Полдень

Время здесь не идет само. Время здесь — череда состояний, бесконечная шутка, осознанный сон. Джордж будто продирается через водопады вязкой карамели, чувствует, как вручную двигает стрелки часов. Каждое движение — еще одна прожитая секунда. Застынешь — больше ничего не будет. Все остановится. Жара съедает заживо, проглатывает с головой, отключает все: не поднимаются веки, не двигается тело, исчезают все мысли. Они оба давно стали частью комнаты, вжились в роль причудливых предметов мебели, и потому время пока не идет. Все спит. Сердце то бьется, то нет. Клэй борется, еле-еле, но движется — поднимается легкими прикосновениями, поцелуями по лодыжкам, по бедрам — вверх. До цели не доходит — лениво переваливается на спину и с усталой улыбкой смотрит в потолок. — И правда жара аномальная… — выдыхает Джордж, прикрывая глаза. Он сидит на широком подоконнике, и стекло слегка жжет спину — солнце медленно движется по небу, и даже в доме уже не спастись. Оно аккуратно целует веснушки на спине, карабкается по шее, по волосам, только чуть не доставая до затылка, ползет по полу, и ноги Клэя понемногу тонут в желтоватом, теплом свете. — Вон, даже до тебя добралось, — говорит случайно вслух и тихо смеется. — Бассейн, — говорить слишком трудно, и Клэй хрипло шепчет — приходится наклониться слегка вперед, к нему поближе. Лицо его оказывается прямо между ног Джорджа, и тот устало усмехается, но говорит только: — Правда, что ли? — Клэй глупо улыбается и кивает. — До моря десять минут, а ты хочешь в бассейн? — Десять минут… Не дойдем, — он смеется, и губы у него как пески Сахары. Кажется, проведи по ним рукой, и они сами потянутся за горячими, слегка влажными от пота пальцами, исцелуют их все в поисках живительной влаги, исследуют вдоль и поперек каждый изгиб — так, как уже делали сотни, тысячи раз. Джордж поддается. — Ладно, — он тянется к нему, вниз, и чуть не падает, но его тут же нежно подхватывают чужие горячие ладони, и подбородка касаются знакомые сухие губы. Клэй целуется каждый раз, как в последний. Руки, плечи, шея, места мыслимые и немыслимые, открытые и запретные, он знает их все на ощупь и на вкус, он учит их наизусть, он слышит самые тихие стоны и чувствует самую легкую дрожь, и нетерпеливую, и удовлетворенную. Джордж — Александрийская библиотека, кладезь безграничного знания. Джордж на все отвечает «да», и Клэй умело пользуется этой вседозволенностью. Но сейчас не время. Сейчас у них четкая цель, и потому Клэй вздыхает и останавливается — лишь ненадолго. Они идут медленно, в обнимку. Нет смысла спешить. Там, за дверью, изнуряюще знойно, и выходить сначала совсем не хочется, но чем ближе они к ней, тем интереснее становится: что будет, если открыть? Джорджу страшно: он представляет, как медленно будет плавиться тонкая, пока еще бледная кожа, как он посмотрит на Клэя удивленно, а тот обхватит крепче, но ничего больше не сможет сделать. А Клэй не боится. Он идет уверенно, и рука его уже тянется к ручке: он знает, что только теплый бриз ударит в лицо, и ступни ног уколет галька у порога, и закричат чайки, и он улыбнется. Джордж отпускает его и бежит вперед — пока жара не накрыла с головой, не погребла под своими золотыми волнами. А Клэй остается у двери. Он медленно вдыхает носом, выдыхает ртом. Легкие горят от раскаленного воздуха. — Давай быстрее! У тебя солнечный удар будет! — слова растворяются в вязком воздухе по дороге к нему, и он скорее угадывает, чем слышит их. У входа стоит большой круглый кактус, а в его тени сидит маленькая коричневая ящерка. Она смотрит прямо на него, но пока не двигается. Клэй прикрывает дверь, чтобы она не шмыгнула в дом. Он идет прямо по клумбе, потому что так быстрее, сквозь кусты рододендронов обходит дом, не рассчитывает расстояние и задевает угол, покрытый толстым слоем побелки — немного остается на руке и на волосах. Ноги тонут в грунте, камушки колют ступни, но это только возвращает в сознание, заземляет, не дает жаре поглотить его полностью. Он останавливается на секунду у края цветника — там, где резко прерывается тень дома и начинается нагретая палящим солнцем каменная дорожка. Затылок тепло гладят солнечные лучи, как будто подгоняют, смеются — нас, что ли, боишься? — Что стоишь? — слышится со стороны бассейна. Клэй поднимает глаза и улыбается. Ноги сами несут на голос. — Все цветы передавил и тупит… — Джордж смеется. — Ну куда побежал, дурак! Тут сейчас все из-за тебя будет в грязи! — он нарочито брезгливо щурится и брызгает в Клэя водой. Капли расплескиваются по дорожке, по синему глянцевому бортику, и застывают там, сияющие, как случайно рассыпанные звезды. Джордж, от скуки облокотившись о бортик, пальцем проводит между ними тонкие дорожки, превращая в созвездия. Клэй поворачивает вентиль крана, стоящего у бассейна, и, набрав в горсть воды, сначала плескает себе в лицо, и только потом, неловко балансируя то на одной, то на другой ноге, смывает землю. Становится легче. Вода утекает куда-то в непроницаемую темноту желоба, в другие невидимые и неведомые места, и Клэй почти грустно провожает ее взглядом. Созвездия из-под пальцев Джорджа тоже медленно утекают туда — в неизвестность. — Прыгаю, лови! — шутливо предлагает Клэй, и Джордж тут же испуганно отшатывается. — Дурак, — бьет легонько туда, куда может дотянуться — прямо по мокрой лодыжке. — Залезай уже. По-нормальному! И Клэй, слегка разбежавшись, прыгает в бассейн бомбочкой. Брызги воды разлетаются в стороны. Он слышит обиженный крик Джорджа откуда-то с поверхности: «ведь сказал же — по-нормальному!» — но не слушает. Хватает его и тянет с собой под воду. Оставляет горячую цепочку поцелуев от груди до шеи и останавливается на губах. Под водой целоваться сложно и странно, но, поглощенные долгожданной прохладой и тишиной, они оба, наконец, спокойны. Клэй тянется вниз, но Джордж мотает головой и, в последний раз легко коснувшись губами чужого лба, выныривает, хватая ртом воздух. Клэй еще на секунду, задержав дыхание, застывает под водой, открывает глаза и смотрит в далекое яркое небо, подернутое полупрозрачной дымкой. На поверхности скачут солнечные зайчики, а за ними, опустив голову, глядя прямо в глаза, мягко улыбается Джордж. И Клэй улыбается в ответ. Воздух кончается, но двигаться совсем не хочется. Время снова густеет, вязко проходит сквозь пальцы. Силы утекают, хочется закрыть глаза и остаться навсегда застывшим, замороженным в знойном полудне Флориды. Джордж вытаскивает его резко, и лицо у него взволнованное, хотя он и пытается это скрыть за дурацкой ухмылкой. Опять зовет дураком, шутливо ударяет по плечу, целует еще раз. Кричат чайки, и теплый ветер шелестит в волосах, и ему хорошо. Клэй здесь и не здесь. Он целует в ответ, смеется, оглаживает пальцами знакомые плечи и нежно обнимает. Он медленно выдыхает, прикрывает глаза и останавливается навеки, не давая двинуться ни душе, оставляя только ветер, чаек и прозрачно-звездную воду. Джордж чувствует, как секунды обволакивают его неразрывными путами, и замирает. Они атланты, подпершие спинами неумолимые стрелки часов. Они — само время.