Драбблы по Шинсенгуми

      - Сэридзава!! – рык Хиджикаты как удар хлыста. Он не использует никаких уважительных приставок, обращаясь к своему командиру, сразу давая понять, насколько оппозиционистским будет этот разговор.       Крик застает Сэридзаву аккурат посреди двора их штаба. Он как раз только вернулся из Осаки с командой в составе Кондо, Яманами, Соджи и Харады с Тодо.       Вся пришедшая компания вздрагивает, оборачиваясь к Хиджикате. Они вразнобой здороваются с ним, и их лица попеременно отражают растерянность и недоумение от такого холодного приема. Саннан-сан покрепче надвигает очки на переносицу, готовясь к грядущей буре. Только Кондо, кажется, как будто не замечает, насколько разъярен его товарищ, он счастливо скалится во весь рот, протягивая приветственно руки навстречу Тошизо. Попутно как бы случайно спихивает со своей траектории движения Окиту: «Прости, прости, Соджи-кун, я такой неловкий!», который застыл посреди дороги, положив ладонь на рукоять катаны. Соджи немного теряет равновесие и вместе с этим жестокую решимость во взгляде.       Хиджиката – эпицентр урагана, Кондо-сан – громоотвод. Ну, вот как-то так. Толкнуть Окиту – тонко рассчитанный прием, чтобы не дать тому поступить необдуманно. Кондо понимает: чем бы ни был взбешен Хиджиката, один его взгляд – и Соджи снимет голову с любого. О последствиях они подумают позже.       Только Сэридзава – сама безмятежность. Он оборачивается к Тошизо последним, восторженно впитывая его гнев и негодование. Ах, как ему нравятся эти горящие глаза и необузданный нрав! Надо только немного поставить на место зверя, чтобы он рычал в правильном направлении.       - Тошизо. Что-то не так? Он прекрасно знает, что конкретно так взбесило Хиджикату. Их не было в Мибу несколько дней, а слухи распространяются быстро, словно чума. И слухи явно опередили Сэридзаву и его команду. Тем не менее, он не чувствует ни капли вины за содеянное. Слишком разным Бусидо они следуют. И Хиджикате никогда не стать истинным самураем, если он так и будет цепляться за свою человечность.       - Что не так?! Что ты, черт подери, устроил в Осаке?!       Никто не осмеливается до сей поры так разговаривать с командиром. Отряд вокруг застывает в ужасе, только Кондо с вмерзшей в лицо улыбкой пытается как-то разрядить обстановку:       - Тоши, Тоши, погоди, попридержи коней… - но Хиджиката в его сторону даже не смотрит.       Сэридзаву совсем не смущают крики и неуважительный тон, он кривит рот в деланном недоумении, мол, а что он такого сделал?       - Поставил на место зарвавшихся говнюков. А ты что слышал?             - Пост… - Хиджиката аж задыхается от злости, - поставил на место?! Ты развязал драку, в которой убил десятерых уважаемых сумоистов, и еще черт знает сколько покалечил! Как ты вообще собираешься это объяснять?!        - Очень просто, Хиджиката-кун. Они сами нарвались и оскорбили мою самурайскую честь. Ты ведь вроде знаешь, да, что в этом случае делает настоящий самурай? – Сэридзава суживает и без того свои маленькие глаза. Он спокоен и бьет точными ударами в намеченные цели. – К тому же, если ты слышал всю историю, суд признал их виновными, и хозяин додзё перед нами извинился. Так что это дело прошлое.       Сэридзава хочет поставить точку в этом разговоре. У него припасен один очень мощный козырь, который остудит Хиджикату враз, но он не хочет применять его. Но Хиджиката не дает ему выбора.        - Мацудайра Катамори-сама определил нас как особый полицейский отряд для защиты Киото, а ты, черт тебя раздери, поганишь нам репутацию своими выходками! Ублюдок! Нас и так прозвали волками из Мибу, тебе мало этого?! Ты нарушаешь правила, которые сам же и утвердил!       Сэридзава замирает. Что ж, Тошизо сам напросился. Так уж вышло, что Сэридзава знает его слабое место.        - Правила! – неожиданно громко гавкает Сэридзава. – Как хорошо, что ты вспомнил о правилах! Что там говорит третий неписаный пункт нашего Устава?       Он стучит пальцем по подбородку, изображая забывчивость.       - Если ты поднял меч как член Шинсенгуми, твой противник должен быть убит. Если ты дал ему уйти – ты сам должен умереть, - озвучивает Хиджиката почти нормальным голосом. Этот кодекс чести Шинсенгуми составлял он сам.       - Прекрасно! И я хочу сказать, что все члены нашего маленького отряда проявили себя наилучшим образом, защищая своего командира от этих поганых псов из додзё. Все, кроме одного, - Сэридзава выдерживает театральную паузу. Он вновь чувствует себя на высоте, потому что у него есть действительно что-то очень интересное для Хиджикаты.        - Пока остальные резали этих шакалов, как полагается, наш капитан Первого отряда решил попрактиковаться в искусстве минеути*, так ведь, Окита-кун? Ты думал, я не замечу твоих маленьких фокусов? – Сэридзава почти счастлив, видя, как бледнеет Хиджиката, и как вытягивается его лицо.        - Я ничего не скрывал, Сэридзава-сан.       - Тогда, может, объяснишь всем нам, почему ты вдруг решил плюнуть на наш Устав?       Сэридзава удовлетворенно отмечает, что на шум начинают подтягиваться другие члены Шинсенгуми. Прекрасно - чем больше свидетелей, тем меньше шансов у Хиджикаты и его ручного демона отвертеться от неизбежного. Невольные свидетели скандала и не подозревают, что одним своим присутствием выносят приговор скомпрометированному капитану.       - Они были безоружны, - Окита разве что не пожимает плечами и больше ничего не произносит.       Сэридзава презрительно фыркает:        - Ты не подтверждаешь свою репутацию… Впрочем, это неважно.       Он смотрит на Окиту, встречая прямой взгляд стремительно темнеющих глаз. Ему почти жаль этого красивого мальчика. Почти.       - Капитан первого отряда, Окита Соджи! За нарушение Устава Шинсенгуми и неподобающее поведение в бою я, командир Шинсенгуми Сэридзава Камо, приказываю тебе совершить сэппуку! Смой кровью свой позор! – пафосно добавляет он, стараясь звучать торжественно.       Окита даже не меняется в лице. В его почти черных глазах ничего невозможно прочесть. Сэридзава практически в восхищении – какая выдержка!       Внезапный порыв ветра вздыбливает небесно-голубые хаори всех присутствующих в едином порыве, унося общий вздох ужаса и горя и сдавленные вскрики прочь.       Над Киото и Мибу собираются тяжелые дождевые тучи, брюхатые и траурно черные. Ветер вихрит пыль на дорогах, формируя маленькие торнадо, треплет белье на веревках, обещая бурю. Где-то вдалеке слышатся первые вздохи грома. И все это так драматично и так вписывается в угнетающую сцену, развернувшуюся во дворе монастыря Мибу.       Соджи нравиться жить, и он любит свою жизнь. Но он открывает рот, чтобы подтвердить свой приговор, потому что есть вещи, которые важнее его жизни. Сказать, впрочем, он ничего не успевает.       - Ты не посмеешь, - это почти змеиное шипение, от которого волосы начинают шевелиться на загривке у всех присутствующих, - не посмеешь приказывать такое.       В замершем воздухе раздается отчетливый звук – Хиджиката отщелкивает катану из ножен.       Сэридзава не может сдержать ухмылки, ситуация становится все занятнее.       - Неужели? Я командир, а Соджи-кун – мой подчиненный. Только я и могу отдавать такие приказы, разве нет?       - Окита Соджи - не твой подчиненный, - ужас на лицах вокруг сменяется недоумением. Вот это поворот! Но он хотя бы вселяет надежду, что еще не все потеряно для капитана Первого отряда. Правда, не совсем понятно, каким образом.       Кондо прерывисто выдыхает. То, что происходит, понятно только четверым из всей толпы.        - Если ты помнишь, у нас был небольшой уговор, - деловито продолжает Хиджиката, - когда мы утверждали Устав. Уговор, касающийся субординации… Отдельных членов Шинсенгуми.       Сэридзава делает вид, что вспоминает, закатывая глаза:        - Точно, точно! Той части, где ты говорил, что Окита-кун – только твой капитан? – он выражается как можно оскорбительнее, надеясь все-таки спровоцировать Хиджикату на драку. Он не боится проиграть. И эта драка выдаст с головой их гаденькие тайны.       Соджи вспыхивает, сжимая челюсти. Это уже переходит все границы. Хиджикате недостаточно того, что Соджи и так целиком и полностью в его безраздельной власти?! Ему надо утвердить свои права на него официально? Как будто Соджи – не первый мечник Шинсенгуми и капитан, а девица на выданье.       Кондо хватает Соджи за предплечье, тяжелым, словно скала, взглядом останавливая его.        - Нет!.. – шепчет он, впиваясь ему в руку.        - … Той части, где мы договорились, что Окита Соджи подчиняется только мне. Он будет наказан, но будет наказан мной, - Хиджиката потрясающе сохраняет лицо в такой деликатной ситуации, - за то, что поперся с тобой без моего разрешения. И только за это.       Это очень, очень напряженный момент, тонкая игра, и Хиджикате нужно крайне скрупулезно подбирать слова. Он и так едва не выхватил меч. И этот спор бы перерос в безобразную драку, больше похожую на защиту чести своей невесты, чем на разрешение рабочего конфликта. Соджи, несомненно, покоряется его воле, но это не отменяет того, что Соджи – самурай, и не понаслышке знаком с тем, что такое самурайская честь. Он мог бы согласиться с решением Сэридзавы из принципа. И этого вообще никак нельзя допустить.        - Мы обговаривали это, да… Но никак не закрепили в письменном виде, - Сэридзава бросает пробный камень – а вдруг выгорит? Он понимает, что, скорее всего, проиграл в этом споре, но не особо расстроен этим. Он настолько вывел Хиджикату из себя, что и мечтать не мог. Да и Соджи ему в целом нравится – его кровавая слава на руку Шинсенгуми.       - Правило, которое, как ты говоришь, он нарушил - тоже не записано, но оно соблюдается. Одно неписаное правило – на один неписаный уговор. Все честно, - Хиджиката улыбается так, что неподготовленного человека может стошнить от страха. Он почти уделал этого гребаного говнюка. Только бы Соджи не сглупил!       - Хорошо… Ну, может быть, тогда мы предоставим выбор Оките-куну, как думаешь, м-м-м? Что думаешь, Окита-кун, твоя саму…       - У него нет выбора! Он подчинится своему командиру, - рык Хиджикаты утопает в раскате грома, и это ставит точку в разговоре.       Тошизо демонстративно защелкивает катану обратно и обводит свирепым взглядом толпу – мол, какого черта собрались, дел, что ли, нет никаких? Народ с облегчением почти мгновенно рассеивается, как пыль на ветру. Сэридзава тоже уходит, бросив насмешливый взгляд напоследок на вице-командира.       Один Соджи никуда не спешит, будто врос в землю. Эти игры двух командиров с его жизнью высосали все силы. Хиджиката пару секунд смотрит на него – им предстоит трудный разговор. Он проходит мимо застывшего Окиты, бросает, поравнявшись с ним: «Жду тебя вечером в моей комнате», и уходит прочь, сжимая рукоять катаны дрожащей рукой.       Соджи, наконец, отмирает. На негнущихся ногах он идет в свою комнату, захлопывает сёдзи за собой и валится на пол. Пялясь в потолок, он пытается усмирить огонь в крови. Что ему делать? этот спор исчерпан, или от него ждут каких-то действий?! А что бы сделали Хиджиката-сан и Кондо-сан на его месте?       Единственное, в чем Соджи точно уверен – он не испытывает сожаления о непролитой крови.       Окита закрывает лицо руками, чувствуя, как горят щеки от стыда. Этот день уверенно лидирует в списке худших, определенно.       Соджи нужно расслабиться и привести мысли в порядок. Он дожидается, пока все уходят на ужин (самого его тошнит от одной мысли о еде), по-быстрому переодевается, затем собирает свои бутылочки и гребни и идет в баню.       Он долго и многократно поливает из ковша свою гриву, механически прочесывая ее. Потом лежит в о-фуро, откинувшись на бортик и закрыв глаза. Его никто не беспокоит. Решение приходит осмысленно. Он должен попросить Хиджикату разрешить ему сделать это.       Вечером Соджи не торопится к вице-командиру. В конце концов, время посещения ему не указали. Он сидит на энгаве рядом со своей комнатой и почесывает довольно хрюкающего Сайзо за ухом. Он улыбается проходящим мимо Нагакуре и Хараде, те скалятся в ответ, как будто не умирали со страху за него несколько часов назад. Когда темнеет, и комнату Хиджикаты освещает пламя свечей, Соджи решает – пора.       Хиджиката что-то пишет и даже не поднимает глаз на вошедшего Соджи.       - Сядь. Соджи молча усаживается напротив столика, складывает руки на коленях. Вдох-выдох.       - Хиджиката-сан, я…       - Нет, - Хиджиката обрывает его, откладывая, наконец, бумагу и кисть в сторону, - говорить буду я.       Он шарит по столику, заваленному бумагами, отыскивает свою трубку. Не спеша забивает ее, поджигает и делает длинный вдох, с удовольствием выпуская дымную струю в потолок.       - Это моя вина, - Соджи, безучастно разглядывавший пол перед собой до этого, удивленно поднимает глаза на Тошизо, - я должен был рассказать тебе об этом решении и не сделал этого. Прости меня.        - Почему вы вообще решили о таком договариваться, Хиджиката-сан? Хиджиката набирает воздуха в грудь. Что ж, надо сказать это.       - Мне пришлось принимать во внимание твой характер, назначая тебя на должность капитана. Твой самоконтроль оставляет желать лучшего. Ты и сам это знаешь.       Соджи в который раз за день чувствует мучительный стыд. Это надо подумать, Хиджикате-сан пришлось договариваться ради него с остальными! Какой же он никчёмный!       - … Но ты ни разу не дал усомниться в правильности моего решении сделать тебя капитаном. Твое поведение безупречно, - продолжает Хиджиката, как ни в чем не бывало, - поведение как капитана отряда, разумеется. Он делает паузу и добавляет, не скрывая усмешки.       – То, что ты творишь по отношению ко мне лично, заслуживает адского огня, не меньше.       Хиджиката фыркает, а Соджи с трудом понимает, что это что, похвала?.. Он несмело улыбается в ответ, чувствуя, как удушающая хватка вины на горле ослабевает.       - Инцидент исчерпан, - с нажимом говорит Хиджиката. Он дает понять Соджи, что тот не должен делать глупостей, но Соджи молчит в ответ.       Табак в трубке медленно прогорает. Еще раз затянувшись, Хиджиката с сожалением вытряхивает остатки в жаровню.       И смотрит прямо в глаза Оките.       Он протягивает руку, касаясь его плеча. Неспешно ведет ее вверх, под волосы. Кладет ее на шею Соджи, заставляя того немного приблизиться к себе.       - Соджи… - голос Хиджикаты садится и сразу становится ниже, и Соджи с удивлением отмечает, что рука у Хиджикаты дрожит. Окита внезапно осознает, как тяжело Хиджикате далось сегодняшнее противостояние с Сэридзавой. Он выступил против командира, чтобы отвоевать право на жизнь, его, Соджи. Значит… Может ли быть, он что он настолько нужен Хиджикате? Может ли…       Хиджиката дергает Окиту к себе через стол, не заботясь, какой бардак на нем при этом разводит. И целует так глубоко и жёстко, что Соджи просто не успевает отвечать. Хиджиката весь – дрожащая от напряжения и нетерпения сущность, и эта лихорадка передается Соджи.       Они валятся на футон, и Хиджиката продолжает неистово целовать Окиту, намотав его волосы на кулак. Второй рукой он не очень успешно раздевает его. Соджи может только вздыхать от удовольствия. Сегодня ему не дали распорядиться своей жизнью, почему он думает, что сможет верховодить этим демоном в постели?       Этот раз концептуально отличается от их предыдущих занятий любовью, это невозможно не заметить. Хиджиката просто предельно нежен и трепетен, он кладет руку на голову Соджи, убирая густую челку с лица, целует его в лоб; он говорит ему, разомлевшему от счастья и обилия ласк, извиняясь за предстоящие неприятные ощущения: «Прости»,- когда вжимает Соджи бедрами в футон и толкается в него. Он не говорил такого даже в их первый раз. Он разрешает Соджи грызть его плечи, пока тот пережидает болезненные ощущения от проникновения, и не зажимает ему рот рукой, как обычно, когда тот стонет. Соджи, сквозь пьянящее марево чувств и запредельных ощущений, слишком поздно спохватывается. Боясь, что их услышат, он сам пытается вцепиться зубами в свой кулак, но Хиджиката прижимает его запястья к футону, не давая молчать.       Даже когда все заканчивается, Хиджиката еще долго и увлеченно целует Соджи, нависая над ним и уперев предплечья по обе стороны от его головы. Окита отвечает на каждый поцелуй.       Может, все-таки, Соджи совершил сэппуку, а это рай?..       Соджи никогда не услышит от Хиджикаты признаний. Но после этой ночи они ему и не нужны. Хиджиката очень доступно объяснил ему, что Соджи для него значит. И он почти благодарен Сэридзаве за эту встряску на грани жизни и смерти.       Окита собирает себя в кучу (по ощущениям, костей у него как будто больше нет), ищет свою одежду, скомканную и вплетенную в простыни. Он никогда не остается на ночь у Хиджикаты, чтобы не разводить ненужных разговоров, а Хиджиката никогда не останавливает его. Поэтому вдвойне удивительно, когда его хватают за руку и дергают обратно на футон:       - Останься. Соджи блаженно щурится, чувствуя, как Хиджиката вжимается в него сзади всем телом, как кладет ему подбородок на макушку, душа в объятиях.       Смертоносная хватка этого чудовищно тяжелого дня, наконец, разжимается, и Хиджикате становится легче дышать. Но не совсем. Что-то мешает ему закрыть глаза и оставить нахрен этот день истории, прижимая Окиту к себе. Что-то незаконченное, назойливое, как древоточец в мозгу.       Соджи услужливо разрешает эту насекомообразную мысленную дилемму:       - Вы должны наказать меня.       - Хн? – у Тошизо нет сил бороться, чтобы закрыть Соджи рот.       - Вы должны наказать меня, Хиджиката-сан. Иначе… Иначе мне придется сделать то, что сказал Сэридзава-сан.       Хиджиката распахивает глаза. Ну, разумеется! Когда, если не после ошеломительного секса, нужно обсуждать это дерьмо. Это ведь не может подождать до утра, правда? «Не может», - сам себе отвечает Хиджиката. Потому что ты очень эгоистичный ублюдок, Хиджиката Тошизо. Ты не посмеешь низводить вопрос чести своего капитана до уровня постельных интриг.        - Мне нужно подумать.        - Сто ударов палкой, - отвечает Соджи. Хиджиката не хочет этого представлять, но картинка возникает сразу, такая яркая и мучительная: распластанный и привязанный к низкой скамейке Соджи со спущенной юкатой, мерно поднимающийся и опускающийся «бамбуковый веник для задницы» (как они его называют) и распускающиеся алые цветы на коже Соджи, такие разные, но одинаково безобразные, что на них больно смотреть.        «Это меня надо отлупить этими палками».       - Нет. Соджи тихо вздыхает.       - Вы не должны меня жалеть, Хиджиката-сан… Это очень незначительная замена тому, что должно было быть.       - Я сказал – нет. Я не собираюсь тебя жалеть. Это нерационально, выводить из строя капитана на неделю или и того больше.        - Пятьдесят ударов.       -…       - Тридцать.       - Никаких телесных наказаний! – рычит ему в ухо Хиджиката, которому надоедает эта торговля телом, - перепишешь пятьдесят раз Устав и плюс три внеочередных патруля на окраинах столицы! Так пойдет?       Соджи раздумывает над этим некоторое время и кивает.                         Патрулирование окраин – настолько тухлое и унылое занятие, что это можно считать за наказание, каждый раз между отрядами разгорались споры, кому идти, в конце концов, Хиджикате это надоело, и он сам установил очередность.       - Теперь, пожалуйста, заткнись и спи. Перед тем, как, наконец, отключиться, Хиджиката думает, что у него есть еще одно небольшое дельце на завтра.       … Едва занимается рассвет, Окита открывает глаза. Он изящно выпутывается из волос и объятий Хиджикаты, одевается. А потом долго смотрит спящему Тошизо в лицо. Реальность нового дня обрушивает на него новую порцию боли так, что прошедшая ночь кажется сном. И все же, ему пора.       Хиджиката обычно просыпается от тихого окитиного: «Хиджиката-сан!» - за сёдзи, сегодня же его будит грохот и гогот кого-то из трио комиков. Жизнь кипит там, за бумажной перегородкой, и Хиджиката понимает, что безнадежно проспал. И что он просто чудовищно голоден. И какого черта Соджи именно сегодня решил дать ему поспать. Ах, ну да. Воспоминания о прошедшей ночи и бесконечно прекрасных глазах напротив дергают за нервы, пуская стаю мурашек вдоль позвоночника.       Он плещет в лицо водой из колодца, умываясь и чувствуя себя прекрасно, после идет на завтрак в общую комнату. Там шумно и весело, как всегда, впрочем. Как только он раздвигает сёдзи, гомон голосов стихает ненадолго, возобновляясь приветствиями. Хиджиката молча кивает соратникам (Соджи почему-то среди них нет), садясь на свое место подле Кондо и Хаджиме, напротив Шинпачи и Саноске, берет свою миску риса и палочки.       - Хэ-э-эй, Тоши, выглядишь помятым! – Кондо-сан не упускает возможность пихнуть друга локтем в бок.        - Где Соджи? – Шинпачи задает этот вопрос в воздух, но понятно, кто должен на него ответить, - он не пришел ужинать и сейчас его нет… Не похоже на него. Хиджиката замирает с палочками в воздухе. Он не особо волновался, не увидев Соджи до этого, потому что решил, что тот уже покончил с завтраком. Но вопрос Шинпачи заставляет что-то неприятное шевельнуться в груди.       Саноске и Шинпачи серьезно смотрят на Хиджикату, от былого веселья не остается и следа.        - Хиджиката-сан… А он не мог… Ну… Ослушаться вас? – у Нагакуры язык не поворачивается произнести вслух более прямой вопрос.       Хиджиката с возрастающим недоверием смотрит попеременно в лицо Шинпачи и Саноске. Затем с какой-то беспомощностью – на Кондо. Ставит миску с рисом обратно и быстрым шагом движется к выходу. Этого не может быть. Это просто бред. Они же договорились вчера, разве нет?       Он торопливо распахивает сёдзи и едва не сносит Соджи с ног.       - Сюда нельзя со свиньями! – рявкает Хиджиката первое, что приходит в голову, скрывая то, насколько он рад видеть Окиту. Затем разворачивается, едва не хлестнув того хвостом по лицу, и топает обратно.       Соджи ойкает от неожиданности, выпускает Сайзо из рук, отпихивая его от входа в обеденный зал. И идет следом за Хиджикатой.        - Как грубо, Хиджиката-сан! Если вы не выспались, не надо срывать свою злость на других, - Соджи старается говорить серьезно, но у него плохо выходит.       Харада с Нагакурой так искренне рады видеть Соджи, что это немного сбивает с толку. Он садится рядом с ними, встречаясь глазами с Кондо.       - Ты не заболел, Окита-кун? Выглядишь нездоровым, - радостное лицо Исами вообще не сочетается с вопросом.       Окита притворно вздыхает.        - Все в порядке, кошмары замучили, - Хиджиката на это только поднимает бровь, переставая на секунду есть. Кондо явно хочет подразнить еще их обоих, но:        - От кошмаров и нечисти хорошо помогает лавандовый дым, Окита-кун, - Хаджиме в первый раз за утро подает голос, он звучит скрипуче и глуховато, очень кстати, - я приду сегодня окурить твою комнату.       Кондо отворачивается как можно сильнее от Сайто, фыркая в руку. Соджи не может сдержать предательского смеха, практически носом зарываясь в миску с рисом. У него не получается одновременно противостоять этому заманчивому предложению и злобному взгляду Хиджикаты. Только не всё сразу.        - Спа…Спасибо, Хаджиме-кун, это очень кстати! – он кое-как справляется с собой, не подавившись.       «Не знаю, как насчет всей нечисти, но одну выкурить точно сможем», - Кондо-сан хитро улыбается Оките. Соджи понятливо подмигивает в ответ.       Интересно, кто еще, кроме них двоих знает, как Хиджиката ненавидит лаванду? ***       После завтрака на собрании командующего состава Хиджиката объявляет о наказании для Окиты. Он старается выглядеть строго и недружелюбно, Соджи выслушивает его, опустив глаза в пол. После вынесения приговора он еще ниже склоняет голову, показывая смирение и раскаяние.       Сэридзаву этот фарс не впечатляет совершенно. Он смотрит на раздражающую парочку, иронично выгнув бровь и обмахиваясь веером: ну кого они пытаются обмануть? Только тратят рабочее время и его личное. Он не знает, насколько чутко спят остальные по ночам и как широко держат глаза открытыми в дневное время, но он точно знает, что минувшей ночью в комнате Хиджикаты стонала не приходящая девица со стороны. И вообще не девица.       Камо, в целом, плевать на род их отношений. Сам-то он большой ценитель женских прелестей, но при взгляде на Соджи… Он, скажем так, отвращения не испытывает и понимает Хиджикату в какой-то степени. Если бы кто-то другой из Шинсенгуми крутил шашни со своим соратником, Сэридзава и внимания бы на это не обратил, не в новинку это среди самураев так-то. Но эти двое…       Эти двое - именитые Волки Мибу. Сэридзаве нужна вся их злость и несдержанность, и дурная слава. И эта их единственная слабость, нужда друг в друге, подпорчивает картину.       Впрочем, не настолько, чтобы Сэридзава что-то предпринимал.       Остальные присутствующие, особенно те, кто поддерживает с вице-командиром и капитаном Первого отряда чисто деловые отношения, одобрительно кивают и перешептываются. Наказание вполне соответствует преступлению, решение Хиджикаты, на их взгляд, безупречно. Дальше у них на повестке дня – интриги мятежников, тут уже кое-что поинтереснее. Сэридзава захлопывает веер и включается в беседу.       Соджи после собрания вылавливает Сайзо и неохотно бредет в свою комнату. В патруль ему завтра с утра и на пару бесконечно длинных дней, а сейчас еще нужно исполнить первую часть наказания.       Он раскладывает бумаги на столе, со вздохом достает чернила и кисть и начинает выводить кандзи.       Медитативное занятие вгоняет в сон, но куда деваться? Соджи вздрагивает и чувствует жар в груди и ниже, когда воспоминания о ночи с Тошизо непрошено лезут в голову.       Сайто Хаджиме верен слову, как всегда. После тихого: «Окита-кун?» - за сёдзи он входит, таща с собой курильницу с благовониями. Соджи счастливо улыбается, потому что Хиджиката точно не раз сегодня к нему заглянет, и то, как он будет при этом морщиться, будет презабавно.       Соджи успевает переписать Устав раз двадцать или около того, когда сёдзи с грохотом распахивается, пропуская Хиджикату в комнату. Он втягивает носом лавандовую дымку и оглушительно чихает вместо приветствия.       Со словами: «Чертов Сайто», - он бросает на столик перед Окитой бумагу.        - Подпиши.       Соджи, привыкший к такой бесцеремонности со стороны Тошизо, невозмутимо разворачивает бумагу, разглядывая написанное. И чем дальше он читает, тем темнее и серьезнее становится его взгляд: это приказ о том, что Соджи теперь – практически собственность Хиджикаты. Затем он кладет бумагу на стол, берет кисть, но не спешит выводить на ней свое имя. И хмыкает, поднимая глаза на Хиджикату:        - Вам так необходимо поставить на мне свое клеймо официально? Тошизо даже бровью не ведет. Он нетерпеливо и с раздражением разглядывает Соджи, стараясь дышать через раз.        - Да.       - Может, тогда лучше женитесь на мне, м-м-м?       - Ты отвратительно готовишь.       Соджи прыскает от смеха, возмущаясь:       - Да уж получше, чем некоторые! Моя еда хотя бы не выглядит обгорелой подошвой. Кстати, - Соджи щурится, что-то разглядывая в приказе, - Сэридзава-сан сам подписал его?        - Ты что, пытаешься обвинить меня в том, что я подделал его подпись?        - Нет, – Окита улыбается в ответ на сварливый тон, - просто иероглифы такие… Кривоватые что ли. Он же не подписывал приказ, подвешенный в вашем амбаре вниз головой, Хиджиката-сан?       Соджи хохочет, и Хиджиката тоже не выдерживает, фырчит, прикрыв лицо ладонью.        - Будь добр, прекрати паясничать и подпиши эту чертову бумагу, пока меня не вывернуло тут от этой вони.       Соджи расписывается несколькими изящными росчерками и протягивает приказ Хиджикате. Тот выхватывает его и спешит убраться из лавандового смрада, вместо прощания так же грохнув сёдзи.       То, как нервно Хиджиката отнесся к возможности потерять его, согревает душу Соджи лучше пожара. Он закрывает глаза и некоторое время нежится в этом огне.       Ближе к вечеру он строит свой отряд и интересуется, есть ли добровольцы, чтобы пойти с ним во внеочередное патрулирование. Ему не хочется принуждать к этому унылому занятию своих людей, но один пойти он не может. Весь отряд делает шаг вперед. Соджи легко улыбается в ответ. ***       На обратном пути в Мибу после визита к Мацудайре Катамори-сама Хиджиката и Кондо-сан хранят гробовое молчание. Но молчание молчанию – рознь. Хиджиката полон мрачной решимости и до скрипа сжимает челюсти, играя желваками. Кондо же в растерянности. Им придется обсудить это. Сказать это вслух. Но что хуже всего – сделать. Грязное подлое дело.        - Что нам делать, Тоши?..       - Ты знаешь, что.        - Может, попробуем поговорить с ним? Ну, нельзя же так, сразу…       - И как ты думаешь, что он сделает после этого разговора? Он не идиот. Кат-чан, тебе необязательно в этом участвовать. Но сначала дождемся Соджи из патруля.       Они снова замолкают, и Кондо-сан в который раз думает, кто же действительно тут главнокомандующий?.. ***       Окита возвращается примерно через два дня, грязный и уставший, день уже клонится к вечеру. Все, о чем он может думать сейчас – ведра воды, много ведер горячей воды! Которые он нальет в о-фуро и будет валяться в ней, пока шкура не сморщится на теле.       Хиджиката ловит его примерно на половине дороги из комнаты в баню. Оглядев чумазого Соджи с горой разнообразного банного барахла в руках, он говорит ему пошевеливаться. Соджи делает страдальческое лицо, собираясь поныть о том, как ему плохо, но что-то жесткое и опасное во взгляде Тошизо заставляет его захлопнуть рот и поторопиться. О-фуро придется подождать.       Примерно через час Соджи с влажными волосами уже сидит возле Хиджикаты в его комнате. Напротив устраиваются Кондо и Яманами. Мрачный повод, по которому они собрались, отравляет воздух вокруг. То, что они собираются сделать, заставляет их сжимать кулаки на коленях, комкая кимоно.       Соджи немного бледнеет, узнав, что им необходимо разделаться с Сэридзавой-сан. Тот как раз этой ночью гуляет в Шимабаре. Само собой, он будет пьян и сильного сопротивления не окажет. Да, им известен дом, где он остановится, и нет, он будет не один. Окита бросает короткий взгляд на Хиджикату. Тот спокоен, и от него разит решимостью. Это настроение передается Соджи, но его мучает только один вопрос:        - Возможно ли не убивать женщину?..       Он не надеется на положительный исход, но все равно морщится, когда слышит отказ. ***       Дождливая безлунная ночь скрывает их фигуры, облаченные в черное. Их только трое, но этого более чем достаточно.       Им нужно сделать все быстро и тихо, пока тучи не расползлись в стороны и не открыли сияющий небесный фонарь. Сэридзава плохо спит ночами, даже когда он пьян. Он слышит чью-то легкую поступь за сёдзи, и что-то вопит в нем об опасности, он успевает схватить меч. Соджи – изящная смертоносная тень, держится по правую руку Хиджикаты и первый бросается сквозь сломанную перегородку с катаной наперевес. Сэридзава успешно отражает его выпад, но два других не успевает: Хиджиката и Саннан-сан втыкают в него катаны почти одновременно. В последнее мгновенье, прежде чем вечность смыкает над ним свои края, он узнаёт своих убийц. Ухмыльнуться он не успевает. Позади них Соджи с ювелирной точностью обезглавливает женщину.       Все кончается почти мгновенно. Яманами застывает рядом с лужей крови, опустив катану в пол. Он изначально был против этого подлого убийства их соратника. У Соджи разрывается сердце, когда он видит эту картину, но… Рядом Хиджиката шепотом рявкает на Саннана-сан, и они втроем убираются оттуда с предельной скоростью.       Соджи спит половину следующего дня после казни Сэридзавы.       Он просыпается, потому что вокруг становится слишком шумно, но с футона не поднимается, просто лежит с открытыми глазами и таращится в потолок. Он-то прекрасно осведомлен о причине переполоха. По сути, он и есть эта причина, в какой-то мере. Есть ему совершенно не хочется, да и он уже все равно пропустил завтрак, поэтому теперь просто продолжает уныло гонять вину и тяжкие мысли в голове по кругу. Однако встать все равно придется – ученики сами себя не потренируют, да и Сайзо нужно покормить – программа-минимум на день есть.       Хиджиката попадается Соджи лишь мельком, он куда-то спешит в компании Кондо, вместо приветствия бросая на Соджи короткий пронзительный взгляд. Соджи мёрзло улыбается в ответ.             Остаток дня Окита яростно машет боккеном в додзё, расшвыривая обалдевших учеников во все стороны, и позже, вечером, вконец обессиленный, он понимает, что забыл поужинать.       Следующий день начинается для него копией предыдущего. Он снова слушает шум снаружи, не пытаясь подняться, но кое-что всё-таки меняется. Тихий оклик за сёдзи: «Окита-сан?» - Соджи не успевает отказать в приеме – и в комнату проникает Сайто. Легкой траурной тенью он ловко ставит поднос с завтраком перед удивленным Соджи.       - Хаджиме-кун?.. К чему такая забота, я что, болен? – Соджи старательно улыбается, но Хаджиме этим не проймешь. Он закрывает сёдзи и внимательно рассматривает Окиту, так что тому становится немного не по себе.        - Не надо так себя изводить, Окита-кун. Мы все знали, на что идем, когда присягали на верность в Шинсенгуми. Ты выполнял приказ, и уж точно не тебе нужно мучиться от его последствий. Соджи замирает, медленно переваривая услышанное. Ему хочется резко ответить, чтобы Хаджиме не лез, куда не следует, но вдруг он понимает, что не так в этой ситуации: об этом должны были знать только трое, и Хаджиме среди них не было. Где они прокололись, кто еще знает?.. И как он должен поступить, отрицать это или признаться? Или?..       Соджи медленно подбирается на футоне, приводя тело в боеготовность. Ему почему-то не приходит в голову, что Хиджиката просто мог рассказать обо всем Сайто.       Сайто же меланхолично наблюдает эти перемены, давая Соджи время.        - Вы сделали все аккуратно, успокойся. Хиджиката-сан рассказал мне. Ты должен поесть, Окита-кун. И… Подумать о других.        - Что ты имеешь ввиду? – Соджи спрашивает, но его глаза расширяются, он даже не успевает договорить. Пока он тут валяется и жалеет себя, Яманами-сан!..       Сайто выскальзывает из комнаты. Окита лихорадочно закидывает в себя завтрак, не особо жуя. Потом он наспех одевается и стремительно покидает комнату.       Яманами не обнаруживается у себя в комнате и нигде на территории штаба. Соджи размышляет пару мгновений, затем его озаряет, и он несется в бамбуковую рощицу, окружающую небольшой заброшенный храм по соседству.       Саннан-сан действительно там, сидит на ступеньках храма, понурив голову и держа очки в руках.       Соджи, запыхавшись, садится рядом. Они молчат некоторое время, Яманами вздрагивает, когда Соджи кладет голову ему на плечо.       - Окита-кун?..       - Я знаю… Я знаю, о чем вы думаете, Яманами-сан! Я тоже не могу перестать об этом думать. Я не могу ничем помочь, я просто…       «Пришел разделить твое бремя».       Яманами улыбается. Он притягивает Соджи в объятия, крепко сжимая его, зарываясь носом в его волосы. Они с первого дня знакомства поняли, что будут чем-то особенным друг для друга, находя участие и понимание каждый раз, когда это становится необходимым. Руки у Яманами тряслись, когда он подписывался под приказом Хиджикаты о том, что Соджи теперь принадлежит тому безраздельно. Он виноват перед ним, но когда Соджи вновь приходит к нему с сочувствием, не может отказать себе в принятии его.       Они сидят еще некоторое время вместе, пока им не становится легче дышать.       Неделя после устранения Сэридзавы выдается жаркой для всего командующего состава. Им нужно выяснить, кто же убил их командира. Ине допустить бунта среди отрядов, подчинявшихся Сэридзаве. Поэтому Хиджиката изображает усердную деятельность по поиску убийц, даже допрашивает парочку «подозрительных» личностей. И замечает к концу недели, что что-то не так, чего-то не хватает. Это случается в тот момент, когда он составляет рапорт для Мацудайры Катамори-сама, и у него не выходит сформулировать фразу, он вертит ее в голове так и эдак, пока, наконец, не сдается:       - Как лучше сформулировать, что думаешь?.. – он замолкает, удивленный отсутствием ответа.       Соджи обычно всегда подсказывает ему в таких случаях, потому что сидит тихонько в его комнате с книжкой или возится с Сайзо за его спиной.       Соджи.       Внезапно он осознает, что (и это становится очень важным) он почти не видит Соджи эту неделю.       Это странно, потому что обычно Окита как кот – везде и нигде, но по большей части везде.       Хиджиката бросает то, что он пишет практически на середине слова и встает, чтобы выяснить, куда подевался его подчиненный. Он хочет знать это немедленно.       Естественно, едва он отодвигает сёдзи, как сталкивается нос к носу с Окитой. Хиджиката окидывает его тревожным взглядом: темные круги под глазами, осунувшееся лицо и аура глухой виноватой тоски вокруг. И все же, он пришел к нему, прижимая в защитном жесте к себе поросенка.       Не того ты упрекал в излишней человечности, Сэридзава, ох не того. Хиджиката молча отходит в сторону, пропуская Соджи внутрь, захлопывает сёдзи. Вновь садится за стол, берет кисть, пытаясь вернуться к брошенной фразе. Она приходит на ум почти сразу, как только он чувствует, как Соджи сзади прижимается к его спине, обнимая за плечо.       Соджи чертовски плохо спал в последнюю неделю, но сейчас его окутывает такое умиротворение, и он даже не против, чувствуя табачный дым       – Хиджиката умудряется делать свои дела с прилипшим к спине Окитой. Позже Соджи даже не чувствует, как его укладывают на футон, стискивая в объятиях.       Хиджикате с трудом получается сдержать себя, ему так хочется разбудить Соджи и провести ночь по-иному. Но он вздыхает и усмиряет себя мысленно, просто обнимая того и целуя в волосы.