Искажённая фантазия

      День сменяется ночью; яркое солнце скрывается за высокими холмами, окрашивая небо в цвет спелых апельсинов и душистых персиков зайтун, пока его бледнолицая сестра выглядывает с противоположной стороны, готовясь расстелить за горизонт своё завораживающее звёздное полотно. Миллиарды огненных точек зажглись, чтобы осветить дорогу усталым путникам и рабочим, которые только и мечтают поскорее очутиться возле домашнего очага и провалиться в чарующую пучину снов. Ведь там забываются проблемы, не нужно думать о затратах, о болезнях – ты просто растворяешься в мире безудержной фантазии и чувствуешь себя свободным от забот хотя бы на это чудное мгновение.       На оживлённых улицах в последнее время то и дело были слышны разговоры о ночных видениях; истории были самыми разнообразными, начиная от неожиданных научных открытий и заканчивая интересными, а порой нелепыми перевоплощениями в других существ. Людское восприятие, казалось, ограничивали разные рода рамки, но сны многим помогли расширить горизонты и смотреть на мир не только через этакую «призму реализма». Взрослые смогли вновь окунуться в детство и больше не считать себя глупцами за своё воображение. Где-то даже образовался некий клуб, в котором люди разбирали смысл своих сновидений – до секретаря донеслась информация, что в нём, помимо самой Властительницы Кусанали, приняла участие небезызвестная путешественница, и возникшая искра интереса разнеслась по усталому разуму как лесной пожар.       Смогла бы она – так называемый «эксперт по снам» – ответить на вопрос, возникающий в его голове каждый раз при пробуждении? Вполне возможно, ведь он был до безумия простым, даже скорее риторическим. Вопрос, на который аль-Хайтам уже знает ответ с самого начала, с самого первого видения после освобождения Дендро Архонта, однако не принимает, ища другое, более подходящее объяснение – более разумное и удобное, если говорить начистоту.       Но даже если златовласая чужеземка, повидавшая, возможно, гораздо больше него за свои путешествия, помогла бы раскрыть высокомерному учёному желаемую истину; даже если преследовавшие его сны вдруг исчезли бы после разговора с ней... Даже если это был самый лучший исход из всех, секретарь всё равно продолжал обрубать все доступные пути, ведущие к нему. И не потому что он боится, и не потому что он стыдится – нет, столь тривиальные чувства нехарактерны для самопровозглашённого гения. А ведь причины были куда более приземлённее...       – Прежде чем выпить ещё одну порцию этого яда, не забудь переписать на меня своё имущество.       В дверном проёме показалась одна до невозможности назойливая фигура, и аль-Хайтам инстинктивно закатывает глаза, помешивая свой крепкий напиток. Неугомонный сосед доставал его на протяжении недели после успешно выполненной миссии по спасению Сумеру, и этого, видимо, было недостаточно, раз сейчас он решил упрекнуть того, кто обеспечил его жильём и покрывает все расходы, в чрезмерном употреблении кофе.       – Я скорее передам всё своё имение первому встречному, чем отдам тебе хоть монетку, – едко усмехается секретарь, отпивая образовавшуюся чёрную шапку и ставя горячую кружку на стол.       – Ну и характер... – цокает архитектор, бросая на самодовольного мужчину презрительный взгляд, – Надеюсь, что мне не посчастливится по возвращении застать здесь твой труп.       – Слишком много чести.       Простояв в проходе ещё пару мгновений, Кавех раздражённо вздыхает, потирая переносицу, и скрывается за закрытой дверью, хлопнув ей на последок так, что на поверхности напитка образовались круги. «Какова была цель его визита?» – вопрос, оставшийся без ответа, и не то чтобы учёному было интересно это знать. Скорее всего парень заходил за какой-то вещью, но в силу своей эмоциональности и забывчивости просто не вспомнил этого. «Значит ещё придёт...» проскочила мысль и тут же исчезла в вихре других, более значимых.       Это правда, что аль-Хайтам за последние несколько дней превысил свой лимит на крепкий кофе раз в пять, и причина тому была донельзя проста – он не хотел засыпать. Являясь здравомыслящим человеком, он понимал, что это невозможно; что усталость всё равно возьмёт своё и мужчина даже не заметит, как отключится без права выбора. Кому, как не ему, знать об этом, учитывая, что он уже пытался и потерпел поражение? Безумный гордец...       Красные от скопившегося напряжения глаза пробегают взглядом по белым листам и секретарь с досадой понимает, что не в силах прочитать написанный чернилами текст. Веки то и дело закрывались, длинные ресницы слипались меж собой, противясь воле хозяина. Он на пределе, окружение будто в тумане и холодный душ, принятый сразу после осознания слабости, уже не помогает взбодриться. Даже любимый вкус горечи потерял свою изюминку... либо нынешнее состояние уже не позволяло её опознать.       Стоя перед зеркалом в ванной комнате, аль-Хайтам пристально вглядывается в своё отражение, пытаясь понять, что с ним не так. С каких пор он начал сбегать от проблем вместо того, чтобы встретить их с распростёртыми объятиями? Проводя пальцами по влажным серебристым волосам и убирая длинноватую чёлку назад, мужчина глухо смеётся, встречаясь с усталым, но до безумия голодным взглядом по ту сторону.       На самом деле он хочет заснуть. Хочет провалиться в свою несбыточную фантазию, отдаться ей целиком и полностью, забывая обо всём: о своём долге исследователя; о раздражающих коллегах, которые только и делают, что льстят и одновременно проклинают за спиной; о неисполнимых целях, но, наверное, правильнее будет отнести свои желания к «мечтам». Всего лишь стоит ненадолго закрыть глаза и...       – Нельзя.       Ослабший на долю секунды поводок вновь впился в шею, и учёный стискивает зубы, смотря на недовольное отражение с торжествующим превосходством. Он не позволит, только не по собственной воле, иначе клейма «жалкого человека» не избежать. Однако тело продолжало выказывать протест, не поддерживая хозяйскую гордость – перед глазами всё троилось и задача «переместиться обратно в свой домашний кабинет» многократно усложнилась.       Подперев стенку, мужчина медленно идёт вдоль неё, пытаясь успокоить участившееся сердцебиение. Всё же с кофеином он правда перебрал и последствия уже начали проявляться в виде небольшого тремора и головокружения. Дрожащая рука тянется к спинке стула и аль-Хайтам уже хочет схватиться за неё, как ноги предательски подкашиваются. По квартире прошёлся грохот, но ни одной живой души не оказалось поблизости, чтобы услышать его, да и не то чтобы секретарь этого хотел – увидь кто-либо его в таком состоянии и грязное пятно, оставленное на самолюбии, не оттереть вовек. Задетая стопка документов бесчисленными листами слетела со стола, накрывая обессиленное тело своеобразным тонким одеялом.       Глухая боль отдала в виски, заставляя зажмуриться, и хозяин был готов разгрызть потрескавшиеся губы до крови или прикусить язык, если это заставит его подняться. Мысль эта, возможно, и была хороша, но достигла рассеянный ум слишком поздно – перед глазами не осталось ничего, кроме непроглядной тьмы, и исследователь с горькой досадой принимает поражение, напоследок слабо смеясь и полностью опуская тяжёлые веки.       И вот он снова здесь, в своей слегка видоизменённой комнате, лежащий на широкой кровати и рассматривающий потолок, изученный до дыр. Вся накопленная усталость исчезла, как по щелчку, будто не из-за неё он совсем недавно свалился без сил, словно мешок с картошкой, в собственном кабинете. Тусклый источник света, в виде одиноко стоящей вытянутой лампы на прикроватной тумбочке, кто-то перекрыл, отбрасывая тень на задумчивое лицо.       – Аль-Хайтам?..       Дыхание перехватило, пальцы судорожно потянулись вверх к источнику звука – столь знакомого и до безумия желанного – но по коже вместо ожидаемого тепла прошёлся лишь иллюзорный холодок. Он видит её, но не чувствует. Прикасается и не ощущает. И так было всегда, каждую ночь до этой. Ладони мягко обхватывают округлое лицо, очерчивая каждую черту, и секретарь с невыносимой жаждой льнёт к невинной особе, стремительно сокращая дистанцию и подминая ту под себя, пока она окидывает его своим понимающим взглядом и поддаётся, позволяя опрокинуть себя на хозяйскую кровать.       Послушная, нежная, счастливая. Такая... ненастоящая. Он понимает это, прекрасно осознаёт, но продолжает покрывать мраморную кожу горячими поцелуями, не в силах остановиться; продолжает играть с пшеничными волосами, спутывая локоны меж собой, и наслаждаться своим творением. Костлявые пальцы блуждали под белым платьем, заставляя девушку содрогаться от каждого невесомого движения и моментами цепляться за напряжённую шею, доводя итак потерявшего крышу учёного до безумия.       Этого аль-Хайтам и опасался, этого пытался избежать, ставя под угрозу своё бесценное здоровье. Он пленён – заложник собственных фантазий – но не признает этого даже находясь перед остриём меча. Мир, созданный его больным рассудком, опьянял своей идеальностью настолько, что при пробуждении мужчине требовалось некоторое время, чтобы отойти. Отменная память не позволяла забыть ни единой детали и это здорово осложняло жизнь хладнокровному секретарю, особенно когда главная актриса этого иррационального ночного театра оказывалась в его поле зрения. Образы в голове смешивались абсурдным коктейлем и прочная связь с реальностью начала давать трещину, порождая противоречивые эмоции.       Ну не бред ли, смотря на неё, окружённую всевозможными людьми, чувствовать невыносимый скрежет в грудной клетке? Испытывать недовольство, будто кто-то отнял вещь, принадлежащую ему, и пусть аль-Хайтам никогда не считал человека предметом собственности, но реакция твердила об обратном.       Он шептал её имя сотни раз в комнатном полумраке, не способный насытиться. Ему интересно, как звучат её стоны на самом деле? Каковы на вкус её пухлые губы? Мягкие ли у неё пальцы или огрубевшие от постоянных тренировок и сражений? Есть ли на её миниатюрном теле шрамы или родимые пятна, скрытые за лёгкой тканью? Столько волнующих вопросов, на которые не дано получить ответа, а он не способен с этим смириться.       Светлая фигура аккуратно вытирает с его лба выступивший пот и мужчина, в порыве возбуждения от её ласковых касаний, сжимает сильнее упругие бёдра, вызывая у девушки хриплый всхлип. Только в сновидениях он способен увидеть насыщенный румянец на её лице, покрывающий даже кончики ушей. Только во снах способен так спокойно нависать над ней, показывая своё мнимое превосходство. В реальности, скорее всего, он уже попрощался бы с жизнью, не успев зайти дальше одного поцелуя – и даже тот произойдёт не иначе, как не по обоюдному согласию.       – Люмин... – очередной раз лениво простанывает в плечо, зарываясь пальцами в спутанные волосы и пытаясь вспомнить их аромат.       По ладоням тонкими линиями прошлось еле ощутимое тепло и аль-Хайтам вздрагивает, чувствуя давление на вздутых венах. Женский силуэт, до этого мирно покоившийся в объятиях, словно надломленное стекло, начал покрываться трещинами, заражая ими всё окружение. На лице проскакивает мимолётное удивление, сменившееся искренним отчаянием, когда дева окончательно растворяется в темноте, бросая на него последний многозначительный взгляд.       – Нет... – рука тянется к затухающему лучику света, сквозь внезапно навалившееся чувство тяжести, пытаясь ухватиться за него, – Не уходи!       – ...Пока не собиралась.       Голос, раздавшийся где-то совсем близко, ударяет по ушам, оставляя за собой пронизывающий белый шум. Сотни иголок прошлись по коже, когда чьи-то пальцы коснулись холодной щеки и передвинулись к напряжённым векам, застилая обзор.       – Только попробуй открыть глаза и я за себя не ручаюсь, – тон резкий и в нём секретарь услышал еле заметные нотки волнения, – Ты не представляешь, как я зла на тебя... Вроде зовётесь «учёными», а ведёте себя не лучше детей.       Аль-Хайтам с замиранием сердца пытался понять, не попал ли он в так называемый «сон во сне», но руки нежданной гостьи были слишком горячи для простой иллюзии. Она осторожно растирала его продрогшие ладони и всякий раз, когда хозяин дома пытался сквозь неприятное жжение взглянуть на желанную особу, источник тепла перемещался на глаза, не позволяя этого сделать. Её пальцы и правда оставались удивительно мягкими, вопреки жёсткой рукояти меча...       – Что ты здесь делаешь? – спрашивает тихо, удивляясь проскочившей между словами осиплости, и пытается на слух определить местоположение девушки.       – Услышала от Кавеха разъяренную тираду касательно его «безмозглого соседа» и решила проверить, не преувеличил ли... – съёрничала путешественница, надавив на ладони чуть сильнее, когда услышала надменный смешок.       – Что же такого наговорил этот горе-архитектор, раз сам «Первый мудрец Буер» отбросил все свои дела и примчался в мою скромную обитель?       «Скромная обитель» – это словосочетание никак не соответствовало столь просторному помещению, обставленному по максимуму всевозможными книжными полками и шкафами. Люмин была почти уверена, что личная библиотека секретаря ничуть не уступала Академии, но предпочла оставить свои догадки при себе. Воспользовавшись её заминкой, учёный сонно приоткрывает глаза, ища замыленным взглядом светлую фигуру, и тут же вскакивает с места, замечая на месте длинных рукавов свежие бинты. От резкого подъёма перед глазами всё потемнело и тошнотворный ком подкатил к горлу, обдавая тело холодным потом.       – Тише... – успев подхватить летящего с кровати мужчину, чужеземка облегчённо выдохнула и тут же еле заметно сглотнула, сжав губы. – За пять суток ты проспал менее трёх часов, так что хватит требовать от своего организма большего.       Только сейчас к аль-Хайтаму пришло осознание, что он находился в своей постели, укрытый махровым одеялом; любимый плащ отсутствовал, как и изношенные сапоги, но первый предмет гардероба позднее был замечен аккуратно сложенным на спинке стула. За всё это время секретарь не слышал ни одного стороннего высказывания, что было крайне нехарактерно ни для летающего компаньона путешественницы, ни для его болтливого соседа. Вывод напросился сам собой – в доме, кроме них, больше никого не было – и эта новость только подбросила дрова в тлеющий костёр.       – Каким образом это произошло? – хмыкает он, неохотно отстраняясь от девушки и перемещаясь к изголовью кровати, – Ты не из тех, кого можно легко ранить.       – Я бы не сказала, что это было легко...       Она легкомысленно пожимает плечами, стараясь контролировать каждую показанную эмоцию, но с ним это не работает. Люди – это книги в руках приверженцев даршана Хараватат и их миссией является изучение всех деталей и нахождение потаённого смысла среди строк. И аль-Хайтам только рад прочесть её; узнать все секреты, добраться до сокрытых мыслей... Он хотел знать о ней всё без её же дозволения; хотел пробиться через выстроенную стену силой, раз она отказывалась пускать его через парадный вход.       Строптивая, упрямая, скрытная – такой Люмин представала перед ним в реальности. Никогда не даст слабину, не признается в бессилии и по её взгляду невозможно понять, о чём она думает на самом деле. Зато в нём можно бесследно пропасть – учёный знает об этом не понаслышке...       – Твои старые раны ещё не зажили, верно? – режет без ножа и затянувшееся молчание принимает за положительный ответ, – И в таком состоянии ты умудрилась перетащить меня из кабинета в комнату... Честно говоря, я поражён.       – ...Судя по всему, тебе уже гораздо лучше, – гостья натянуто улыбается, вставая с приставленного к кровати стула и натягивая обратно белоснежные рукава, – Если тебя беспокоят сны, то я могу обратиться к Нахиде за помощью.       Упоминание Дендро Архонта заставило секретаря нервно усмехнуться, ведь если Властительница Кусанали и правда видела его фантасмагорию, то он вряд ли когда-либо сможет так же спокойно встретиться с ней взглядом, как это было при их первой встрече. Тем не менее сейчас все его мысли занимала эта своенравная особа – приходит и уходит, когда вздумается, оставляя высокомерного мужчину буре чувств на растерзание. Какая жестокость...       – Сидела рядом со мной всё то время, пока я спал, а тут решила сбежать?       Его тон отдаёт самодовольством, заставляя чужеземку ненадолго остановиться и уставиться на поднимающегося с постели хозяина с некой настороженностью. В янтарных глазах искрился немой вопрос, пока аль-Хайтам, пошатываясь, подбирался к ней всё ближе, в конце концов заставляя путешественницу вновь усесться на близстоящий стул. Вцепившись в подлокотники, он тщательно пробегает взглядом по девичьему лицу, борясь с нарастающей жаждой и одновременно с внутренней слабостью. Она же с достоинством выдерживает его оголодавший взор, не решаясь даже на секунду прерывать зрительный контакт. К хищникам никогда не стоит поворачиваться спиной. Никогда.       – Мне интересно, почему ты пришла одна? – длинные пальцы невзначай касаются её горячих ладоней, обжигаясь, – Довольно необычно видеть тебя без твоего компаньона.       – Паймон, скорее всего, видит уже десятый сон. Она не из тех, кто бодрствует по ночам... – мечница иронично улыбнулась, вжимаясь в деревянную спинку стула, – А Кавех был категорически против возвращаться. Не представляю, сколько гадостей ты успел ему наговорить.       – Только сухие факты, не более... – пожимание плечами и раздраженный вздох разнёсся по комнате, прежде чем секретарь вновь занял свою охотничью позицию, – Твоё волнение за меня было таким сильным, что ты решила сама во всём удостовериться?       – Каждый нормальный человек после подобных новостей волновался бы за своего товарища.       «Товарищ» – одно слово ранило сильнее и глубже, чем идеально заточенный меч. Верно, их отношения всегда находились на этом уровне и он никак не мог переписать выстроенные границы. Все намёки и предложения пресекались на корню одной и той же отмашкой – «Прости, у меня есть дела» – а с учётом ночных фантазий, что со временем становились всё более откровенными, в какой-то момент сам учёный стал избегать возможных столкновений. Но сейчас она здесь, прямо перед ним, и этот факт сводил с ума разум, ещё не до конца отошедший от недавних видений.       – ...Хочешь сказать, что простой «товарищ», когда удостоверился, что человек спит, продолжит сидеть рядом с ним до самого пробуждения? – продолжает цепляться за разные мелочи, пытаясь вывести невозмутимую гостью на какие-либо эмоции, – Ещё и так нежно растирать ладони...       – Чтобы согреть! – и план срабатывает, когда путешественница злобно перебивает самоуверенного знакомого, грубо отталкивая от себя и продолжая напирать, – Ты не знаешь, в каком состоянии находился... Твоя температура тела была ужасно низкой. Я уже хотела бежать за лекарем, пока–!       Дева резко запнулась и светлые глаза испуганно округлились, прежде чем скрыться за золотистой чёлкой. Она показала слабость перед хищником и уже пожалела об этом тысячи раз, чувствуя сбитое дыхание возле щеки. Потерпела поражение, когда позволила себе потерять самообладание... Нет, Люмин проиграла уже в тот момент, когда переступила порог его дома.       – Пока ты не услышала, как я позвал тебя?       Его томный шёпот, раздавшийся возле уха, заставляет девушку нервно поджать губы; она всё ещё пытается сопротивляться, хотя прекрасно знает, что уже поздно – жертва поймана в сети и отпускать её никто не собирается. А аль-Хайтам не унимается, желая добиться её прямого признания, а не упрямого молчания. Пусть он никогда не был сторонником «получать ответы на золотом блюдечке», но сейчас был почти готов изменить своим принципам – допрашивать всеобщую героиню, не прибегая к грязным методам, было тяжко, как и поддерживать себя в вертикальном положении.       – Сейчас я вспомнил, что ощущал тепло каждый раз, когда произносил твоё имя... – специально преувеличивает, внимательно наблюдая за реакцией, чтобы не пропустить важных деталей, – И самое интересное, что оно касалось не только рук.       – ...Возможно, у Вас слишком богатая фантазия, господин аль-Хайтам.       – Да? Как странно, тогда почему я чувствую непонятную сладость на своих губах... Уверен, что в моём доме отродясь не было ни единой конфеты.       Секретарь не был до конца уверен, правдивы ли эти ощущения или его больной разум пытается вновь выставить его глупцом. Импровизация не была его сильной стороной – всё же расписанные до мельчайших подробностей планы больше располагали к себе душу, привыкшую держать под контролем всех и вся. Но положение мужчины, несмотря на внешнее превосходство, оставалось крайне шатким, поэтому, особо не раздумывая, ставки были сделаны. Всё или ничего, пан или пропал...       – ...Ты должен был выпить согревающее зелье, но не смог... Поэтому я... помогла.       Один удар, одна трещина и стена заносчивой непоколебимости начала рушиться на глазах. Было видно, что путешественница старалась тщательно подбирать слова, максимально избегая заинтригованного взора хищника. Он не вмешивался, лишь тихо ожидал, пытаясь сохранить то хрупкое избитое спокойствие, что у него осталось.       – Волосы также были мокрыми и мне пришлось сушить их, чтобы один гордец не простудился, – голос вернул свою былую холодность и сталь, – Если такая важная шишка Академии заболеет, то кто возьмёт на себя её обязанности?       – Сначала беспокойство о союзнике, сейчас чувство долга... Какие ещё у тебя имеются отговорки? – пальцы играючи проводят по чужим волосам, заводя пряди чёлки за пылающее ушко.       – У меня имеется совесть, а не отговорки, в отличии от тебя.       Её попытки задеть его были похожи на предсмертное сопротивление добычи, которая отчаянно кусала за лапы своего пленителя, желая оставить глубокие раны напоследок и утащить за собой. Но учёный только усмехался, пробираясь сквозь белоснежный шарф к пульсирующей шее. Он заражён и от этой болезни нет лекарства...       – Если ты и правда лишь выполняла свой долг, то я не могу не отплатить за него в десятикратном размере...       Оковы здравого смысла были обнулены; жажда взяла вверх над гордостью, когда он прильнул к желанным губам, чувствуя на них ту же приторную сладость. Аль-Хайтам никогда не был поклонником сахара, предпочитая жгучую горечь, и тем не менее сейчас именно этот вкус окатывал волной наслаждения, заставляя забыться. Горячие ладони неуверенно ложатся на плечи, дабы оттолкнуть, но мужчина углубляет поцелуй, смотря на краснеющую деву с жадным прищуром. «Моя...» кричит опьянённый разум, пока он заводит руку под жёсткий корсет, развязывая стягивающие ленты.       – П-подожди... Аль-Хайтам, подожди!       Люмин не достучится до него – секретарь окончательно потерял грань между реальностью и фальшью. Безумец; обычный глупец, который наконец-то завладел желанным и не собирался выпускать пойманную бабочку из своей паутины. Она способна оттолкнуть его и сбежать, в крайнем случае использовать оружие, чтобы пригрозить – из них двоих девушка, несмотря на ещё не затянувшиеся раны, была в лучшей форме. Но видеть в затуманенных мятных глазах отчаяние, смешанное с голодом, невыносимо.       – Пожалуйста, будь спокойнее... – шепчет ему в губы, неловко скрещивая руки на взмокшей шее, – Не забывай о том, что эти «царапины» ещё не зажили.       Ненадолго переместив гостью на свои бёдра, не отрываясь от чужих губ, хозяин направился обратно к кровати, утягивая смущённую путешественницу за собой. Она – единственный человек, кто заставил его в самом деле потерять рассудок; кто смог подчинить незаинтересованного ни в чём, кроме книг, секретаря одной искренней улыбкой. Она для него и сияющее Солнце, и бледная Луна; и пылающее пламя, и спокойная вода. Аль-Хайтам болен, ужасно болен, и лекарство способен найти только в ней одной.       – Сегодня ты ещё должен поспать... – девушка ласково проводит пальцами по скулам и вздрагивает, когда её руку перехватывают.       – Как только я закрою глаза... ты исчезнешь, – сбивчиво прохрипел он, покрывая оголённую ладонь горячими поцелуями, – Каковы шансы, что «Первый мудрец Буер» вновь одарит меня своим присутствием?       – Всё зависит от того, как незаменимый секретарь Академии будет себя вести...       Учёный глухо смеётся от её наглости, зарываясь пальцами в пшеничные волосы и вдыхая их травяной аромат. Девичьи объятия действуют, как нейролептик, и перед глазами вновь мелькают тёмные пятна. Ему не избежать сна; глупо было надеяться, что он сможет провести с ней всю ночь, оставаясь в сознании. Мужчина из последних сил обвивает руками женское тело, прижимая к своей груди – будто таким образом он смог бы предотвратить её неизбежный побег...       – Как мне понять, что это был не очередной сон?       Ответа не последовало и аль-Хайтам медленно закрывает глаза, не в силах больше противиться скопившейся усталости. Впервые тишина резала по ушам, а мрачная темнота ослепляла – в сознании царил полный бардак, с которым ему предстоит разбираться после пробуждения. Вновь прогонять все воспоминания в голове, вновь разделять явь от фальши. Такая морока...       – Сколько ещё ты собираешься дрыхнуть?       Отголоски раздражённого баса разнеслись где-то вдалеке, но этого было достаточно, чтобы вытянуть секретаря из хрупкого мира иллюзий. Узнав голос, он даже не удосужился открыть глаза и лишь издал тяжёлый вздох, прежде чем лениво перевернуться на другой бок, надеясь, что возвратившийся сосед отстанет от него.       – Ты знаешь, что уже восемь часов вечера, а?! – гаркнул архитектор, распахивая плотно задёрнутые шторы, чтобы последние лучи алого солнца, заходившего за горизонт, выжгли засоне глаза.       Мужчина поморщился, закрывая лицо руками, пока произнесённая информация не дошла до заспанного мозга. Веки резко распахнулись; он ошарашенно уставился на недовольного парня, скрестившего руки на груди, и перевёл расфокусированный взгляд в окно, наблюдая полуночный закат.       – Сколько?..       – Ты проспал больше шестнадцати часов, и это только если считать с моего прихода, – пожал плечами сосед, разминая пальцы. – Не хило тебя торкнуло.       – И никто из Академии не пришёл поинтересоваться, почему действующий секретарь не на месте? – он скептически приподнял бровь, неохотно поднимаясь с кровати и вальяжно прошагивая по комнате в поисках своей обуви.       – ...Возможно, ты удивишься, но мне сказали, что ты занят каким-то важным исследованием и попросил не беспокоить тебя ближайшие пару дней, – покачал головой должник, добавляя, – Видимо они даже представить не могут, что такой книжный червь, как ты, способен не явиться по какой-то другой причине.       Немой вопрос в сонных глазах сменился на прозрение, заставляя учёного резко окунуться в события недавней ночи. Уголки губ невольно поползли вверх, расплываясь в довольной безмятежной улыбке, и он готов поклясться, что всё ещё ощущал на них тот фантомный жар.       – Ты случайно не встречал там путешественницу?       – Люмин? – сокровенное имя выскользнуло с его уст так небрежно и по простому, что хозяин, сощуриваясь, недовольно стиснул зубы, – В последний раз я видел её около недели назад.       Градус настроения сменился так же быстро, как лёд, тающий в миске с кипятком. Сердце ушло в пятки, отдавая звоном в ушах. «Не может быть, неужели снова?..» не успела родиться мысль, как была втоптана в грязь вернувшимся хладнокровием. Незаметно сглотнув, секретарь пробегает взглядом по помещению, обращая внимание на каждую деталь и ища не состыковки: его плащ оставался висеть на спинке стула; сапоги же нашлись недалеко от тумбочки, хотя он был уверен, что вчера там ничего не лежало. Прошагав в свой кабинет, аль-Хайтам не обнаруживает ожидаемого беспорядка – все бумаги покоились на столе аккуратными стопками. Она точно была здесь, это не было игрой воображения...       – Какая очередная муха тебя укусила...       – Кавех, ты заходил в мой кабинет, пока я спал? – перебивает причитания парня исследователь, невозмутимо облокачиваясь на стенку.       – Что за вопрос? – возмущается сожитель, с подозрением осматривая всё вокруг, – Мне не́чего тут делать, даже когда ты бодрствуешь!       – И ты также никого не видел, когда вернулся обратно?       – ... Я всё ещё поражаюсь твоему умению нести бред с таким спокойным выражением лица, – вздыхает парень, усаживаясь в кресло, – Ключи есть только у нас и двери всегда закрыты. У тебя что, что-то пропало?       Да, рациональное мышление, но сейчас речь шла не об этом. Ему интересно, в какой момент Люмин успела сбежать? Если верить подсчётам Кавеха – что уже само по себе звучит абсурдно, но других источников у него нет – то она исчезла в тот же момент, как он закрыл глаза. И теперь можно было прийти только к двум выводам – правда или заблуждение. Как часто в последнее время ему приходилось выбирать из этих зол?..       Аль-Хайтам больше не стал ничего уточнять – то ли от нежелания выставлять себя ещё бо́льшим дураком, то ли от внутреннего страха услышать ещё что-то опровергающее. Ему комфортнее оставаться на тонком мосту между надеждой и пропастью, ведь он блуждает здесь не впервые. Прикусив нижнюю губу, горечь нещадно бьёт по лёгким, отбирая несчастные крохи воздуха, которых хватало, чтобы сохранять спокойствие. Она была так близко, но в итоге осталась всё такой же недосягаемой; что за ирония?       – Кстати, ты вчера что, перешёл дорогу злобной кошке, пока меня не было? – усмехнулся блондин, тыкая по своему плечу, – Или комар укусил так, что пришлось расчесать кожу до царапин?       Секунда, минута, а может и целая вечность – секретарь потерял счёт времени, прежде чем наконец-то ринуться к зеркалу, лихорадочно осматривая свои надплечья. Тонкие красные полоски красовались на загорелой коже и он не может сдержать торжествующий смех, проводя пальцами по оставленным отметинам, будто не веря в их существование.       – «Не иллюзия... Это была не иллюзия...»       По телу пробегает приятная дрожь, сравнимая с пятью дозами крепкого кофе, принятых одновременно; сердце ликовало так, словно он закончил десять научных работ и все они получили высшее признание. Вылетев из ванной, аль-Хайтам поспешно надевает свой тёмный плащ, даже не слыша обращающегося к нему архитектора. Энергия била через край, бешеное сердцебиение глушило любой шум, даже его собственные мысли.       – Хэй, куда ты собрался? – наконец докричался до него сосед, смотря на доселе незнакомое выражение лица с ярко выраженным удивлением.       Завязав концы ткани на поясе, учёный бросил небрежное «Мне нужно поймать ту злобную кошку» и скрылся за дубовой дверью, максимально ускорив свой обычный размеренный шаг. Она дала ему несколько дней на «важные исследования» и упустить этот великодушно предоставленный шанс стало бы самым большим расточительством в его жизни. Звёзды мерцают вслед торопящейся фигуре, а аль-Хайтам не обращает на них внимание, ведь его звезда находится где-то на земле, играя с ним в прятки.       – Что ж... Теперь моя очередь искать, – он усмехается небу, выпуская невидимое облачко пара изо рта, – Ведь всё-таки ты находила меня даже во снах.