Песнь о глинорождённых

Сказители поют о пяти братьях, рождённых от богов, верных друг другу как бывалые воины, даже после того как старший продал их. «Мои братья были так же верны друг другу, — говорит Духшала. — Их насчитывалась целая сотня, и всё же никто из них не поколебался в преданности своему Дада. Даже несмотря на муки совести и угрозу опасности, все они сгинули на Курукшетре во имя его. Но никто не хочет слышать песни о детях, рождённых из глины и грязи, не так ли?» Мир приходит в восторг при имени Пандавов. Свирепые кшатрии, обожаемые всеми, каждый из них, особенно Арджуна, называемый величайшим воином Двапара Юги. Любая его мысль почитаема миром настолько сильно, что если бы существовала летопись Вселенной, целый том в ней был бы посвящён его сомнению. «Только потому, что гуру возвёл его на пьедестал, ловко подтасовывая дхарму, чтобы выдвинуть его вперёд», усмехается Духшала. Она была там, в тот день, когда Дроначарья показал им птицу на дереве и спросил, что они видят. Легенда рассказывает, как вся сотня грубых царевичей-Кауравов провалила испытание, но никто не говорит о том, что четверо Пандавов так же не смогли сосредоточится на птичьем глазе. Только Арджуна, и только потому, что он знал, что именно гуру хочет от него услышать. «И, в конце концов, никого на самом деле не заботит, как именно лучник пускает стрелы, пока они поражают цель. Но гораздо проще притвориться, что Арджуна более особенный, чем остальные». Звезда Панчали ярко зажглась на небосклоне истории, звезда гнева и мести, чей блеск затмевает любое другое солнце на небе. Она — та женщина, на которой заканчиваются и начинаются юги, та, что своим браком объединила пятерых братьев в легендах. «Её высокомерие сделало вдовами сто и одну её собственных невесток, тех, кто был против её унижения, — напоминает Духшала. — Когда Господь давал ей обеты, он сам так сказал: женщины Кауравов будут плакать, как плакала ты. Она лишила восемнадцать акшаухини других женщин сыновей, отцов, братьев. Так почему же ожидается, что каждый слушатель будет сочувствовать её положению?» Последний бой Абхиманью ранит сердце любой матери: золотой мальчик, простодушный, бесстрашный перед лицом превосходящего числа неправедных противников. А ведь ему было всего шестнадцать. Кровавое убийство Упапандавов — это то, что сдавливает горло любого отца: зарезанные ночью озлобленным безумцем, сразу после окончания войны. «Но никто не говорит об их троюродном брате, Лакшмане Кумаре, что был едва ли старше их, и был выкошен как трава. А другие их братья, многочисленное потомство Кауравов, исчисляемое сотнями, если не тысячами? Кто-нибудь вообще позаботился запомнить их имена? — спрашивает Духшала. Мой собственный сын Сурадха стал всего-то сноской к истории, умерев не на поле боя, но от жалкого испуга при мысли, что Ашвамедха Яджна предсказала вторую войну». Она видела, как они росли. Дети, задирающие друг друга в садах Хастинапура, юнцы, подливающие яд в пищу друг другу, царевичи, похищающие чужих цариц, властители, заливающие мир кровью ради чужих корон. Временами всё это представлялось не более чем склокой из-за самой блестящей игрушки на земле. А теперь мир, кажется, готов принять сторону того, кто искуснее расскажет свою историю. Кто лучше объяснит, почему именно он заслуживает большего, именно он пострадал сильнее других, и почему чужие беды менее значимы, чем его собственные. Ныне Духшала уже старуха, её волосы белы, вокруг глаз морщины, а месячные давно прекратились. Она похоронила всех, кто был ей дорог, и сейчас она бабушка, служащая наместницей при малолетнем царе. Но временами она все ещё ощущает себя единственной царевной Хастинапура, глядящей, как мальчишки дерутся, а старшие заводят любимчиков. Как будто она всё ещё маленькая девочка, наблюдающая из-за нянькиной юбки за интригами мужского мира, в котором у неё нет права голоса, но который сожжёт её мир дотла.