Прикосновения

      Чарльз моет руки уже пять минут. Нежная кожа на пальцах сморщилась от влаги и покраснела от горячего напора. Этого недостаточно. Эйлер готов содрать с себя кожу. Аккуратные ногти впиваются в ладони, оставляя красные полосы, неприятно горящие под водой. Руки все ещё грязные. Ужасные. Сегодня одноклассник схватил его за руку, когда они случайно столкнулись в коридоре. Нога Чарльза больше не ступит туда. Грязные, жёсткие ладони. Что они держали за всю жизнь? Ручку с пола классной комнаты? Грязь в виде песка со двора? Чей-то член? Чарльза дергает. Он отшатывается от раковины в тихом ужасе. ***       — У тебя новые перчатки? Кожзам, – кажется, Винсент даже не смотрит в его сторону. В его руках какая-то новая книга. Тонкие пальцы сжимают корешок. Как будто перед ним мраморная фигура. Такая спокойная. Неподвижная. Белоснежная. Чистая. Невероятно хрупкая.       — А?.. да, ты, как всегда, внимателен.       — Садись, – "белый" мальчишка переворачивает страницу и двигается вбок. Под ним оказывается светлая ветровка, аккуратно разложенная на бетонном полу крыши.       — Тебе не жалко? – Чарльз садится рядом, стараясь не помять ткань. В теории она не мнется. Но кажется такой волшебной и недосягаемой.       — Нет. Для тебя нет. ***       Из душа льет кипяток. Обжигает плечи, миллионы мельчайших иголок проходят сквозь кожу. С темных как смоль волос ручьями стекает вода. Попадает в глаза, отчего те щипят. В трясущихся руках металлические ножницы. Чик-чик. В водосток забиваются комки спутанных черных нитей. Все больше и больше. Вода перестаёт смываться и наполняет неглубокое углубление душевой. Вытекает за пределы, разливаясь лужами по кафелю ванной. Чарльз опускает голову. Зрачки сужаются, ножницы падают на пол душевой.       Черные нити покрыли все стены. Висят мерзкими, слипшимися кусками на шланге. В мыльнице. Сверху, свисая прям над головой. Тело вздрагивает от неприятного холодка на спине. Лопаток касаются мокрые нити волос. Его волос. Они покрывают плечи, руки, прилипают к телу. Чарльз лихорадочно снимает их с себя. Сдирает с кусками кожи и мяса. В горло поступает ком, от которого слезы наворачиваются на глаза. Залившись сухим кашлем, старшекурсник выплёвывает ком черных волос, испачканных в крови.       Эйлер падает на пол за пределами душевой кабины. В и без того душной комнате тяжело дышать. Мерзко. Мерзко. МЕРЗКО. Стекло над раковиной запотело. Он сидит прям на холодном как лёд кафеле в луже воды. Холодно. Тело морозит и покрывается мурашками от перепада температур.       На полу душевой валяется жалкий клочок каштановых волос с "крысиного" хвостика и разбитая мыльница. ***       — Оу, Чарльз, что с твоим волосами? – "белый" мальчик машет ему с другого конца коридора. На лице того лёгкая улыбка тонкой полоски губ.       — Кхм… Ты про это? Да так, ничего особенного, просто решил, что длинные волосы мне порядком надоели. Мешаются пожалуй. Да и кто не хочет сменить имидж.       — Например, ты, – Винсент поднимает взгляд на одноклассника. Не поверил. Кто бы сомневался, – не важно, в любом случае… тебе идёт.       — В смысле?       — Тебе идёт новая прическа, – юноша ходит по кругу, будто желая сосчитать каждый волосок на макушке Эйлера, – никогда не говорил такого, но… у тебя очень мягкие волосы. На вид, по крайней мере. И цвет красивый… Знаешь, лучше не экспериментируй с осветлением, если того изволишь. Прости за непрошенное мнение.       Мальчик с улыбкой удаляется, оставив одноклассника молча стоять посреди пустого коридора. ***       — Как прошла работа? – Винсент ждет его на крыше, – скоро экзамены, помнишь?       — Да. Все хорошо, – шаги Эйлера раздаются по пустой площади эхом, – что читаешь? Чем закончился тот роман?       — Ничем особенным. Главные герои обрели бесконечное счастье, как и в десятке романов до этого. Забавно правда… Я узнал, что автор считает, что они погибли в автокатастрофе через месяц. Под этим заявлением очень много гневных постов из разряда "но они же должны были обрести вечное счастье!" Что думаешь об этом?       — Они его и обрели. Потому что сдержали обещание. А вечным оно может быть только в ином мире.       — Согласен. Но счастливы ли они? Может, они пожалеют о своем выборе спустя секунду после смерти? И тогда обретут вечное несчастье.       — Не думаю. Это их выбор. Ведь теперь это их реальность и там они — боги. А боги властны творить, что их душе угодно.       — Пока это не касается людей внизу, – подмечает Винсент.       — Вне сомнения.       Два часа прошли в тишине и мирном шуме грифеля о бумагу. Домашняя работа сделана. Темно и текст в тетради еле различим.       — Прохладно, – замечает Чарльз закрывая учебник. А всего лишь шесть. День сокращается все быстрее.       — Не хочешь домой? – белый мальчик "светится" на фоне сумерек.       — Меня не ждут. Не хочу докучать.       — Понятно. Возьми, – подросток протягивает свою ветровку. Она не сильно поможет от холода, как бы он не хотел.       — Спасибо больше, – Эйлер накидывает ее на себя, собирая вещи в портфель и еле заметно двигаясь ближе к парню. Тот рассматривает бледные звёзды на небе или же бездумно пялится в одну точку.       — Можно? – вдруг спрашивает тот, протягивая ладонь.       Чарльз колеблется секунду. Но тянет руку вперед, медленно, будто весь мир затих в ожидании его решения. У Винсента на удивление теплые руки. Почему-то в голове Эйлера они были холодные, гладкие и неживые. Как у фарфоровый куклы. Ожидания часто не оправдываются, и сейчас он даже рад. Нежная, детская кожа. Живая. Излучающая тепло. Маленький пластырь на безымянном пальце. ***       — Простите, что мешаю, но учи- – голос Чарльза слышатся из приоткрытой двери спустя пару стуков в уборную, – Винсент?       Белый мальчик сидит на полу грязной кабинки мужского туалета. Белым он был до недавнего времени. На белоснежной рубашке виднеются коричневые пятна засохшей крови вперемешку с грязью. На лице струйка от крови из носа и фингал под глазом. Один его вид заставляет вздрогнуть и сглотнуть, не в силах комментировать ситуацию.       — Ох, Чарльз… Не ожидал увидеть тебя… Кхм… здесь, – мальчик закаливается, – тебе нет причин прогуливать уроки и задерживаться. Наверное, у тебя важный предмет. Ступай.       — Не говори подобного, ты…!       Это неправильно! Так не должно быть! Винсент всегда такой чистый. Добрый и правильный. Его нельзя пачкать. Нельзя опорочить своими унизительными выходками. Нельзя делать то, что делали когда-то с Эйлером. Почему Винсент сидит на полу уборной? Почему не он? Это Чарльз заслужил быть испачканным в собственной крови. Испачканным в остатках своей самооценки и самоуважения. Не Винсент. Кто угодно, но не Винсент.       — Да как же ты!... они! Винсент, это!...       — Неправильно, да? Но Эйлер, посуди сам. Они - боги. Они властны делать, что захотят, и такой исход был предрешен.       — Но это мешает мирной жизни, ты же сам говорил…       — Людей, Чарльз, людей. По сравнению с ними, я не человек.       — Заткнись! Не тебе называться "не человеком". Ты — бог. А они лишь люди внизу. Далеко под тобой.       — У бога есть последователи. И за ними вся школа. Это несправедливая игра, с которой нужно смирить-       — У тебя есть я, Винсент, – Эйлер сжимает кулаки, – забудь. Как тебе помочь?       Белый мальчик смеётся и его смех заполняет туалет.       Чарльз опускает на грязный кафель, протягивая ему салфетку пропитанную перекисью. Они молчат, пока Эйлер обрабатывает раны. Пока кровь с лица Винстента капает на его рубашку.       — Спасибо, – тихо шепчет мальчик, прикрыв свои широкие глаза, – теперь можешь идти.       — Никуда я не уйду, – Чарльз пожимает плечами, прислонившись к дверце кабинки.       Винсент кладет голову, замотанную белыми бинтами, ему на плечо. Юноша вздрагивает, рука рефлекторно поднимается, чтобы отстранить постороннего. Белый мальчик спит. Не ощущая никаких действий вокруг него. Пушистые ресницы еле подрагивают во сне. Его лицо все такое же без эмоциональное, как и всегда. Эйлер кладет голову юноши себе на колени. Тот и не буркнет сквозь сон. Лишь мирно покоится на грязных брюках одноклассника на полу ужасно грязного туалета. Чарльз вздыхает, жмурясь. Противно. Но не от окружения. А от склизкого ощущения внутри, когда взгляд падает на испачканное лицо мальчика. Бога. Его собственного бога. В правильность которого он будет верить до конца.       Хрупкие руки тянутся наверх, на лице Винсента сияет улыбка.       — Можно? – он осторожно касается черных волос Чарльза. Перебирает пряди, будто маленький ребенок. Как будто боясь прикоснутся к нежной кожи головы или шеи, – мягкие, как я и думал.       Эйлера осыпает мурашками. Не от находящей истерики. Не от рвотных судорогов и отвращения. От ощущения теплых рук и нежных прикосновений. Прикосновений, которые он не оттолкнет. ***       — Поздравляю с окончанием года, Чарльз.       Выпускной. Все давно разошлись по домам или кричат под воздействием алкоголя этажами ниже. Он больше не увидит лиц одноклассников. Всех. Кроме одного. Они вдвоем стоят на крыше.       Почему-то в душе тоска. Бетонный пол кажется родным, как никогда. Винсент облокачивается о перила. Отсюда не видно весь город. Не видно заката. Не видно солнца, что заходит за горизонт в их последний день здесь. Не видно красоты природы. Не видно чего-то изящного, красивого и романтичного. Лишь мрак, так хорошо передающий дни в этом здании. И белое пятно рядом. Винсент. От него как будто идёт свечение. А в глазах мелькают несуществующие солнечные зайчики.       — Ты думаешь об этом, да?       — О чем? – Эйлер подходит к краю, жмурясь от ветра.       — О том, что это — конец.       — Нет. С чего бы?       — О. Славно.       — А ты?       — Я думаю, конца не существует. В нашей реальности будет длится бесконечно всё, что ты пожелаешь, – Винсент улыбается, своей привычной, лёгкой улыбкой.       — Позволишь мне? – в голубых глазах отражается собственное темное отражение. Мальчик протягивает руку вперёд. Чарльз кивает, словно под гипнозом.       Касание губ. Аккуратное, почти не ощущаемое, мимолетное. Они мягкие, легкие и нежные. Без единой трещинки. Запах бальзама для губ. Ванильный. Уголки поднимаются в различимый лишь одному Чарльзу улыбке.       — С окончанием года… – тихо шепчет Эйлер.       На губах все ещё вкус ванили. И лёгкий аромат свежести. Ощущение чужого дыхание на лице. Белые, пушистые, словно утренний снег, волосы щекочет лицо. Так вот что это такое? Нет, совсем другое Чарльз читал в книгах. Совсем другое видел по телевизору, после чего бежал в ванную с рвотными позывами. Это что-то — другое. Нежное, светлое и чистое. Как сам Винсент. Под белой водолазкой бешено стучит сердце. Непонятное чувство разливается по груди. Приятно? Ему приятно?       — Не строй такое лицо, – Винсент вздыхает, оглядев пустую крышу. Крышу, на которую они уже никогда не вернутся, – замёрз?       — Да, – врёт Эйлер. Ему жарко, до безумия, – пошли домой.       Эйлер берёт за руку юношу. Мраморные пальцы с пластырями на костяшках смыкаются в ответ.