Fuckin' Gucci

Майкл никогда не думал, что опустится до такого. Он не считал себя святым, но и пускаться во все тяжкие тоже как-то не собирался, однако был, кажется, близок к этому. На носочках пробираясь от парадной двери к главной лестнице, юноша не мог даже решить: то ли фортуна, наконец, повернулась к нему нужной точкой, то ли он еще хорошенько огребет за это все впоследствии. Новенькие, недавно замененные половицы в широкой прихожей не издавали ни звука, и Майк мысленно боготворил родителей своей девушки за их осмотрительность. Хотя, в их случае это была скорее опрометчивость. Но откуда же этим милейшим людям было знать, что их желание затеять в доме капитальный ремонт выйдет кому-то боком. А кому-то поможет пробраться в дом незамеченным. Будь этот район хоть сколько-нибудь криминальным, Майкла уже давно отправили бы в участок за незаконное проникновение, но родители Бэт, судя по всему, не считали охранную систему чем-то необходимым. Поэтому немыми свидетелями очередного греха юного Майка являлись только золотистые пылинки, невесомо парящие в прогретом воздухе. Майклу всегда нравилось, как пах этот дом. Уютом, солнечными лучами, книгами и совсем немного пылью. Юноша любил, когда вечерами кухня наполнялась божественным запахом жареной индейки, а по выходным небольшие комнаты буквально пронизывались ароматом ванили и свежей выпечки. А еще – и Майкл страшился этого – он знал, что несколько раз в год гостевая комната в южной части дома внезапно взрывается смесью древесных ароматов и запаха мяты и ментоловой пены для бритья. В это время в сушилке для посуды появлялась лишняя кружка, а у порога – новая пара обуви, несомненно брендовой. И, конечно же, рецепторы волновал легкий шлейф изысканного алкоголя, протянувшийся через все помещения в доме. О, да. Йен любил алкоголь едва ли меньше, чем собственное отражение в любой зеркальной поверхности. И Майкл ничуть не слукавил бы, скажи он, что там всегда было, на что посмотреть. Когда его впервые представили Йену, Майк уже полгода встречался с его младшей сестрой. На вопрос, почему она раньше не рассказала ему о брате, Бэт заявила, что сыта по горло лживыми козлами, встречающимися с ней лишь для того, чтобы подобраться к Йену. Знал бы Майк, с какой иронией будет вспоминать об этом спустя полтора года… Единственное, что отчетливо отпечаталось в его памяти после того вечера - осознание того, что старший брат его девушки на удивление царственен и божественно красив. Льдистые голубые глаза смотрели на мир с насмешкой, будто повидали в своей жизни немало и только и ждали, пока какой-нибудь смельчак бросит им вызов. Либо, как никто иной, проникнется их запутанным содержанием, чтобы потом понимать без слов. И этим смельчаком (или глупцом – смотря с какой стороны посмотреть) по простому стечению обстоятельств оказался Майкл. Так уж вышло, что Йен любил говорить и говорил всегда много и вдохновленно. Он по-царски изящно держал в руке граненый стакан с крепким напитком и, поглощенный очередной своей байкой, заглядывал в лица собравшихся подле него, словно выискивая в них заинтересованность, но находя лишь слепое восхищение. В тот вечер отец Бэт и Йена разделил пристрастие сына к алкоголю, и даже Майклу был выделен стакан с толстыми стенками и плещущейся в нем янтарной жидкостью. Речь шла, кажется, о нежелании продолжателя их славного рода остепениться и, наконец, представить им достойную девушку. Майкл как сейчас помнил, что Йен сыпал отмазками, щедро сдабривая свою речь пышными цитатами великих умов прошлого и современности, пока сам Майк сжимал в руке теплую ладошку его младшей сестры, думая о том, насколько он, черт возьми, прав. - Любовь – это всего лишь случайный баг в центральной нервной системе… - И брак только усугубит ситуацию, тогда как призван устранять неполадки, - видимо, было тогда в пустом, но таком осознанном взгляде Майкла, закончившего цитату Йена, что-то такое, что позволило последнему взглянуть на него с другой стороны. Смирение ли, а может, отрешенность – не так уж важно, но неподвижные айсберги в глазах постояльца гостевой комнаты в южном крыле, наконец, сбросили налет статичности. Следующим вечером Йен и Майкл взахлеб обсуждали тактику ведения бизнеса и в шутку выстраивали собственный список маркетинговых ходов, которым они бы воспользовались, будучи крупными предпринимателями. Бэт лишь тихо вздыхала, сидя на диванчике с очередной чашкой травяного чая, и флегматично рассматривала семейные фотографии, ни на одной из которых почему-то не было высокого брюнета с обворожительной улыбкой… Юноша осторожно выглянул из-за обитого темным орехом угла и расшнуровал кеды, подцепив их под пятки и дальше идя босиком – все-таки, мама Бэт потратила много времени, натирая паркет на втором этаже воском, и он уважал труды возможной будущей тещи. Майкл обожал свою девушку. Она была первой красавицей университета, в котором они оба учились, взяла руководство над художественной студией, начиная со второго курса, а также состояла в команде чирлидеров, при этом успевая числиться в первой пятерке лучших студентов. К слову, сам Майкл эту пятерку возглавлял, но сейчас не об этом. Бэт была девушкой совершенно необыкновенной. Она пахла весной и вишневым цветом, когда он подобно первому снегу укрывал землю нежными лепестками. Мягкая россыпь едва заметных кофейных веснушек и тонкий вздернутый носик придавали ее облику неуловимую чувственность. Майк не знал ни одной девушки с таким величественным профилем, с такими манерами, фигурой и стремлением сделать этот мир лучше. Юноша, без оглядки влюбившийся в нее с первого взгляда, как какой-нибудь мальчишка, мог бы с уверенностью сказать, что она была идеальной. Если бы не одно «но». Крайне самоуверенное и не менее достойное восхищения «но». Это «но» воняло туалетной водой от Гуччи на весь дом, высокомерно и тонко высмеивало выходящую из себя сестрицу и заставляло юного Майка благоговеть перед ним, даже если болело с похмелья. Всего несколько дней в году. Когда Майкл однажды поинтересовался, почему Йен бывает дома так редко, Бэт негодующе фыркнула. - Если бы здесь был перевалочный пункт кочующих шлюх, поверь мне, братец ошивался бы здесь гораздо чаще, - с сарказмом заметила она тогда, на секунду оторвавшись от нанесения лака для ногтей на пальчики изящной маленькой ножки. И это был единственный раз, когда юноша слышал, как этот ангел сквернословит… Казалось, Майкл уже давно наизусть выучил дорогу в эту часть дома: подняться по лестнице на второй этаж, повернуть направо, пройти гостевые комнаты, ванные, кладовые, вдохнуть аромат свежих фрезий в старинной расписанной вазе в небольшой нише, миновать пыльный гобелен и, наконец… Третья дверь слева, черного дерева, со сломанным замком. Здесь неуловимо, но так знакомо несет Гуччи и коньячными нотками; солнечный свет из окна напротив подсвечивает кружащиеся в воздухе вездесущие пылинки и четырьмя квадратами падает на новехонький паркет. Круглая облезлая ручка привычно, надрывно скрипит, поворачиваясь, когда Майк тихо проскальзывает внутрь, оставляя кеды у бело-зеленой полосатой стены. С его последнего визита сюда ничего не изменилось: на столе так и лежали стопки покрытых пылью книг, тяжелые шторы были приветливо отдернуты, и только чашка с кофейными разводами внутри и смятая постель говорили о том, что сегодня ночью комната не пустовала. В ванной шумит вода, и Майкл подносит пустую чашку к носу и украдкой прижимается к ободку губами, пытаясь урвать еще оставшиеся на керамике чужие запах и прикосновения. Тщетно, конечно же, но ведь так хочется верить… - Соскучился? – мурлыкающий шепот на ухо и осознание того, что шум воды больше не наполняет пространство, возвращают юношу в реальность. Туда, где есть крепкие, разукрашенные вязью вен руки, обнимающие за талию, и поднадоевший запах пены для бритья ранним утром. Майкл мог бы стоять так вечность: в его объятиях, откинув голову на чужое плечо и дыша до одури родным запахом его кожи. И пресловутого Гуччи. Но это мелочи. Главное, что он снова рядом. - Мечтай, - возражает он, улыбаясь потолку и нескольким темным от влаги прядям волос, попадающим в спектр обзора. – Сам же позвал меня сюда, - но оба знают, что встреча была назначена на полтора часа позже, а Йен тихо, самодовольно хмыкает над самым ухом, принимаясь выцеловывать влажную дорожку вниз по шее. – Слушай… Мне надо тебе кое-что сказать, - Майкл нервничает перед разговором. Он обещает быть не из легких, но они оба привыкли быть реалистами от макушки до кончиков пальцев и не иметь друг от друга секретов. Хотя юноше и очень хотелось бы сохранить это в тайне как можно дольше. - Потом. Ты нарушил условия, и мне придется тебя на-ка-зать, - последнее слово он произносит по слогам, увенчивая конец фразы мягким, но требовательным укусом в плечо, с которого успел стащить треснувшую по швам, совершенно безвкусную на его взгляд футболку. – Разговоры могут подождать, - и Майкл ловит себя на том, что абсолютно не способен сопротивляться его воле. Откровенно говоря, ему не так уж и хочется, и он позволяет себе снова откинуть голову назад, подставляясь под желанные ласки, которых ждал почти полгода. Впервые Йен поцеловал его в канун Дня всех святых. Точнее, наоборот. Оба были навеселе, и старший предложил пари: тот, кто не достанет зубами яблоко из огромного чана с водой, целует того, кого выберет победитель. В итоге сам Йен виртуозно закусил наливное яблочко, а Майку в качестве наказания пришлось, краснея и бледнея, целовать его за треклятым гобеленом по пути в южное крыло, пока Бэт и ее мама выясняли отношения из-за подгоревшей праздничной индейки. Это сейчас Майкл понимает, что тогда Йен просто прощупывал почву. Но это воспоминание все равно было одним из его любимых… - Ау, больно же, - ворчит юноша, очнувшись и обнаружив себя сидящим на бедрах своего личного соблазнителя. Он не заметил того момента, когда они успели переместиться на узкую односпальную кровать, и когда это его указательный палец оказался во рту у покусывающего его Йена. Майкл был уверен, что простыни еще бережно хранят его запах, но желание зарыться в них носом он отбросил с абсолютной категоричностью. - Я позвал тебя не для того, чтобы ты витал в облаках, - Йен хмурит густые брови и щурится из-за падающего в глаза солнечного света, чуть повернув голову влево – один его глаз все еще находился во власти золотистого лучика, а второй теперь приобрел цвет октябрьского неба. Майкл затаил дыхание, готовый захлебнуться в этой отчаянной синеве. - Ох, простите, Ваше Высочество, не уделил Вам должного внима… - остаток предложения теряется где-то между их скользящими губами. Ладонь, властно надавившая на шею, не давала Майку даже помыслить о возражении, не говоря уже о том, чтобы предпринять что-то. Йен, насколько знал сам Майкл, всегда был жадным до поцелуев, поэтому в каждую их встречу старался собрать их как можно больше. Под категорию жадности попадали также смех, стоны, пристыженные, возбужденные и вообще в целом взгляды. О, а еще… - Йен… - тихим возбужденным шепотом, как раскаленным железом по нервам. Пожалуй, это была его любимая часть, и этого Йен ждал с особым вожделением. Майкл всегда был теплым и податливым в его руках, словно разогретый в ладонях пластилин, из которого можно лепить, что душе угодно. Йену всегда нравилось, как Майкл, оказавшись под ним на смятых простынях, трепетно замирает от поцелуя в гладко выбритый подбородок, а потом горячо выдыхает, стоит губам коснуться яремной впадинки. И если Йен представлял собой произведение искусства двадцать четыре часа в сутки, то Майкл был им всего несколько раз в году, и то, только для тех, кто умел безошибочно видеть его красоту. И такой человек был всего один – его художник, его скульптор, его сценарист. Йен рисовал губами черты его лица, ладонями лепил подтянутый торс и линии позвоночника, писал прикосновениями каждую его эмоцию и фразу. Он не делал его идеальным. Йен предпочитал думать, что просто открывает Майкла с новой стороны, явиться которая может лишь ему. И если первый их поцелуй случился на Хэллоуин, второй Йен украл у Майкла на Рождество. Перед этим они не виделись несколько недель, и Майк даже начинал хандрить из-за этого, но старался тщательно скрывать тоску по человеку, который смог заинтересовать его. Да и как было не увлечься, когда на тебя смотрят так нагло и соблазняют так завуалировано? Ранним рождественским утром Майкл проснулся в кресле, пока его бессовестно целовали. - Это мой рождественский подарок. Ты ведь не против? – в голубых глазах Йена не было ни капли раскаяния, и это, наверное, стало тем самым моментом, когда Майкл – прилежный студент и верный возлюбленный – послал к чертям все устои, потянувшись за собственными желаниями… - Сними, - горячий шепот обжигает ключицы. Юноша уворачивается от настойчиво тянущих за резинку пальцев. – Снимай сейчас же, Майк! – и ему приходится подчиниться, с раздраженным полустоном отправляя в полет до пола нижнее белье. Возбужденная плоть требует внимания не меньше, чем собственник, самозабвенно покрывающий мокрыми поцелуями его грудь, поэтому Майклу приходится ерзать на его бедрах, не имея возможности запустить руки вниз. – Не трогай, - велит хриплый голос, когда Майка толкают назад, заставляя откинуться на спину, и приподнимают за бедра, после чего он давится восхищенным стоном и сжимает пальцами хлопковую простынь. Губы на члене горячие и требовательные. Любые мысли отшибает еще на подходе, и все, что может делать Майк – выгибаться дугой и бессовестно просить еще… - Еще, - томный шепот пускает мурашки вдоль позвоночника, когда Йен поднимается с колен, слизывая белесые капли с ладони. Он тихо, хрипловато смеется и указывает Майку на свою выпирающую ширинку. - Сперва я, - где-то за пределами тесной ванной в гостевой комнате шумят гости, верещит от подарков счастливая Бэт, но Майкла сейчас заботит далеко не день рождения его девушки – он переводит подернутый возбуждением взгляд на вжикнувшую ширинку и опускается на колени… - Еще, - двух пальцев никогда не было достаточно, это Йен прекрасно помнит. В их первый раз ему пришлось постараться, чтобы растянуть Майка, как следует, но сейчас он этого совершенно не хочет. Ему хочется почувствовать эту сводящую с ума узость, а после – слизать соленые капли, проступившие на прокушенных губах любовника. – Еще, Йен… Йен замирает, любуясь результатами своих действий: парень его младшей сестры, в котором его родители и Бэт души не чают, развратно оттопыривает задницу для него, широко расставив подкачанные бедра. Кто бы мог подумать, а. Смешок самостоятельно слетает с губ. Йен натягивает резинку и в последний раз мягко оглаживает упругие ягодицы, толкаясь в обжигающую тесноту и слыша сдавленный стон. Они никогда не разговаривают во время процесса – за них говорят тихие, бархатные в утреннем, прорезанном солнечными лучами воздухе стоны и всхлипы, влажные шлепки и тихое поскрипывание старой кровати. Йен любуется расчерченной солнечными бликами бронзовой спиной и замечает, что Майкл в колено-локтевой позе становится его любимым образом в сценариях для их редких встреч… - Так о чем ты там хотел поговорить? – Йен задумчиво выбирает между двумя идентичными рубашками, что выудил из собственного шкафа, пока Майкл пытается натянуть футболку так, чтобы скрыть все засосы, которые понаставил этот самовлюбленный собственник. Он всегда удивлялся, как старший умудрялся заклеймить его так, что следы невозможно было скрыть ни так, ни эдак. - Я решил сделать Бэт предложение, - вздохнув и бросив эту затею, Майкл отошел от небольшого зеркала, уставившись на широко расправленные плечи Йена. Чего он ожидал от него в ответ на это заявление? Пожалуй, просто понимания. - Если она повесит составление списка гостей на тебя, ни за что не зови дядюшку Джорджа – на каждом семейном празднике он набирается, как свинья, и пристает ко всему, что движется, - задумчиво бормочет Йен, а потом поворачивается к Майку, показывая рубашки ему. – Как думаешь, какая больше подходит под цвет глаз? – его глаза наполнены искренней тревогой о том, что ему нечего надеть к завтраку, и Майкл фыркает, указывая пальцем на рубашку, что он держит в левой руке, надеясь только, что Йен не заставит его аргументировать свой выбор. - Только без Гуччи, я тебя умоляю… - закатывает он глаза, уже поворачиваясь к двери. Ему думается, что этот запах навсегда прилип к его рецепторам, даже если Йен сменит парфюм. - Чем тебе не нравится Гуччи? – доносится ему вслед приглушенное ворчание, но даже легкая обида Йена не испортит ему прекрасного настроения. Как он и думал, Йен понимает его. Он понимает его, когда они сидят за завтраком, увлеченно беседуя о выборе костюмов на предстоящий Хэллоуин, хотя до него еще несколько месяцев – на дворе жаркий август только вступает в силу, и улицы едва уловимо отдают дешевым бензином и выпечкой из ближайшей булочной. Йен понимает его, когда они оккупируют диван в гостиной перед большой плазмой, а Майкл задумчиво перебирает пальчики на маленькой ладошке Бэт. Он понимает его, поправляя белую розу в петлице, пока Майк нервничает перед появлением в церкви невесты в белоснежном платье в пол… Казалось бы, они выяснили все и пошли каждый своей дорогой, но всегда есть одно «но»… Ранним рождественским утром Майкл снова чувствует, как в его сон нагло пробираются влажные губы с легким коньячным привкусом, а ноздри щекочет въевшийся в память аромат… - Чертов Гуччи… - усмехается он, принимая свой очередной рождественский подарок и зная, что этот поцелуй с привкусом легкого самодовольства и запахом талого снега на меховом воротнике - далеко не последний.