Wicked game

Холодный утренний ветер решил разбудить меня чуть раньше, чем я рассчитывал: от крупной дрожи, пробравшей всё тело, я резко открыл глаза и часто заморгал, силясь прогнать остатки не слишком уж радужного сна, как, впрочем, и всё, чем был наполнен и дышал наш маленький Седьмой Дистрикт. Размеренное дыхание Микасы с соседней кровати изредка прерывалось похрапыванием отца: разумеется, они ещё спали, только полный кретин мог подняться в такую рань пёс его знает, чего ради. Впрочем, здравствуйте, этот кретин — я. Медленно усевшись на своей постели так, чтобы она скрипела как можно тише, я с тихим вздохом посмотрел в мутное зеркало, висевшее напротив, и лениво взъерошил прилично отросшие пряди волос, приводя их в более-менее адекватное состояние. Спать мне уже точно больше нельзя — буду чувствовать себя ещё более разбито, чем сейчас, а этого никак нельзя допустить, ещё за слабака посчитают. Сегодня ведь День Жатвы. Моей последней Жатвы. Пока первые петухи не издали своей приветственной трели, я спешно надел на себя потёртые серые штаны с растянутой рубахой, чьи рукава, тем не менее, уже едва доставали до запястий — последний подарок, который успела сшить перед своей кончиной моя дорогая матушка, — и выскочил во двор, в привычном жесте обхватив рукоять топора ладонью. Заготовка дров и растопка печи всегда были моими обязанностями: отец с годами потихоньку начинал сдавать, да и тот факт, что он редко держал в руках что-то тяжелее очередной микстуры, не делал чести его физической подготовке; Микаса же, не смотря на свою волевую натуру и крепкую спину, всё же была девушкой и этот факт не давал мне спуску. Ещё чего, будет тут моя сестра этим заниматься!.. Так что, прогнав с самым широким зевком последние остатки полудрёмы, я бодро приступил к работе, изредка щурясь от жгучих лучей восходящего солнца и стирая пот со лба тыльной стороной руки. — Эрен, ты уже проснулся? Идём, сделаю тебе настойку из отцовских трав для бодрости. Голос Микасы слабо разрезал тишину, но я даже не дрогнул, лишь отложил своё орудие труда в сторону и повернулся к ней с лёгкой улыбкой, подойдя и мягко чмокнув в макушку. Она не была мне родной, более того — даже родилась она в Двенадцатом Дистрикте, но после смерти её родителей отец привез девочку сюда, с трудом выбив разрешение на переезд в связи с удочерением, но именно благодаря ей я перенёс гибель матери легче, чем мог бы — она не позволила ни мне, ни папе опустить руки и заботилась о нас, как умела: кормила, поила своими фирменными напитками, слава о которых разошлась по всей округе, постоянно поддерживала отца и помогала ему на работе. Моя искренняя любовь к ней была выше всякого там зова крови, кто бы что ни судачил на досуге. Из раздумий меня вывел тихий смешок сестры, так что я поспешно выпустил её из своих объятий и покосился на излишне крикливого петуха, который так и стремился оповестить всю округу о наступлении нового дня, Дня Жатвы, который мне так сильно хотелось промотать куда-то вперёд, к окончанию унизительной процедуры выбора очередных участников смертельной бойни. Я искренне мечтал после всего этого вернуться домой, обнять Мику с отцом, наконец-то пойти на работу в леса, быть может, завязать отношения, жениться, например, на лучезарной рыженькой красавице Ханне, завести собственную семью... Простые, абсолютно обычные житейские радости, которые разбиваются об огромную скалу, называющуюся «Голодные игры». «Нет, у меня не будет детей. Я не позволю им появиться в этом отвратительном мире», — эта мысль проскользнула едва заметно, но решение я принял уже давно: конечно, отцу об этом говорить будет довольно страшно, учитывая ещё и тот факт, что сестра была полностью со мной солидарна, но я не стану отступать от своего. Не должны дети проходить через такой кошмар, ни за что. Когда мы с Микасой, наконец, разобрались с дровами и растопили печь, приготовив вместе сытную похлёбку, отец всё же соизволил покинуть пределы своей комнаты и, поприветствовав нас обоих, начал собираться. Ему сегодня предстояло ещё и сбегать сначала к себе в больничный корпус, чтобы проведать пациентов, уже после вернуться за нами, а затем вновь идти туда: работа даже в такой день не отпускала главу нашего немногочисленного семейства. К подобному привыкаешь довольно быстро, тем более, что он до сих пор не оправился полностью от потери своей возлюбленной. Наверное, будь у меня кто-то настолько дорогой, я бы его понимал ещё лучше: потеря мамы всё же не стала для нас с Микой настолько сокрушительной, как для него. — Волнуетесь перед Жатвой? — папа задал этот вопрос как бы невзначай, однако он всё равно буквально повис в воздухе, погружая кухню в тишину: даже сестра перестала тихонько постукивать посудой, а я чуть крепче положенного сжал в руке деревянную ложку, которой до этого ел. — Немного. Как и всегда, впрочем. Никто не хочет, чтобы его выбрали, —хоть я и смог найти в себе силы дать ответ, напряжение всё равно осталось, сохраняясь даже после того, как за отцом закрылась дверь и мы с Микасой остались совершенно одни. Её неспешные шаги за спиной заставили меня обернуться и тут же приобнять, как только её темноволосая голова неторопливо опустилась мне на плечо. Устала, понимаю тебя, сестрёнка. — Эрен... Пообещай, что, если меня выберут, то ты не пойдёшь за мной, — её слова настолько удачно совпали с моими собственными мыслями, что я даже нашёл в себе силы улыбнуться ей в ответ с лёгким кивком. — Ты тоже пообещай мне. Кто-то из нас должен будет заботиться об отце, — её утвердительное мычание вместо ответа меня вполне устроило, а потому я замер, некоторое время просто покачивая девушку в своих объятиях. Отстраниться пришлось лишь после того, как взгляд невольно задержался на часах. — Я пойду первым мыться. Постараюсь как можно быстрее. Времени осталось слишком мало, так что всё, о чём я дальше позволил себе думать — это Жатва. Так сильно надоевшая мне ежегодная порция унижения должна была случиться с нами в последний раз.

***

Если бы можно было описать, каким я видел свой родной Седьмой Дистрикт ежедневно, то в голову бы пришла лишь огромная лесопилка: буквально всё тут подразумевало, что деревообрабатывающая промышленность — основа жизни этого места. Люди, разумеется, тут были под стать: хмурые, уставшие, абсолютно потерявшиеся, но в то же время визуально крепкие и очень здоровые. Мне раньше было чертовски страшно смотреть им в глаза и не находить даже маленького намёка на несогласие с тоталитарным режимом, лишь потом до меня дошла простейшая истина: со стороны я смотрюсь точно так же. Протесты были, их можно было, если обострить ощущения, прочувствовать практически в каждом, однако наличие огромных подразделений миротворцев, готовых избивать любого несогласного, будь то женщина, мужчина, старик или ребёнок, накладывало запрет на активное выражение своей гражданской позиции. Так что теперь, неторопливо ступая в сторону Дома Правосудия, мы с Микой и отцом лишь молча переглядывались, вклинившись в общий строй. Уходить нельзя, бежать нельзя, пропускать Жатву нельзя, отказываться от участия нельзя... Я с трудом подавил раздражённый вздох, но моё спасение пришло довольно быстро, возникнув рядом в светлой макушке и огромных глазах небесного цвета. — Эрен, ну наконец-то я тебя вижу! — всё тот же звонкий голос, лучик смешинок возле глаз, широкая и такая искренняя улыбка: он мог спокойно понравиться абсолютно всем, если бы хотел этого. — Армин, вы с дедушкой уже вернулись? — зеркаля улыбку друга, я осторожно растрепал его волосы, что заставило его едва слышно фыркнуть. Годы всё шли, а он не изменился практически совершенно, вызывая своим присутствием в моей жизни нежно разливающееся тепло по всему телу. — Мы бы хотели остаться в лесах подольше, но нельзя было пропускать Жатву, сам знаешь... — по поникшим плечам Армина можно было сразу понять, насколько его расстраивал этот факт. Понимаю, оторваться от изучения природы ради отбора на смертельные игры — явно не то, о чём он бы мог мечтать. — Ничего, она скоро закончится и мы пойдём к нам, Микаса снова приготовит тебе тот отвар, которым приводила в чувство год назад, — на возмущённое ворчание друга я лишь рассмеялся, контролируя свою громкость, чтобы не привлекать лишнего внимания. — Не забывай, кандидатов там пруд пруди, наши имена записаны всего ничего раз. Шансы угодить туда ничтожно малы. «Правда, моё имя записано там больше пятидесяти раз, но Армину об этом лучше не знать...» — подумав об этом, я бросил быстрый взгляд на Мику, предупреждая мысленно молчать об этом. Она, конечно, была очень хорошей сестрой, но порой отличалась излишней прямолинейностью, что доходило до абсурда. Именно подобная информация чуть не довела нашего друга в прошлом году до потери сознания от страха за нас. Ему ведь не объяснить, почему я каждый год беру трессы на еду, из-за которых меня вновь и вновь записывают в этот чёртов список!.. Только не ему сталкиваться с этим. Дом Правосудия — классическое здание с облупившейся местами побелкой на красном кирпиче — к подобному случаю, как сегодня, украшался огромными экранами, на которых в прямом эфире транслировали нас, шедших на регистрацию потенциальных участников. Несколько палаток, разбитых по возрастным чертам: от двенадцати до восемнадцати лет, чтобы никто не путался и не создавал хаоса. В Панеме всё должно работать чётко и слажено, как механизм часов. Так что мы с Микасой и Армином оказались в одной очереди восемнадцатилетних, правда, сестру довольно быстро поставили к девушкам, так что она успела лишь осторожно проститься со мной одними глазами. «Мы обязательно встретимся с тобой после этого, не переживай». Процедура подтверждения личности, в первые разы до боли неприятная, теперь мною практически не ощущалась: я лишь тихо шикнул, когда острая игла проткнула мне палец, а затем с таким же спокойным выражением лица вклинился в стройные ряды кандидатов. Вскоре рядом пристроился и Армин, тихонько дувший на прокол: в отличие от меня, он совсем не переносил, когда его кто-то ранил. На сцене, которую умелые дельцы из нашего Дистрикта соорудили у Дома Правосудия буквально за ночь, суетились с установкой всего необходимого оборудования. Ими руководила весьма экстравагантной внешности дама в широкополой жёлтой шляпке с, кажется, живыми цветами подсолнуха: выглядела она просто потрясающе, по всей видимости, в Капитолии порой попадались неплохие стилисты. — У Ханджи, смотрю, в этот раз неплохой наряд, — негромко сказав это с улыбкой кивнувшему Армину, я невольно перевёл взгляд на вторую фигуру невысокого мужчины, стоявшего поодаль от остальных со скрещенными руками. Его скучающий взгляд, тем не менее, внимательно скользил по каждому из нас, словно оценивая и прикидывая в голове какие-то варианты. Друг, до этого улыбавшийся, внезапно вздрогнул, едва его взгляд заметил объект моего внимательного изучения. — Мистер Аккерман и в этом году едет ментором?.. — голос друга прозвучал едва слышно: он лишь шевелил губами, надеясь, что никто не услышит. Я лишь неопределённо пожал плечами в ответ, встречаясь с обжигающе холодными глазами вышеназванного, пока Армин продолжал. — Мне казалось, что после того, как в прошлом году Чёрч с Магнолией погибли в шаге от финала, он возьмёт год-другой отдыха... Я бы не выдержал. О, да, я помнил эти Игры, словно они были вчера. Многообещающая пара возлюбленных Изабель и Фарлан были любимцами Капитолия, на них делали огромные ставки, но им не повезло встретиться лицом к лицу с профи и слишком сильно друг друга любить. Картина их трагичной гибели до сих пор стояла перед моими глазами, отчего я вздрогнул и отвёл взгляд от до сих пор смотревшего на меня ментора. Нет, думать об этом на Жатве было явно не лучшей идеей. Тем более, что я внезапно подумал, насколько сильно боюсь потерять Микасу или Армина прямо сейчас, в шаге от свободы. — Здравствуйте, мои дорогие жители Седьмого Дистрикта! — тишину, наконец, разрезал довольно приятный для жительницы Капитолия голос сопровождающей. Ханджи Зоэ была, пожалуй, самой приятной представительницей их бомонда, по крайней мере, от неё никто из нас не чувствовал фальши: сквозь очки в тонкой золотой оправе на нас внимательно смотрели тёплые глаза, а улыбка искренне вселяла в каждого надежду на то, что сегодня никого из близких не заберут. — Я очень рада видеть каждого из вас на Пятьдесят Четвёртой Жатве. Сегодня мы обойдёмся без излишне громких речей, вы и так прекрасно знаете, для чего у нас существуют Игры и почему так важно проводить их. Хочу лишь напомнить, что абсолютно у каждого избранного есть равные шансы вернуться домой с победой! «Ага, как же. Что сделает двенадцатилетняя девочка против огромного убийцы из Второго или Четвёртого Дистрикта?» — едко подумал я и даже закатил глаза, с улыбкой отметив, что в этот момент камера была направленна как раз на наш строй восемнадцатилетних парней. Не буду же я публично демонстрировать, как мне, чёрт возьми, страшно? — Как и в прошлом году, ментором Седьмого Дистрикта будет победитель Тридцать Девятых Игр Леви Аккерман! — женщина торжественно указала на того самого мужчину, которого у нас справедливо опасались трогать в обычной жизни, но ходили слухи, что обучал он и правда отлично. Жёстко, не всех, но всё же результаты у Седьмого с его приходом стали в разы лучше, чем были при старике Шадисе до этого. Молча кивнув, даже не сменив своей позы, Аккерман вновь скучающе отвёл взгляд, а я прищурился, пытаясь понять, нашёл ли он потенциал хоть в ком-либо на этот раз. — Итак, мои дорогие... Сначала дамы, — я даже сначала не понял, как Ханджи оказалась так быстро рядом с колбой, в которой находились тысячи маленьких конвертов с именами. Лишь успел подумать о том, чтобы это была не Микаса и не Ханна. За сестру мне было страшно, а Ханна... Она просто была слишком светлой и солнечной, чтобы попадать в такой ад. — Первый трибут от Седьмого Дистрикта — Мина Каролина! — её громкий голос заставил ахнуть кого-то из строя шестнадцатилетних девушек. Юная Мина, очень худенькая и миниатюрная дочь лесоруба, на негнущихся ногах прошагала до сцены. Я лишь отметил разочарованный взгляд ментора и, в принципе, был с ним даже согласен: такая тростинка сломается даже от дуновения ветра. Наверняка умрёт ещё на бойне у Рога Изобилия. Тем временем Зоэ приобняла девушку за вздрагивающие в беззвучных рыданиях плечи и вновь обратила свои взоры к нам, чтобы мы поприветствовали участницу. Вялые хлопки ладонями послужили ответом, что, в принципе, сопровождающую вполне себе устроило. — А теперь на очереди мальчики, — выдохнув это в микрофон, она такой же грациозной походкой приблизилась ко второй колбе. Я чуть скованно улыбнулся Микасе и крепче сжал руку в кулак, чувствуя, как быстро колотится сердце в груди. Затем пришло секундное облегчение, ведь имя, которое я услышал, принадлежало не мне. — Армин Арлерт! Кажется, на пару секунд я перестал дышать. Моё тело свело судорогой, лишь глаза могли шевелиться: я посмотрел на друга, белого, как снег, с плотно сжатыми губами. В его огромных голубых глазах стояли слёзы, но, кажется, он всё же взял себя в руки. Отступать было некуда: небрежным жестом смахнув их, он вышел из строя и зашагал вперёд, пока я не попытался хрипло его позвать. — Армин... Взгляд Микасы на меня. Боль в груди. Шум крови в ушах, сердце снова стучит, как ненормальное. Почему я просто не могу позволить ему подняться на эту чёртову сцену и уехать на бойню в Капитолий? Почему я сейчас должен взглядом извиняться перед сестрой, чьё выражение лица ничем не лучше моего собственного? Почему, в конце концов, я делаю три шага из строя и хватаю Армина за руку, чувствуя на себе в следующий миг крепкую хватку миротворцев? Почему?.. — Армин, остановись! Стой! Я... Я доброволец! — кажется, сейчас мой голос мне не принадлежит: я лишь смотрю на дрожащего Армина, нервно кусающего губы, а после перевожу взгляд на Ханджи с Аккерманом, в чьих глазах читается настоящий интерес. — Я хочу участвовать в Голодных Играх вместо Армина Арлерта. Чёрт бы меня побрал! Армина уводят, я же в сопровождении миротворцев поднимаюсь на сцену, наконец, чувствуя на себе прикосновение сопровождающей. Её ладонь удивительно крупная для женской, тёплая и слегка шершавая, поглаживает меня за плечо, а во взгляде читается восхищение вперемешку с искренним сочувствием. От неё приятно пахнет корицей, так что я чуть выдохнул, стараясь успокоиться, и посмотрел со сцены на тех, кого, судя по всему, больше никогда не увижу: Ханна тихонько перешёптывается с подругами и я впервые понимаю, что она никогда особо мне не нравилась; Микаса крепко сжимает руки в кулаки и смотрит с тоской, но ни капли упрёка в её глазах я не вижу; отец и вовсе смотрит в землю, пряча за очками, кажется, слёзы; а вот Армин всё ещё дрожит, обнимая себя за плечи, кусает губы чуть ли не до крови и ими же проговаривает одно и то же: «почему?..» — Как тебя зовут, наш маленький герой? — в этой фразе от сопровождающей не было ни капли насмешки или пафоса, так что я даже тихонько усмехнулся, мол, неужели действительно героем выглядел? — Эрен Йегер, — голос всё ещё звучит слишком хрипло, но на лице я не позволил дрогнуть ни единой мускуле, надеясь, что это всё просто поскорее закончится. Сейчас мне и вправду просто хочется по-человечески со всеми попрощаться и поспать. В конце концов, если теперь мне суждено погибнуть, так хоть возьму от жизни всё, что не успел. — Поприветствуем же, Эрен Йегер и Мина Каролина — наши трибуты на Пятьдесят Четвёртых Голодных Играх!..