Гиперборея

Солнечные лучи резвились и бегали по прозрачной водной глади, в которую взглянешь — сможешь рассмотреть себя во всей красе. Трава, что после весны вся вытянулась и запестрила зеленым, покачивалась от беглого ветерка, который стремился заглянуть и там и сям. Единственно неестественный цвет в палитре этой маленького мирка — ярко алый. Красные язычки расплывались по воде, переливаясь на бесстрастном солнечном свете. Чей-то кашель и по берегу пронеслась рябь, пугая маленьких насекомых. Казуха уже ничего не видел на один глаз, что заплыл кровью. Да и в целом тело его налилось таким тяжелым свинцом, что ему казалось — он не способен даже мизинцем пошевелить. Светлый веер ресниц, что аккуратно обрамлял единственно уцелевший глаз, подрагивал, защищая зрачок от яркого солнца. Даже в момент свой смерти Казуха думал лишь об одном — до чего же ярка и многообразна краса природы. Только хороводу синиц и шуму листвы деревьев мог доверить странник свои мысли и переживания. Только сырому туману и проливному дождю, после которых всегда появлялась радужная красавица, мог посвятить стихи юноша. «Ах, кажется, я умру от потери крови» — думает Казуха, пытаясь улыбнуться уголками губ, но даже от них ничего не осталось, кроме как местами обугленной, а местами изрезанной кожи. Как же всё-таки несправедливо. Казуха был просто не такого склада ума, как все остальные. Разве его вина была в том, что он больше предпочитал насвистывать песни с помощью самодельного инструмента, нежели присутствовать на политических собраниях? Что поделать, если душа тянется к познанию безграничного мира природы, к её чудесам, а не к пропаганде тоталитаризма нашего правителя? Он просто делал то, чего хотел и к чему это привело? Признание его фигуры отступнической личностью, на которую была объявлена охота. Казуха, будучи наивным юношей, что был полон невинных домыслов, надеялся, что его речи смогут образумить людей. Что, когда он предстанет перед судом, то только тогда его сможет выслушать не только знать, но и вся площадь, где соберутся тысячи простолюдинов. Какого же было его недоумение, что его речь только подначила людей взять камни с пыльной площади и начать кидать в него. «Я просто хочу делать то, что я лю-» — фразу он недоговаривает, так как в лицо прилетает осколок какой-то бутылки. — Предатель! — слышится где-то из толпы. Этот вопль подхватывает и остальная часть людей, что загорались всеобщей болезненной ненавистью, как чумой. Казуха слышит, как позади него слуга что-то шепчет палачу. «Особенно жестокая казнь, чтобы впредь никто не смел помыслить против господа нашего правителя». И прошел через семь кругов ада юноша. Пусть чужие кулаки, острые лезвия и языки пламени погубили его тело, но они не сломили его душу и волю. — Бедный, бедный мой мальчик, — Казуха уловил звук чьих то шагов, — Почему же ты не побежал со всех ног? Почему же не обратился к своей такой родной природе-матушке? Ты захотел дать шанс всем этим людям? — человек наклонился к нему, отчего ленты с колокольчиками, висящие со шляпы, забренчали, — К чему же это всё привело? Казуха, насколько он был в силах, поднял свой взор наверх. Он не смог увидеть лицо полностью, но он запомнил эти ладони, которые прикоснулись к его изуродованному лицу. Парень ощутил, как все его тело перестало быть сплошным комком боли. Если бы Казуха мог, он бы сказал, что всё ещё хочет верить людям, но без языка сделать это невозможно, и из горла выходит только непонятное слабое бульканье. — Ты так хочешь понять их чувства? — мягкий голос, будто спрашивающий что-то у ребенка. Ива, подначиваемая ветерком, будто сильнее склонилась над этими двумя, скрывая их от реального мира. Казуха улыбается. Он больше не чувствует боли. Парень кивает и открывает глаза. На него в ответ смотрит пара глаз оттенка сапфирно-лазурных озёр. И хоть Казуха никогда не видел ни сапфира, ни лазурита, ему кажется, что именно так бы и сверкали драгоценные камни. — Вставай. Теперь ты можешь идти. Или мне взять тебя за руку? — нежные черты лица растянулись в приветственной улыбке. Парень обнаруживает себя в свободной и легкой одежде, чуть прозрачной, будто сотканной из нитей паутины. Он оглядывает свои руки, на которых есть старые шрамы от работы в полях, но нет новых, что подарила ему разъяренная толпа. Юноша поднимается, отряхивается и оглядывается назад. — Это я? — спрашивает Казуха со скользящей тоской и горечью в голосе, — Я погиб? У ствола дерева, будто прикорнув на часик-другой, сидел парень. Он мирно улыбался, откинув голову назад, лик его был устремлен наверх. Солнечные лучи, пробиваясь сквозь густую листву ивы, все-таки находили лазейки и падали на юное лицо. Аккуратно лежащие на мальчишеских плечах белые пряди волос покачивались на ветру. — Я не хочу, чтоб ты смотрел на свое изуродованное тело. Прошу, запомни себя таким, какой ты здесь сейчас, — завораживающий незнакомец подходит к Казухе, кладя свои теплые руки ему на плечи, — И не забывай, что ты был прекрасен. Казуха идет вслед за мужчиной, держа край его длинных рукавов, дабы дать себе призрачную гарантию того, что человек перед ним не исчезнет и не растворится в воздухе прямо сейчас. Длинная юбка легко поддавалась игре ветра, щекоча голые голени юноши. — Куда мы идём? — робко звучит между ними. — Я проведу тебя в рай, странник, — отвечает ему впереди идущий. — И что же я там буду делать? Там есть долины и овраги с озёрами, в которых вместо воды — вино, как пишут в книгах? На это заявление незнакомец смеётся, а его глаза застывают в добром прищуре. Казуха обворожён. Только звон маленьких колокольчиков мог сравниться с этим мягким, как мёд, смехом. Чужая рука дотрагивается до его ладоней. — Хватайся. Так быстрее дойдём. Лучше тебе самому убедиться, какой же этот — рай. Казуха зеркалит улыбку напротив и сплетает свою руку с теплой ладонью проводника. — А мы сможем видеться, там, в Раю? — Казуха кивает наверх, но не отводит очей от своего собеседника. — Только если ты вновь переродишься и умрешь. Может тогда судьба решит свести наши пути снова, — этот человек улыбается, но Казуха уже не видит в глазах напротив того блеска, что был раньше. — Тогда я и вправду буду ждать тебя, — парень немного обгоняет своего проводника и встает, — И буду перерождаться сколько угодно! Незнакомец немного хмурится. Затем фыркает и снисходительно улыбается. — Как знаешь. Но это может занять столетия, да и в каждой новой жизни у тебя будет любовь. Ты просто не сможешь меня вспомнить. Увы, но, как он и сказал ранее, по прибытию в величественный храм, фигура жнеца рассеялась в аромате благовоний, оставив лишь призрачное чувство домашней теплоты. И сколько бы раз, Казуха, перерождаясь из разу в раз, приходя к воротам Рая, не искал в прозрачных дымках тот самый драгоценный взгляд, ему больше никогда не удавалось найти его. Память уже напрочь затмилась туманом, и Казуха уже не мог сказать, что было в его прошлых возрождениях, и кем был тот человек, он лишь знал, что желает вновь увидеть эти глаза глубокого моря. Казуха поправляет свой галстук, поуже затягивая его у воротника. Он немного волнуется, но рад, что наконец решился прекратить эту череду перерождений и начать работать на Небесное царство, зарабатывая себе благодетели. На самом деле его мало это интересовало, просто та размытая фигура из далекого прошлого все продолжала идти вслед по пятам Казухи. Он не помнил своих прошлых жизней, но помнил, что происходило с ним здесь — в обители безгрешных. — Приветствую, госпожа Райден, — Казуха кланяется, показывая уважение к женщине, что сидела за столом в своём огромном кабинете. — И тебе привет, — она улыбается и отставляет трубку с табаком подальше, — Как я тебе и обещала, расскажу поподробнее о твоих обязанностях. Она элегантно встает из-за стола, проходя к панорамным окнам, что выходили почти на все Небесное царство. Её длинная накидка плыла за ней послушным шлейфом, скрывая стройные ноги на каблуках. — Скажу честно: я не знаю, почему ты не можешь прожить старше двадцати лет. Мне жаль, что такое случается с тобой, — начинает она издалека, — и знаешь, каждый раз, когда ты погибаешь и приходишь сюда — в храм Наруками, ты всегда желаешь лишь одного… — Да, я лишь хочу познать человеческие чувства, — заканчивает фразу Казуха. Эи усмехается и поворачивается к нему лицом. — Я услышала тебя. Ты будешь причислен к одной команде в качестве летописца. — Летописца? — Казуха опешивает. Не такой работы он ожидал — Да, проще говоря — будешь писать отчеты о их работе. Не знаю, понравится ли тебе это занятие, но чувствую я, что там ты точно встретишь много людей, а значит — и их чувства. Стук в дверь прерывает её речь. — О, а вот и твой напарник, — она вежливо улыбается, — Входите. И может резко выглянувшее солнце в широкие окна кабинета создало такой эффект, но Казухе показалось, что вошедший человек выглядел слишком ангелоподобно. Светлые мягкие волосы, слегка вьющиеся на концах были заплетены в аккуратную прическу. Длинные и пушистые ресницы идеально подчеркивали бирюзовые глаза, которые на солнце отливали приятным блеском изумруда. Ровный нос, тонкие губы и кожа, что была бледнее снега в зимнее утро. У Казухи округляются глаза, но он не поддает виду того, как он поражен внешностью будущего напарника. — Приветствую солнце храма Наруками, — он кланяется в приветствии, — Извиняюсь за опоздание. — Знакомьтесь, — говорит Райден, — Альбедо, передаю новичка тебе. Думаю, ты сам расскажешь все детали. Оба парня обменялись приветствиями и покинули кабинет верхнего этажа. Казуха, из их недолгого разговора с Альбедо по пути в их кабинет понял, что он будет в группе истребления. Это самый маленький отдел, потому что он связан с рисками и травмами. — Многие желают работать в более спокойной обстановке, например, составлять список пришедших и переродившихся, судить грешников, проникать в сновидения людей или сопровождать мертвые души. У нас обязанности сложнее — мы сражаемся, — объясняет Альбедо. — Сражаемся? — у Казухи энтузиазма чуть поубавилось. — Верно, — напарник улыбается и открывает дверь кабинета. Он выглядит совсем обычно, может чуть просторнее. Два стола с компьютерами в углу, большой стеклянный стол и диван. Единственное, что было довольно необычно — балкон со сплошными стёклами. Альбедо скидывает с себя пальто, в котором был всё это время, и становится чуть меньше, чем казалось Казухе. Он заходит вслед за Альбедо на балкон, с которого было видно Небесное царство. Там находится еще два простых стульчика и маленький чайный стол. — У тебя наверняка много вопросов, — светловолосый достает из кармана пиджака сигареты и зажигалку, — Сейчас я объясню всё, а потом уже можешь спрашивать всё что захочешь. Отдел устранения в который был зачислен Казуха на самом деле является аналогом к другому отделу. Там обычно работают в парах — добродетель и искуситель. Каждому дается по несколько человек, и задача одного — наставлять на путь светлый, а второй же должен подталкивать человека к грехам. — Что-то типа ангела и демона, но я бы не стал так выражаться. Слишком однобоко, — Альбедо затягивается, выпуская струйку дыма. И раньше существование отдела Альбедо было ненужным, но после того, как на Земле случилась трагедия страны Каэнриах, по миру распространились даже не искусители, что-то намного хуже. Альбедо назвал это детищами Разлома. Казуха мало что знал о полной истории, но не стал перебивать старшего, считая, что ему пока эта информация ни к чему. — Обычно они принимают облик костлявых собак. Они сводят людей с ума, являются главной причиной полного разрушения человека. Естественно от сумасшедшего человека проку нет никакого ни благодетелю, ни искусителю. С такими невозможно разговаривать — люди становятся совершенно непредсказуемыми. Но и появляются они рядом с человеком не просто так — только если он будет пребывать в подавленном состоянии уже долгое время, то волки Разлома учуют запах страха, неуверенности, может ярости, в общем, всё, что связано с негативом. — А как же вы сражаетесь с ними? — Казуха не имел ни малейшего представления. — Хм, ну гляди. Альбедо тушит сигарету, выкидывает окурок в мусорное ведро и взмахивает рукой. Вокруг появляются желтые искорки, а из воздуха материализуется одноручный тонкий меч. Он сделан в медно-синей палитре, что невероятно сочетается со внешностью Альбедо. — Имя ему — Киноварное веретено, — мужчина берет его за рукоятку, показывая блеск лезвия на солнце, — Оружие само выбирает тебя. Кстати, привилегия носить оружие есть только у нашего отдела, хах, — Казуха впервые видит как уголки губ Альбедо приподнялись, — Хотя к тебе эта информация ни к чему. Ты не будешь принимать участия в боях, ты же наблюдатель. Летописец. Так, еще какие-нибудь вопросы? — Альбедо выпускает меч из рук, который тут же магическим способом растворяется. — Есть один. Если тут всё устроено так же, как и в том отделе, про который вы рассказывали, а я просто сдаю отчёты, то должен быть ещё один человек в команде? — это Казуха заметил сразу же, как вошёл в кабинет — два стола, два компьютера, два стула. — А-а-а, — Альбедо усмехается, — он пока в темнице, — он слабо смеётся, видя замешательство на лице Казухи, — не переживай, он хороший малый. Будет в рядах с нами через пару дней, а с заданиями я и один справиться смогу. Просто будешь рядом со мной. — Хорошо… В кармане у Альбедо завибрировал телефон. Он достает его из кармана брюк и приподнимает брови. — А вот и цель. Насчет остального, сориентируешься по ходу работы? Альбедо поворачивается и приободряющее хлопает новоиспеченного коллегу по плечу. Казуха улыбается и энергично кивает. — Так точно!