Принципы педагогического процесса

      Изначально, когда Александр Романов только устраивался на должность учителя русского языка и литературы, он не планировал брать на себя классное руководство. И от попыток директора школы сдать ему на попечение пятый класс, он открещивался, как только мог, несмотря на настойчивость руководства. Некоторые из его новоявленных коллег уже начали за спиной поговаривать, что это потому что он едва ли не ненавидит детей, но в реальности всё было куда прозаичнее. Он попросту побаивался такой ответственности за жизни маленьких людей, у которых в этом возрасте как раз формируется и психика, и отношение к жизни в целом.       К тому же, сам он родился и вырос в Санкт-Петербурге, там же и прожил до тридцати лет, а за новой работой пришлось отправиться аж в столицу, где Александр ещё только пытался освоиться, и это также добавляло немало стресса в его новую реальность бытия.       У Романова было два высших образования, но ни одно из них не было педагогическим. Как филолог он обладал прекрасным знанием русского языка и мог объяснить детям любые, даже самые сложные и высокопарные речевые конструкции. А как искусствовед он осознавал ценность живописи и даже более того — красоты окружающего мира, поэтому он знал, откуда берётся вдохновение, толкающее небезызвестных писателей и поэтов на написание своих литературных шедевров. Но педагогика не была его сильной стороной, по крайней мере, подтверждённой наличием диплома.       Намеренно сближаться с другими сотрудниками школьного коллектива молодой педагог также не видел смысла. В конце концов, они здесь для того, чтобы работать на благо будущего своей страны, то есть учить представителей младших поколений, а не для того, чтобы водить дружбу. Однако в его робкие планы вносит свои коррективы августовский установочный педсовет. С многообещающей тематикой «на пороге нового учебного года», как гласил первый слайд презентации директора на экране в актовом зале. Во время речи начальника молодой мужчина, занимающий соседнее с петербуржцем кресло, роняет ручку и, потянувшись за ней одновременно с желающим помочь Романовым, сталкивается с ним лбами.       Это становится отправной точкой в знакомстве Александра с преподавателем обществознания Константином Ураловым. Они оказываются практически ровесниками, так как Костя всего на год младше, но преподавательского опыта у выходца из Екатеринбурга всё же больше. И он, получив разрешение на выдачу непрошеного совета, рекомендует Романову таки попробовать себя в роли классного руководителя.       Он откровенно делится случаем из своей практики, когда ещё совсем зелёный пришёл после ВУЗа устраиваться в школу и проработал на должности предметного учителя всего год. А затем ему, всё ещё очень молодому и не слишком опытному, предложили взять шефство над восьмым «Б», чей классный руководитель ушла на пенсию, не доведя ребят до выпуска. Уралов всё лето провёл в сомнениях, но в итоге в нём победила жалость к детям, оставшимся без наставника, так что предложение он принял. О чём за те четыре года ни разу не пожалел.       И после того, как его на тот момент уже великовозрастные детишки окончили школу, он с радостью взял на себя подобное обязательство вновь. И в прошлом учебном году приобрёл неофициальный статус лучшего классрука среди всех в параллели шестых классов, с которым не планировал расставаться.       История Кости вышла на редкость вдохновляющей, так что Романов, хоть и с опаской, но всё же соглашается курировать пятый класс под гордой буквой «А». В целом, первое знакомство с детьми, совпавшее с классным часом перед традиционной линейкой первого сентября, у него проходит достаточно гладко. Все ребята кажутся филологу спокойными и адекватными, что заставляет учителя решить, будто он зря переживал. Как оказывается всего неделей позже, не зря.       Конец очередной перемены в середине учебного дня не предвещал никаких плохих событий, кроме опозданий старшеклассников на грядущий урок Романова. За то короткое время, что он у них преподавал, ему уже стало ясно, что приходить вовремя у десятых классов было не в почёте, с чем он старательно боролся, ежедневно напоминая им о важности дисциплины. Однако запланированное начало урока срывает возрастной историк Святогор Юрьевич, спешно вошедший в кабинет молодого учителя, одной лишь своей фразой:       — Александр Петрович, там двое ваших подрались.       Этими «двумя» оказываются Серёжа Татищев, который, по свежим наблюдениям Александра, в принципе не страдал любовью к учёбе, и Данила Московский, у которого при первой встрече с одноклассниками после трёх месяцев лета главной новостью был подаренный ему новенький айфон. От мальчиков классный руководитель не добивается ни одного внятного ответа о том, что же послужило причиной драки. По этой причине он решает поговорить с родителями, дабы те провели воспитательную беседу со своими отпрысками. Благо находится повод познакомиться с ними, и им служит родительское собрание.       Отец Татищева, Юра, как он представляется, производит на преподавателя неизгладимое впечатление и своим внешним видом, и поведением. Романов не был приверженцем морального формализма, но всё же некий культурный шок при личном разговоре с отцом Серёжи испытал. Образ Татищева-старшего складывался из неприятного вида рабочей формы, напоминающей спецодежду, матерных слов в речи и сигареты в руке. Когда учитель позволил себе устно обратить внимание на последнее, тот в ответ нагло сообщил, что пока он эту сигарету не поджигает, то и жаловаться не на что. А затем «отец года», как его мысленно окрестил классрук, пообещал в качестве воспитательных мер прописать сыну подзатыльник.       Уже позже из разговора с Ураловым Александр узнаёт, что этот Юра далеко не так плох, как ему изначально показалось. Учитель обществознания рассказывает ему душещипательную историю о том, как они ещё в детстве познакомились друг с другом в летнем лагере, после чего на протяжении многих лет были друзьями по переписке, а затем в более зрелом возрасте оба оказались в Москве. Так что в следующем году у их дружбы, как и у них самих, намечался юбилей — двадцать и тридцать лет соответственно.       — Я знаю, что первое впечатление Юра производит не самое лучшее, но он хороший человек и отличный отец, — на несколько язвительный комментарий Романова о том, что его сын, видимо, перенял всё же не лучшие качества от своего родителя, Уралов только качает головой, — К Серёже просто подход найти нужно, он тоже неплохой парень, но людям открывается не сразу. Я сам через это проходил.       Также из беседы с коллегой за чашкой чая в учительской Романов извлекает информацию о том, что работает глава семейства Татищевых инженером-конструктором на заводе и, в общем-то, считается очень хорошим специалистом. А ещё о том, что у него есть младшая дочь Катя, и она, в отличие от мрачноватых родственников, просто ангел во плоти.       И всё-таки, несмотря на то, с какой теплотой Костя отзывается о друге, у филолога на душе после разговора с ним остаётся какой-то осадок. Возможно, из-за той части его рассказа, в которой преподаватель переехал в квартиру в том же подъезде, где жили Татищевы. В понимании Александра это было слишком даже для друзей детства, но он не осуждал, скорее пытался понять, какие мотивы могли стоять за подобным поступком. В своё время лекции и семинары по психоанализу были одними из его любимых, даром что «в визуальном искусстве».       Однако родитель Московского умудряется даже переплюнуть Татищева (Юрия Ивановича, как ему позже подсказал Уралов). И удаётся это ему тем, что он просто не приходит на собрание, за место себя отправив некую женщину. Особа конечно оказывается очень красивой и приятной в общении, но её родственная связь с учеником Романова так и не проясняется. То ли она была подругой его отца, то ли любовницей или же бывшей женой — Александр так и не понял.       Дама крепко пожимает ему руку — так, что учитель потом ещё несколько минут судорожно дергает пальцами, пытаясь вернуть им былую чувствительность, — и очень долго извиняется за то, что «у Миши очень забитый график, и, к огромному его сожалению, ему никак не удалось выкроить время для того, чтобы приехать». В ответ на его рассказ о драке с участием Данилы она клятвенно заверяет его, что они все примут меры («Кто — все?» — задаётся вопросом Романов).       Он не сомневается в её словах ровно до тех пор, пока не слышит, как уже в коридоре она предлагает мальчику разорить папу и скупить весь Макдональдс, воспользовавшись его кредиткой. Имея примерное представление о том, сколько могут стоить брендовые кеды на ногах его ученика, Александр прикидывает, что они буквально могут скупить всю точку быстрого питания. Возможно, даже всю сеть. Возможно, даже по всей России.       Первый год преподавательской деятельности пролетает незаметно, хотя за это время Романову и приходится пройти ряд испытаний. Таких, как новогодняя постановка по мотивам «У лукоморья» Пушкина, слёзы девочек из его класса из-за троек от других учителей и небольшой конфликт с родителем одного из его учеников, уверенным в том, что Александр намеренно занижает его сыну отметки. Тем не менее, спектакль оказывается отыгран на ура, все девочки закрывают учебный год с оценками не ниже четвёрки, а тот самый излишне заботливый отец с красивым именем Рафаил (и далеко не таким прекрасным характером) в мае даже извиняется перед Романовым, когда видит в табеле своего сына Ромы заслуженную пятёрку.       Мнение Романова о Юрии Татищеве, как и заклинал Костя, по итогу меняется в лучшую сторону. Тот в самом деле проявляет себя как хорошего отца, приходя на все школьные мероприятия, где участвует его сын. Учитель русского также несколько раз становился свидетелем того, как тот разговаривал с ребёнком, и под маской, как бы это сказать… не самого ответственного родителя, скрывался любящий семьянин.       Зато о главе другой, как понял педагог, неполной семьи, которого он очень возжелал увидеть воочию за этот год, Александр не мог сказать ничего хорошего. Отец Данилы Московского за все девять месяцев ни разу так и не появился в школе. Зато Романову, помимо той женщины, оказавшейся бывшей женой Михаила, которую зовут Камалия, также довелось повстречать мужа этой самой Камалии Святослава и ещё одного мужчину с непонятным местом в семейном древе Московских.       Мужчину звали Алексей Рюрикович, и он носил повязку на одном глазу. Этого уже должно было быть достаточно, чтобы преподаватель отныне ложился спать только с включённым светом. Но Александр ещё набрался храбрости спросить, не собирается ли однажды блудный отец всё же посетить сие учебное заведение вместо того, чтобы отправлять всех подряд исполнять родительские обязанности заместо него. В ответ его наградили таким взглядом одного глаза, что задать ещё какой-либо вопрос он попросту не осмелился. В итоге Романов наедине с собой решил, что, скорее всего, это какой-нибудь дядя. И что, что фамилии разные. Вон, у того же самого Рафаила с сыном тоже были разные фамилии — один Верфской, а второй Баренцев.       Лето после учебного года Александр провёл в родном Петербурге, гостя у младшей сестры. Софья была искренне рада его возвращению и с удовольствием составляла ему компанию в реализации культурной программы, состоящей из посещения любимых музеев и походов в Мариинский театр. После изучения басен Крылова со своим классом просмотр оперы «Руслан и Людмила» был для него словно глоток свежего воздуха. Программа старшеклассников конечно была более разнообразна, но не шла ни в какое сравнение с любимыми произведениями Романова, выходящими за рамки школьной программы.       Ближе к концу августа, в статусе классного руководителя уже шестого «А», он вернулся в Москву и спокойно доживал последние летние дни, занимая себя игрой на фортепьяно, которую, к собственному стыду, давно не практиковал, и неспешными прогулками. Во время одной из таких прогулок в районном парке он случайно наткнулся на Костю с семейством Татищевых в полном сборе. Его коллега совместно с Юрием ставил девочку, по виду ученицу начальных классов, на ролики, пока Серёжа смело рассекал на них вокруг, наверняка делая вид, что он вообще не с ними. Выглядело это всё очень по-семейному, настолько, что Романов бы даже не осмелился разрушить идиллию, если бы его не заметил Уралов. Когда ему помахали рукой, Александр решил, что спасаться бегством уже поздно.       — Привет, давно не виделись, — дружелюбно начал диалог учитель обществознания. — Как провёл лето?       — Добрый день, — вежливо здоровается филолог, обращаясь также к Татищевым, — Об этом я напишу в сочинении, — шутливо ответил он на вопрос Кости.       — Если чё, мы с малыми ездили на озеро, — не преминул вставить свои пять копеек Юра, придерживая дочь за руку, — Так что готовься к ахуенному рассказу от Серёги, — оба преподавателя смерили его недовольными взглядами, выражая своё недовольство тем, что он матерился при ребёнке. Александр к тому же был весьма удивлён тем, в какой момент они перешли на «ты». — Ой, да ладно вам! Катюха и не такое слышала.       Как позже выясняется из сочинения Серёжи, под озером Татищев-старший подразумевал Аргазинское водохранилище в Челябинской области. На двух страницах, исписанных корявым почерком, поразительно часто встречались слова про «малую родину» и ёмкое описание происходящего на протяжении недели как «ад, ад и ещё раз ад». Романов интуитивно проводит параллель между данным описанием и предложением, информирующим учителя о том, что всё это время у них не было даже связи, не то что интернета. Зато в сочинении было несколько позитивных моментов с «дядей Костей», который «жарил вкусные шашлыки». Под текстом Александр оставляет тройку соседствовать с пятёркой: содержание его конечно порадовало, даже заставило пару раз дёрнуть губами в подобии улыбки, но вот с грамматикой мальчик не ладил от слова совсем.       Насколько Романов вообще мог судить после года работы в школе, обычно бóльшую активность среди родителей проявляли женщины. Но у него случайным образом сложился коллектив, где было сразу несколько детей из неполных семей, причём таких, где недоставало именно прекрасной половины. Поэтому его класс стал редким примером того, как пост главы родительского комитета занял мужчина. К огромному сожалению Александра Романова, которое он, разумеется, никак не выразил, на эту роль выбрали Рафаила Верфского.       Но, несмотря на некие разногласия в прошлом, классный руководитель должен был признать, что со своими обязанностями мужчина справлялся прекрасно. Даже самолично на текущий второй год обучения детей в средней школе организовал экскурсию в океанариум. Школьники остались в восторге, который в равной степени был вызван удивительными морскими созданиями и пиццей на обед. Экскурсионный автобус вернул детей к школе ближе к вечеру, и только когда Романов отдал всех своих учеников под ответственность родителей, он заметил, что один мальчик так и остался стоять рядом с ним. Данила Московский лениво колупал асфальт носком кроссовка, переодически поглядывая на тёмный экран своего мобильного телефона.       — Даня, — позвал по имени своего ученика Александр, — А кто тебя забирает?       Реакция со стороны шестиклассника последовала не сразу, сначала до слуха учителя донесся судорожный вздох, а затем, не поднимая головы, Московский озвучил тихое «папа».       — И где же он? — выгнув в недоумении изящную бровь, уточнил Романов. В родительском чате было указано точное время и адрес, откуда всем надлежало забрать своих детей, и с тех пор прошло уже больше получаса. Понимая, что парнишка наверняка и сам не знает ответа на данный вопрос, Александр наклоняется ниже и кладёт руку на чужое плечо, — Даня?       Саркастичное звание «отец года» классный руководитель теперь мысленно заслуженно вручает некому Михаилу Московскому. Потому что именно его сын, стоя один со своим учителем посреди улицы, вскидывает голову и, глядя на Романова, изо всех сил удерживает слёзы от того, чтобы политься ручьями из глаз. Оставлять мальчика ему даже в голову не приходит, а на улице медленно становится холоднее, так что Александр не видит никакого иного выхода, кроме как увести Данилу к себе домой, предварительно написав сообщения всем его контактам, начиная Камалией и заканчивая нерадивым отцом.       Толку от этого правда всё равно не будет, судя по тому, что рассказывает Даня, сидя у него на кухне и с невероятной скоростью уничтожая печенье к чаю. Бывшая жена его папы со своим нынешним супругом, уже знакомым Романову Святославом, который оказывается заместителем Михаила на «очень важной работе», как выражается Данила, находится в отпуске где-то в Татарстане. А Алексей Рюрикович — Александр наконец-то узнаёт, что тот является крёстным самого Михаила, — сейчас в Смоленске.       Шестиклассник также знакомится с учительским котом Невой, который на удивление благосклонно воспринимает поглаживания мальчика, и делится, что у них с папой тоже есть кошка, и её зовут Москва. Романов про себя хмыкает на данное совпадение, впрочем, назвать домашнего питомца в честь реки своего города наверняка не такая уж и оригинальная идея. К тому же, есть вероятность, что их кошка названа в честь них же самих — фамилия «Московский» тоже вполне могла быть так называемым референсом.       Спустя пару часов увлекательных рассказов мальчика про поездки заграницу и те навороченные игрушки, которые папа ему привозит из командировок, Романову приходит сообщение от контакта, который он в порыве злости записал как «отец года».       «Высылайте адрес, скоро буду»       Ни «здравствуйте», ни «извините»; учитель мысленно готовит гневную речь, которую выскажет этому Михаилу при встрече. Данила, узнав, что папа в ближайшее время за ним приедет, значительно веселеет, однако сам Александр его радости не разделяет. На его взгляд, у всех важная работа, однако никто больше не позволяет себе подобного равнодушного отношения к собственным детям. В голове на секунду возникает мысль об отце ещё одного его ученика Никиты, тот как будто бы тоже был не шибко рад своим родительским обязанностям, но даже он не позволял себе подобного.       Несколько минут в перерыве между звонком в домофон и стуком в дверь петербуржец посвящает тому, чтобы ещё раз мысленно повторить всё, что собирается озвучить приближающемуся мужчине. Но когда он распахивает дверь, то весь его боевой настрой улетучивается одновременно с тем, как он цепляется взглядом за глубокие синяки под глазами на очень, очень красивом лице.       — Добрый вечер, — натягивает улыбку мужчина, — Я Михаил Юрьевич, отец Данилы.       Из-за спины Романова звучит резвое «привет, пап» в то время, как он сам пытается собрать в кучу разбежавшиеся мысли.       — Добрый вечер, — придав голосу строгости, как когда он отчитывает учеников за опоздание, отвечает учитель. — Ничего больше не хотите сказать? — Михаил, убирая со лба выпавшие из причёски светлые пряди, недоуменно вскидывает брови. — Вы задержались почти на три часа.       — Надеюсь, Данила не причинил вам слишком много неудобств, — Романов просто выпадает от такой наглости. Как раз таки к мальчику у него претензий не было, в отличие от его отца. — Возможно, денежная компенсация вас устроит?       Видя, как блондин уже тянется к карману пальто за кошельком, Александр спешит его остановить. Судя по тому, как одет старший Московский, он не обеднеет даже если отдаст Романову своё портмоне целиком, но он, в конце концов, педагог, а не няня с почасовой оплатой. На ум почему-то внезапно приходит и другая профессия с почасовой оплатой, но он гонит прочь от себя эту мысль.       — Не нужно никаких денег, — резко отвечает Александр, нервно поправляя очки на носу, — Лучше в следующий раз вовремя приезжайте за своим ребёнком.       — Наш водитель заболел, — отвечает Московский, будто это всё объясняет и оправдывает его самого, — Такого больше не повторится.       Романова несколько смущает данная формулировка, так что он решает уточнить, что же мужчина имеет в виду. Михаил снова улыбается, что однако никак не отражается в голубых глазах.       — Я имею в виду, — специально как можно отчётливее проговаривает он, — Что следующий наш водитель, будет более ответственно относиться к своей работе. И не подведёт меня в последний момент, — когда петербуржец открывает рот, дабы возмутиться подобным бесчеловечным отношением к своим сотрудникам, Московский вглядывается вглубь квартиры и уже громче говорит, — Данила, ты готов?       Светловолосая макушка выглядывает из кухни и живо кивает, и Романов вынужден признать, что мальчишка выглядит очень забавно, стоя посреди квартиры в куртке и шапке, но без обуви и с лицом, усыпанным крошками. Его кот ел аккуратнее, чем этот без двух минут подросток.       Когда Даня уже выходит на лестничную площадку, перед этим тепло, как никогда раньше, попрощавшись с классным руководителем, Александр решает сказать пару слов напоследок.       — Я очень надеюсь увидеть вас лично на следующем родительском собрании, Михаил Юрьевич, — ему раньше говорили, что у него очень пронзительный взгляд, а через стёкла очков эффект мурашек по коже от него только усиливался, чем он и захотел воспользоваться, поставив беспутного родителя на место. Но Московский только усмехается, и в этот раз, как кажется Романову, уже искренне.       — Надейтесь, — Михаил наклоняется чуть ниже к лицу учителя, — Александр Петрович.       Романов зачем-то стоит в проходе до тех самых пор, пока за Московскими не закрываются двери лифта, только после чего отмирает. Уже сидя на кухне и глядя на почти полную кружку чая, которая осталась от Данилы, он думает о том, что нужно законом запретить и такое безответственное отношение к детям, и таких сногсшибательных мужчин, которые его проявляют. А ещё размышляет, что же за еле ощутимый аромат ему удалось уловить, когда Михаил ненадолго приблизился. Самое циничное предположение — запах денег, более близкое к реальности — его парфюм уж больно сильно напоминал Молекулу, которая, если память не подводит Александра, создана на основе феромонов. Да, точно, эта секундная слабость, это мимолетное влечение — всё было вызвано парфюмом.       И вроде бы ему уже удалось договориться с самим собой, как вдруг его осеняет: Михаил знал, как его зовут, он назвал его по имени-отчеству. И от этого ничем не примечательного факта не должны так дрожать руки, по крайней мере, не когда тебе уже за тридцать.       Романов с уверенностью мог сказать, что за полтора года совместной работы им с Ураловым удалось сдружиться, поэтому не видит ничего зазорного в том, чтобы на выходных пригласить коллегу в гости. Костя приносит с собой бутылку портвейна и на всякий случай с порога поясняет, что напиток португальский, хороший, а не что-то вроде советской дряни, которую пили ещё их родители. Петербуржец к алкоголю относился спокойно, даже в некоторой степени опасливо, но отказаться составить компанию приятелю с его стороны было бы просто некрасиво. И всё же на такое недоверие с его стороны были свои причины — разносило его со спиртосодержащих напитков очень быстро. Так что уже на втором бокале он озвучивает то, что приходит ему в голову:       — А вы с Татищевым на самом деле просто друзья?       Костя неловко дёргается, и бутылка в его руке неосторожно покачивается, проливая несколько капель мимо стакана.       — А ты почему спрашиваешь? — и голос его звучит как натянутая гитарная струна.       — Нет, ты не подумай, я не имел в виду ничего такого, — суматошно машет руками Романов, про себя думая, что портвейна он выпил уже достаточно, — Ну, то есть имел… В общем, если что, я не из тех, кто будет осуждать.       — Да, мы на самом деле просто друзья, — отвечает Уралов. Но когда искусствовед уже собирается извиниться за своё предположение, он продолжает, — Как бы сильно я ни хотел, чтобы мы были кем-то большим.       И тогда Костя рассказывает более полную историю их дружбы, которая начинается совсем не с того, с чего стартует официальная версия. На самом деле всё оказывается до боли просто: с самого детства, с той самой смены в летнем лагере екатеринбуржец по уши был влюблён в Юру Татищева. Хоть и понял это не сразу, а признал ещё позднее. Более того, в хитросплетении их судеб оказывается замешана девушка Аня, сначала обычная восьмилетняя девчонка, ставшая третьей в их маленьком кругу друзей, а затем дама, покорившая сердце Татищева, за которой он бегал с тех самых пор, как остался с детьми один.       — Смотрел фильм «Полёты во сне и наяву»? — дождавшись кивка со стороны собеседника, Уралов объясняет, к чему был задан вопрос, — Там диалог такой был… Дурачок ты, Коля, она же тебя любит, — с чувством произносит Костя, затем меняя интонацию, — Не-ет, она меня не любит, она любит совсем другого.       — Кого же, интересно? — припоминает следующую фразу из фильма Романов.       — Другого, — с грустной улыбкой продолжает свою импровизированную постановку Уралов, — У меня была с ней история, правда, очень короткая история. А любит она совсе-ем другого, — и так чувственно это сказано, что Александру хочется похлопать ему, как самому талантливому актёру на сцене театра. Вот только это реальная жизнь, а не театр. Актёры не чувствуют живой боли, отыгрывая свои сцены, в отличие от них, простых людей со своей драмой и переживаниями. — Вот и у нас примерно также. Я люблю Юру, а Юра любит Аню.       — А Аня? — назревает логичный вопрос у Романова, и он поправляет очки на переносице в ожидании ответа.       Костя становится ещё грустнее, когда, пожимая плечами, говорит:       — Меня.       Александр вертит в руке бокал с плескающимся внутри портвейном и не понимает, как же так получается, что трое хороших людей, влюблённых в таких же хороших людей, в итоге страдают. Из-за какой-то нелепой ошибки, он не знает, как иначе назвать эти невзаимные чувства со стороны каждого из них, никто так и не сможет быть счастлив. Больше всех Романов конечно переживает за Костю, тот всё-таки его друг, да и ведёт себя куда приличней Татищева, а эту Аню он вообще ни разу в жизни не видел. Но сочувствует он всем троим.       — А если Юра всё же примет твои чувства? — с надеждой спрашивает петербуржец.       — Не примет, — поджимает губы его гость, — Он гомофоб до мозга костей.       Романов припоминает один своеобразный диалог с главой семьи Татищевых:       — Он как-то сказал мне, что я похож на… человека с нетрадиционной сексуальной ориентацией, — слово «педик» ему воспитание не позволяет произнести, но Костя и сам прекрасно понимает, что выбор слов у его друга детства явно был иной, — Но до тех пор, пока я не выставляю это напоказ и нормально учу его сына, ему всё равно. Вот что он сказал.       — Очень на него похоже, — Уралов улыбается, что куда больше смахивает на гримасу печали, — Я же говорю, он хороший человек. Просто со своими тараканами.       Учитель русского, задумываясь над этой ситуацией, внезапно осознаёт, что во всём их великом и могучем языке ему не подобрать слов, чтобы описать того, насколько большего заслуживает Костя, чем всю жизнь провести, слепо любя одного ограниченного во взглядах придурка. Да, именно придурка, Александр даже не постесняется употребить это слово! И Татищеву послужило бы неплохим уроком, если бы такой замечательный Уралов наконец встретил пару по достоинству или сошёлся бы с той же Аней. Но глядя на него, Романов понимает, что этого не произойдет. Потому что у Кости невидимыми чернилами на лбу написано: он был влюблён однажды, навсегда.       Не к месту перед его мысленным взором возникают очертания Михаила Московского. Вот уж кто точно не будет полжизни таскаться побитой собакой за человеком, к которому испытывает какие-либо чувства. И вообще это ещё большой вопрос, способен ли он в принципе на эти самые чувства. Они с Костей меняют тему, говорят о живописи, о детстве, но до конца вечера у филолога в голове так и сидит на подкорке образ Московского, нахально говорящий ему: «Надейтесь, Александр Петрович».       Кажется, Романов никогда в жизни так не был удивлён, как когда всё-таки увидел Михаила на пороге своего кабинета в школе. У них в этот день проходило традиционное ноябрьское родительское собрание, на котором обсуждались темы вроде грядущих проверочных работ от Министерства образования и сценария надвигающейся новогодней постановки.       Относительно второго вопроса присутствующие разделились на два лагеря: те, кто настаивал на реализации классических произведений, и те, кто желал придать происходящему на сцене «огонька». Особенно громко за второй вариант высказывался Татищев, внезапно нашедший соратника в лице Руслана Енисейского, отца Никиты. Родительский комитет под главенством Верфского предложил компромиссный вариант: дать новую жизнь старым историям. Как это будет выглядеть, представить себе не смог никто, но Рафаил пообещал накидать примерную концепцию на приближающихся каникулах, на том и порешили.       Возможно, классный руководитель и хотел бы увидеть Московского-старшего хотя бы раз, когда тот должен был явиться на обязательное к посещению мероприятие, но после появления на собрании Алексея Рюриковича, уже перестал на это надеяться. Но жизнь подкинула ему сюрприз в виде явившегося блудного отца.       — Здравствуйте, Александр Петрович, — знакомый голос отрывает Романова от проверки сочинений по литературе, заставляя обратить внимание на пришедшего.       — Михаил Юрьевич, — вместо приветствия озвучивает учитель, — Вы опоздали. Родительское собрание закончилось ещё час назад. Как видите, все ушли.       Несмотря на его слова, Московский, не робея, проходит в кабинет преподавателя. Он с глухим стуком оставляет портфель на первой парте и неторопливо снимает с себя пальто.       — Не все, — ухмыляется мужчина, — Вы же ещё здесь.       Пальто небрежно летит и приземляется на ученический стол рядом с портфелем Михаила. Сам он проходит дальше и, со скрипом отодвинув стул из-за первой парты, присаживается на него. Для его высокого роста стол, рассчитанный на ребёнка двенадцати лет, явно низковат, но его это не смущает.       — Если вы думаете, что я задержался здесь, только в надежде дождаться вас, то вы глубоко заблуждаетесь, — Романов слегка хмурит брови и вновь возвращается к проверке работ. Он понимает, что сказал что-то не то, только когда слышит приглушённый смешок.       — Забавно, но пока вы не озвучили эту мысль, я даже и не думал об этом.       — Тогда почему пришли? — вновь вскидывает он на него взгляд.       Удивительно, как только человек может сохранять такую уверенность в подобной ситуации. Московский сидит практически на детском стуле за партой, под которую у него едва пролазят ноги, а выглядит всё равно так, словно восседает на роскошном троне, оббитом бархатом. Возможно, никакая окружающая обстановка не способна как-либо повлиять на человека, который знает, как же он хорош. Александр искренне старался избегать подобных мыслей, но всё же притягательность Михаила была неоспоримым фактом.       — Не мог так бессердечно разрушить ваши надежды, — подтрунивает над учителем блондин.       — Я серьёзно, — осаживает его Романов, — Всю необходимую информацию я уже сообщил на собрании, где вместо вас присутствовал Алексей Рюрикович. Мне больше нечего вам сказать.       — Ну, тогда расскажите мне, например, про основные принципы педагогического процесса, — резко меняет тему Михаил.       — Вы сейчас не шутите? — искренне удивляется Александр.       — Ни в коем случае.       — Что ж, — преподаватель не обязан этого делать, он же не на курсах по повышении квалификации, но решает не отказывать в достаточно простой просьбе (требовании) родителю одного из своих подопечных, — Принципы педагогического процесса — это основные положения, нормативные требования, а также руководящие идеи, определяющие особенности проектирования и реализации процесса обучения, — произнося данное определение, Романов вспоминает свои бессонные ночи, проведённые за чтением книг по педагогике, которые ему щедро одалживал Костя, — Среди основных можно выделить принципы: наглядности, доступности и посильности, демократизации, а также гуманистический принцип…       — Что же это за принцип такой? — перебивает его Михаил, забавно склоняя голову набок, — Расскажите про него поподробнее.       Александр чувствует себя словно на экзамене, где он студент, пытающийся заслужить хорошую оценку, а Московский — докапывающийся преподаватель, который за отметку «отлично» всю душу может расковырять. Умом Романов понимает, что что-то явно пошло не по плану, по крайней мере, не по его плану, но даже не старается сопротивляться.       — Это один из ведущих принципов образования, выражающий необходимость сочетания мотивов и целей общества и личности.       — Звучит очень заумно, не понимаю, что вы подразумеваете под этим, — Московский качает головой, и Романов точно знает, что тот просто притворяется.       Ему очевидно, что это проверка, но вот на что именно? Можно было бы предположить, что на знание основ преподавания, но это слишком очевидно. Александр не так хорошо знает Михаила, они буквально видятся второй раз в жизни, но всё же ему кажется, что тому больше нравится играть в более ментально сложные игры. Так что он решает идти до конца, в конце концов, единственный способ подтвердить или опровергнуть свои догадки — это дойти до финала.       — Гуманистический принцип заключается в приоритете межличностных отношений обучающихся между собой и с педагогами, взаимодействии на основе общечеловеческих ценностей, установлении благоприятной для развития личности эмоциональной атмосферы.       Московский растягивает губы в улыбке:       — Неплохие познания для человека без педагогического образования. Похвально, — Михаил говорит достаточно миролюбивые вещи, но учителя всё равно пробирает дрожь.       Потому что, во-первых, откуда отец его ученика вообще может знать о том, какое у него образование, а во-вторых, это звучит так, словно если бы он на его вопросы не ответил, то уже завтра ему пришлось бы искать другую работу. Пока Романов думает, как на это будет правильнее среагировать, отец Дани озвучивает ещё одно своё ценное замечание:       — Кстати, цвет стен здесь просто ужасен, — Московский кривит лицо, выражая всё своё отношение к бледно-жёлтому, — В каком веке их последний раз перекрашивали?       — К сожалению, у школы бюджет не резиновый, — спорит с ним Александр, желая защитить честь любимого учебного заведения, — На решение подобных вопросов деньги выделяются только по мере необходимости и в порядке очерёдности.       — Когда эта очерёдность дойдет до этого кабинета, я так понимаю, моего сына здесь уже не будет, — иронизирует Михаил.       Преподавателю ответить на это нечего.       Зато он вполне мог бы найти несколько слов для Московского через пару дней, в пятницу, когда директор лично сообщает ему, что в его кабинете на выходных будет сделан ремонт, так что ему бы лучше успеть до вечера вынести из помещения все свои ценные вещи. Пока не привезут краску. На разумный вопрос Романова о том, что же стало с мерой необходимости и порядком очерёдности, тот пробормотал что-то невнятное про добровольное пожертвование, доброго мецената и фигуру инкогнито.       Контакт в телефоне под названием «отец года» находится очень быстро.       «Меня выселили из кабинета под предлогом ремонта. Ваших рук дело?»       Ответ приходит буквально спустя минуту: «Уверен, это временная мера», а затем вдогонку прилетает ещё одно сообщение: «Поверьте, вам понравится новый цвет».       Когда в понедельник Александр наконец-то возвращается в свой кабинет, он понимает, что Московский был прав. Светло-синие стены определенно смотрятся куда лучше своей предыдущей версии, оттеняя яркое жёлтое освещение и создавая даже некую атмосферу уюта. Михаил, словно тот, кого нельзя поминать всуе, как будто чувствует подходящий момент, и Романову тут же приходит два уведомления подряд о новых входящих сообщениях. Первое из них гласит: «Вы наверняка скучаете по Финскому заливу», второе же: «Можете не благодарить».       Как учитель русского и литературы он был способен подобрать более изысканные слова и составить из них предложение словно букет изысканных цветов, но ограничивается простым «Спасибо». Александр мог бы и оставить сообщение Михаила без ответа, но он всё-таки интеллигент.       А тот факт, что отец Данилы явно достаточно подробно изучил его биографию, о чём свидетельствовали его знания об образовании и месте происхождения Романова, даже немного льстит учителю, хотя изначально мысли об этом несколько напрягали. Но было очевидно, что денег у Московских достаточно, а где деньги — там и связи. Так что у петербуржца даже не возникает вопросов об источнике информации мужчины.       Продолжать переписку с Московским без веской на то причины Романов не видит смысла. Не то что бы он искал себе оправдания, скорее, просто не хотел совершать неуместных действий. Однако определённую роль снова сыграл случай.       На большой перемене за обедом, который Александр по сложившейся традиции проводит вместе с Костей, тот ему рассказывает, как был вынужден отобрать у одного из его учеников телефон. У них проходила итоговая контрольная, влияющая на результаты четвертных оценок. И никто иной, как Данила Московский, был пойман с поличным за использованием гаджета ещё в самом начале урока, когда Уралов только раздал варианты. Вот только развязка всей этой истории куда интереснее, чем кажется на первый взгляд: Даня искал в интернете не ответы на тест, а «молитвы для сдачи экзаменов».       — Я даже не стал снимать балл с его оценки, — посмеивается учитель обществознания, — Но к его методике подготовки к контрольным работам у меня есть вопросы.       — Главное, чтобы работало, — отвечает Романов с лёгкой улыбкой; сам он куда более благосклонно относился к религии, нежели его друг.       — В этом плане нареканий нет. Не твёрдая, но пятёрка.       — Думаешь, молитвы помогли? — не удерживается от шутки Александр.       — Думаю, что парень куда умнее, чем иногда хочет казаться, — фыркает Костя.       И эта ситуация случайно оказывается поводом написать Михаилу. А это в свою очередь так же непреднамеренно приводит к тому, что Александр узнаёт позицию Московского по отношению к вере в Бога. Тот высказывает радость из-за того, что сын наконец-то взялся за ум, но выражает своё разочарование в том, что его за этим спалили. Лекции о неправильности использования телефона на уроках Даниле явно не читают, сразу понимает учитель.       После этого их общение друг с другом завязывается само собой, и уже на следующей неделе Александр получает предложение посетить открытие выставки в музее современного искусства. Пока дети отдыхали на каникулах, у него стало куда больше свободного времени, так что Романов принимает приглашение.       — …какая парадоксальность и свобода интерпретации, — вдохновенно щебечет Романов, стоя рядом с Михаилом перед картиной, — Пользуясь языком весьма распространённого в те годы «сурового стиля», художник применяет его в формате листа, близкого к миниатюре. Это очень смелый ход — обратите внимание на отсутствие лишних деталей — с целью сфокусировать внимание на композиционном действии, а не на повествовательном содержании.       Романов оборачивается на своего компаньона, но Михаил выглядит отнюдь не таким одухотворённым, как он сам. Пожалуй, правильный эпитет к его выражению лица — скептическое.       — Я бы добавил красок, — с видом знатока заявляет Московский, — Почему всё чёрно-белое? Классный руководитель его сына одаривает Михаила крайне не впечатлённым взглядом.       — Я так понимаю, вы не особый ценитель живописи?       — Пойман с поличным, — разводит руками блондин, улыбаясь.       — Тогда что же заставило вас посетить эту выставку? — недоумевает Романов.       — Её организовывает мой знакомый, он же и пригласил прийти, — пожимает плечами инициатор данной культурной программы на вечер, — Признаться, от середины прошлого века я ожидал большего. Там, плакатов с политической пропагандой и всего такого.       Искусствовед, чувствующий себя на выставке как рыба в воде, не сдерживает тяжкого вздоха от такого отношения. Но когда слышит продолжение фразы, то огорчение от чужой непросвещённости в вопросах изобразительного искусства, сменяется смущением.       — А ещё я подумал, что вам должно понравиться.       Если кто-то посмел бы обвинить Романова в неподобающем поведении, то этот человек просто не понимал того, что творилось у него на душе. Закончить вечер, целуясь в машине с отцом своего ученика, он конечно не планировал, но вышло, что вышло. А целовался Московский просто потрясающе.       Приятная атмосфера, царящая в припаркованном под окнами его дома автомобиле представительского класса, просто не позволила Александру быстро попрощаться и выскочить на холодную улицу. А как только он повернулся к водительскому креслу, то столкнулся всё с теми же невероятными голубыми глазами, которые с самой первой встречи не давали ему покоя.       Тёплая рука, так комфортно разместившаяся на его щеке, быстро подтянула учителя ближе к себе, когда стало понятно, что он не собирается вырываться. В своё оправдание Романов мог сказать только то, что это не он инициировал поцелуй. Хотя за то, что он на него ответил, в случае чего петербуржец был бы готов ответить по всей строгости. Он мог бы наврать с три короба о том, что не хотел этого и не фантазировал об этом наедине с собой, когда никто не видит, но себя не обманешь.       Михаил целовался со всей страстью, крепко засасывая чужие губы и не скупясь на пошлые звуки причмокиваний, пока сознание Александра медленно уплывало, даже не помахав напоследок. Романову в этот момент не нужны были открытые глаза, мозгу хватало импульсов от других органов чувств, которые трепетали вместе с ним. И только после того, как ощущение чужих губ на своих собственных пропадает, перед его взором снова появляется лицо Московского.       — Полагаю, теперь мы можем отбросить формальности, — усмехается Михаил и проводит пальцем по нижней губе Романова, стирая остатки слюны, смешенной из их ртов, — Зови меня Мишей.       Когда педагог возвращается в свою квартиру, он не сдерживает рвущегося изнутри смеха, который вылетает из груди, словно раскрывшиеся из коконов бабочки. И даже когда он засыпает, чужие прикосновения всё ещё кажутся осязаемыми на его лице.       Оставшееся время до конца календарного года Романов проводит, словно во сне. В работе ничего не изменилось — те же ученики, их родители, коллеги и изучаемый материал. Зато внезапно появившаяся какая-никакая личная жизнь сильно скрашивала будни. Московский-старший физически в его жизни появлялся достаточно редко, Александр на собственном опыте убедился в том, что рабочий график у него действительно был очень плотный, но смс-ками он сполна это компенсировал, пару раз даже звонил. Они говорили обо всём, начиная пищевыми предпочтениями каждого, заканчивая историей восемнадцатого века, в которой оба были хорошо подкованы. Даже как-то раз поспорили относительно фигуры Петра Первого: Романов настаивал на исключительно положительном влиянии царя на развитие страны, Московский же спорил, что далеко не все его решения имели однозначные последствия.       Иногда Михаил писал по вопросам учёбы, но преподавателю казалось, что это просто было предлогом. Потому что сообщения вроде «Куда переходят глаголы?» воспринимать всерьёз было просто невозможно. Да и вряд ли Московский, постоянно задерживающийся на работе до глубокой ночи, сам каждый день делал уроки с сыном.       Уже под конец декабря учитель крутился в куче дел, как белка в колесе, и радовался только тому, что по четвертной системе им хотя бы не надо ещё и заполнять промежуточную аттестацию учеников. Дел и так хватало, потому что славный праздник Новый год был значимым событием не только для его школьников, но и для всех родных и близких. Подарок для сестры, удовлетворяющий всем его требованиям, он находит поздно, так что отправлять его приходится срочной курьерской доставкой, что по кошельку обычного школьного учителя бьёт неслабо.       Романов долго размышляет на тему того, нужно ли ему готовить какой-то презент для Московского, ведь формально они друг другу никем не приходятся, а несколько поцелуев — ещё не отношения. Но однажды, рыская по сайту первого попавшегося маркетплейса в поисках всякой мелочи для дома, он случайно натыкается на репродукцию советского плаката с достаточно миролюбивой для тех времён надписью «Если книг читать не будешь, скоро грамоту забудешь». Судя по контексту, речь шла о ликвидации неграмотности в 20–30-е годы, и хотя выставка, на которую они ходили, относилась к более позднему периоду, Александр счёл данный подарок символичным. К тому же, как-то раз он уже высказывал Московскому подобную позицию, когда тот признался, что давно не читал ничего, кроме отчётов своих подчинённых.       Последний учебный день в году выпадает на двадцать пятое число, но о проведении настоящих уроков даже речи не идёт. Ребята из его класса приходят на два часа позже обычного, как им и было сказано, чтобы подготовиться к постановке, которую они будут разыгрывать перед всей школой в актовом зале. Во время самого действия Романов пристально наблюдает как за происходящим на сцене, так и за реакцией зала, где среди школьников сидели родители, сумевшие прийти на мероприятие. Благодаря своей внимательности, он замечает фигуру, вошедшую в зал уже под самый конец и оставшуюся стоять у дверей. Хоть в зале и темно, но Александр моментально узнаёт и эти светлые волосы, и это пальто, за воротник которого так удобно цепляться при поцелуе.       По окончании спектакля все, кто имел отношение к классу Романова, заваливаются в его кабинет, где уже накрыты столы для учеников. Он сам отходит в туалет, чтобы помыть руки перед едой, потому что у раковины в его классной комнате столпилась целая гурьба. В коридоре по пути к месту назначения он натыкается на Уралова вместе с Татищевым-старшим, который всё так же не пропускал ни одного школьного мероприятия сына. Они кивают друг другу, но на этом всё, так как Александр не хочет мешать: уж больно увлеченными беседой выглядят мужчины.       Когда он, закончив с мытьём рук, хватается за салфетки, на его бока неожиданно ложатся чьи-то руки, а над ухом звучит бархатистый голос:       — Привет, — здоровается с ним Московский, проводя кончиком носа по краю ушной раковины Романова, что вызывает у него мурашки, — За эти две недели я уже почти забыл как ты выглядишь, слава Богу, теперь вспомнил.       Александр не позволяет себе растаять от незатейливой ласки и дёргается прочь из объятий.       — Миша, не здесь.       Но развернуться лицом к мужчине оказывается едва ли не фатальной ошибкой. Потому что у того появляется возможность манипулировать чужим сознанием с помощью своей ослепительной улыбки.       — Если не здесь, то тогда где? — шепчет блондин, снова приближаясь к учителю.       И в этот раз Романов сдаётся под чужим напором, позволяя утянуть себя в поцелуй. Михаил припирает его бёдрами к раковине, сам прижимаясь к стройному телу преподавателя. Видит Бог, если бы они находились не в храме знаний, Александр бы сам начал срывать одежду с подтянутого тела, но так как они оставались в школе, он лишь на краткий миг зарывается рукой в блондинистые волосы на затылке, пропуская их между пальцами, а затем отстраняется.        — Обсудим, — бросает филолог, поправляя очки и протискиваясь в сторону между раковиной позади него и стоящим перед ним мужчиной.       — Какие планы на Новый год? — догоняет петербуржца Московский.       — Пока весьма неопределённые, — следует уклончивый ответ.       Михаил мягко хватает Романова предплечье, останавливая его.       — Даня на праздники уедет на дачу с Лёшей, — тихо произносит Михаил, глядя в серые глаза напротив, — Так что я останусь в Москве совсем один, — Романов, предчувствуя, какое предложение может последовать дальше, непроизвольно задерживает дыхание, — Как насчёт того, чтобы провести новогоднюю ночь вместе?       Александр обещает подумать, заталкивая подальше мысль сразу ответить согласием. Не то что бы он корчит из себя холодную неприступность, просто это будет первый раз, когда он пойдёт на подобный значимый шаг в романтических отношениях. Потому что ну кто не слышал примету «с кем Новый год встретишь, — с тем его и проведёшь». Романов ни с кем его ранее не встречал, возможно, по этой же причине и не проводил. Но компания симпатичного ему человека будет всяко приятнее гордого одиночества, которое его ждало в случае отказа, поэтому он отправляет Мише короткое: «Я согласен».       Квартира Московских производит несомненный вау-эффект. Высокие потолки и стильная отделка апартаментов в Тверском районе в шаговой доступности от кремлёвских стен другого впечатления были и не способны оставить. В новой рубашке и с бокалом настоящего шампанского в руке учитель чувствует себя даже практически уместно в данной обстановке.       — Почему ты не переведёшь Даню в школу поближе к дому? — спрашивает Александр, стараясь не слишком сильно пялиться на убранство квартиры.       На его вкус ей слегка не доставало уюта. Дизайн-проект сам по себе был очень хорош, но всё же было ощущение, словно он сошёл со страниц журнала. Так на первый взгляд даже и не скажешь, что в этом пространстве обитали живые люди. О чём говорить, если у них дома даже не было никаких символов наступающего праздника: ни гирлянд, ни банальной ёлки. Впрочем, при графике Московского, не удивительно, что у него не хватало времени даже на подобные маленькие радости жизни, как украшение новогодней ели.       — Я сам учился в той школе, — рассказывает Михаил, параллельно доставая из холодильника коробки с едой из кейтеринга, — К тому же, мы не так давно переехали сюда, — Романов из желания быть полезным также проходит в кухонную зону и начинает помогать раскладывать всё по тарелкам, — Летом я предлагал Даниле перейти в другую школу, но он не захотел расставаться с одноклассниками.       — Ну надо же, — изумляется Александр, — Мне казалось, он не слишком привязан к своему классу. Я даже не заметил у него особо близких друзей среди ребят.       — Он просто избалованный, — не стесняясь в выражениях, прямо говорит Московский, — Я не удивлюсь, если узнаю, что другие дети могут его за это недолюбливать, — с иронией хмыкает он, — И это наверняка ошибка моего родительского воспитания. Или скорее его отсутствия.       — Несмотря на это, я всё же думаю, что ты не такой уж и плохой отец, — Романов несмело улыбается, — Хотя Даниле явно не повредило бы, если бы ты уделял ему чуть больше внимания, — осторожно озвучивает он свою мысль, прислоняясь к обеденному столу, на котором всё уже было расставлено под стать канонам празднования Нового года.       Они однозначно не съедят даже половину из этого, но традиции, берущие свои истоки ещё с советских времён, гласили, что еды на застолье должно быть много. В целом, не самый худший пример среди всех пережитков прошлого, от которых они до сих пор не отказались.       Михаил одаривает петербуржца лёгкой улыбкой с тенью благодарности во взгляде, а затем как-то оценивающе оглядывает его целиком.       — На самом деле, Данила озвучил тогда ещё одну причину. Сказал, что у него крутой классный руководитель, и даже про занудные книжки интересно рассказывает.       Александр тихо смеётся. Он и предположить не мог, что Московский-младший так высоко его оценивает.       — К слову про книги… — вспоминает он о своём подарке, — Я для тебя кое-что подготовил.       — Да, я догадался. Трудно было не заметить этот тубус, который ты притащил.       Романов кивает, давая Михаилу понять, что тот правильно распознал назначение вещи. Он всё ещё сомневается в том, что сделал правильный выбор относительно подарка, но что-то менять уже поздно. Так что учитель направляется в гостиную, где примостил в углу дивана тубус, как его назвал Миша. Вообще продолговатый предмет цилиндрической формы, завёрнутый в подарочную бумагу с ёлочками, допускал не так много вариантов своего содержимого. Навскидку, кроме картины в свёрнутом виде Александр и предположить ничего не смог бы, разве что несколько бутылок чего-либо, но дарить алкоголь он считал дурным тоном.       — С Новым годом, — протягивает он свой подарок Московскому, тот свёрток принимает, но не воздерживается от комментария.       — Я думал, мы проведём церемонию обмена подарками уже буквально в новом году, но ладно. Подожди секунду.       Михаил временно освобождает руки, оставляя плакат на столе, и уходит вглубь квартиры. Саша слегка расслабляется, понимая, что не он один что-то подготовил, а, значит, это не было неуместно с его стороны. Московский возвращается, держа в руках достаточно габаритную вещь прямоугольной формы, завёрнутую в обычную коричневую крафтовую бумагу, и отдаёт её Романову.       — С Новым годом, — повторяет он чужие слова.       Они одновременно принимаются за распаковку, но первым со своей задачей справляется блондин. Он раскатывает плакат на столе, чтобы лучше его рассмотреть, и смеётся, читая надпись на бумаге.       — Какой удар под дых, не ожидал этого от тебя, — Московский качает головой, но улыбка никуда не пропадает с его лица, показывая, что это просто шутка.       Александр же даже не находится с ответом, потому что в этот самый момент он наконец-то добирается до содержимого своего подарка и не сдерживает пораженного вздоха. В руках у него находится картина, написанная маслом, где, судя по виднеющемуся на заднем плане Исаакиевскому собору, изображена Нева. Блёклые лиловые тона, прорисованные блики заходящего солнца, кораблики на воде и облака так искусно написанные, словно на самом деле плывущие по небу, — картина была прекрасна. Он не узнаёт художника, чьё имя красуется в росписи в нижнем левом углу, но практически безошибочно может определить дату написания, по его прикидкам, это первое-второе десятилетие прошлого века. Романов поднимает неверящий взгляд на Московского.       — Это картина начала двадцатого века, — еле слышно бормочет он, а затем его накрывает осознание, — Миша! Она же, должно быть, очень дорогая!       Владелец квартиры, довольный его реакцией, ещё шире растягивает губы в улыбке. Вопрос денег явно не волновал его так же сильно, как учителя, у него была цель произвести впечатление, с чем он с блеском справился, а остальное уже мелочи.       — Точно не дороже твоей улыбки, — игриво говорит он, делая шаг по направлению к петербуржцу, — Так что, может быть, в дополнение к плакату ты подаришь мне ещё и её?       Романов знает, что говорят, мол, главное это внимание, он и сам придерживался подобной позиции, но держа в руках столь ценную вещь не только для себя, но и наверняка для мира искусства в целом, поговорка как-то забывается. Зато всплывает воспоминание о том, что он готовился к сегодняшнему вечеру. И к Мише. Шампанское уже слегка дало в голову, а все известные Александру слова благодарности всё равно меркнут в сравнении с подарком, поэтому он не находит другого способа сказать «спасибо», кроме как впиться поцелуем в чужие губы. Романов не назвал бы себя страстным человеком, он скорее был тем, кто не демонстрирует любовь, а принимает её проявление. Но Московский творил с ним что-то невообразимое, заставлял забывать о своей зажатости и глупых принципах.       Обычно Александр не вёл себя так: не набрасывался с поцелуями, не спрашивал уверенным тоном, как пройти в спальню, и уж тем более не усаживался сверху на чужие бёдра, перехватывая инициативу. Даже сам Миша выглядит несколько ошалевшим, когда тонкие пальцы резво расстёгивают его ремень и пробираются под резинку трусов. Впрочем, удивление быстро сменяется наслаждением, когда чужие губы концентрируются в паховой области, как в зоне основных боевых действий. Его член тоже очень быстро встаёт по стойке смирно, вдохновлённый таким рвением, и еле ощутимо дёргается, когда на него попадают первые капли слюны. Романов смело берёт за щеку, параллельно с этим ведя языком по венам полового органа у себя во рту. Первое вырвавшееся у Михаила «ах» радует его, словно первый зимний снег — ребёнка.       Но в планы преподавателя не входило заканчивать на предварительных ласках, поэтому он вовремя останавливается и отвлекается на то, чтобы стянуть с себя мешающиеся штаны. И после этого Александр переходит к тому, ради чего вообще всё это было затеяно. Никогда раньше он не отдавался кому-либо так, словно от этого зависела его жизнь, но в этот раз Романов все свои силы направляет лишь на то, чтобы доставить удовольствие Московскому. Как хорошо, что Михаил желает того же и для него, поэтому игра у них выходит на равных.       Вся вселенная сужается для них только до пределов этой спальни, а время перестает представлять из себя конкретную меру длительности процессов. Миша шепчет что-то про то, что теперь для него самая ценная валюта это стоны петербуржца, А Романов не скупится на то, чтобы в таком случае сделать Московского самым богатым человеком на земле. В этот вечер они пробуют, что называется, по-разному. Как пелось в какой-то популярной в своё время попсовой песне: «схема простая — я сверху, ты снизу, схема простая — ты сверху, я снизу». После первого торопливого раунда Саша перекладывается на спину и позволяет себя взять в медленном темпе на кровати исполинских размеров. Изголодавшегося по трепетным ласкам за долгое время одиночества, Александра хватает надолго, будто вся не выплеснутая ранее энергия ждала именно этого момента, чтобы ей наконец дали волю властвовать.       И одновременно с гортанным стоном Московского, догнавшего Романова в неге после оргазма, где-то за окнами звучит бой курантов. Михаил падает на лежащего под ним филолога и вяло посмеивается ему в плечо.       — Саш, мы буквально проебали встречу Нового года.       Но никто из них не чувствует разочарования по этому поводу. И даже если снова вспомнить ту русскую пословицу, то Александр будет совсем не против так провести следующий календарный год.       После праздников все выходят в школу на вид посвежевшими и отдохнувшими, а дети хоть и жаловались на то, что снова приходится ходить на учёбу, всё равно первое время взахлёб рассказывали всем желающим о том, кто как отдохнул на каникулах. А Романов придумывает способ наладить отношения между Данилой Московским и Серёжей Татищевым. Когда эти двое опять сцепляются, — спасибо, что только словесно, а не в драке, — Александр оставляет их у себя после уроков и, посадив мальчиков за соседние парты, просит их рассказать друг другу о том, как они провели праздничные дни. Оба по началу с трудом идут на контакт, едва ли не ссорятся из-за того, как правильно лепить снеговика, но в итоге под чутким надзором педагога всё же рассказывают и выслушивают друг друга. Романов надеется, что это послужит хотя бы первым шагом для примирения сторон.       Вообще после новогодней ночи, когда их с Мишей отношения заняли более твёрдую позицию, он чувствует себя так, будто по земле перемещается не на ногах, а на собственных раскрывшихся крыльях, как бы банально это не звучало. Но вся радость моментально пропадает, когда Уралов, оставшись с ним наедине в учительской, заводит разговор о том, как в декабре видел его целующимся с мужчиной в школьном туалете. Александр извиняется перед ним за эту сцену, но, как оказывается, волновало Костю совсем другое. Так как Романов счёл нужным поверхностно посвятить учителя обществознания в подробности происходящего, перед Ураловым открывает полная картина.       — Ты пойми, если вдруг это станет кому-нибудь известно, то будет скандал. Московский, если что, сможет просто перевести сына в другую школу, и с него взятки будут гладки. А вот ни у школы, ни у тебя так быстро от этого отмыться не получится, — назидательно говорит ему Костя, глядя в самую душу. Саша догадывается, что тот и раньше мог много об этом думать в связи с природой его чувств к отцу одного из их учеников, — Я не хочу лезть в твою личную жизнь, но просто… будь аккуратнее, ладно?       Романов отвечает «ладно» и вновь возвращается к работе, но сам не может перестать снова и снова прокручивать у себя в голове этот диалог. А ведь Уралов прав, если бы это не он, а какой-нибудь другой учитель или, не дай Бог, родитель застал их тогда вместе с Мишей после новогодней постановки, то они бы уже проблем не обобрались. И это наталкивает на определённые размышления о том, что ситуация рано или поздно может выйти из-под их контроля. Александр старается переварить эту мысль наедине с собой, но когда спустя месяц ловит себя на том, что всё ещё думает об этом, он решает поговорить с самим Московским, тот как раз планировал задержаться у него в квартире на выходных.       Михаил внимательно его выслушивает, кивает и качает головой, где нужно, но в конце концов просто говорит:       — Выбрось это из головы, — Романов сначала впадает в ступор, а затем намеревается поделиться своим мнением о такой методике решения проблем, однако Московский, сидящий рядом на диване, притягивает его в свои объятия, и это в некоторой степени сбивает негативный настрой, — Послушай, даже если вдруг что-то пойдёт не так, и кто-то о нас узнает, то это легко решаемая проблема. Так зачем переживать об этом сейчас, когда ещё ничего не случилось?       — И как же эту проблему можно будет решить? — больше для проформы ворчит Александр, игнорируя последний вопрос.       — У всего есть своя цена, — озвучивает циничную, но правдивую мысль мужчина, — И у людей, и у их молчания.       — Это подкуп, — обреченно стонет в ответ учитель.       — Но ведь не угрозы и шантаж, — своеобразно успокаивает его Московский.       Преподаватель мог бы продолжить и дальше раскручивать эту тему, но слова Михаила на самом деле заставляют тревожные переживания из-за возможных последствий уйти прочь. И пока у него под ухом мерно бьётся чужое сердце, в котором он, как ему хочется верить, занимает какое-то место, Александр не станет больше волноваться. Потому что в обществе Миши он чувствует себя бесстрашным. Мысленно он называет это чудодейственным влиянием любви.       В мае, как раз на свой день рождения, Романов в первый раз обрекает все свои чувства в слова и признаётся ему в любви. Михаил отвечает взаимностью. В июне Александр узнаёт от своего партнёра, что Данила удивительно много говорит про Серёжу Татищева и даже отпрашивается к нему в гости. К концу лета уже все знают о том, как зовут лучшего друга Московского-младшего. В августе на этот раз уже он сам застаёт Костю Уралова в интимной обстановке с родителем одного из учеников. Когда дело коснулось его лучшего друга, Юра оказался далеко не таким отчаянным гомофобом, как они все думали.       И вот Саша снова стоит на линейке первого сентября. Он разглядывает повзрослевшие лица своих ребят, которые скучились вокруг него, держащего в руках табличку с надписью «7 «А». Краем глаза замечает счастливое как никогда лицо Уралова, затерявшегося среди толпы своих восьмиклассников. А ещё конечно же не сдерживает улыбки при виде Михаила, впервые пришедшего на линейку сына.       Саша стоит и думает, что всё сложилось как нельзя лучше, и ему действительно с самого начала не стоило так переживать и постоянно сомневаться в своих решениях. А занять вакантное место классного руководителя всё же было лучшей идеей в его жизни.