Sensation de Vol - Чувство Полёта

      В коридорах всё ещё шумно, хотя голоса едва различимы и отдаются в голове лишь бессвязным гулом.       Каким же безграничным казалось это пространство, легко преодолимое в два шага, тем не менее словно бы уходящее куда-то вдаль!       Всё только по вине момента, по вине высоких потолков и огромных окон, заливающих всё солнечным светом, но и этого было достаточно для того, чтобы заставить его мечтать о полетах. Он хотел именно не пройти, пролететь сквозь это пространство, как некогда за штурвалом самолета им преодолевались горы, это не совместимые, не сопоставимые вещи, но ему, слишком сильно снова хотелось летать.       Это нужда, животрепещущая необходимость, которую, к сожалению, приходится усмирять.       Он был рожден летать, но у него забрали крылья…       Однако, к чему отчаиваться, если есть шанс, даже больше чем просто шанс – гарантия того, что ему вернут потерянное.       Почему полёты с их неповторимой, неописуемой и непредсказуемой несочетаемой неоднозначностью, в которых тяжесть кружит вальс с легкостью и грань между мечтой и реальностью размывается, испаряется, скрываясь в безграничном небе, стали для него так недоступны?       Почему это лишь прошлое, не настоящее?       На самом деле, сложно дать определенный ответ может это по причине чужого желанья людям блага, а может – нет и в этом кроется что-то иное, но Антуан предпочитал о том не думать. Единственное, что он знал наверняка – придёт время и всё разрешится.       Теперь его радовало уже хотя бы то, что он помогал возобновить полёты.       Да, вероятно, это слишком громко звучит в этом мире сложных механизмов и металлических паровых машин, где всё должно быть выверено до той степени, что даже непредвиденности не может случиться, в мире, пытающемся сделать невозможное и подчинить сам случай.       Он преподавал самолетостроение, проектирование, да и в общем-то – всё, что касалось полетов, ведь не многие решались браться за это дело, боясь проблем с правительством, отстранялись от всего прежнего, от близкого в угоду тому, чтобы не приобрести проблемы. Оставались лишь, как говаривали, безрассудные, ученые или мечтатели, а он был всем этим вместе.       Антуан знал своё дело и это то, почему за ним шли. Шли до победы, шли до последнего.       Самолёты стали редки, так как прежние были не совершенны, а новые оказались малодоступны, ведь безумно много времени уходило на их создание, а результат не мог быть сочтен надежным даже их изобретателями. К сожалению, это было так.       Он учил избранных, тех, кому суждено вместе с ним создавать самолёты совершенные, надежные и долговечные, как ничто иное, учил потому, что знал о этих механизмах всё.       Он чувствовал каждую деталь самолета, мог сказать за что она отвечает, ведь они составляли целое, а самолет – неотделимая часть пилота. Пилот и самолёт, они делили одни органы, одну жизнь, единое обеспечение, пусть один и мог выстоять без другого, а второй не мог, не имея управленья, не имея мыслей.       Он помнил те ощущения и переживал их вновь, вспоминая всё как наяву, неимоверно ярко, только вот как объяснить всё это, весь этот восторг, жизнь в один миг, в одно мгновение, чувство полёта тем, кто никогда не встречался с этим, тем, для кого самолет был лишь фотографией – картинкой в сером свете…       Студенты часто задавали ему вопросы и порой, казалось – совершенно логично, теоретически верно, предлагали ему исключить какие-то детали, не предлагая, чем их можно было б заменить “за ненадобностью” или напротив заменить их чем-то незатейливым, совсем простым, вроде цепочки из металла или простой трубки для подачи механизму пара, но Антуан говорил, что этого не потерпит практика. Практика может уничтожить и без того неидеальное строение, что говорить о той его версии, что теряет больше от модификаций, чем приобретает. Он доказывал всё это, но принимал те теории, что могли выжить и сыграть тогда, когда, при доработке будут по максимуму лишены неточностей и об этом можно будет сообщить людям без предвзятости.       Он доказывал и ему верили, его слов не могли оспорить, но как всё же объяснить не на словах то, что не доступно? Как показать, что и малейшая деталь важна и отсутствие её может разрушить всё? Как объяснить, что даже аппендикс – не нужный, казалось бы, отросток, может служить какой-то цели и если чем-то заменить его, его повредить или “испортить”, может навредить всему, повлиять на весь с ним живущий организм...?       Кто-то скажет – всё против него, ведь просят слишком многого, стоящего за гранями возможного, но нет, это не так, нужно сделать первый шаг, чтобы всё сработало.       - Антуан. Антуан? – пыталась добиться его внимания дома Гаэтан.       Не часто он так глубоко погружался в мысли.       - Извини, я снова думал о программе, поэтому не слышал тебя. – откликнулся он, оборачиваясь к жене, вышивавшей лиловые цветы на ткани так искусно, словно в самом деле рисуя их с натуры акварелью на бумаге.       - Я ничего не говорила. Знала, что, вероятнее всего ты не сможешь меня услышать. Расскажи мне, в чём дело на этот раз. Надеюсь всё не хуже, чем было прежде?       - Нет, совсем нет, милая Гаэтан. Просто сил у меня уже никаких нет, нужно что-то менять, ведь многого не получить, ходя кругами, не так ли? – ответил он, садясь рядом, слегка улыбаясь.       - Не знаю, что именно ты задумал, но понимаю, ты не отступишься. Могу сказать только одно – делай, что должно и будь, что будет, а я всегда и во всём тебя поддержу, ты же знаешь.       На следующий день, не теряя времени, Антуан взялся за дело, воспользовался старыми связями и всё же добился того, чтобы ему хоть раз позволили использовать свой самолёт, показать его, объяснить всё на примере, вживую продемонстрировать его в работе.       Это было нелегко учитывая то, что уцелевшие самолеты находились под замком так далеко, что их нельзя было достать, а большинство сведений о них находились под строжайшим запретом всё по той же причине ненадежности – бытовало мнение, что проще создать совершенное новое, не основываясь на старом, но, вероятнее всего причина была другой – боялись воров, которые могли использовать несовершенные самолеты в своих целях и подвергнуть тем самым опасности ещё большее количество людей, ведь нужно учиться на ошибках прошлого, чтобы снова их не повторить.       Иными словами, Антуану удалось осуществить свой план каким-то чудом, учитывая то, что увидеть этих механических птиц можно было теперь только на фотографиях в музеях.       Пилот встретил свой самолёт как старого друга, старого друга, такого ценного, что все к нему могли обращаться на “Вы” и которого от дома до пункта назначения провожала свита, друга, который подпустит к себе только своего хозяина, которому одному может довериться.       Антуан провел студентов вокруг самолета, показал всё его внешнее и, на сколько возможно, показал внутреннее. Он видел восторг в их глазах также отчетливо как видел страх перед этим несовершенным творением человеческих, таким прекрасным и таящим для многих так много опасности.       Как бы то ни было – радость его и их была сильнее. Антуану уже было всё равно, сколько сил он потратил на то, чтобы добиться встречи со старым другом – это того стоило.       Он забрался в кабину, разрешение было получено, никто не мог этого ему запретить, надел прежний летный костюм, пристегнулся и запустил сердце самолёта как в те времена, когда это было обычно и устремился в чистое голубое небо. Облака объяли его крылья, механизм приятно урчал, вторя душе и словно говоря, - “Ты ведь тоже чувствуешь – это было вчера, пусть другие говорят – то была вечность…”       Тяжесть гор и легкость перьев – всё сейчас было одно.       О чём мечтать, если не об этом?       Ученики чувствовали учителя, чувствовали эту птицу в облаках, теперь им всё было ясно.       Всё встало на своё место, Антуан знал, не просто верил, у него, у самолетов ещё будет будущее в небе.