Психопат
8 июля 2023 г. в 15:03
Наконец последствия аварии были убраны и можно было вернуться к лечению. Шоквейв вернулся к Старскрим. Сейчас ее руки плотно утыкались в живот, а ноги были крепко сведены. Видимо, ей стало еще хуже. Взгляд фемки был максимально потерянным.
Конечно, было понятно, почему Мегатрон сделал это с ней, но все равно ученый подумал, к чему такая жестокость? Хотя, возможно Шоквейву казалось это жестокостью только потому что он большую часть жизни провел либо запершись у себя в лаборатории, либо среди иаконцев. Для них было неприемлемо такое отношение к фемкам, их считали такими же полноценными ботами, а тема коннекта максимально табуировалась и порицалась. В других частях планеты, особенно в Каоне все было кардинально наоборот — фемки там были вещью, которой мог воспользоваться каждый, это было абсолютно нормально, как и полнейшее бесправие самих фемок. Они слабее и они могут доставлять то, чего обычным способом в этом кошмарном месте добиться было невозможно — удовольствие.
Но случай Старскрим был особенно тревожным из-за того, что она не воспринимала себя как фемку, не хотела ей быть и пыталась вести жизнь обычного бота. Шоквейв видел ее омерзение к своей сути и тотальный страх перед таким унижением. А сейчас она даже не может отвлечься от недавнего травмирующего опыта из-за чудовищной боли в органе, которого у нее вообще могло не быть и который слишком сильно испортил ей жизнь.
Ученый, начал думать, а вообще уважительно ли думать о Старскрим в женском роде? Ведь это было просто вопросом удобства, облегчающим восприятия собственных чувств у Шоквейва. Если бы это был просто бот, испытывал бы исследователь то же самое?
Было сложно сказать, ведь чувства зародились, когда ученый увидел в Тиране Небес фемку, точнее подумал, а может ли это быть так. Или нет, и все пошло еще раньше?
Запах реактивов оставался слишком сильным, сбивая работу процессора. Тогда Шоквейв решил перенести Скрим в соседнее помещение и заняться лечением уже там. Видимо, ей самой становилось хуже из-за этой вони.
Вскоре хрупкий корпус раненой оказался на манипуляторах, она, почувствовав близость, снова стала льнуть к дурацкой консервной банке.
Ученый был смущен. Но все же подобное внимание для него было не слишком приятным, вызывая очень тяжелые воспоминания и еще большую неприязнь к своему корпусу.
Уложив бедолагу на более комфортную платформу, Шоквейв вернулся за медикаментами, наконец сумев вколоть их больной. Потом он дал ей бак энергона. Сикерфем взяла его в дрожащие руки, начав медленно пить. Ученый, глядя на это, понял, что тоже голоден, но части окуляра, заменяющие теперь собой ротовую полость, вернули безголового с небес на землю. Ощущение по-настоящему жуткое. Он улавливал приятный запах, но понимал, что уже никогда больше не почувствует этот вкус...
Однако заправится было необходимо, Шоквейв уже успел изготовить все необходимое оборудование, даже взял его с собой. Сейчас проклятый пояс лежал рядом на платформе, ожидая, когда создатель его наденет.
Глубоко провентилировав, ученый взял прибор, начав пытаться обернуть его вокруг корпуса. Получилось не сразу, но все же половина актива дала определенные навыки. С усилием застегнув ремень, Шоквейв протянул шланг наискосок к верхней площадке своей груди, поймав пристальный взгляд Старскрим. Она с интересом наблюдала за процессом, продолжая пить топливо. Кажется, ей до этого не было известно, где находиться энергоприемник у безголового. Такое расположение было удобным: во-первых, всегда видно, подключен ли шланг, а во-вторых, не пришлось сильно перестраивать центральную магистраль, просто подведя к ней еще один канал. В этом плане еще интересен был Саундвейв. В его конструкции изначально вообще не предполагался рот, и в целом его система энергоснабжения была максимально странной и запутанной. Изначально она, как и у Шоквейва была выведена где-то к груди, но это доставляло огромные технические неудобства — было разумнее вывести энергоприемник ближе к топливному баку, а у безликого он был смещен в живот, его место занимали оптокабели. Старая центральная магистраль мешалась им и часто ломалась, что приводило к внутренней утечке топлива.
Иногда ученый, чтобы переставать считать себя уродом, вспоминал Саундвейва. С этим ботом абсолютно все было не так, но он каким-то образом оставался живым (даже с отсутствующими частями процессора). Это пугало, но еще сильнее пугало его поведение, точнее, постоянная тишина, сгущающаяся вокруг безликого.
Во время изучения главного последователя Мегатрона Шоквейву было действительно страшно, он даже впервые в жизни думал, что нельзя продолжать эксперименты, но ужас перебарывала крайняя степень любопытства. Было бы преступлением не понять устройство этого существа, уникального, точнее, почти уникального.
Исследователь когда-то пытался найти причудливых космических монстров — квинтессонов. О них крайне мало что известно, но по описаниям и легендам у них было много общего с Саундвейвом. Говорили, что у некоторых из них не было лица, или наоборот — несколько лиц. Однако особый интерес представляли их Искры — те квинтессоны, что когда-то были кибертронцами, должны были давно сгинуть, а на смену им прийти новое поколение, созданное из Искры Праймуса, смешанной с космическими энергиями. Это и вызывало невообразимые физические и ментальные уродства.
Шоквейву даже удавалось поймать нескольких тварей близких по описанию, правда, они погибали раньше, чем удавалось досконально изучить их. Однако при вскрытии они оказывались куда более... Нормальными, чем Саундвейв.
Однако, характер различий был очень схож — наличие оптокабелей и соответственно смещение внутренних органов вниз, деформации фейсплейта, улучшенный процессор с отсутствующими блоками. Поэтому Шоквейв и предположил, что у Саундвейва в Искре могут быть примеси. И теория подтвердилась.
Но теперь стало даже беспокойнее. Ученый очень мало знал о безликом, пусть и постоянно его видел. Тот не шел на контакт, максимум — передавал важную информацию. Однако его работоспособность, эффективность и ответственность вызывали уважение.
Изначально Шоквейв считал связиста просто пустой оболочкой, но сейчас он все же начал понимать, что за безмолвием скрывается живая Искра.
Особенно ярко это стало проявляться накануне. Даже еще до того, как он стер свои воспоминания. Безликий выглядел... подавленным. Сначала он начал зарабатываться до вылетов в оффлайн прямо за терминалом, а потом и вовсе практически перестал что-либо делать, садясь в какой-нибудь темный угол. Мегатрон отчитывал Саундвейва за то, что тот перестал заправляться. В какой-то момент Лорд даже решил, что тот болен, после чего привлёк ученого к его осмотру, но тот не смог выявить неисправности.
Связист становился хуже с каждым днем, пока глава десептиконов не предложил тому отдохнуть. В качестве «отдыха» связист выбрал себе смертельную миссию с полным стиранием памяти. И пока было не ясно, пошло ли такое лечение ему на пользу. По крайней мере после амнезии он стал капельку лучше. А Шоквейв смог узнать много нового о его личности, ведь безликий стал куда более открытым. Особенно в окуляры бросалось то, как он переживал из-за окружающих — притащил в лагерь умирающего вехикона, а также чуть не убил Старскрим, когда пропал Лазербик.
Кстати, о сикерфем. Пока ученый размышлял обо всем этом, та уже успела снова уснуть. Сейчас она выглядела капельку лучше — жар немного спал, а ее фейсплейт стал более расслабленным.
Шоквейв понял, что мог бы так еще несколько циклов просто сидеть и смотреть на нее, будто видит в последний раз, но все же было бы неплохо заняться чем-нибудь более продуктивным. Сначала по крайней мере привести себя в порядок.
Стазис явно не пошел корпусу на пользу. Приводы ныли, отказываясь носить такую тяжесть. На корпусе не было повреждений, но он весь был покрыт острой коркой энергона.
Ученый, борясь с собственным корпусом за каждый шаг, добрался до мойки. Он уже был здесь, и даже мылся несколько раз, чтобы провести операцию в более-менее стерильных условиях. Но все же подобному аспекту, как всегда, было уделено слишком мало внимания.
Шоквейв включил прохладную воду, пытаясь расслабиться. Прямо сейчас ни ему, ни Скрим ничего не угрожает. Мегатрон ничего не сможет сделать с ней, ведь нуждается в интеллекте ученого. И все равно Искру пожирала тревога. В процессоре все чаще мелькали жуткие воспоминания. Не только из камеры пыток, но и прожитой без эмоций жизни. Те ужасы, на которые стал способен Шоквейв, не сдерживаемый пусть до этого попеременно работающей, но все же эмпатией. Винить себя в подобном было не логично, просто становилось мерзко и страшно от осознания своего непосредственного участия в подобном, тем более после того, как незадавшемуся сенатору удалось посмотреть на себя и со стороны, находясь на разделочном столе в роли подопытного.
Ученый несколько раз глубоко провентилировал. Это нельзя вспоминать.
Шоквейв вцепился в свою голову, почувствовав под когтями чужеродную конструкцию. Из-за этого волнение стало только сильнее, но еще хуже стало, когда исследователь обернулся, увидев свое отражение в зеркальной панели.
Сначала он вздрогнул, не узнав себя. Точнее, он сразу понял, что образ ему знаком, но он никаким образом не сопоставлялся с его личностью. Перед ним стоял один из самых страшных, если не самый страшный десептикон, тот, кто стал символом неоправданной жестокости войны и безнравственного террора. Безумный психопат, из-за которого десятки тысяч Искр потухли в непередаваемых муках.
Сейчас он стоял перед ученым, глядящим безумным, бесчувственным взглядом, желающим положить все на алтарь науки, и не останавливающийся ни перед чем.
В этой твари угрожающе было все, не только вид навсегда изуродованной головы, но и весь остальной корпус, который, казалось бы, идеально дополнял кусок мертвой аугментики.
Шоквейв отшатнулся, наивно полагая, что сможет скрыться. Отражение сделало шаг назад. Процессор и Искра все так же не принимали его. Это не может быть он!
Все внутри сжалось. Ученый вспомнил те эмоции, что видел в окулярах своих жертв, когда они смотрели на свою будущую незавидную гибель, или в лучшем случае причину искалеченной судьбы. Наверное, останься у Шоквейва фейсплейт, он бы выражал то же самое. Хотя вряд ли, он не отличался большой выразительностью, максимум глаза бы распахнулись еще сильнее чем обычно.
Но сейчас безголовому была недоступна даже такая само собой разумеющаяся функция.
На самом деле ощущения от отсутствующего фейсплейта были непередаваемыми, а слишком долгое зацикливание на них вызывало не только страх и отторжение, но и злобу.
Шоквейв отвернулся, пытаясь собраться с мыслями. Ему хотелось думать, что теперь все в порядке, что теперь он в безопасности и даже может вести счастливую, комфортную жизнь, но это было не так. В любой момент на базу могли напасть автоботы, просто поймав случайный энергетический сигнал, которые нечем глушить.
Но сильнее всего беспокойство вызывала Старскрим. Сейчас стало ясно, что все труды ученого по восстановлению ее корпуса оказались бессмысленным, и был огромный риск того, что слабый корпус с иммунитетом, не предусмотренным в проектировании от слова совсем, может попросту не справиться.
Благо пока что все выглядело не так серьезно, и переживать еще было рано. Для этого были причины и посерьезнее — в первую очередь Мегатрон...
Шоквейв вышел из душа в крайне подавленном состоянии, а после, проигнорировав желание отправиться в лабораторию, сел на платформу рядом с отключенной Старскрим. Но сейчас взгляд огромного красного глаза был устремлен не на нее, а в пустоту.
Ужасы войны и последствий поехавших экспериментов, медленно ускоряясь, мелькали в сознании, всеми силами пытаясь обратить на себя внимание. А безголовый даже не мог понять, причастен ли он к этому. Казалось, что его разум раскололся на две части — в одной бурлили эмоции, требуя с собой считаться, а с другой... Шоквейв остался Шоквейвом, тем самым, что на живую разбирал на запчасти других ботов, переписывал им программы, перестраивал корпуса, пытался воздействовать на Искры. Ученый стремился к холодному мышлению, чтобы ничего ему не мешало. Возможно, отсутствие чувств было для него идеальным состоянием... Или нет, смысл что-то делать, если ты не можешь получить от этого морального удовлетворения?
Вопросов была куча, а главное, непонятно как на них искать ответы. Исследовательский азарт пропал из-за ужаса, вызываемого тем, куда придётся погрузиться и с какими кошмарами из прошлого столкнуться.
Шоквейв закрыл глаз манипулятором, чтобы скудная визуальная информация не отвлекала его. Он старался не трогать безжизненное стекло, но после понял, что так не избавиться от света. Когти коснулись чужеродной поверхности, усилив и без того нестерпимые сообщения об ошибках.
Внезапно к остаткам вокалайзера стала подступать горечь, напомнившая безголовому о времени, проведенному в заключении, когда он рыдал практически все время, до этого за весь свой актив проронив лишь несколько капель омывателя.
Сейчас он тоже начал плакать, точнее, заработали соответствующие протоколы, выражающиеся физически очень скудо — характерными сокращениями системы вентиляции.
Шоквейв считал, что способен справиться с любой задачей, но сейчас сам себя загнал в безвыходное положение. Все это случилось с ним из-за каскада личных ошибок. Если бы он вел себя предусмотрительнее, будучи сенатором, то не оказался бы в плену, там бы не потерял эмоции, закрывающие от процессора его чувство влюбленности, после ставшее чем-то большим и начавшее разрушать его изнутри, и в конечном итоге приведшие к этому исходу.
Сам во всем виноват — своей глупостью, своей неоправданной жестокостью, своей инфантильностью. Наивный, перспективный кибертронец, сделавший из себя самого страшного монстра, которого видела его раса. И он внушал настоящий ужас не только своим внешним видом, как Саундвейв, но и поступками. Хотя последний тоже неплохо отличился. Правда казалось, что он ничего никогда не делает по своему желанию, только выполняет приказы Мегатрона, без которых является максимально лояльным к окружающим ботом. Хотя нет. Безликого точно не стоило оскорблять в лицо, или как-либо проявлять свое неуважение к Мегатрону. Но даже в своей мести Саундвейв был максимально... справедлив, не переходя за грань.
У Шоквейва же с этим были огромные проблемы. Ему хотелось это исправить, стать внимательнее и сдержаннее, научится понимать, когда стоит остановится. Но... Получится ли?