gonna be fine.

       ♫ candelion - eight candles ♫

      Хёнсок лежит на кровати и залипает в телефон, бороздя по просторам Твиттера и читая посты фанатов, оставленные под хэштэгами с их именами, когда в дверь его комнаты тихо стучат, заставляя слегка вздрогнуть от неожиданности и быстрым движением руки вытереть слезящиеся глаза, шмыгнув носом. Он приподнимается на локтях ровно в тот момент, когда ночной гость едва слышно проникает внутрь, аккуратно прикрывая за собой дверь, дабы не разбудить остальных обитателей их общаги, и шаркающими шагами направляется к кровати хозяина комнаты, попутно спотыкаясь об оставленную на полу коробку из-под лего, которую старший забыл убрать на место после вечера своей своеобразной терапии. Хёнсок едва успевает открыть рот, когда младший заваливает его обратно на кровать и с тяжёлым вздохом ложится сверху, своим весом придавливая лидера к матрасу.       Джихун обвивает туловище старшего руками, лишь сильнее сжимая его в своих объятиях, когда слышит звуки недоумения и сопротивления, которые, к слову, прекращаются довольно быстро, стоит младшему уткнуться в шею Хёнсока носом и судорожно вздохнуть. Старший беспомощно лежит на спине, немного запыхавшись после безуспешных попыток скинуть с себя этого тактильного маньяка, и смотрит в потолок, чувствуя, как прерывистое дыхание младшего щекочет шею, а длинные пальцы сжимают его футболку где-то на уровне поясницы.              Они лежат так несколько минут, не произнося ни слова, прежде чем старший улавливает тихие всхлипы и закусывает губу, чувствуя, как в уголках его глаз снова начинает скапливаться влага. Он осторожно запускает пальцы в волосы Джихуна, мягко перебирая растрёпанные прядки, второй рукой обнимая подрагивающее тело в ответ, и прикрывает глаза, позволяя одинокой слезинке скатиться по его щеке.       Ему не нужно спрашивать, что случилось. Ему не нужно уточнять причину его слёз. Не нужно знать, почему на душе будто кошки скребут и хочется выть от безысходности.       Потому что последние полгода по ночам они все думают об одних и тех же вещах. Об одних и тех же людях.       А сегодня вся правда открылась и тысячам фанатов по всему миру.       Хёнсок вспоминает, как они вместе смотрели футбольные матчи и каждый раз поднимали на уши всю общагу своими криками, болея за разные команды, но при этом всегда наслаждаясь этим временем и компанией друг друга по полной; как ночи напролёт рубились в фифу на приставке, слушая любимые песни на фоне и устраивая мини-караоке в перерывах между играми; как всегда приходили друг к другу за советами и поддержкой во время творческого кризиса и пытались вместе снова отыскать вдохновение.       Хёнсок винит себя за то, что не придавал должного значения всем тем маленьким намёкам, то и дело проскальзывающим во время их разговоров о будущем. Винит за то, что тогда не смог понять и принять его решение, по итогу уйдя в себя и закрывшись ото всех на какое-то время, как это было ещё во времена шоу, когда ушёл Мидам. Винит за все те жёсткие и резкие слова, сказанные ему на эмоциях, которые до сих пор отзываются в душе горьким сожалением. Винит, что не смог быть с ним в момент, когда тот нуждался в поддержке больше всего.              — Как ты, Джихун-а? — хрипло спрашивает Хёнсок, сглотнув застрявший в горле ком, когда тело, придавливающее его к матрасу, перестаёт содрогаться в беззвучных рыданиях и немного ослабляет хватку на его футболке.       — Хён, я так безумно по ним скучаю.       Джихун вспоминает, как раньше приходил к нему за обнимашками, когда его потребность в прикосновениях и физической близости становилась просто невыносимой; как частенько огребал за излишнюю тактильность и навязчивость, но всё равно каждый раз с лёгкостью попадал внутрь чужой комнаты, потому что дверь для него всегда специально оставляли незапертой; с каким удовольствием уплетал каждое приготовленное им блюдо, и какой гордостью и невысказанной благодарностью горели глаза напротив каждый раз, когда он слышал комплименты старшего.       Джихун винит себя за то, что не заметил раньше. Винит, что не воспринял всерьёз все тревожные звоночки в виде странных рисунков, выбора аксессуаров и количества времени, который тот теперь предпочитал проводить наедине с собой. Винит, что, будучи рядом 24/7, не смог вовремя почувствовать, что что-то не так. Винит, что, как оказалось, никогда не знал, что на самом деле происходило у него на душе. Винит, что не смог помочь.       — Я тоже, Джихун-а. Я тоже.       Они ненавидят чувствовать собственную беспомощность и бессилие, ведь тогда это будет означать, что их старания не были достаточными. Ненавидят обнажать душу и показывать свои слабости, ведь тогда они не смогут считаться надёжными лидерами и достойным примером подражания для младших. Ненавидят заставлять всех волноваться и переживать ещё сильнее, ведь тогда они не смогут быть для мемберов тем самым спокойным и свободным от тревог местом, куда они всегда могут прийти за советом и утешением.       Джихун приходит в себя первым и осторожно отстраняется от старшего, шмыгая носом и избегая зрительного контакта, чувствуя себя немного неловко, но в то же время облегчённо.       — Извини, что пришёл и вылил это всё на тебя. В прямом и переносном смысле.       Он устремляет взгляд на мокрое пятно на плече Хёнсока, грустно усмехаясь и думая о том, что лучше поскорее вернуться к себе, пока атмосфера не стала натянутой из-за его внезапного порыва. Но когда его бережно берут за запястье и тянут обратно, Джихун отметает эту мысль и укладывает голову Хёнсоку на грудь, накрывая их обоих одеялом и прося старшего выключить неоновые лампы, освещающие комнату тусклым фиолетовым сиянием.       — Ты можешь всегда приходить ко мне, когда почувствуешь, что тебе это нужно. Хватит с нас тех, кто любит всё умалчивать и держать в себе.       Слова Хёнсока застают Джихуна врасплох — ему даже кажется, что он на какое-то время перестаёт дышать, тупо пялясь в стеллаж с фигурками перед собой пустыми глазами и возвращаясь к реальности, только когда чувствует ласковые прикосновения к своим волосам и громкое биение чужого сердца у себя под ухом.       — Думаешь, у них всё будет хорошо?       Старший поворачивается на бок, шумно вздыхая, и впервые за ночь встречается с Джихуном взглядом, после чего протягивает руку к его лбу, чтобы осторожно убрать чёлку с его припухших и покрасневших от слёз глаз. — Возможно, не сразу, Джихун-а. Но когда-нибудь обязательно будет. И у нас тоже. — Обещаешь? — Я верю. И сделаю для этого всё, что в моих силах. Мы вместе сделаем всё, что в наших силах.       Этой ночью нахождение наедине со своими мыслями они оба ненавидят чуточку больше, чем свою боязнь показаться разбитыми и уязвимыми, потому позволяют себе открыться и дать волю эмоциям, зная, что здесь их чувства разделят и поймут. Зная, что в объятиях друг друга хотя бы на эту ночь они смогут найти утешение.