Ничто не забыто

Они вышли из полумрака. Силуэты, едва различимые из-за копоти и пепла, укрывшего весь город плотным грязным покрывалом. Шли медленно, словно на эшафот, не чувствуя тяжести потрепанных гимнастерок и обгоревших шинелей, тяжести оружия, холода стали штыков, боли от ран и ожогов. Ад войны для них – уже прошлое, распростёршееся вокруг дымом пожарищ и руинами полуразрушенных зданий. И в то же время ад войны - их настоящее, настолько реальное, что кажется, протяни руку - и коснёшься холодного камня, но и холода они тоже не чувствуют. Душевная боль, перемешанная с искрами надежды и веры, отражалась отблесками пламени в их погасших глазах. Каждый думал о своём. О матерях, чьи слёзы скоро прольются на безразличные сухие листочки похоронок; об отцах и братьях, что отомстят за них в боях; о сёстрах, о жёнах, о любимых и родных, которых им больше не суждено увидеть. Они встретятся когда-нибудь, обязательно встретятся. И скажут друг другу всё то, что сказали бы, если бы стрелки часов их жизни не замерли в один страшный миг. Воздух, пропитанный войной, казался чистым. Запахи серы, пороха, гари больше не забивали легкие. Они дышали свободой. Они проходили мимо тех, кто не мог их видеть, кто прятался в развалинах, подвалах, мечтая о победе Советского Союза, вера в которую ещё теплилась в сердцах даже самых отчаявшихся. На их неподготовленные плечи легло тяжкое бремя войны, сдавливая их, пригибая к земле, стремясь поставить на колени и напомнить, что у живых теперь нет права дышать свободно. Лишь право воевать за это, вгрызаясь в глотку врага и слушая хрипы агонии, сражаться за всё, что им дорого на родной земле... От взрывов мощных снарядов содрогалась земля, несмолкающая канонада артиллерийских орудий громовыми раскатами отражалась от небесного купола и эхом разносилась на сотни километров вокруг. Но они всё шли и шли. Солдаты не забудут тот ужас на лицах немцев, когда они, объятые пламенем, из последних сил поднимались в атаку, крича от непереносимой боли; когда их кожа пузырилась от огня, сжигавшего плоть до костей, глаза были готовы расплавиться, обуглившиеся пальцы отказывались слушаться. Но, издавая последний крик, они только сильнее стискивали оружие, не замечая пуль, острыми жалами разрывающих тело. Дивизии, попавшие в огненную засаду на берегу Волги, горели заживо, но выполняли свой последний приказ – освободить Сталинград. Любой ценой. И они шли до конца, как бы ни косили их автоматные очереди; они беспощадной лавиной обрушивались в окопы прямо на немцев, забирая с собой ещё множество жизней тех, кто мнил себя освободителями, ставя на колени страны. Лишь наши воины выросли нерушимой стеной на их пути. Они не сломались, ценой своей жизни доказывая, что советский народ не склонится перед фашистами. Не щадили себя и разведчики, до последнего бойца защищавшие, казалось бы, никому не нужный дом на набережной, лишь потому, что он закрывал переправу через Волгу от прямого обзора фашистов. Маленький разведывательный отряд сумел пронести в себе тот свет надежды, что вел людей к победе, до самого конца, спасая девушку, которая стала для них символом этой самой победы. Вызывая огонь артиллерии на себя, чтобы остановить атаку врага, они твердо знали, что погибают не напрасно, что та, ради которой они сражались и умирали, спасена. Как будет спасена и их Родина. В хвосте этой странной молчаливой колонны виднелся силуэт темноволосой женщины с ребенком. Девочка лет шести крепко держала мать за руку, как и в тот момент, когда был отдан бездушный и жестокий приказ, и их обеих сожгли заживо огнеметом в забитом досками автобусе. Сожгли, лишь заподозрив, что они евреи. Куда же все они шли? Неизвестно. Предрассветное небо над городом освещалось заревом пожарищ, чёрный дым от которых поднимался, казалось, до самых облаков, окрашивая их в свой траурный цвет. Мощные лучи прожекторов ещё патрулировали высоту, пронизывая облака едва ли не насквозь в попытке обнаружить вражеский бомбардировщик. Над широкой гладью Волги-матушки распростерлась белая пелена тумана. Они шли прямо к реке, проходя через места недавней страшной битвы. Выжженная чёрная земля, пропитанная кровью советских солдат, вздрагивала от взрывов и стонала, безмолвно стонала от невыносимой боли тех зверств, что творились на ней. Старик-красноармеец склонился над собственным обгоревшим телом, перекрестился и понял, что пути назад уже нет. Туман принял их с распростертыми объятиями, окутывая собой, заживляя раны, стирая кровь и муки страданий с лиц умирающих. Они уходили в неизвестность, туда, где обретут покой и свободу. Они уходили в вечность.

От героев былых времен не осталось порой имен. Те, кто приняли смертный бой, стали просто землей, травой. Только грозная доблесть их поселилась в сердцах живых. Этот вечный огонь нам завещанный одним, мы в груди храним.*