The shadow of your smile

«Ты мёртвая, поэтому убивая других чувствуешь себя живой»

Вечерами жизнь должна быть проще, ожидание конца рабочего дня не столь тяготить. Вечерами должен дуть прохладный апрельский ветерок, птицы петь, а мир спокойно влачить своё существование. По крайней мере так казалось Рианне, решившей смотаться с насиженного места пораньше. Порой казалось, что определение вечности принадлежит не ей, а тому количеству сверхурочных, возложенных на плечи обычных работяг, больше походивших собой на жалких муравьёв. В числе этих муравьёв где-то обречённо плетётся и Блэйд, проклиная высшие силы за каждое отхождение от привычного графика. Хотя, графика, как такового, нет — вся жизнь напоминает монотонное явление хаоса, заключённого в коробку, дно которой не промять или пробить. Хочется выть от безысходности. Так и обещания пропадают бесследно. Сначала была зима, а за ней томительное обещание вернуться. — И снова вездесущая крыша, — Рианна шумно выдыхает, опираясь на собственные руки. Как же не удивительно. Очередная весна, с новыми началами, отчётами, тонущими в кофе и сигаретах. Оставалось лишь грустно вздыхать, попутно пересматривая те или иные документы. Каждая ошибка несла за собой последствия, следом вычет определённой штрафной суммы из зарплаты. Жизнь не была такой простой, как два года тому назад, когда и Зара со своей лучезарностью оставалась под боком, отпаивала слишком приторным чаем с ромашкой и любила плести из волос Рианны мелкие косички. Она была её крыльями, такими размашистыми, белыми, до прекрасного безобразия идеальными. Так выглядело счастье. Безмятежность испарилась, оставив после себя очередную пару тех самых вырванных крыльев. «Я вернусь, когда зацветёт весна.» На это высказывание можно лишь хмыкнуть, невзначай провалившись в прошлое. Пустые слова, такие же не имеющие смысла, как и смерть. Самое лучшее и лёгкое сравнение для клятв в низменной любви. Она считалась чуть ли не самой чистой, приравниваясь к свободе и звёздному полотну. Чего таить, Блэйд действительно казалось, что он тот единственный, кому стоит посвятить всю себя. Умерший человек, что подобен вечной проблеме — чего-то более глупого и самой слышать не доводилось. Апрель пребывает в самом своём рассвете, постепенно зацветает сирень, а окна кабинета становятся единственной вещью, связывающей с внешним миром. Внутри каменной клетки они все похожи на птиц: заваленные кучей бумажек и изнемождённые от бессонных ночей. На руководящих отделами сваливается куда больше забот, чем на обычный «планктон», как однажды выразился Слингби. Таким образом Спирс просидел в своей обители практически неделю и выполз только под полночь, когда начиналась ночная смена. Несчастный буквально свалился на ходу, везение заключалось лишь в спонтанном появлении брюнетки — в ином случае жнецу пришлось бы отлёживаться в медицинском корпусе под надзором Отелло. К слову, безумных учёных можно назвать худшим врагов, как смертных, так и вечно живущих. Небо отчасти серое, мешающееся с тучами, вечер мрачнеет, скоро начнёт смеркаться. Жалкие солнечные лучи едва согревают Блэйд, как и забытое в департаменте пальто. Мир катится куда-то в бездну, пыльную и глубокую, вместо сердца разражается чёрная зияющая дыра, поглощающая всякое проявление нежности и тепла. Ком по-прежнему стоит поперёк горла, мешая дышать. Воздуха не хватает. Пустые слова, одиночество и работа спутываются, образовывая кучу очередную сумбурную кучу из обрывков фраз и внезапных воспоминаний-картинок. Зара, фруктовый чай, чужая, но столь приятная улыбка, люди, очень много людей из прошлого, настоящего. Их просто много, и каждый человек до абсурда непонятный, как и Рианна, как и каждый жнец. — Люди сами по себе странные существа. Каждый когда-то был жив, но теперь стал трупом, у коего есть задатки разума и куча бумажек, — Рианна испускает обречённый выдох, после изречения мыслей пустоте, и поднимает малахитовые глаза к темнеющим небесным высотам, — Кажется, я завидую ангелам. Для них небо, нечто, как само собой разумеющееся, нам же приходится подчищать всю труху, что ненароком осыпалась сверху. В загробной жизни свобода напрочь отсутствует. — Согласен, — тихое подтверждение раздаётся поодаль, справа. Приятный баритон заглушает шумящие Лондонские улицы, обволакивает, позволяя напряжению слегка отступить, уступая место прострации. Мир предательски сужается до одной крыши. Разговоры с самой собой стали своеобразной отдушиной Рианны, и, как бы то странно не звучало, но очень старые привычки просто не могут раствориться в годах. Эмоции и переживания выходят наружу, растворяясь в вечерней прохладе. И сейчас Рианна явно не ожидала столь внезапного появления начальства на той самой злополучной крыше, где эти двое пересеклись прошлой зимой. Она долгое время упорно избегала частого контакта с Уильямом, думая о том, что постоянное присутствие в жизни жнеца не приведёт ни к чему хорошему. Уильям же наоборот зацикливался на факторе отсутствия Блэйд слишком сильно, однако не имел возможности решить проблему, в силу собственной занятости. А тут, весна, крыша и она — вечно влипающая в неприятности и до жути упёртая. Очень вовремя. Брюнет присел на колени, опускаясь на треснутую черепицу. Взор его метнулся вверх, всё к тому же вечернему небу и сереющим тучами, где кое-где проклёвывались тусклые огоньки звёзд. Начало апреля всегда предзнаменовало некую оживлённую рутину, когда здание департамента становилось клеткой и даже солнечный свет не казался назойливым, наоборот «юное» светило приятно согревало под аккомпанемент прохладного бриза. В голову взбредало лишь понятие свободы и ожившего желания сбежать от целого мира, скрыться в самых дальних уголках и доживать свою вечность счастливо. Сказать честно, несколько раз Спирс задумывался о том, чтобы к чертям бросить «карьеру» и, как говорится, укрыться в тумане, подобно Гробовщику. И вот, тихим вечером, с папкой документов под рукой, Уильям наткнулся на Блэйд, как ни странно, да ещё и на той самой крыше. Что ж сказать, ироничное совпадение. Даже очень. Мужчина хмыкнул, выжидающе остановив свой взор на острых чертах лица. Скулы слегка, самую малость, выступают, от чего и силуэт жницы кажется слегка призрачным. В целостности, они и являются теми злополучными призраками, разве что пожинают души и заполняют отчёты. — Давно не виделись, — несколько скомкано подмечает шатенка, поводя плечами. Прохладный ветер подхватывает её волосы, разнося отдельные пряди позади, словно пытается освежить клубок разнообразных мыслей, роящихся в голове. Складывается ощущение, словно они незнакомы, как то действительно было до поры до времени — лишь фиктивное, деловое знакомство по имени и фамилии. А ныне Спирс далеко не последняя личность в становлении эмоциональной стабильности зеленоглазой. Чего уж говорить, после перевода Зары в другой филиал всё снова полетело вниз с колокольни, крылья теперь вырвали с корнями и осталось множество шрамов на лопатках от подобных манипуляций. Выпустить их вновь? Не в данной вечности. Даже бессмертие не огораживает от множества болезненных переживаний, да и сама Рианна уверена в том, что ещё пару раз наступит на одни и те же грабли. Такие уже маячат на дороге. Скинул их, может неудачно, Уильям. Разговор, откровенно говоря, не клеится — молчание напрягает, тем не менее никто не собирается поднимать тему утухнувшего разговора. Однако, Рианна позволяет себе подвинуться ближе, настраиваясь на дальнейшее развитие их диалогов. Мысли по-прежнему кучкуются и вырвать из них что-то связное не удаётся. — И то верно. — Мужчина отвечает кратко, устремляя взор в небо. — Я правда не знаю с чего можно начать, — снова вздыхает Блэйд, — Складывается ощущение, что того множества бесед и вовсе не было. В голове сплошная каша, между — огромная пропасть. С этой работой можно чокнуться, до деменции недалеко, когда и имени своего не вспомнишь. Хотя и оно обесценилось со званием «диспетчера». — последнее слово девушка выдаёт с заметным скрежетом, что утопло в отвращение. Характерно кривит губы, мотая головой от собственных слов. — Да, выбраться из стен департамента всё тяжелее, хотя уже весна за окном. Даже работа на свежем воздухе в тягость. — подтверждает Уильям, — Так и до механизации недалеко. — тоже вздыхает, зачёсывая волосы пятернёй, — Вместо личности начальство получит послушную машину, чей труд не надо оплачивать. Сталь небесных красках пробивается слишком явно, кажется, дождя не избежать. В прочем, и это не страшит. Созерцание водяной завесы, успокаивающий шум, выливающийся в характерные мелодии до боли родной, любимый и в целостности такой, что заставляет невольно замолчать, выглядывая из укрытия. А временами и вовсе поддаваться странным порывам всплакнуть вместе с природным явлением и уединиться, наконец. В такие моменты выпускается вся боль, сидящая глубоко внутри, потом становится легче, от истощения может возникнуть лёгкая улыбка, в привычном понимании полнящаяся усталостью. Все свои эмоции Блэйд прячет глубоко внутри, давая волю слезам лишь наедине с собой. Уильям чертовски красив, что заметно лишь ненароком, если приглядеться. Он выделяется фоне сумеречного мира, крыши, вселенной в целом. Холодный, строгий и погруженный в работу, можно сказать, женатый на ней. Всецело отдаёт всего себя делу, пытаясь заглушить внутреннюю боль, состоящую из целого океана, скрытого в глубине глаз. Неизвестно, какими они были до его смерти, возможно, такими же прилагательными, тоже зелёными или карими. Глаза Рианны напоминали сегодняшнее небо — серые, совсем неприметные. И сейчас она остаётся такой же неприметной, подавляя всякое проявление чувств, равное самому болезненно прошлому. Сердце невольно пропускает удар, возрождая давно позабытое. Рианна действительно старалась зарыть их как можно глубже, похоронить на задворках сознания с собственной смертью. Однако боли нет, испарилась, словно роса с восходом холодного британского солнца. Взор вновь невольно задерживается на чертах лица черноволосого: бледная кожа, острые скулы, прямой нос — творение искусного мастера, на котором так чётко отпечатываются очаровательные ямочки. А искры в глубине души такие яркие. Бьющееся (реально пропускающее удары) заледеневшее сердце, наконец тает. В жуткую непогоду, жизнь зарождается где-то на подкорке сознания, несколько пугая неизвестностью. Брюнетка плачет, мелко дрожа. Щемящее чувство одиночество наконец отступает, через много лет, крылья вновь расплавляются. Будь бы она ангелом, то упорхнула бы так далеко, насколько это возможно, поддавшись самому внезапному порыву — зову сердца, на месте затянувшийся чёрной дыры. Бездна, по всей видимости, не так глубока, когда есть возможность взлететь. С наступлением дождя и заката, прошлое отступает. На глаза вновь наворачиваются предательские слёзы, которые по-прежнему хочется скрыть. Ворох вопросов и личностных проблем в сознании заменяется тягучей пустотой. Глубины прострации захватывают ослабшее существо, убаюкивая. Мир меркнет, сужаясь перед глазами жалкой точкой. — Рианна, с вами всë в порядке? — девушка среагировала не сразу, уйдя куда-то вглубь своих мыслей. Причём настолько глубоко, что пробуждение ей ощущалось, словно на неë вылили ведро кипятка после холодной тьмы бездны, куда она закопала себя. Очнулась, только когда услышала собственное имя. Сначала было не понятно, что так встревожило жнеца. Темноволосая быстро вытерла область вокруг глаз, осознав, что она обронила несколько слезинок (скорей всего, только ей так показалось) и не заметила этого. — Просто вспомнилось кое-что… — вместо каких-то нареканий или, не допусти такого Высшие силы, в этот момент, причитаний, начальник департамента передал девушке платок. Обычный тёмный платок. — Над делами минувших дней, не стоит пускать слëзы. — Иногда прямо так и хочется не только разреветься, но и взвыть от количества работы. Разве Вам такое не знакомо, господин Т. Спирс? — малахитовые глаза только быстро кинули взгляд на увесистую папку документов, что мужчина держал в одной руке. — Уильям. — Рианна пару раз хлопнула глазами, не ожидая такого от сурового и женатого на своей работе начальника, что от регламента и на дюйм не отходит. — Мой рабочий день уже закончен уже как тридцать минут. Наедине можете называть меня так. — Хорошо. — щемящее чувство одиночество наконец отступает. Бездна, по всей видимости, не так глубока, когда есть возможность взлететь. С наступлением дождя и заката, прошлое отступает. Блэйд вытерла лицо платком, пропахнувшим офисной пылью и мужским парфюмом. Отпечатывается сам образ Уильяма и желание остаться рядом, молчать с мечтами о тёплых объятиях. Жаль, что это просто кусок чёртовой ткани, а не знакомые мужские руки. — Скоро дождь начнëтся… Чувствуете? Даже воздух потяжелел. Ещё и тучи набежали так быстро, — хмуро замечает Уильям, неспешно накрывая женскую ладонь своей, — Стоит поискать место, где можно переждать. — Зачем? — отрешённо интересуется Рианна, не отрываясь от красочных пейзажей своеобразной помеси тёмного и стального, — Красивое зрелище, не находите? — добавляет она на выдохе, как можно тише. — В том, чтобы ходить промокшим нет ничего красивого. — ворчит Уильям, пока вдалеке раздаëтся гром, больше похожий на то, что кто-то с размаха ударил по огромному металлическому листу молотом. А после, словно по чужому велению, настоящей стеной из воды начинается дождь. Спирс, стоящий ближе к козырьку, в один шаг скрывается от стихии. А Рианна, успевает изрядно промокнуть за каких-то жалких несколько секунд. Она сконфуженно поправляет пиджак, застёгивая тот, тихо накручивая себя за то, что оставила пальто в недрах кабинета. — О чëм я и говорил. — жнец, вытерев от воды и поправив свои очки, начинает помогать девушке застëгивать пиджак. Руки у него тёплые, большие, особенно когда не скрыты тканью перчаток, что дальше настойчиво надеваются на руки Рианне. Он бормочет нечто невнятное про рассеянность и беспечность, едва различимое в шуме дождя, осекаясь пару раз на имя и потом спешно поправляя на более формальное «мисс Блэйд». На самом деле мужчина вовсе не заострялся на мрачном пейзаже. Уильям едва отрывается от созерцания лица промокшего диспетчера, как вновь цепляется за предательски потемневшую малахитовую радужку собеседницы, будто и стремление к жизни, которым она так славилась, укатило в далёкие края, следом за бывшей напарницей. Волосы намокли, потемнев: мелкие кудри облепляли лицо, ниспадая на глаза. Чувство паршивости нарастало в геометрической прогрессии. Липкое и противное, как и волосы, как и дождь, как и собственные противоречивые чувства. Темнеющая сталь, виднеющаяся сквозь завесу холодной воды до боли напоминала о чём-то ушедшем, стремительно промелькнувшем, таком, что можно легко упустить. Тяжкая меланхолия пылью оседала на сердце, заставляя орган медленно сжиматься, пропуская редкие удары. «Фиктивно ты мёртв, но на самом деле просто дважды обрёл телесную оболочку». Как нельзя лучше описывает ситуацию с эмоциональными перепадами. Блэйд выглядит потухшей и, мягко говоря, не очень. Лицо осунувшееся, под глазами залегли тяжёлые тени, складывается чёткое ощущение, что она лишь влачит существование, так и не найдя в себе гармонии. Усталость неким бременем оседает у неё на плечах, норовя вдавить землю. Брюнетка прошаривает карманы на наличие привычной дряни. Колёсико зажигалки прокручивается с характерным щелчком, выдавая слабую искру. Рианна закуривает, не обращая внимания на мужчину. Спирс молча наблюдает за её заторможенными действиями, изучающе разглядывает будто бы впервые. И эту зажигалку он видит не первый раз, и сотрудницу в подвешенном состоянии тоже. Но сейчас оно ощущается по-другому. Несколько потерянно, как и сама жница. Она выдыхает дым, освобождая лёгкие и вновь задумывается, погружаясь в себя. — У меня в голове сплошная каша, Уильям. — испускает обречённый вздох, привлекая внимание мужчины. — Я не знаю, что делать. — Возможно, стоит прислушаться к себе. — Уильям медлит, неспешно заправляя выбившуюся прядь Рианне за ухо. Даже сейчас от него веет скрытой теплотой. Жница боязливо перехватывает и задерживает ладонь мужчины на своей щеке, обхватив лишь кончиками пальцев, ластится, ощущая утерянное, столь желанное тепло. Наконец блаженно прикрывает глаза. Уильям, немного не ожидавший такого ответа на своё незначительное и, казалось бы, привычное действие, замер, не зная, как реагировать. Он просто остановился и ждал, что случится дальше. — Спасибо. — наконец нарушает тишину брюнетка. Какие-то чертовски неясные и несмелые проявления нежности, противоречивые чувства, захватывающие с ног до головы. Она перестаёт утопать в страхах прошлого. Прошлое остаётся в прошлом. — Смог бы я поймать Вас раньше, мисс Блэйд,. — мужчина вздыхает, очерчивая скулу женщины большим пальцем, — Существование было иным. — Рианна. — его настойчиво перебивают, — Просто Рианна. Он вторит ей, будто бы пробуя звучание имени на вкус. Без формальностей оно кажется мужчине мягким, нежным, возможно, точно раскрывающим истинный характер жницы. Улыбается лишь уголками губ и оставляя невесомый поцелуй на макушке брюнетки, уткнувшись в неё носом. От Блэйд приятно пахнет шоколадом, а тело, что заключено у него в объятиях кажется незримо хрупким. Она шумно выдыхает и, наконец, улыбается. Осторожно прижимается к начальству, стирая всякие границы, укладывая голову на чужом плече. Наконец обнимает, наконец вдыхает запах хвои и крепкого кофе, наконец понимает, что обрела «своего» спутника в этой вечности. Это противоречие будто бы дополняет каждого, как недостающий кусочек паззла. Личные утраты забываются. В чужих глазах, ныне хрупкая, Блэйд казалась некоторым отвлечением. Можно сказать, она сначала сумела завоевать уважение Уильяма, не только как сотрудник, но и как личность, обладающая волей и немного неблаготворно влияющая на него самого. Упорный борец, выпускающий крылья каждый раз, когда предоставлялась возможно привязал его к себе некой невидимой нитью. Чаще всего Рианна, появлялась неожиданно, оставляя за собой вихрь эмоций, а после испарялась, подобно северному ветру или спутнику, скрывшемуся за планетой, но при этом, незримо, оставалась поблизости, всегда возвращаясь, даже когда того нельзя было ожидать. Солнечных затмений тоже не ожидают. Ливень прекращается, проясняя небосвод. Царствовала ночь, холодная апрельская темнота, разбавленная лишь светом редких фонарей. Голову не забивали глупые мысли, прошлое не напоминало о себе, даже тот шрам (тот самый злополучный шрам на шее) стал, не более чем, старой раной. Боль отступила, как рассветная роса. Рианна вымученно улыбается, глядя жнецу в глаза. Огоньки в их изумрудной глубине глубине распаляются, словно пламя, смешиваясь со слишком непривычной мягкостью и нежностью. Складывалось ощущение, будто именно им посчастливилось вырвать друг друга из серого мира, той части вечности, где главной заботой были лишь документы и отчёты. Сейчас же это всё не тяготило, позволив вдохнуть полной грудью. Вечерами жизнь должна быть проще. Вечерами должен дуть прохладный апрельский ветерок, птицы петь, а мир спокойно влачить своё существование. Звёздными ясными ночами океаны должны успокаиваться, а спутники находить свои планеты. Ничего ведь не случится, если спутником станет тень столь любимой улыбки, кого-то спасшего от одиночества?