В доме тепло и уютно. Ликер весьма расслабляет, даёт волю телу, мыслям, взглядам. Так спокойно и хорошо. Фешенебельный взор Ричарда затравленно и голодно, как бы невзначай, скользит по изящным восьмиглазовым усикам, случайно неловко встречаясь с маленькими чернявыми глазенками журналиста, смотрящими смешанно: понимающе, благодарно, ревностно. Очень трудно сосредоточится на прекрасной Татьяночке, когда тебе просверливают дыру во лбу проницательные креветочные глазки.
- За наш с вами умиrотворительный вечеr, доrоогие мои дrузья! - с дрожью в голосе поднимает бокал Сапогов, едва стоя на ногах от волнения и некоего пресловутого опьянения ликерным изделием.
- Ой, ты знаешь, вообще-то мы с нашей - м- моей Татьяночкой считаем, что мы очень рады-е, что мы больше с тобой не враждуем, не воюем, не боремся, правда Танечка - Грачевич выдавил из себя самую благожелательную улыбку, все ещё настороженно посматривая на бывшего директора девятого канала исподлобья, и будто бы терзаясь какими-то своими противоречиями.
- Аахахп, да мой холоший... - нежная Танечка прикрывает свои томные восьмиглазовые глаза и все также мило смягчает согласные буквы, что едва разберёшь, чего она там бормочет.
Вот за это ее однажды и полюбили двое таких не похожих друг на друга мужчин.
- Честно говоrя, я все ещё чувствую себя тrетьим лишним... - грустно признается Ричард.
- Я навеrное скоro пойду, оставлю вас таких невеrоятбл счастливых наедине...
Сапогов печально опускает глаза в пол и нервно ежится при одной только мысли, что ему придется вернуться в свою одинокую квартирку без Татьяночки и... Юры. Как Он вообще оказался в роскошной голове и фешенэээбельных мыслях Ричарда? Этот забитый тонкоплечий и хрупкий грач? Почему ему хочется быть рядом с ними двоими, а не только с Восьмиглазкой его ненаглядной? What????
- Та ну чего ты, чего ты, ты же все-таки спас меня, вытащил из огня на руках, как какого-то холодного ребятеночка, оставайся у нас ночевать, холодно на улице, простудишь свои роскошные белокурые волосенки совсем. - неожиданно выпалил журналист.
Сапогов горько улыбнулся, понимая, что даже если это и не шутка, то оставаться здесь и смотреть с матраса на полу на то, как этот Грач обнимает его дивную Танечку во сне - хуже смерти.
- Юрьа, дольогой, ну у нас зе только одна кльовать... - всполошилась умная Танечка.
Что поделаешь, одна кровать, не на пол же укладывать Сапогова, все-таки, как-никак спаситель, герой, нельзя же так; не по-человечески получается, куда теперь его?
- А мы его там... Здесь, ну у нас, здесь у нас тут, сюда положим, с нами будет, тут, здесь.
Грач был сильно взволнован и сам крайне удивлен тому, куда сейчас движутся его мысли.
Никогда ещё он не предлагал другому мужчине разделить постель с собой и своей дамой сердца.
В комнате повисла тишина. Татьяночка ошарашенно смотрела то на журналиста, то на Сапогова, не веря своим ушам. Ричард же был в замешательстве, подавившись ликёром, он думал, что мог рассчитывать максимум на койку из двух соединенных кресел, но чтобы на такое...
Сапогов недоверчиво посмотрел сначала на странного сейчас, ушедшего в свои мысли Грача, (черт знает, что у него там творится в голове, какие мыслишки надумываются, не хочет ли он сотворить что-то крысиное) потом на напрочь сбитую с толку Танечку, и все же решился прервать эту тяжёлую, как пропитанная скипидаром голова Катамаранова, паузу.
- Аха-ха-ха-ха, гуд, хоrошая шутка! - нервно засмеялся Ричард, конфузливо вставая с кресла.
- Я пойду, много, много дел...
- А я вовсе не шутил! - упрямо заявил Юра, да так громко и убедительно, что бедная Татьяночка от неожиданности пискнула и утопила свои прелестные усики в ликере.
- В ночь тебя отпустить я никак не могу, оставайся, ты достаточно х-хороший, неплохой, нуу пойдет, да.
- Но как можно?! А как же Татьяночка, это будет невероятбл непrилично... - Сапогов совсем потерялся, даже не предполагая, что ему делать.
- Танечка, Танюшечка, рыбонька моя, веточка моя ненаглядная, расписная, ты не против, чтобы он остался? - Грачевич едва скрывал дрожь в голосе и какую-то неясную, неуловимую мысль в слепых глазах.
- Ну я не знаю, нузно ли...но и в то же влемя залко... в молоз, под гладусом, ну сто зе это! - Танечка терзалась сомнениями, боялась злого умысла, сна на яву, всеобщего безумия и мучительно томилась немыслимой любовью к этим двоим, совсем разным мужчинам, с идентичными усами и телосложением.
- Холосо. Но я буду с клаю, а Ю́ла возле меня. - Ей очень тяжело дались эти слова, ведь окажись это вдруг проверкой, то все пропало, она ее не прошла, потерялась, запуталась, сошла с ума, и ничто ее больше не оправдает...
***
На двуспальной тахте тесно, но тепло и уютно, совсем не чувствуешь себя одиноким и покинутым. Рядом люди. И не просто люди. Близкие. Любимые. Родные. Или это просто алкоголь открыл роскошный сундук сентиментальности в сердце Сапогова. Вроде вот и Татьяночка почти рядом, почти как всегда, и запах едва уловимый, но реальный, а не фантомный, и ее спокойное дыхание, но что-то не то, что-то горькое и тягучее застыло между ними, что-то сухопарое, забористое, неуверенное.
Тело. Тело чертова Грача! На удивление, оно сейчас совсем не мешало Сапогову, наслаждаться присутствием, не таким близким, но реальным присутствием Татьяночки, рядом с собой. Грачев обнимает сзади Восьмиглазку, как когда-то ее обнимал сам Ричард. Сапогов смотрит на спину Юры и завидует их счастью, в сердце больно жмёт, снова становится так одиноко и пусто, будто рядом никого нет, хочется плакать. Совсем рязмяк...
Что же он наделал? Какое чудо потерял, чудо любви, чудо близости!
Ричард чувствует себя третьим лишним и мечтает сбежать к себе домой, чтобы позорно-громко не разрыдаться и всех не перебудить своими жалкими всхлипами.
Однако попытки Сапогова незаметно вылезти из постели не увенчались успехом - проснулся Юра и повернулся к нему лицом.
- Хочешь уйти? - тихо и как-то умиротворенно проговорил Грач, в какой-то уж слишком несвойственной ему манере, разглядывая Сапогова сонными незрячим глазенками.
- Я здесь лишний... - Сапогов со всех сил старался скрыть мокрые от слез ореховые глаза.
- Ты красивый. За это тебя и полюбила Танечка... - Юра продолжал рассматривать во мраке, освещённое лунным светом, прекрасное лицо Сапогова.
- А у меня этого нет...
- Но она все rавно с тобой. Да, ай нов, мне нет, пrощения, я поступил, как меrrrзкий....
Ричарда прервали. Сухая, но тонкая и холодная ладонь Грача неуверенно скользнула меж ухоженных пальцев Сапогова, легонько сжав.
Бывший директор девятого канала был обезоружен и совсем растерян. Шевелиться не стал. То ли боялся спугнуть, то ли ещё чего. Лишь вопросительно посмотрел.
- Я признаться, сам не летописный герой... обижал Танечку, не ценил, совсем никудышным стал... Но она любит меня, я это знаю. И... Тебя тоже любит...
- И тебя это не бесит? - Сапогов не смея шевелиться, говорил лишь одними губами, совершенно не ожидая такого откровенного разговора.
- Сегодня я понял, что ты не такой уж и продажный уродец, каким кажешься... - Грач мягко и благодарно улыбнулся.
- Я хочу, чтобы Татьяночка была счастлива, но она не может быть счастлива, пока семья не объединится совсем полностью.
- Я...я не особо понимаю... - рука Ричарда за долгое время наконец вздрогнула; под дубовым занозливым взглядом Юрия Сапогов почувствовал себя маленьким мальчиком.
- Ричард Сапогов, я хочу, чтобы ты стал частью нашего семейного гнездышка, стал его полноценным членом и любил Танечку также сильно, как люблю ее я.
- Стrэнджер.... - все что смог выдохнуть Сапогов. Ладонь вспотела, кровь прилипла к голове, а сердце бешено заколотилось.
- Я совсем, не понял, что ты там такое говоришь... - шутливо и несколько растерянно пролепетал Грач, пытливо заглядывая Сапогову в глаза, пытаясь найти там ответ.
- Если это пrавда,... то я согласен.
***
Ночь. Двое таких разных, но таких похожих мужчин уснули мирным сном, держась за руки. Одна прекрасная женщина не спала, улыбаясь во все усы, с упоением предвкушая завтрашний день и все последующие дни, которые она проведет рядом со своими любимыми мужчинами.
