au nom du Soleil

      шум прибоя ласкал чувственный слух, уж давно утомлённый вечной городской суетой. он делал это с поразительными трепетом и лаской, которые только мог подарить Ей, и надоедливые белые чайки, парящие где-то высоко в небе, неизменно кричали ему в аккомпанемент. а между тем, слабые лазурные волны, абсолютно прозрачные, в которых непослушной рыжей рябью ещё плескалось отражение заходящего солнечного диска, шурша, всё лизали ещё сохраняющий прежнее знойное тепло песок. а Она шла по этому песку, чьи мягкие, игривые крупицы порой прилипали к по-аристократически белому бархату кожи на стопах, что иногда случайно холодила морская вспененная кромка. тёплый ветер любовно трепал белёсые волосы и воздушное кобальтовое платье, как бы игрался с ними, а последние солнечные лучи купали всё Её тело в абсолютной возвышенной божественности. но ах, Она ведь и есть само Божество! Она — само ослепительное Солнце, за которым бездумно, взволнованно задержав дыхание, следует бедная доминиканка, нашедшая в Ней абсолютную и негласную отдушину, способную даже её, такую незначительную, ничтожную, духовно вознести до самых небес и тихо, незаметно согреть, великодушно позволяя продолжить нести своё роковое бремя до самого его судьбоносного конца.       — тебе нравится? — тихонько, столь трепетно интересуется подрагивающий девичий голосок, обычно шипящий едкой змеёй, не брезгующей ядом, но теперь обрётший поразительную жалкую неуверенность. ванесса не смеет свести с фигурки своего Божества тёмного взгляда ни на секунду. она хочет впитать Её образ, абсолютно великолепный и беспрецедентно совершенный, с которым не способна потягаться даже афродита — она никто по сравнению с Ней. хотелось с точностью запомнить эти острые контуры лица, его по-аристократически нездоровую бледность, вернее, даже милую блёклость, что обычно являла себя при отсутствии лёгкого макияжа. вместе с тем веер белых ресниц, что почти сливаются с кожей, изящные брови и светло-розовую полоску невероятно мягких губ...       — да, — честно признаётся Мишель, но даже не думает о том, чтобы обернуться к ванессе. но один Её ответ уже шевелит все существующие фибры души карибского дитя, служа высшим благословением, которого только могла удостоиться доминиканка. между тем, лёгкая улыбка трогает тонкие губы француженки, изумрудный взор пронзает тихую гавань необычайно покойного побережья... Её мысли наконец тихи, в них не завывает вольный, дикий ветер, не волнуется устрашающий шторм, заставляя испуганный красный орган отплясывать дьявольскую чечётку в груди, отравляя всё трепетное существо острой, вязкой патокой адреналина. давно молодая женщина мечтала очутиться здесь, на этом маленьком уютном островке спокойствия и вечной цветущей беззаботности.       Её безупречные мягкие ступни продолжают рассекать или поддевать крупицы белого песка, неся лёгкое тело, обладающее грацией самой настоящей прекрасной кошки, на одинокий пирс. нежной птицей д'Эстре взлетает на него, расправляет великолепные, но, увы, хрупкие крылья — в хитро блестящем изумруде точно прослеживается искра жаркого, чувственного душевного счастья... Мишель прикрывает яркие кошачьи зеницы, замирает, вслушивается... а ванесса лишь покорно наблюдает со стороны, не решаясь подойти ближе и пускай даже случайно коснуться снежного бархата кожи, да что там, не смея даже помыслить о том.       и между тем, с ясной, праведной, но немного неожиданной точностью внутреннего философа понимает — ради этой улыбки, этого исключительно счастливого взгляда, она, доколь будет интересна своему Божеству, будет готова на всё ради Неё. на всё и даже больше. на любые жертвы во имя Солнца, сколь опаляющим и жестоким оно бы порой ни казалось.