Киришима Нацуя никогда не признается, насколько сильно он нуждается в Нао.
Лучи яркого солнца, отбросившего на гладкую поверхность белоснежно чистого кафеля полосатые тени, пробивались сквозь жалюзи окна, выходящего на оживлённую улицу. Лампы накаливания, перемигиваясь, гудели с едва слышным потрескиванием. Страницы старой книги, шелестя, перелистывались одна за другой, медленно, с дрожащей осторожностью. Парень с необычным, но необычайно красивым цветом волос — серебристым, сидел на кровати, подложив подушку под спину, и настолько глубоко погрузился в чтение очередного фантастического романа, что не обращал ни малейшего внимания на посторонние звуки. С того дня, как его положили в больницу, он поглощал книгу за книгой, а уже прочитанные складывал стопкой на прикроватную тумбочку небольшого размера. Его поместили в самую обычную одноместную палату, немного тесную, но уютную, оснащённую всем самым необходимым для жизнеобеспечения: для транспортировки пациента мобильной медицинской койкой с мягким комплектом непромокаемого постельного белья, отключённой на данный момент капельницей, ждущей своего следующего применения, прямоугольным столиком со всего одним стулом и вышеназванной тумбочкой с удобными полочками внутри. В коридоре стоял шум и гам. Недовольные голоса медработников можно было разобрать даже за закрытыми дверьми палаты. Часы посещения. Народу, как обычно, было много. И если бы не внезапно раздавшийся в сопровождении неразборчивых, но тем не менее радостных возгласов топот детских кроссовок, который невозможно не отличить от цоканья медсестёр каблучками и шуршания посетителей бахилами, то обладатель жёлто–зелёных глаз, похожих на два редких драгоценных камня, никогда бы не отвлёкся от строк произведения, буквально затягивающего в свой наполненный особой атмосферой таинственности и загадочности потусторонний мир. Стоило двери слабо скрипнуть под натиском непоколебимой храбрости её открывателя и отвориться, как молодой омега, плавным движением руки закрывший книгу и положивший её себе на ноги, уже был готов к встрече с частым гостем в его покоях. — Папочка! На бледном лице появилась нежная улыбка. — А мы пришли! — громогласно заявил маленький мальчик, подбежав к кровати родителя. — Здравствуй, мой милый, — произнёс в ответ Нао, потянувшись к спортивной курточке ребёнка, чтобы заботливо поправить вывернутый капюшон. — О чём ты мне сегодня расскажешь? Детские уста, речь которых была относительно понятна от силы двум–трём людям и Нао, проработавшему тренером у юных пловцов не один год, залепетали заплетающимся языком. Маленький мальчик тараторил с невероятной скоростью, еле выговаривая слова, а то и вовсе коверкая их, намереваясь поведать папочке–омеге о вчерашнем дне и о том, почему они вместе с отцом не смогли его проведать, хоть и обещали. Размахивая руками во время нескончаемого словесного потока, ребёнок, сбиваясь с мысли и говоря сначала об одном, а затем резко о другом, восторгался школьным фестивалем, на котором ему посчастливилось побывать, и плюшевой игрушкой — бельком с чёрненькими глазами–пуговками, которого ему купил расщедрившийся папа–альфа. Парень с серебристыми волосами старался внимательно слушать своё дитя, не перебивая, однако у него плохо получалось. С любовью ероша и без того непослушные волосы маленького мальчика, нарочно задевая длинными пальцами его ушки, молодой омега очередной раз убедился в том, что его сыночек — вылитая копия папы–альфы: ЕГО глаза, янтарные с красноватым отливом, под лучами солнца блестящие ярче обычного, ЕГО черты лица и даже ЕГО загорелый цвет кожи, ЕГО широченная улыбка с острыми клычками, выдающая счастливое расположение духа. Отличием являлось лишь одно — цвет волос. У ребёнка они с рождения были белыми, как лист бумаги, из–за чего в детском саду его стали называть «бельком» как воспитатели, так и вечно повторяющие за ними детки. Нао нравилось, когда его сыночек с пребольшим энтузиазмом вещал ему обо всём на свете за какие–то незначительные пять минут, нравилось, когда тот замолкал и, надув губки, супил бровки, замечая взгляд родителя не на себе, а на дверном проёме, в котором стоял Киришима Нацуя — отец их маленького четырёхлетнего мальчика. Он, как любящий альфа бывшего Серизавы, после свадьбы ставшего тоже Киришимой, навещал своего молодого омегу через день–два, а то и три, как выходило. — Рад тебя видеть, Нацуя, — промолвил шёпотом обладатель жёлто–зелёных глаз, склонив голову набок и одновременно заправив мешающую прядку отросших за долгое время волос за ухо. Войдя внутрь палаты, шатен, игнорируя нахмуренное личико сына, первым же делом скинул с плеча спортивный рюкзак, после чего положил целлофановый пакет, который он нёс в руке, на стол, собираясь достать из него всё содержимое. — Я, как обычно, принёс тебе фруктов, книг и… ещё чего–то… Не помню уже, позавчера в магазин ходил, — сообщил Нацуя, стоя к парню с серебристыми волосами спиной и даже не смотря в его сторону. Казалось, что над ними повисла напряжённая атмосфера, от которой обиженный маленький мальчик поспешил спрятаться, навалившись на ноги папочки–омеги и занявшись отстранённой игрой со своим новым мягким другом. Нао чувствовал, как альфа, никак не привыкший видеть своего молодого омегу в таком болезненном состоянии, как обычно попросту волновался перед предстоящим общением, а также знал, что подобное пройдёт само собой, если начать разговор первым. — Не стоит, я потом сам разберу, — стоило Киришиме отвлечься и убрать руки от пакета, как обладатель желто–зелёных глаз перевёл взгляд на тумбочку и, не желая давать неловкой тишине возможность существовать, добавил, якобы только что вспомнив. — А, и–и–и… Забери те книги, пожалуйста. Кроме этой, я её ещё не дочитал. Нацуя ухмыльнулся. — Чего и следовало ожидать от президента библиотечного комитета младших классов, ты слишком… , — повернувшись, шатен запнулся, когда увидел Нао, осторожно поглаживающего ребёнка по спине, — … много читаешь. Действие парня с серебристыми волосами было отработано до автоматизма, и альфа об этом прекрасно помнил, но снова поддался разлившемуся по всему телу тёплому чувству, которое вновь заставило сердце биться чаще. На самом деле, нынешнее положение Нао, обворожительное и завораживающее, очаровало его ещё тогда, около двух месяцев назад, когда ради молодого омеги пришлось возвращаться из Бразилии, прерывая обучение восходящих звёзд плавания перед предстоящими соревнованиями. Нацуя вздохнул и, удручённо почесав затылок, вернулся к пакету с покупками. — Я… как ты и просил, купил клюквенного сока, — в доказательство он вытащил упаковку с чудо-напитком. Нао, нервно посмеявшись, растянул губы в кривой улыбке: — Прости, я тогда совсем забыл сказать тебе, что у меня нет… — Я принёс пластиковые стаканчики, если ты об этом, — прервал его шатен, и рядом с соком положил на стол пачку с практичной альтернативой стеклянным стаканам. — Тебе налить? — Не откажусь, — ответил молодой омега, наслаждаясь заботой своего альфы, вполне естественной для него. Вскоре в холодных руках обладателя жёлто–зелёных глаз оказался пластиковый стаканчик, и, только чтобы впервые попробовать на вкус красной, как свежая кровь, кислой жидкости, он сделал несколько мелких глотков. — Я тоже хочу! — громко выдал маленький мальчик, переключивший своё внимание с пушистого детёныша морского котика на безответственных родителей, которые не учли у него тоже возникшего желания отведать соку. На проснувшуюся наглость несмышлёного ребёнка также повлияло и прекращение поглаживаний папочки–омеги. — Нару! — папа–альфа смерил сына строгим взглядом. — Это не тебе! Если хочешь, по дороге домой я тебе что–нибудь куплю. И как бы ни хотелось Нао вмешаться, он не мог. Когда дело касалось нерушимого принципа Киришимы «не баловать младших», то Нацуя становился упрямым и несговорчивым, и с этим ничего нельзя было поделать. Нару, а именно так назвали маленького мальчика его родители, буркнув что–то невнятное под нос, убежал к подоконнику, намереваясь в одиночке поиграть на нём. — Я вижу, ты нашёл с Нару общий язык, — молодой омега не сумел сдержать слабого смешка, на что его альфа отреагировал, смущённо хмыкнув. Вытащив из пакета запрятанную баночку пива, шатен подхватил одной рукой металлический стул и, повернув его в сторону кровати Нао, устало на него плюхнулся. — Разве ты не на машине? — Нет, я сегодня все вещи с собой взял, — открыв банку с характерным для неё звуком и разом осушив её практически наполовину, Нацуя перевёл взгляд на валяющийся на столе рюкзак, — поэтому, когда я Нару с сада забрал, мы сразу к тебе пошли. — Ясно, — парень с серебристыми волосами понурил голову и, взглянув на своё отражение в красной водице, которую он так и не допил, сухо спросил. — Как твоя работа, Нацуя? Киришима, цокнув языком, поднял глаза к потолку и сделал ещё один глоток пива. Заданный вопрос явно был ему неприятен. — Ну, парни, безусловно, молодцы, что на все сто процентов выложились на турнире, но… , — шатен выпрямился, жалобно посмотрев на парня с серебристыми волосами, — ты не представляешь, как сложно было заставить их выполнять мои требования. Нао промолчал, расплывшись в искренней улыбке. — Слушай, — продолжил Нацуя, замявшись, — ты… Ну, после того, как… родишь… В общем, возвращайся в строй, хорошо? Парням не помешает послушать парочку твоих рекомендаций, раз уж они мои не слушают. — Хорошо–хорошо, вот только… , — молодой омега провёл одной рукой по округлому внушительных, как раз для пятого месяца, размеров животу, чувствуя, как внутри него шевелилась новая жизнь, — … всё зависит не от меня. Он с самого начала понял, к чему его альфа вёл этот разговор, и ни капельки не винил его в сказанных словах, ведьКиришима Нацуя никогда не признается, насколько сильно он нуждается в Нао.
***
Ладошка пухленькой ручонки, пальчики которой, миниатюрные и обслюнявленные, побывав в беззубом пространстве, с хлопающим звуков попали прямо по цели. Крышечка из–под газировки вылетела за пределы радужного коврика на паркет и скачкообразно отпрыгала некоторое расстояние со смачным постукиванием, но вновь была возвращена на положенное место пальцами уже взрослого человека, длинными и тонкими. Детский заливистый смех вперемешку с агуканьем наполнили дом теплом и атмосферой уюта — это было настоящим семейным счастьем для молодого омеги. Толстенький малыш в синих слипах в звёздочку замахал ручкой от распираемого его веселья, похлопывая ею по сложенным «по–лягушачьи» ножкам, а большой пальчик другой ручки он сунул в рот и, смачно причмокивая, стал посасывать его. Зелёно–голубые большие глазки, выразительные и широко распахнутые, были наполнены неосознанным и неосмысленным удовольствием от игры. Они блестели от капелек слёзок на пушистых ресничках. В соседней комнате папа–альфа ругался с кем–то из университетской команды по плаванию по мобильнику, вместо упрёков выражая своё раздражение повышенной интонацией. Ничего такого, просто новички не проявили себя должным образом. Из спальни Нацуя вышел разозлённым и дико уставшим. — Они вывели тебя, да? — поинтересовался Нао, сидевший на согнутых ногах напротив семимесячного дитя, вместе с которым он игровым способом выполнял упражнение на развитие быстроты реакции, внимания и слуха. Шатен выдохнул с невнятным стоном, обращая внимание папочки–омеги, повернувшего голову в его сторону, к своей персоне. — Как?! — возмущаясь, Киришима взмахнул руками. — Как они собираются выйти на мировой уровень, если сейчас, на первом году, они проваливаются на отборочных?! — Это были их первые соревнования, не дави на них, — парень с серебристыми волосами склонил голову набок, одарив альфу надёжной успокаивающей улыбкой, будто бы ничего серьёзного и вовсе не произошло. — У них определённо есть потенциал, но недостаёт мотивации. — Я по части устройств пари, сам знаешь, а не всего этого, — пробормотал Нацуя, наблюдая за тем, как малыш, успешно и почти со всей имеющейся у него в его возрасте силой ударив ладошкой по крышечке, расплылся в победной улыбке. Нао в награду погладил ребёнка по зализанным блондинистым волосикам и, поднявшись с пола, взял его на руки. — А–аэ–э… Я, конечно, ничего такого не имею в виду, но… Когда там закончится твой декретный отпуск? — Сразу, как только мы определим Намие в детский садик, — улыбчиво ответил молодой омега, придерживая зацепившееся за вязаный бежевый свитер дитё. Прижав его к себе, папочка–омега машинально продолжал гладить посасывающего пальчик Нами по головке. Нацуя отстранённо посмотрел на второго ребёнка в их семье, словно сожалея о том, что тот — корень всех бед — вообще родился живым и здоровым. И Нао должен быть расстроен такого рода отношением своего альфы к дитю, которое, по сути, не виновно было в том, что появилось на этот свет. Держа в сознании то, что у Киришимы есть все основания не любить малыша Намие, доставившего немало проблем ещё во время беременности молодого омеги, бывший Серизава всё равно искренне улыбался. Кто, как не Нао, знал о сильной любви Нацуи к своей семье, к своим детям и своему омеге.***
В средней школе молодой омега отличался от других членов плавательного клуба особой ответственностью и высокой организованностью, позволившим ему стать отличным менеджером. Из года в год он занимался планированием индивидуальных программ тренировок для пловцов по просьбе инструктора, а в старшей школе ещё и личной жизни, к которой он относился с чрезмерной серьёзностью. На четвёртом курсе колледжа он самостоятельно распланировал как свою свадьбу, так и рождение ребёнка. И если с первым не возникло никаких проблем, то и со вторым тоже. Конечно же, ведь речь шла о Серизаве Нао. Изначально Нао мечтал о карьере профессионального пловца мирового уровня, но из–за операции на глаза его планам не суждено было сбыться. Изначально Нао думал, что после окончания колледжа сможет стать первоклассным тренером, помогающим чемпионам нового поколения достигать больших успехов, но из–за Нацуи, то есть встречи с ним, ему пришлось слегка изменить свои планы. Киришима сильно перепил пива в тот вечер, спонтанно предложил съехаться и пожениться, а поутру, когда протрезвел, после положительного ответа молодого омеги настаивал на свадьбе без помолвки, с которой, а именно с кольцом, ему позже помогли его родители. Серизава, в принципе, не был против, так как отказывать альфе, которого он знал достаточно давно, причин у него не было. Многие знакомые считали их парой ещё в средней школе, как и их матери, горевшие желанием обвенчать своих любимых сыновей. К слову, когда двух женщин оповестили о важном событии, те с облегчением выдохнули с мыслями: «О, Ками–сама, наконец–то они решились». Изначально Нао хотел закрыть академические задолженности, возникшие в результате подготовки к свадьбе и медовому месяцу, но из–за Нацуи, то есть заданного им неожиданного вопроса, ему пришлось отложить реализацию планов на неопределённых срок. Киришима, будучи в стельку пьяным, каким он, в прочем, и был по жизни, сонным и чрезвычайно любвеобильным, предложил молодому омеге завести ребёнка, дабы они как новоиспечённые супруги смогли стать состоявшимися родителями, а поутру, когда протрезвел, после положительного ответа своей пары надумал устроиться частным тренером за границей. Бывший Серизава, ныне тоже Киришима, отнёсся к планированию беременности крайне предусмотрительно, поэтому на изменение образа жизни и приготовление к ближайшей течке ушло около трёх месяцев, а Нацуе пришлось отказаться от выгодных вакансий, чтобы остаться в Японии и тренировать пловцов старшей школы Соуфукан. Только после того, как была осуществлена запись на приём к врачу омежьей консультации, обоими сданы всевозможные анализы, пройдены полные медицинские обследования, а у Нао ещё и проверено зрение офтальмологом, молодой паре удалось обзавестись здоровым чадом — первенцем Нару. Изначально Нао мечтал о карьере профессионального пловца мирового уровня, но он и поверить себе не мог, что, окончив колледж, вплоть до самых родов будет помогать своему альфе с подбором комплекса упражнений для каждого из членов плавательного клуба. И молодого омегу в его семейной жизни, несмотря на ежемесячные командировочные перелёты Нацуи то в Америку, то в Австралию, то в Россию, то ещё куда–нибудь, всё устраивало. Когда их чудесному шумному мальчику исполнился целый год, бывший Серизава, на правах успешного выпускника и талантливого менеджера клуба Соуфукан, самостоятельно занимался юными дарованиями, пока его альфа отсутствовал, приходя в бассейн с неугомонным ребёнком на руках. Но ни Нао, ни его альфа совершенно не планировали заводить второго ребёнка… О своей беременности молодой омега узнал спустя три–четыре недели после прибытия Нацуи в Бразилию, где ему предложили выгодную высокооплачиваемую работу, от которой тот не смог отказаться, в качестве тренера юношеской сборной команды по плаванию. Убедив альфу в том, что возвращаться в Японию из–за неудобного положения своей пары и четырёхлетнего ребёнка — распоясавшегося детсадовца, за которым так и нужен глаз да глаз — не представлялось необходимости, Нао без особых усилий справлялся с трудностями быта, но только поначалу. Не замечая за собой ни усталости, ни ежедневной тошноты, молодой омега, бледный и с мешками под глазами от большого количества выпиваемого кофе, пропуская советы коллег и воспитателей детсада о надлежащем отдыхе, отдавал всего себя работе и единственному на тот момент сыну. Как оказалось, не следить за своим самочувствием на третьем месяце беременности — идея не из лучших, а наоборот. «Уровень гемоглобина ниже нормы», — сообщил на запланированном УЗИ врач–специалист. — «Вам необходимо лечь на сохранение». О случившимся Нацуя узнал от своего младшего брата, так как Нао ничего ему не рассказал. — Нару, милый мой, — обратился ласковым голосом к приунывшему мальчику, который со скучающим видом смотрел в окно, стреляя своими потухшими красными глазками то влево, то вправо, обладатель жёлто–зелёных глаз, — иди ко мне. Ребёнок, встрепенувшись, повернулся в сторону папочки–омеги и, поморгав пару раз от удивления, отпрянул от подоконника, не веря словам родителя. — Что ещё ты мне хотел бы рассказать? — заданным вопросом парень с серебристыми волосами внушил доверие Нару, мягко ему улыбнувшись. И маленький мальчик, просияв, оббежал сидящего на стуле спокойного отца и, в миг появившись у кровати Нао, затараторил бессвязно, но разборчиво, в более медленном темпе, не таком, какой был изначально, никем не подгоняемом. — Эй–эй–эй, — Нацуя начал терять терпение уже на пятой минуте детского лепета. — Не надоедай ему, Нару! Не выдержав, папа–альфа схватил сына за край рукава курточки и, потянув на себя, вовлёк его в широченные объятия. Нару брыкался и вырывался, как мог, задыхаясь, он упрашивал отца отпустить его, но, утонув в физических данных большого взрослого, маленькому мальчику пришлось уткнуться носом в белую футболку родителя и замычать от бессилия. Нао наблюдал за произошедшей картиной, тихо посмеиваясь. — Мы договорились, что я возьму его с собой на школьный фестиваль Соуфукана, — шатен, отчего–то улыбаясь, провёл рукой по чисто белым волосам сына, — если в бассейне он будет хорошо себя вести, слушаться меня и не мешать мне работать. — Я хорошо себя вёл, — послышалось из обнимательного плена. — Да? — Иначе бы я тебя с собой не взял, — и Киришима, вздохнув, покачал головой. — Ты не представляешь, как с ним нелегко. «Представляю», — ответил ему Нао, мысленно, чтобы неуместно не прервать своего альфу перед словами, о которых можно было догадаться заранее. — Возвращайся поскорее, ты нам нужен, — прошептал Нацуя, посмотрев на молодого омегу с искренним желанием снова быть с ним. На щеках альфы проскочил румянец.Киришима Нацуя никогда не признается, насколько сильно он нуждается в Нао.
***
Нао знал, что за маской безразличия Нацуи скрывалось его неутолимое желание быть рядом со своим омегой. Малыш Намие почувствовал что–то неладное между родителями и, требовательно агукнув, он резко потянулся обеими ручками к папе–альфе, размахивая ими, то сжимая, то разжимая пальчики. Нацуя, ухмыльнувшись, подойдя к молодому омеге, поцеловал его в обмен на ребёнка, коротко и ненавязчиво, осторожно поднимая дитё на свои мускулистые руки. От прилива отцовской любви малыш весь просиял, а от игривого настроения он, улюлюкая, стал дёргать Киришиму за волосы, будто собираясь залезть ему на голову. — Ничего–ничего, — шёпотом произнёс альфа, чтобы его никто не слышал, кроме ещё плохо понимающего человеческую речь Намие. — Мне недолго ждать осталось. А до молодого омеги всё же донеслись заветные слова. И вновь Нао не смог сдержать искренней улыбки.Киришима Нацуя никогда не признается, насколько сильно он нуждается в Нао.
Но тому оно и не нужно. И без признаний Нао знал, что Киришима Нацуя не может жить без своего истинного омеги.