До самой смерти и даже дальше

Чонгук смотрит на свое отражение в уже помутневшем зеркале, запоздало отмечая, что пора его помыть. Да и вообще убраться бы в доме — всё же его не было целых две недели, но по возвращении он успел лишь в спальне прибраться, чтобы не чуять пыль, когда возвращается поспать. Его праздничная рубаха, заботливо сшитая Чимином — что повлекло несколько истерик от других омег, желавших сделать это для вожака, — смотрится слишком непривычно. Напоследок проведя по нескольким маленьким косичкам в волосах подушечками пальцев, испачканных в тертом малахите, чтобы они на свету отливали темно-зеленым, он разворачивается и выходит из дома, не оставив даже сиротливой свечи. Хоть на границе территорий альфы обновили метки утром и днем, в душе все равно есть небольшая доля напряжения. Просить кого-то пропустить общий праздник — кощунство и неуважение, сам Чонгук охранять границы пойти не может — он сегодня должен быть вожаком при стае. Животные должны испугаться запаха волков, не было еще случая, когда они по свежим меткам проходили на территорию, но Чонгуку всё равно страшно, он всё равно максимально сильно напрягает свой слабый в людском обличии слух. Около реки многие из омег уже заканчивают украшение к празднеству — развесили крохотные фонари по деревьям, часть из них отнесли даже на ту сторону, а часть каким-то чудом — Чонгук даже не представляет как, — закрепили прямо на воде. Весь берег озарен ярким, переливающимся будто сотнями маленьких огоньков светом, на деревьях он отблескивает от медных гирлянд, на которые омеги тоже не поскупились. — Чимин-а, — Чонгук выцепляет взглядом знакомую фигуру и идет к нему, сидящего у кустов почти в самом конце украшенной площади. Он старается не обращать внимание на взгляды и держать маску спокойствия на лице, но от ропота омег, от восхищенных вздохов внутри бегут мурашки. Чонгук — их вожак, поэтому всеми силами не поддается. Но, будучи альфой пусть и свободным, он наслаждается этим, хоть и сам себя корит. — Да? — Чимин, обернувшись, тут же улыбается, заметив сшитую им рубашку на альфе. — Небеса, как тебе красиво, — он улыбается, нежно, словно для брата. От внимания Чимина приятно как-то иначе, особенно. Чонгук легко улыбается ему в ответ и благодарно кивает. — Мне тоже нравится. Замечательная работа. Можешь попросить Хосока прислушиваться к границам? — Конечно! Как они придут, шепну ему. Чимин, как на духу, даже без вопросов выдает всё о том, как они провели день с Тэхёном. Чонгук внимательно слушает его, расслабляясь от того, что Тэхён не был один в стае и уже занимался чем-то полезным, а значит начинает чувствовать свою важность внутри. Болтовню омеги мягко останавливает поцелуем в щеку появившийся Юнги. Чонгук прощается с друзьями и вскидывает голову, замечая, что почти вся стая уже в сборе — даже дети смирно усажены со своими игрушками где-то позади, а щенки в руках родителей. Отойдя к границе света, Чонгук оборачивается на свою стаю, что затихла и смотрит на него. Он дышит чуть быстрее от накатывающих на него смешанных эмоций: от огромной любви к ним до сильнейшей ответственности за жизнь. — Люди — это угроза. С этими словами мы родились, жили и возмужали. Не выходили далеко за пределы территории и не оставляли за собой следов в лесу. Но сегодня человек станет полноправным членом нашей стаи, — Чонгуку даже не нужно повышать голос, чтобы затаившая дыхание стая его слушала. Он медленно двигается по ней глазами, замечая отделенную группу его приближенных со своими парами, там же и Юнги с Чимином. — Я был напуган вести угрозу в стаю, но инстинкты решили за меня, и я благодарен вам за доверие, — Чонгук скользит взглядом по рядам старших, которые, он знает, против человека слишком близко к стае. — Мы не можем знать, все ли люди не угроза для нас, но сегодня многие из вас убедились, что Тэхён добрый и слабый омега. Ему необходима наша стая, потому что среди людей он месяцами не ел мясо, потому что альфа, который должен был стать его мужем, спустил на него голодных и избитых псов, чтобы загнать, как дичь. Наконец Чонгук доходит до конца строящей толпы и видит в самом уголке Тэхёна, практически жмущегося к боку Хосока. Ему становится больно за этого омегу, не знающего, что такое тепло людей вокруг тебя, и Чонгук всеми силами старается убедить стаю в этом. — Тэхён обработал мне рану, хотя никогда в жизни не делал этого, но хотел помочь. Хоть я и спас его, следуя инстинктам, но сейчас я понимаю, что он должен быть среди нас. Мы всегда помогали тем, кто нуждался в этом, а Тэхёна привела к нам сама Тэлике, столкнув меня с первым же человеком в жизни в его лице. Я прошу вас быть терпимее к нему, поскольку мы из разных миров, уважать и давать столько же тепла, как и любому другому оборотню. Сегодня Тэхён станет одним из нас, — Чонгук переводит взгляд на Хосока и едва заметно кивает, отчего берет Тэхёна за руку и проводит сквозь расступающуюся толпу. — Если ты согласишься, то тебе придется разделить не только все хорошее, что есть в нашей жизни, но и непривычное для тебя, плохое и сложное. Переведя взгляд ровно на омегу, Чонгук чуть приподнимает уголки губ, потому что он выглядит совсем бледным и сжавшимся, а когда Хосок отпускает его руку, оставляя одного и отходя к приближенным Чонгука, совсем теряется и будто вот-вот потеряет связь с миром. Альфа вытягивает перед собой руку, показывая, что Тэхён должен подойти к нему, а тот смотрит потерянным щенком, но маленькими шажочками приближается. Впервые он задумывается, как выглядит со стороны — судя по взглядам стаи, особенно омежьей части, так как ему, вожаку, и подобает — без малого привлекательно. Чонгук источает силу и уверенность, а сотни маленьких огоньков наверняка подстрекают его атмосферу, делая глаза выразительнее и отражаясь от маленьких колечек в косичках на его волосах. — Ты будешь есть с нами вместе, как было сегодня. Будешь помогать там, где от тебя будет польза. Будешь заботиться о прибежавшем к дому щенке, если родители не углядят. Будешь есть меньше зимой, если припасов не будет хватать. Ты будешь на нашей стороне, если люди найдут стаю и будут угрожать нашему устою жизни. Ты не можешь обращаться волком, но сегодня мы назовем тебя оборотнем, чтобы ты стал частью нас, нашей души и мира, — слушая его слова, Тэхён доходит до Чонгука и вкладывает в его раскрытую ладонь свою маленькую, ледяную. Вожак укрывает ее своими пальцами, вдруг желая дать больше тепла. — Скажи, ты согласен всеми силами пытаться понять, что такое стая, и пытаться быть ее частью, как только можешь? — Вопреки строгости и серьезности слов, Чонгук старается удержать на губах легкую улыбку для Тэхёна, которого практически колотит от страха. Почему он боится — Чонгук не понимает. Но принимает. — Да, — на удивление, омега хорошо совладает с голосом и отвечает твердо. Несмотря на очевидный для Чонгука страх, Тэхён вскидывает голову и старается казаться уверенным и сильным. — Хорошо, я и небеса услышали тебя. Чонгук аккуратно выпускает его руку из своей и под абсолютную тишину и сотни направленных на него взглядов, отходит к кусту, с которым возился Чимин. Там он находит висящий на ветке кусочек ткани и крохотный, с резной ручкой кинжал. — Дай мне твою руку, Тэхён, — Чонгук старается сделать голос еще более мягким, потому что чувствует уже даже в запахе напряжение омеги, увидевшего в его руках оружие. Но он покорно втягивает альфе свою руку. Чонгук берет ее и переворачивает ладонью вверх, чтобы задрать до локтя рубаху и протереть светлую кожу предплечья тканью. Он укладывает ее поверх своей, чтобы Тэхён не уставал держать ее навесу. Рука Тэхёна самая тонкая из всех, которых Чонгуку доводилось ранить для обряда. — Я сделаю небольшой надрез вот здесь, — он с нажимом проводит по месту, что дальше от сеток вен. Тэхён не противится обряду, лишь не сводит взгляда с руки Чонгука, уверенно держащей кинжал в пальцах. Он касается кожи почти что без нажима и резким движением наносит небольшой порез, сопровождаемый шумным выдохом омеги и струящимся из нее алыми каплями. — Ты умница, — альфа понижает голос до шепота, чтобы никто из стаи не услышал, как он хвалит Тэхёна. Это что-то личное. — Быстро заживет и не будет мешать в жизни, не волнуйся. Кинжал альфа отбрасывает в песок и аккуратно касается пореза белой тканью, давая ей пропитаться в крови. Тэхён стойко держится, наконец перестает так сильно трястись, но стоило Хосоку коснуться его плеча, почти что подпрыгивает на месте от испуга. Чонгук с ухмылкой смотрит на этого пугливого — правда, как зайца, — омегу, и наконец передает окровавленную ткань Хосоку, который вместе с ней уходит за спину вожака. Каждый, кто достиг возраста понимать происходящее, проходит мимо них и ненавязчиво касается Тэхёна, оставляя свой запах то на плечах, то на руках, спине. Многие руки скользят по нему, постоянно заменяясь новыми, не давая ощутить, что он один, а вожак не выпускает раненную из своей. Чонгук наблюдает за лицом каждого своего волка проходящих за плечом Тэхёна, мысленно благодаря их за доверие ему, за бесспорное и полное принятие человека. Чимин, отличаясь от всех, с улыбкой заглядывает в глаза новому омеге их стаи и касается места над бьющимся сердцем. Сияя радостью, он уже вместе с Юнги, скользнувшим ладонью по лопаткам Тэхёна, отходит за спину Чонгука. Пожилое поколение движется медленнее, не так решительно как молодое, но ни Чонгук, ни Тэхён, не обращают на них внимания. Тэхён, чуть румяный, ловит его взгляд и почему-то не отводит своего, все еще напуганного, но преданного, отливающего теплом в темноте ночи. Ему хочется снова сказать приятных слов, но другие слишком близко, поэтому Чонгук свободной рукой аккуратно касается щеки омеги. Метить своим запахом его не нужно, альфа и так дольше всех касается даже открытой кожи, но ему хочется утешить его, защитить. Кожа под пальцами оказывается мягкой, Чонгук с тем же удовольствием, с которым ласкает по мягкой шерсти щенят, скользит по его скуле к уху и за него. Человек оказывается не настолько чувствителен в этом месте, как оборотень, но Тэхён чуть прикрывает ресницы в удовольствии, смотря из-под них в глаза альфы. Чонгук нежит его несколько минут, с огромным теплом внутри себя, хотя не должен делать этого для обряда. Он заставляет себя отнять руки от омеги, тут же снова напрягшегося, и чувствует, что хочет быть еще ближе к нему. Быстро стянув с себя рубашку, Чонгук накидывает ее на плечи Тэхёна, укутывая в свой запах так, что он будет пахнуть как несколько недель, и только потом с успокоившимся нутром, продолжает обряд. За спиной начинают раздаваться шепотки, но вожак не обращает на них никакого внимания, берет Тэхёна за две руки и едва слышно, шепотом, произносит несколько строк песни на утерянном языке. Не разрывая зрительного контакта, Чонгук повторяет их уже громче, давая Тэхёну разобрать слова. А потом Чонгук пропевает их, вложив силу своего голоса. На четвертый раз его подхватывает стройным хором стая за спиной, пробираясь сотнями голосов в самую душу. Они поют в ночи, как единое целое, пока Тэхён неуверенно не повторяет слова с ними, а после смелеет и повторяет уже в голос. Мгновенно все замолкают, давая ему произнести последние два слова, а Чонгук легко улыбается и наклоняет в голову бок. — Отныне ты часть этой стаи, — он чуть сильнее сжимает руки омеги, перехватывая его дрожь. Но уже не от страха. От силы их единства.