шутки судьбы

       Метка на предплечье неприятно ныла, постоянно напоминая о своем существовании. В сотый раз она словно показывала Азику о том, кто он, вновь давя на больное и напоминая ему о своей сущности — от нее не убежать, он пытался, он знает. Азик помнил, что демоны счастливыми быть не могут. Помнил и знал, но до последнего надеялся, что с ним будет иначе. Он сидел на мосту у набережной и тупым взглядом провожал всех прохожих, что одаривали его косыми взглядами. Ему было все равно на перешептывания и обзывательства, что доносились из уст детей, ему было плевать на извиняющихся родителей за их провинившихся чад. Устами младенца глаголет истина — Азик снова горько усмехнулся, сопоставив выражение и те брошенные детьми слова: черт, нечесть, убожество. И как они были правы, он же действительно демон! Порочное отродье ночи, крадущее людские души, грязная шавка, усложняющая всем жизнь, гниющий за свои деяния предатель. Он предал свой прежний дом, и этого теперь не изменить. Он бездействует в новом доме, он может это изменить, но нельзя сказать, что он хочет что-то менять. Он не хотел становиться демоном, но его и не спросили, а вот это положение уже никак не исправить. Навечно проклят. Азик снова потер метку, желая стереть ее, вырезать-сжечь-убрать любым образом, лишь бы она перестала раздражать руку, нервы и самого парня. Зачем она появилась? За что судьба так подстебнула его? Демонам счастье чуждо, ни у кого еще не было метки — а он проверял, — так за что он получил такое наказание? Он действительно считал это наказанием, ведь иного объяснения он не имел. Демонам не нужны метки, демонам не нужны соулмейты, демонам не нужна любовь — только власть и подчинение слабых, но никак не любовь. Для многих в понятие счастья именно эти вещи и входят — они довольствуются раболепием слабых, выжимая из них все соки, и Азик по-настоящему не понимал, где он свернул не туда, раз истинные демонические деяния его не привлекают. Не значит, что ангельские дела тоже его интересуют, — нет, добро ему уже не по статусу, за такое его точно по голове не погладят, но его не интересовало буквально ничего. Ничего, за исключением одного существа, метка из-за которого и появилась. Азик устало вздохнул. Любовь — светлое чувство, присущее Небесам и всем его созданиям, а не Аду. Он не ангел и никогда им больше не будет. Он не имеет права любить и быть любимым — хоть и очень этого жаждет, — метка была ошибкой, в природе просто прозошел сбой. Он сведет ее каким-нибудь дьявольским чудом — он же демон, черт побери! — и все будет как прежде. Неизвестно, правда, каково будет его соулмейту после удаления метки с одной стороны, но судьба самого себя волновала его больше. Вновь доказано, что он трус и тряпка. Может, конечно, ещë не до конца — и это не потому что Азик не знает способов ее удаления, — каждый раз, когда он намеревался занести руку над ненавистным пятном, где-то глубоко внутри появлялось тревожное чувство, не позволяющее совершить что-то непоправимое, последствия которого скажутся не на нем одном. Он демон, но он боялся за того, о ком даже думать было запрещено. Он демон, но он любил, любил, опровергая все запреты, того, кого нельзя было любить. Не он должен испытывать такие чувства, только не к нему. Азик не имел права думать о чём-то хорошем по отношении к тому, кто по другую сторону от Ада — их нужно ненавидеть, их нужно презирать, получая подобную желчь в ответ, но этот ангел был иным, он один был добр к Азику, а сам Азик тянулся к давно забытому чувству, с ярой хваткой принимая предложенную теплоту и не заботясь о сохранности своей жизни. Его соулмейта было жаль — он еще не подозревал, что судьба решила его свести с заклятым врагом. Азик вообще не был уверен, что в ближайшее время его соулмейт догадается о личности родственной души — тот казался слишком по-детски наивным, мягким и слишком-слишком-слишком праведным, благочестивым — такое существо просто не могло допустить и одной грешной мысли. Не к демону, если и могло. Азик, конечно, этого хотел. Он не признает этого вслух, но взаимности Даниэля он жаждет больше всего на свете — как ребёнок ждет от родителя желанную игрушку, так и Азик мечтает получать всё внимание ангела. Мечтает, но ничего для этого не делает. Не хочет причинить боль — он демон, он может это сделать неосознанно и даже не заметить. Терять единственного хорошо относящегося к себе существа из-за своей природы он не хотел, хоть и знал, что скорее всего так и будет. Наслаждался редкими мгновениями проявленной в его сторону снисхождений судьбы — может, он их и не заслужил, но ничего не произойдёт просто так, верно?       — Сидишь здесь не первый час. Не надоело? — мягкий голос прервал впервые образованную за все это время тишину на мосту. Азик поднял взгляд и с удивлением узнал в нарушителе объект своих тревожных мыслей. Он нечитаемым взглядом осмотрел ангела с ног до головы и промолчал, оставляя его без ответа. — Азазель?       Демон недовольно шикнул, когда Даниэль сел рядом, совсем не боясь испачкать светлую одежду на затоптанном асфальте. Была надежда, что при долгом молчании он просто уйдет, поскольку находиться с ним настолько близко было до одури больно — и дело вовсе не в горящей метке, — появлялось невыносимое желание коснуться чужих, столь манящих губ своими, хотелось крепко-крепко обнять непутевого ангела и шептать ему множество несвойственных для демона нежностей, хотелось видеть взаимные чувства. Он, возможно, требовал от судьбы слишком многого, но ведь она первая начала эту несмешную шутку, верно?       Надежда на уход провалилась почти сразу — Даниэль продолжил молчаливо сидеть рядом, иногда косо посматривая на своего невольного компаньона. Время от времени он собирался было попробовать начать новую попытку разговорить Азика, но тот все время смотрел в куда-то вдаль, пытаясь игнорировать присутствие пернатого, и на время Даниэль решил оставить его в покое, подгоняя в голове возможные фразы и в принципе подготавливая речь для предстоящего разговора, избежать который им обоим точно не получится. Он, стоит признать, не знал с чего вообще можно начать разговор на такую тему, поскольку раньше таких ситуаций не было, да и с демонами он виделся редко, не говоря уже и про общение. Предыдущие нечистые, которых видел ангел, казались страшными и агрессивными, в их сторону он старался даже не дышать, но с Азиком Даниэль мог спокойно сидеть рядом и разговаривать, он не боялся его, даже несмотря на его сущность, которая, на самом-то деле, казалось не такой уж и плохой, если сравнивать с его сородичами. Он ангел, он это чувствует.       — Долго еще ты собирался скрывать метку? — он мягко улыбнулся в ответ на удивленный взгляд и оголил свое предплечье, на котором было небольшое черное крыло с незаметной буковкой «а». Ангел все еще не знал, что нужно было сказать, но что-то внутри подсказывало, что делать нужно по велению сердца.       — С чего ты взял, что это тебя касается? Съебись, Мурзилка, мне не до тебя. — Азик не хотел грубить, но видеть сочувствующий взгляд было невыносимо. Надежда глушила его, и он боялся, что сидящий рядом юноша может узнать о переживаниях Азика. Это было бы настоящим позором — ангел, жалеющий демона, и демон, влюбленный в ангела, и ладно Митрохин — с ним уже все решено, но подвести это светлое существо, невольно заставив его пасть, он просто не мог.       — Я не глупый, Азазе… — он запнулся, увидев недовольный взгляд, и поспешил исправиться. — Азик. Моя метка тоже не дает мне спокойствия. Скажи, почему ты избегаешь меня? Я же не зла тебе желаю. Лучше поговорить об этом, а не молчать.       Азик покачал головой. Он не мог сказать, что при виде Даниэля его захлестывало желание, которое может погубить. — Не забывай, что я трехтысячелетний демон, связь со мной тебе не принесет ничего хорошего. Метку можно свести — я найду способ, так что не переживай, у тебя будет подходящий тебе соулме… — Азик не успел закончить фразу, поскольку Даниэль с неестественной для него яростью резко повернулся, взглядом заставляя умолкнуть. Он сразу же стушевался, не ожидая от себя таких действий, но эффекта он добился — напротив на него смотрели удивлённо, в чужих глазах было нескрываемое восхищение.       — Извини, — он прокашлялся, прежде чем продолжить. — Я что-то… не удержал себя в руках. С чего ты взял, что я хочу менять свою родственную душу, меня самого ты вообще спросил? Это было предрешено судьбой, это его решение, так что мы не в праве что-то менять.       — Ты ведь и сам знаешь, что отношения ангела и демона запретны. — Азик хмыкнул, сам себе напоминая о своей порочной сущности. Ему чертовски хотелось поверить Даниэлю, довериться ему и попытаться обрести счастье, которого он был давно лишён, но страх навредить изгнать не получилось.       Даниэль сдался. Сдался, понимая, что вразумить словами ему Митрохина не удастся, поэтому он решительно приблизился к демону и заглянул в его глаза. Ангел осторожно обхватил чужое лицо и с нежностью прикоснулся своими губами к его, а после сразу отстранился.       — Любовь, предназначенную судьбой, никто запретить не может.       Азик посмотрел в наполненные щемящей нежностью глаза. Его безудержно тянуло к свету, сил противиться уговорам уже не было, поэтому он, поддавшись откуда-то взявшейся слабости, поцеловал ангела сам, как мечтал это сделать. Возможно, счастье может быть и у демонов.