Зависимость

Лунный диск за окном показывал давно наступившую ночь. Весь Тейват в это время уже спит, но только один мужчина так и не думал перебираться на кровать. Очередной прилив вдохновения держал за шкирку бедного архитектора, что с полубезумной улыбкой, практически в припадке, чертил свой очередной гениальный проект. В тусклом свете настольной лампы Кавех выводил чёткие линии на слегка желтоватой чертёжной бумаге и, словно наблюдая со стороны за рождением звезды, проектировал новое здание. Замок? Особняк? Никогда нельзя предугадать, что выйдет в итоге. Словно чужая рука выводит невероятную картину будущего строения за него, оставляя архитектору право на наблюдение за своей работой. Не обращая внимания ни на что, он брал в руки сначала один инструмент, потом быстро заменял его на другой. В ушах стоял звон от слишком натянувшейся тишины, глаза маниакально сверкают ярко кровавыми пятнами, плотоядно наблюдая за ведущей линией. Аль-Хайтам не мог его понять. Эту безудержную, почти сумасшедшую страсть, раздирающая вдребезги неудержимое желание. Кавех словно трахался с чертежами, проводя в экстазе ночи напролёт. Видимо, это называли гениальностью? Пару раз застав его за столь… интимным процессом, Аль-Хайтам не мог заставить себя перестать приходить. Упрямости ради, он всегда наблюдал издалека, хотя прекрасно и понимал, что в таком состоянии тот ничего не видит и не слышит. Прекрасный изгиб спины, которая склонилась над рабочим столом. Тот имел пагубную привычку чертить почти носом, упиваясь своей работой, уходя в неё с головой. Периодически тот трепался, что в своих чертежах и рисунках спрятан целый мир, в который он проваливается. Кавех говорил, что видит здание перед собой, словно то уже построено, воздвигнуто. Был бы писателем, он бы посвящал целые оды своим мирам и пространствам внутри своих работ. Внутри самого себя. Это невероятно, говорил каждый раз Кавех. Это безумно страшно, в те же самые разы думал Хайтам. Боялся ли Аль-Хайтам? Безумно. Каждый раз, смотря на тонкую фигуру архитектора, на его блеск глаз и помутившийся взгляд, в котором, если внимательно вглядеться, можно было увидеть все миры, все звёзды и самого Кавеха внутри этого мира. Как тот всё дальше и дальше, шаг за шагом идёт к черте. Мудрец безумно боится, что однажды тот не вернётся. Что тот мир окажется лучше, прекраснее, справедливее. Однако он всё ещё стоит. И всё ещё просто смотрит. А потом подходит к отключившемуся от усталости Кавеху и аккуратно поднимает его на руки. Рука архитектора елозит по нему, словно всё ещё пытаясь чертить, пытаясь воплотить весь свой гениальный проект на холсте. Опуская своё любимое чудо, Хайтам вздыхает и обводит взглядом комнату. Натыкается на все чертёжные инструменты и другое барахло, сопутствующее безудержному потоку работы. Смотрит на стол. На чертёж, что лежал на нём. Хайтам подходит к нему, словно к дикому зверю, врагу, сопернику. На слегка помятой в потопе вдохновения работе изображено огромное здание, столь причудливой формы, что его существование в реальности видится абсолютно невозможным. Но Кавех, видимо, не согласен с этим, потому что рядом на листочке были написаны все нужные материалы, в почти высчитанных количествах. Писец и без пяти минут главный мудрец отчаянно смотрит на чертёж. Что ж, как бы он не хотел солгать, но рисунок впечатлеет, волнует, поражает. Хочется его выбросить, порвать на куски как и все остальные работы Кавеха. Почему? Потому что недостойны. Они все недостойны того прекрасного взгляда. Поплывшего в экстазе вида Кавеха. Кого он обманывает, просто очень сильно завидует, что ему никогда не стать листами бумаги под пальцами архитектора, что ему не получить той безудержной страсти любимого человека. В который раз вздохнув и оглянувшись на парня, он отпустил спинку стула, в которую ранее вцепился удушающей хваткой. Если бы он только мог удушить всё, что только забирает внимание его Кавеха… Впрочем, это уже разговор на потом. Сейчас он нацепил на себя маску холодности и спокойствия, развернулся к двери и тихо вышел. Собственно, а кто он такой, чтобы Кавех желал его так же, как и свои миры?

***

Кавех осторожно заглядывает в комнату к Хайтаму, намереваясь найти его самого и спросить о какой-то очень важной фигне, за которой архитектор прикроет обычное, болезненное желание увидеть мужчину, поговорить с ним, хоть как-то обратить на себя внимание. Недовольно, но тихо хмыкая, он обводит взглядом книжные полки, что заполняли, кажется, весь периметр комнаты. Честно говоря, - думал Кавех - если бы Хайтаму дали возможность жить в комнате, полностью состоявшей из полок с книгами, тот бы даже не задумался о цене, что ему нужно было бы предоставить. Скрипя зубами, Кави отвернулся. Взгляд упал на кровать, где он и обнаружил своего дорогого соседа. И опять с книжкой. Недовольно нахмурившись и подавив в себе поднимающийся гнев, архитектор прошёл вглуби комнаты. Мудрец спал на кровати, сжимая книгу в руке, свисающей с края. Книга могла бы полностью упасть на пол, но это же Хайтам и книги, они неразделимое нечто, что не позволит даже гравитации, даже своему расслабившемуся во сне телу выпустить бумажную хрупкость на пол. Хайтам был… ледышкой. Когда Кавех впервые его встретил, то подумал, что говорит с ожившей ледяной статуей. У каждого живого существа был огонёк в глазах, самый тухлый и слабый, но был. Кавех в глазах своего соседа видел лишь снег с Горного хребта. Идеальный лёд, прозрачный, словно самое чистое озеро в мире застыло во времени, поддавшись зиме. Эти глаза покорили его. Они заставили неуклонно приближаться, сходиться, тянуться, мечтать коснуться, разогреть, увидеть хоть что-то за вечной холодной бронёй. Словно ледяная стена отгораживала мужчину от остального мира. Привыкший к ежесекундной симпатии и горячему огню всех встречных поперечных, неожиданное ледяное озеро охлаждало и притягивало. Хайтам был своеобразным оазисом в пустыне для Кавеха. Своеобразным только потому, что лёд нещадно кололся. Словно ёж, мудрец сворачивался в клубок, полностью состоявший из иголок и волком смотрел на любого подходящего к нему. Самому Кавеху было непонятно, как они дошли до такого уровня общения, как он смог тихой змейкой проскользнуть под панцирь, под игольчатую броню этого невозможного человека. Их первую ссору, когда Кави впервые вывел из себя Хайтама, архитектор запомнил до мгновения. Он говорил, что ледяные и бездушные глаза ему чертовки нравятся и от них убыстряется стук сердца? Ха. Огонь в этих глазах сжёг его дотла. Когда Хайтам начал угрожающе к нему подходить, сверля злым взглядом, пылающим огнём, Кави едва ли понимал, что движется. Чисто на автопилоте он отвечал шагом на шаг писца, пятясь к стене. Он горел, пылал, сгорал под эти взглядом. Ноги слабели, а от едва слышного рыка, на который тот сорвался на одной из букв, буквально заставили Кавеха сползти по стене. Если бы Хайтам тогда сказал бы ему отсосать и трахнуть самого себя его членом, Кавех бы не задумываясь подчинился. Ему было плевать, есть ли люди в округе, смотрят ли они все на него, осуждают, восхищаются, поощряют или свистят. У него были глаза Хайтама, в которых горел пламенный огонь. Сглатывая дрожь в теле, Кавех тряхнул головой. Слишком много мыслей, слишком много фантазий. Да, он говорил Хайтаму про тот мир, что живёт и существует в архитекторе, однако он же и трусливо опустил тот факт, что в этом мире на своих полных и властных правах живёт этот невозможный человек. Что с его именем на устах тихо кончает Кавех в особенно грустные дни, что это его член он представляет в себе вместо своих пальцев, что он готов скулить, как последняя сука только на его члене. Плевать он уже хотел и парней и на девушек. Какая у Кавеха ориентация? Аль-Хайтам, безусловно — ответил бы Кави. Невольно опуская взгляд на пах Хайтама, Кави сглатывает. Чёрт. Как хочется. Но он лишь переводит взгляд на книги. Хочется. Хочется сжечь их. Читал книги, вот что делал Хайтам всегда. Игнорирование во время процесса чтения Кавеха злило больше всего. Он никогда и никому не признается, что безуспешно и по -чёрному ревнует Хайтама к книгам. Кави готов сжечь все книги в мире, разлинеить самого себя и написать на своём теле какой нибудь трактат. Может быть, хоть тогда Хайтам захочет его? Прочитать, трахнуть — совсем не важно, на самом то деле. Тряхнув головой, Кави подходит к кровати. Красивое и любимое тело лежит без движений и только ритмично поднимающаяся и опускающаяся грудная клетка сигнализирует на то, что Хайтам живой. Невольно Кавех залип. Горячий. Он вздрогнул, когда Хайтам неожиданно и резко сел. Едва сдержав вскрик, Кавех замер в одной позе, смотря на сонную фигуру Мудреца. — Кавех. Он не спрашивает, что он тут делает, не спрашивает, почему пугающе завис рядом с его кроватью, над ним. Он просто констатирует как факт наличие Кави в комнате. Он даже не просит ответа, но из сжавшегося рта бесконтрольно вырывается хриплый ответ. — Хайтам… Названный кивает. И вдруг двигается. Кавех непонимающе смотрит на него, а тот, словно забыв о существании слов, просто кивает на освободившееся место. Приглашает? Его, Кавеха? Лечь рядом с ним? Поднятая бровь сигнализирует о просьбе поторопиться и Кавех, решившись, быстро юркает на кровать. Он ложится и чужая рука тут же обнимает его вокруг талии, прижимая к себе, переворачивает на бок, лицом к себе, и с удобством ложиться, закрывая глаза. — Спи, — Едва слышимое спадает с его языка, словно капля с листка цветка. Кавех весь застывает. Вскоре сумасшедшие мысли утихомириваются, оседают под теплом от тела Хайтама, под ощущением сильной, обнимающей его руки и спокойного ритма сердца соседа. А просто соседи ли они? Что ж, ответ на это он спросит завтра, а сегодня его глаза медленно закрываются и архитектор сам сильнее прижимается к мужчине и, приняв удобную позу, расслабляется. Он чувствует запах Хайтама, запах дома и счастливо улыбается, засыпая.