golden hour.

Хисока говорит: — Приручи. Я буду приходить сюда каждый день, я буду наблюдать за тобой, изучать тебя, узнавать. А потом решу, что же мне с тобой делать, Принц. Не Босс, не Паук, не Куроро. Принц. Принц (еще не «особенный», еще «точно такой же, как и сто тысяч других мальчиков») откладывает в сторону книгу, поднимается на ноги. Хисока смотрит на него сверху-вниз (глазами по-лисьи хитрыми и по-лисьи желтыми), с ловкостью фокусника выуживает из-за аккуратного уха монету — старый как мир трюк, повод прикоснутся самыми кончиками пальцев (у Куроро волосы густые и темные, они напоминают Хисоке о холодном ветре, завывающем в кронах зимних лесов, о том, как черный жемчуг ловит отражение солнца, о том, как в свете луны выглядит кровь). Куроро улыбается, наблюдая, как золотая монета перекатывается на костяшках пальцев, а потом исчезает просто у него на глазах; Куроро отвечает ему интересом, тянется ближе, но Хисока отходит на пару шагов назад, качает головой. Нельзя подходит так близко. Пока еще нельзя. Куроро (смотрит внимательно, не хочет упустить момент, когда за спиной мелькнет лисий хвост) отвечает: — Приходи. Хисока скрывается из виду, напутственно говоря, что Куроро будет за него в ответе. Заброшенная церковь в заброшенном городе. Заброшенное кладбище при заброшенной церкви. Хисока опирается на каменное надгробие, ждет его (как и обещал). В наступающих сумерках тени вокруг становятся гуще, оживают; на западе закат разливает по небу бензин и бросает в него спичку. Куроро появляется за его спиной — внутри все сжимается от предвкушения, когда Хисока понимает, что не смог расслышать его шаги (может он не принц и не паук, может он призрак, может Хисока стоит рядом с его могилой и даже не знает этого); мурашки бегут по коже, рот наполняется голодной слюной. Куроро замечает это, конечно же (и все еще не пытается сбежать). На мили вокруг тишина, холод залезает в пустые дома через выбитые окна, темнота прокладывает себе дорогу на неосвещенных улицах; уцелевшие витражи церкви оживают под светом свечей. Они совершенно одни. Хисока жалуется на охотников, которые хотели его поймать и убить. Посредственности. Куроро понимает его недовольство (за ним тоже гонялись, чтобы поймать-убить-продать, но ни один не выжил, чтобы рассказать, почему у них так и не получилось этого сделать). Хисока улыбается, радость заполняет его до самых краев, до самых кончиков пальцев; Хисока говорит, что ищет временного убежища. Куроро отвечает, что тоже ищет, но еще сам не знает чего. Людей, может быть? Новых знакомств, новых встреч, новых ощущений, которые они дадут. Третий не лишний, думает про себя Хисока и кивает. Он готов сам их привести, хоть троих, хоть десятерых, хоть сотню. У Хисоки прекрасный вкус и хороший глаз, он обязательно выберет самых интересных и редких, а потом посмотрит, что же Принц с ними сделает; нюх подсказывает, что это будет зрелище в котором ему даже не нужно будет участвовать, чтобы насладится происходящим сполна, достаточно будет наблюдать, облизываясь от предвкушения (прямо как сейчас), Хисоке редко выпадает такая удача. Когда солнце полностью скрывается за горизонтом и над ними пролетает первый метеорит, Куроро, наконец-то, приглашает его внутрь. Их связь формируется в заброшенной церкви заброшенного города, пока ночное небо укрывает метеорный поток Персеид. Они встречают рассветы и провожают закаты вместе (только вдвоем и окруженные толпой; отдыхая на островах, которых нет на картах и затерявшись в городах-муравейниках, которыми укрыты материки; у самого края никогда не засыпающих морей и посреди остывающих к ночи пустынь; в дворцах и под открытым небом). Куроро ищет людей (как и хотел); Хисока идет за ним следом, изучает, наблюдает, узнает его (как и обещал). Смерть несется им на встречу, как сломавшийся самолет несется на встречу дюнам. Короли, знаменитости, пьяницы, бюрократы и обычные работяги — закуска перед основным блюдом. Иногда Хисока предсказывает на картах будущее, ожидая, что рано или поздно Куроро таки выпадет Мрачный Жнец (и тогда Хисока, наконец-то, его убьет); иногда Хисока использует колоду, чтобы решить, как будет лучше умереть случайно попавшимся под руку противникам (потому что он никогда не отказывается от схватки и никогда не проигрывает). Хисока знает, что обещание самого лучшего боя в его жизни спокойно спит рядом и ему хочется перемотать пленку времени вперед, к грандиозному финалу, к самой сладкой победе (Хисока никогда не отличался терпеливостью). Где-то между убийствами-сексом-фокусами-разговорами-грабежами-книгами-карточными партиями его внимание привлекает роза, ради которой Куроро снова и снова возвращается в заброшенную церковь в заброшенном городе. Хисока издали наблюдает, как он заботится о ней: поливает, защищает от плохой погоды, от холода, от гусениц (Хисока замечает, что он никогда не проявлял столько заботы к людям, даже к тем с которыми мог проговорить от заката и до самого рассвета, потеряв любой счет времени). Куроро говорит, что она очень редкая, очень капризная и очень красивая, говорит, что она расцветает только раз в несколько лет, но это все-равно стоит ожидания (Хисока думает о фруктах созревающих на ветках, наливающихся соком, наполняющихся вкусом под солнцем и ветром, от весны к лету, от лета к осени, от осени к зиме; Хисока соглашается: это того стоит). Когда он появляется в церкви бутон уже полностью раскрыт (роза оказывается лазурно-синей и сладкопахнущей, прожилки на лепестках, нежно-фиолетовые и тонкие, как паутина, заставляют Хисоку задержать на ней взгляд почти что на целую минуту). Куроро спрашивает: “Красивая, не так ли?” и говорит, что она будет цвести целый месяц. Вечером первой недели Хисока сминает бутон в кулаке так сильно, что кожа его ладоней становится мокрой от сока; он вырывает ее с корнем, надвое ломая крепкий стебель голыми руками. Хисока смотрит на свою собственную кровь (роза оказывается упрямей, чем он ожидал, роза с ним борется (хотя Хисока мало чем напоминает тигра), ужасно отчаянная, совсем не по-женски упрямая, цепляется за него, пытаясь причинить как можно больше увечий… и все же она проигрывает, как и все до нее). — Розам опасны не только голодные овцы. Она больше никогда не зацветет снова. Куроро смотрит на него с осуждением и разочарованием, но без гнева, словно он этого ждал. К пятидесятому закату солнца вместе четырехлистного клевера Лис приносит Принцу голову четвертого Паука. Хисока бросает ее к ногам Куроро, словно мусор, принимает театральную позу — отвешивает низкий поклон, разводит руки в стороны и откидывает голову назад, чтобы горло было открытым и беззащитным — “прими меня, отомсти за него”. Куроро поднимает голову с пыльного пола и долго смотрит в глаза мертвецу, словно хочет убедится, что это не подделка (у Куроро руки человека привыкшего находить ценность в том, что другие выбросили). Хисока, осознав, что все пойдет совсем не так, как ему думалось, от скуки садится напротив, тасует карты, в подробностях рассказывает, как тот умер, пытается задеть называя четвертого слабаком и разочарованием. Посредственностью. Куроро будто не слышит, говорит: — Ты первый у кого получилось. У Паука всегда должно быть двенадцать ног (потому что таковы правила). Куроро оплакивает свою потерю и тут же находит чем (кем) ее возместить. Куроро наносит татуировку вручную (Хисока стоит на коленях, положив голову на алтарь, Хисока полностью раздет: старый камень, холодный и шершавый, впивается в ключицы; у Хисоки стоит). Куроро не делает перерывов, свечи сгорают, лужи теплого воска подбираются опасно близко, грим размазывается по лицу, оставляет смазанный отпечаток на поверхности, иглы протыкают кожу снова-снова-снова (Куроро добивает последние лапы, Хисока наконец-то кончает: впервые в жизни без единого прикосновения, впервые в жизни не издав ни звука). Куроро убирает остатки чернил, когда его руки опускаются опасно низко, заставляя Хисоку захлебнутся собственной слюной от предвкушения и прогнутся в пояснице, Куроро спрашивает: “тебе больно, Хисока?”, Хисока пересекается взглядом со статуэткой девы Марии и отвечает: “нет, просто холодно” (какое святотатство). Куроро добровольно прощает и принимает его, как часть Паука (потому что они очень особенные друг для друга); Хисока добровольно дает чернилам остаться под кожей и принимает себя, как часть Паука, пускай временную и не совсем настоящую (потому что они единственные друг для друга). Куроро — голова, Хисока — нога. Хисока выпрямляется, потягивается всем телом, разминает затекшие плечи, смотрит на Куроро глазами по-лисьи желтыми и по-лисьи хитрыми. Хисока говорит: — Что прикажете, Босс?