло столько вреда, он не почувствовал ни следа энергии злобы. Он смочил тряпку и провел ею по поверхности, на ней остались ржаво-красные пятна. Перед глазами возникла сцена где он сидел так же держа Суйбянь, сжимая в руках меч, словно мог с его помощью призвать Вэй Усяня обратно. Он тянулся к ненависти, которую хотел почувствовать, но она все никак не приходила. Он просто чувствовал горькое, ужасное одиночество.