Говори

«Я нахожу это прекрасным, когда кто-то тайно молится за тебя… И я не знаю другой, более глубокой и чистой любви…» И.С. Тургенев

       — Вечно ты… Где-то в космосе.       Вскользь, насмешливо, на ровном месте. В коротком промежутке между кайфом и ломкой, а значит, почти в сознании. Фес сжал в зубах очередную сигарету, но так и не поджег ее, задумавшись над словами подруги. Не-от-мира-сего.       Это случилось прошлым летом, в августе, когда Ру, едва выбравшись из клиники, заявилась к нему магазин с пугающе безмятежной улыбкой. Фес точно помнит, что в тот день было жарко и нечем дышать, а у него болела голова. И еще — что он был чертовски рад видеть девчонку живой. Пусть порой она и раздражала его до зубного скрежета. Вот как в тот момент, например, выдавая что-то странное вслух, не особо при этом думая.       Кажется, он посмеялся над очередной бессмыслицей, потрепал подругу по спутанной, слегка волнистой гриве волос и, прожигаемый голодным взглядом, обреченно махнул рукой в сторону подсобки. Там прятался от жары и пересчитывал наличку злой Эш. То были не лучшие для них времена.       Сейчас в их мелкий, забытый Богом город неслышными шагами приходит весна, и Феско совсем не смешно.       Фес и Лекси оказываются на том диване совершенно случайно, болтают о какой-то ерунде, небрежно соскальзывают с темы на тему и не могут остановиться. Они едва знают друг друга, но эта досадная мелочь ничуть не мешает им говорить о первом, что взбредет в голову. Евреи, украденное Рождество, книги, вера в Бога, наркоторговля и черт знает что еще. Теперь, месяцы разговоров спустя, всего уже не перечислить.       Фес соврал. Он прекрасно помнит ее имя. А Джул(с) ему просто нравится дразнить. Он считает, что для Ру это ничем хорошим не закончится, но молчит, ведь его мнение не спрашивали. После встречи с Лекси Феско еще долго размышляет о том, почему проводит в молчании большую часть своей жизни.       Когда она вновь уходит на поиски непутевой сестры, Феско смотрит ей вслед и посмеивается себе под нос. Его не могут не забавлять ее покрасневшие от смущения щеки, неумелый флирт, желтая, в алый горошек, блузка и то, как легко они — ни в чем, ни на секунду не похожие, — находят, о чем еще поговорить.       Толпа пьяных, танцующих, отчаянно веселящихся подростков сливается в большое разноцветное пятно. В глазах рябит. Сигарета медленно тлеет между пальцами.       Фесу это неинтересно. Фес ждет, когда вернется Лекси.       Несколько дней спустя она приносит ему забытый в пылу драки свитер, прячет руки в карманах мужской — отцовской? — не по размеру, куртки и упорно избегает смотреть в глаза. Одежда пахнет странно: стиральным порошком, какими-то травами, а еще, едва уловимо, — ее духами, сладкими, как леденцы. На бледном лице написан не страх, но растерянность. Она кусает губы, односложно отвечает на вопросы — ничего особенного, как жизнь, что нового, — и осторожно, мелкими шагами, пятится к выходу. Фес не смеет ее задерживать.       Тем вечером он закрывает магазин раньше обычного и долго, глядя себе под ноги, петляет по темным улицам, прежде чем направиться домой. Вообще-то в районе небезопасно, но такого, как он, подобные мелочи не волнуют. Это его место и его жизнь.       Смятение Лекси заставляет Феско впервые о ней задуматься.       Отличница Говард категорически не любит чего-то не понимать. А разобраться в живом человеке оказывается намного сложнее, чем в теореме по геометрии, правилах грамматики китайского или лекции о Второй мировой войне. Она сомневается, стоит ли Фес ее размышлений и метаний, а он точно знает, что нет, совсем нет.       Хорошей девочке Лекси это ни к чему.       Она приходит снова, через три дня. Тревога в ее движениях почти незаметна, однако он, привыкший наблюдать, все видит. Упрямая. И снова прячет глаза. Лекси болтает о неважном и ищет в морозильнике любимое мороженое — самое простое, пломбир в вафельном стаканчике. Но в тот день на улице холодно, так что Фес, не спрашивая, заваривает чай и зовет ее в подсобку. Эш удивленно приподнимает бровь, запирает сейф и выходит покурить. А Лекси задерживается у них до вечера.       Она зачем-то пытается его понять, но пока только сильнее запутывается и вязнет в незаданных вопросах и сомнениях. Феско не собирается спасать неразумную девчонку, потому что сам чувствует к ней что-то подобное, и это тяготит его ничуть не меньше. Но настойчивость Лекси вызывает у Феса уважение и немножко, будем честными, льстит.       Когда Говард видит Фей с ним… Фей, что сидит рядом, прямо на витрине, и беззаботно болтает ногами. Фей, в настолько короткой юбке, что простора мужской фантазии уже не остается. Фей, которая улыбается мечтательно и призывно и что-то взахлеб рассказывает Феско… Он замечает, как краешек аккуратно накрашенных губ дергается в нервной усмешке, щеки предательски заливает краска, а по лицу пробегает тень под названием «Ну я и дура!».       Плохим парням — плохие девчонки.       Фес не понимает, почему так хочется уточнить, что Фей всего лишь гостья. Вообще-то он крайне редко снисходит до объяснений. Девчонка отворачивается к холодильнику с пивом и газировкой и явно не хочет ничего слышать. Феско не может сдержать досады и недовольно ворчит на Фей почти неделю. Вот же свалилось вечно обдолбанное счастье на его голову.       Фес чувствует, как в горле клокочет злость. У него ведь и так достаточно проблем. Эш, не спросив мнения брата, закупил огромную партию какой-то новой дури, что на поверку оказалась растертым в порошок легким анальгетиком. Ру — малолетняя идиотка! — потеряла последние крохи здравого смысла и возомнила себя крутым наркодилером. Фей чудит, Кастер дергается и паникует, отец Нейта каждый день крутится где-то поблизости, высматривает, вынюхивает. Полиция шерстит город, нормальные дилеры один за другим уходят на дно. Это временно, не в первый раз и когда-нибудь кончится. Но все равно приятного мало.       У невозмутимого, привыкшего и не к таким передрягам Феса нервно дергается глаз. Потому что все это и еще Лекси со своими косичками, милой улыбкой, книжками и пьесой… Хорошая, мягкая, добрая, наивная Лекси… Как-то слишком. Пережив очередной день, Феско приползает домой, зубами вскрывает бутылку пива, чокается со своим отражением в зеркале, валится на диван и устало жмурится. Сумасшедший дом.       А ничего не подозревающая Говард вновь приезжает в магазин на старом велосипеде, несмело входит, стаскивает с головы промокший от дождя капюшон и ищет его излишне радостным взглядом.       — Привет, Феско! Как ты?       Она никогда не спрашивает про дела — только про него, Феса. Это непривычно и сбивает с толку. Он теряется в догадках, раздражается — другой бы и не заметил разницы — и не сразу находит, что сказать.       Вместо ответа он отбирает у Лекси куртку, протягивает свою толстовку и пытается выбросить из головы соблазнительную мысль о том, чтобы самому натянуть ее на тонкие девчоночьи плечи. Она, невысокая, миниатюрная по сравнению с ним, словно фарфоровая кукла, тонет в слоях плотной черной ткани. Фес ухмыляется — Лекси до странности идет этот цвет. Та смотрит в зеркало и растерянно смеется: «Выгляжу какой-то бунтаркой!».       Он угощает ее кофе с тающим шариком мороженого и слушает подробный пересказ фильма, который она на днях смотрела в кино. Попрощавшись с ней три часа спустя, Феско понимает, что все это время ни разу не вспомнил о своих заботах. От голоса Лекси по коже бегут мурашки, под ребрами разливается тепло, а сердце бьется спокойно и ровно.       В следующий раз она приносит ему книгу — ту самую, про украденное Рождество. Эш смотрит на брата, как на сумасшедшего, когда застает его задумчиво листающим тонкие страницы. Рядом с Феско на диване лежит заряженный пистолет, а на тумбочке справа дымится кружка чая. Старший, заметив красноречивый взгляд, стаскивает с ноги кроссовок и запускает им в Эша. Тот уворачивается и, уже не сдерживаясь, хохочет.       Феско не помнит день, когда Лекси впервые появляется у него дома. В памяти остается лишь сожаление о том, что подпустил ее слишком близко и еще — что время пролетело так незаметно и ей уже пора уходить.       Фесу тревожно в тишине. Фес ждет, когда вернется Лекси.       Как назло, девчонка снова и снова оправдывает его ожидания. Чем сильнее он ждет, тем громче потом хлопает дверью и ожесточенней ворочает в ржавом замке ключом. Ухмылка на губах Эша ощущается острым, зазубренным лезвием. Тот никогда ничего не говорит, но Феско понимает все и без слов. Стены молчат и давят, дом ощущается непривычно пустым.       Он просит Лекси написать, когда она вернется домой. Он хочет знать, что с ней все в порядке.       — Как дела в школе? С одноклассниками порядок? Никто не обижает?       Она смущается и мотает головой. Аккуратно уложенные волосы рассыпаются по плечам. Хочется протянуть руку и осторожно, едва касаясь, заправить непослушные пряди за ухо, но Фес вовремя себя останавливает. Лекси делает это сама.       — Лекс, ты это… Говори, если кто пристанет. Разберемся.       Наверное, он осмеливается произнести это вслух лишь потому, что стоит к ней спиной, раскладывая по тарелкам ее любимую пиццу.       Фесу кажется, что с каждой встречей ее юбки становятся все короче, а искры в глазах обращаются в пламя. Все, чего он хочет, — схватить девчонку за плечи и как следует встряхнуть, наорать, ударить по щеке, привести в чувство.       Милая, ты же понятия не имеешь, во что ввязываешься. Ты осуждаешь сестру, что бросается в объятия каждого, кто проявит к ней доброту и внимание, а сама?       Ты же ничем, ничем не лучше.       Лекси приходит снова. Фес не сразу понимает, что кричит он лишь на собственное отражение в зеркале.       Все, чего он хочет… Просто. Ее. Поцеловать.       После встречи с ней он каждый раз мастурбирует вечером в душе, долго, до слабости в ногах и беспамятства, а наутро — люто себя ненавидит.       Фес не может не думать о том, каково это — идти по улице рядом, крепко сжимая ее руку в своей. Как другие, как многие, как нормальные.       Пусть даже Мышь прикончил Эш, Фес чувствует его кровь на своих пальцах и не может даже подумать о том, чтобы прикоснуться ими к Лекси. Она слишком светлая для всех этих ужасов, для той тьмы, которая и есть его жизнь. Лекси не должно быть в ней места.       Она совсем девочка. Совсем не его девочка.       Он ясно видит опасности, что повсюду подстерегают ее, наивную и неиспорченную. Мать под кайфом, пропавший без вести отец, озабоченные одноклассники, пьяные вечеринки, старые извращенцы… Но самая главная, самая жестокая, самая смертельная опасность сама смотрит ему в глаза — каждое утро в замызганном зеркале.       Ему становится по-настоящему страшно, когда он понимает, что готов убить за нее. Фес никогда не скажет этого вслух. Фес давно разучился выражать свои чувства как-то иначе.       — Здесь хотя бы тихо, — улыбается Лекси, откинувшись на спинку потертого, скрипучего дивана. — И спокойно.       — Считаешь?       — Ты бы слышал эти бесконечные истерики Кэсси и вопли мамы…       Он не верит. В семье, конечно, бывает всякое, но… Дом наркодилера — ее тихая гавань? Серьезно? Девчонка смотрит виновато, будто извиняясь, а он качает головой и отворачивается к окну. Похоже, они оба просто сошли с ума.       Феско не знает, зачем Лекси возвращаться. Феско вдыхает тонкий аромат ее духов и боится, что однажды она не придет.       Перед глазами, будто издевка, встает их будущее. Скромная, только для своих, свадьба, ее белоснежное платье и вуаль, парные кольца с гравировкой внутри и первая брачная ночь. Он даже думает о том, что был бы готов подождать, сделать так, чтобы она действительно стала для Лекси первой и особенной.       Иногда Фес ловит себя на том, что подбирает имена их детям, старшему сыну и двум дочкам. И еще — огромному лабрадору с золотистой шерстью и карими глазами. Он заливисто лает, виляет хвостом, кладет передние лапы Феско на плечи и радостно лижет лицо.       Уже проваливаясь в сон, он представляет их утро. Как уютную спальню заполняют первые лучи солнца. Как он обнимает Лекси, зарывается носом в ее распущенные волосы, ведет дорожку нежных поцелуев от шеи к ключицам. Как она смеется и отбивается от ласк, потому что еще не проснулась, но тут же поворачивается и обнимает его в ответ, и прячет лицо у него на груди от яркого утреннего света.       Лекси все такая же — добрая, ласковая, смешливая. Хрупкая на вид и неожиданно сильная внутри. Восхищается искусством, коллекционирует книги, неизменно выбирает старые фильмы с трогательным, но счастливым концом. Нетерпеливо сбегает с крыльца и с улыбкой бросается ему на шею, когда он возвращается с работы. Шепчет, что любит, и восхищенно смотрит в глаза.       На картине пугающе много белых пятен, но Фесу достаточно и этого. Лекси рядом. Лекси смеется. Лекси счастлива.       Феско засыпает с улыбкой. Ему снится их жизнь…       …Которая никогда, никогда, никогда не случится.       Наутро Фес встает не с той ноги, поскальзывается и падает в душе, проливает на себя горячий кофе, рявкает на Фей за сгоревший завтрак, походя отвешивает Эшу подзатыльник — за какой-то давно забытый промах — и злобно хлопает дверью.       Пачка сигарет кончается не к вечеру, а к полудню.       Лекси приходит в магазин, но Фес лишь продает ей газировку и делает вид, что страшно занят. Даже смотреть на нее — невыносимо больно.       У него раскалывается голова: слишком о многом надо подумать, решить, предусмотреть, уладить. Нежные пальцы танцуют на его висках. Вопреки обыкновению, девчонка молчит.       — Говори, Лекси. Пожалуйста.       — Зачем?       — Мне нравится звук твоего голоса. Отвлекает от… Голосов в моей голове.       — О чем они?       «О том, что я ни черта тебя не заслуживаю».       Он садится на кровать к бабушке и берет за руку, холодную и пугающе безвольную. Давно повзрослевший, Фес все еще не хочет верить, что ее — прежней — больше нет.       — Кажется, я по уши влип, бабуль.       Он чувствует себя перед ней наивным мальчишкой даже больше, чем когда один проезжий умник одурачил их с Эшем на двадцать тысяч.       В ушах звенит ее смех. Фес скучает по Мари, но не признается в этом даже самому себе. Однажды, в плохой день, он делится своей тоской с Лекси. Вечером, уже на пороге, она сжимает его ладонь, приподнимается на цыпочки и легко касается его щеки своей.       Он знает все до одной свои слабости и ненавидит каждую, потому что не имеет на них права. Но испытывать ненависть к Лекси у Феско никак не получается.       Он не доверяет своим инстинктам, а ей — безоговорочно, ни секунды не сомневаясь.       Эштрей. Руби. Александра.       Сердце пропускает по три удара, а в вечерней молитве звучит на одно имя больше.       Старый друг и подельник Мыши приезжает, конечно, именно в тот день, когда Лекси задерживается у Феско допоздна. Он чертыхается, хватает ничего не понимающую девчонку за запястье, силком тащит в свою спальню, приказывает не высовываться и не шуметь. Запирает дверь на ключ, а она, изнутри, — на щеколду.       Встреча затягивается. Феско уверен, что Говард давно сбежала: окно в комнате открывается легко и бесшумно. Ушла, не прощаясь, и теперь уж точно не вернется. На душе грубо и тяжело ворочается булыжник. Он не знает, грусть это или радость.       Но Лекси все еще здесь. Бросается навстречу, в глазах — черные волны страха. Фес не сразу понимает, что боится она совсем не за себя. «Ты в порядке?» и теплые, подрагивающие пальцы на его небритой щеке.       Все же «как дела?» и «как ты?» — вопросы совершенно о разном.       Он рывком притягивает девчонку к себе и целует, не сходя с порога, не спрашивая разрешения. Губы — нежные, бархатные, такие, как Фес себе и представлял. Это — его отчаяние. Его глупость. Его попытка спастись. Феско не умеет целовать, как в первый раз. Сжимает крепко, впивается ненасытно, ласкает исступленно. Может, в этом его ошибка?       Она не отвечает. Терпит секунду, две, три, не размыкая губ. А после, когда он, не понимая, отстраняется, — с неожиданной силой толкает в грудь и молча вылетает из комнаты. Последнее, что видит Фес — обвинение и непритворный ужас в ее глазах. Его намного больше, чем две минуты назад.       Он закрывает дверь спальни, бьется затылком о стену, сползает на пол, похрустывает пальцами, устало трет глаза. Вид пустой комнаты не дает нормально дышать. Что он наделал?       Феско стоит на крыльце до самого рассвета и курит одну за другой, пока его не выворачивает наизнанку. Постояв пять минут под ледяным душем, он заваливается спать, и все возвращается на круги своя. Уставший Фес, злой Эш, Фей под кайфом и тьма, много тьмы. И грязи. И тишины.       Ру приходит, как прежде. Иногда за дозой — и убирается, ругаясь и пошатываясь, ни с чем, — иногда за мороженым и пивом, иногда просто наболтать всякой несуразицы. Время идет. Ничего не меняется. Ру приходит. А Лекси — нет.       Он думает, что напугал девчонку, и злится на нее, не понимая, как можно быть такой наивной.       Почти каждую ночь в постели Феско — очередная наркоманка, которой все равно, где, с кем, как. Лишь бы за дозу. Он и сам под кайфом. А потому — грубо, быстро, без прелюдий и поцелуев. Кажется, он больше не сможет никого целовать. Оргазм ослепляет, содрогает и не приносит ничего, кроме боли. Потому что на выдохе — всегда «Лекси»…       «Не вылезает из своего ноутбука, — пожимает плечами Ру на его делано небрежный тон. — «Пишет то ли книгу, то ли пьесу. Короче, как всегда, витает где-то… В своем космосе».       Не-от-мира-сего. Никогда еще Феско не было так одиноко.       Она приходит в конце марта, когда в воздухе повисает терпкий запах травы и цветов, а надежды уже не остается. Приезжает к его дому, бросает велосипед прямо на землю и идет к приоткрытой двери. Феско курит на крыльце, совсем как в ту ночь, и не верит своим глазам. Он не подозревал что Лекси, его крошка Лекси, может смотреть так открыто, пронзительно и тяжело.       Говард ничего не говорит, но приближается до невозможного, берет его лицо в свои теплые ладони и решительно целует в губы. Сигарета выпадает из рук.       Фес не помнит, когда успел обнять и подхватить Лекси на руки — лишь чувствует ее ноги на своих бедрах и пальцы, что жадно вцепились ему в плечи. Слышит шорох юбки, целомудренно длинной, но с игривым разрезом почти до самого верха. Ощущает, как торопливо колотится ее сердце — она прижимается так тесно, словно чего-то боится.       У него подкашиваются ноги, когда он несет девчонку в свою спальню. Перехватывает дыхание от каждой расстегнутой пуговицы на ее рубашке. Холодеют руки, стоит обвести контур обнаженной груди, легко коснуться темно-розовых, напряженных сосков, скользнуть по животу и спуститься ниже, оттянув резинку белья. Белого, полупрозрачного, с кружевом. Ведь она — не останавливает. Только выгибается и несмело двигается навстречу его пальцам, еле слышно постанывает, мнет руками намокшие простыни и шепчет его имя в коротких и рваных вдохах между поцелуями.       Он в ней, она с ним, и кажется, будто так и будет. Будто все хорошо. Трогательно, нежно, интимно — совсем как в том фильме.       Она — первая и единственная, кто остается в его постели после. Феско до рассвета гладит Лекси по волосам, осторожно расплетая растрепанные косы, и тихо молится за нее. За нее и за то, чтобы утро не наступило.       Фес ненавидит себя. Фес любит Лекси.       За ее алые, припухшие губы со слегка смазанной помадой. За соленую влагу в уголках глаз, которую она как бы незаметно стирает кончиком пальца. За одеяло, стыдливо натянутое повыше ночью, и его собственный старый свитер утром, под которым, вполне умышленно, — ничего. Просто за то, что она — его девочка. Чистая, хрупкая, доверчивая, смелая, любимая девочка.       Фес как никогда ярко видит их жизнь. Ту, которая так близко…       — Прости меня.       Лекси не узнает, что извиняется он вовсе не за первый, украденный и грубоватый, поцелуй, не за прошлую ночь, когда сделал ей немного больно, не сдержавшись, и не за то, что так долго скрывал свои чувства.       Феско просит прощения не за прошлое — за будущее, то самое, которого у них не будет. За то, что не придет на премьеру ее пьесы, хоть и пообещал сидеть в первом ряду. За то, что полиция уже окружила дом.       За то, что он не дастся живым, а бежать — не в его правилах. За то, что не умеет, не знает, как иначе. А учиться, похоже, слишком поздно.       Он не исправится. Она не испортится.       Феско уходит и просит Лекси его не ждать.