Единство

... Они могли все сдохнуть под тем куполом. Все, мать, дед, его брат и сестра, вместе с простолюдинами. Дракон Рейнис спалил бы всех их. Сразу после коронации Эйгона, словно глумясь над всей семьей Таргариенов-Хайтауеров. А их драконы не успели бы ничего сделать в ответ, ничего. Эймонд помнил, как мать метнулась вперед, закрыв собой брата. Только что помазанный король, самый важный ее ребенок из них троих. Разумеется. А Эйгону было словно плевать, он смотрел вперед, смотрел так, словно был и не против сгореть заживо. Идиот. Безрассудный, замерший на месте, и это его старший брат, новый король. Он скорее всего даже не подумал бы позвать своего дракона, даже не попытался бы бежать. А Эймонд понимал, что не успеет позвать Вхагар, да и Рейнис не даст этого сделать. Она не даст никому из них покинуть септу. Вокруг орали люди, воняло пылью, камнем, и драконом. Еще пару мгновений – и все вокруг будет полно запахом горелой плоти, ткани, и металла. Интересно, как потом люди прозовут его брата, не правившего по факту и дня, сгоревшего здесь вместе с семьей. А что будет с их драконами? Эймонд до сих пор не понимал, почему их оставили в живых. Никто не понимал. Рейнис просто вырвалась из септы, из Королевской Гавани и улетела. В Дрифтмарк, на Драконий камень, или еще куда – неясно. Алисента, пережившая эту чертову коронацию вместе с семьей, едва ли не в истерике запретила детям следовать за ней. Эймонд едва сдержал внутри тлеющую злость. На всех вокруг – на мать, брата, королевскую гвардию, которая не сделала ровно ничего перед драконом, не смогла удержать взаперти Рейнис. И теперь им, чистокровным Таргариенам, мать запрещает хотя бы проследить за своим врагом. Она думает, что Рейнис не объединится с Рейнирой и не прилетит вновь? Она вообще об этом думает? Эймонду казалось, что он еще чувствует эту оседающую пыль вокруг, вонь чужого дракона, и оцепенение, пустоту и беспомощность перед близкой смертью. Это было отвратительно. Такая смерть была бы последней, которую он ожидал. Быть сожженым заживо, словно овца, не в бою, не при обороне. Загнанным в угол. И еще последним, что он ожидал, был Эйгон, ввалившийся к нему в комнату под ночь. В той же одежде, в которой был на коронации, только без плаща и меча, и без короны Завоевателя. С блестящими от вина или еще чего глазами, уже спутавшимися волосами, пропахший пылью, вином, и дымом с кухни. - …Ты здесь? Эймонд вопросительно поднимает бровь. - А где мне еще быть? Пир по поводу твоей коронации перенесли. - Я думал, ты взял Вхагар и… Младший брат на это только стискивает зубы. Тлеющая злость внутри распаляется, но он тихо выдыхает, не выдав себя. - Если бы ты хоть немного думал, то вспомнил бы, что мать запретила нам следовать за Рейнис. Эйгон хмыкает, поводит плечом. - Ее идея устроить коронацию прямо над драконьим логовом конечно просто гениальна. Ничего ведь не могло случиться, правда же? И теперь ей плевать и на то, куда улетела Рейнис, и кого она приведет за собой. Забавно, да? Он пьян, по нему видно, и выговаривает это он все сейчас именно потому что пьян. Язвительно, жестко. Эймонд знает, что брат не хотел быть коронованным. Он не готов к этому, по крайней мере не сейчас. Поэтому будет язвить, шутить над тем, что их чуть не убили, напиваться вновь и ненавидеть все это вокруг. Эймонд не собирается в этом участвовать и это выслушивать. Он и Кристон Коль ловили Эйгона по всем углам Блошиного конца и Шелковой улицы, рискуя своими жизнями, чтобы усадить задницу этого пьяного идиота на трон. Только ради Алисенты, ради какого-то будущего королевства. Чтобы теперь уже коронованный Эйгон глумился ему в лицо? - В отличии от тебя, я слушаю нашу мать. Если она не считает необходимым лететь за Рейнис – я не собираюсь делать это. Эйгон склоняет голову набок, скользит взглядом по брату. - А сделал бы? - Возможно. Эймонд не успевает понять, как брат оказывается уже практически вплотную к нему, хватается за рукав камзола. - Если бы она сожгла нас там, ты бы отомстил за меня? И смотрит блестящими покрасневшими глазами, хватается за руки, словно за какую-то надежду. - Я бы сгорел там же, придурок. – принц буквально выдирает запястье из чужих пальцев. Эйгон сейчас явно в самых смешанных чувствах. Он хотел бежать, уплыть из Вестероса, но его нашли, руками матери и деда-десницы усадили на трон, а потом чуть не убили их всех. Он является причиной раскола между первой дочерью Визериса и Алисентой. Возможно, Алисента действительно любит его, но в первую очередь он лишь олицетворение амбиции ее отца. Первый сын Визериса, король Семи королевств. С самого детства Эйгона пытались готовить к этому. А вышло… что вышло. Эймонд не собирается выслушивать его пьяное нытье. Но и что делать теперь – не понимает. Послать старшего братца куда подальше и выволочь за шкирку из своей спальни – так он теперь король, будь оно все проклято. Отвести к матери, чтобы она вправила мозги? Алисента сейчас сама не образец спокойствия. Мать, скорее всего, молится. Сидит в вони свечей и масла у алтарей, просит за своего сына, за своего короля, у всех семерых. А может она у отца, и ее саму успокаивает Отто. А Эйгон смотрит на младшего брата, смотрит как тогда на площади. - Если бы меня убили, ты бы отомстил за меня? «Совсем свихнулся.» - думает Эймонд. Некстати вспоминается случай из детства и то, как ему самому вырезали глаз. Практически убили. Могли убить. И что-то Эйгон тогда не воспылал братскими чувствами чтобы прирезать бастардов Рейниры. Эймонд кривит губы. - Мать хотела бы мести. Если бы она попросила – то да. И Эйгон опять хватает его за руки, жмется всем телом. Воняет вином, пылью, железом, но в целом принц к этому запаху привык. Буквально за годы, когда от брата всегда несло вином, перегаром, и черт еще пойми чем. - Сегодня мы все могли умереть, понимаешь? Из-за меня, Эймонд. Если бы ты не поймал меня в городе, этого всего бы не было. Ни этой коронации, ни побега Рейнис, ничего. Теперь он пытается обвинить брата, одновременно обвиняя и себя. Что-то новое. Эймонд ждет уже из интереса, чем все это закончится. - Поэтому теперь я прошу тебя. – тот внезапно хватает младшего за воротник одежд, притягивает еще ближе. Пьяно дышит практически в чужие губы. - Если будет… что-то, как было сегодня… Если эта шлюха-принцесса прилетит сюда со своими выродками. Седлай Вхагар, бери меня, Санфайера, и уводи нас. Эймонд хмурится. - Ты говоришь о том, что мы должны будем бежать? Сдать столицу? - Мне плевать на столицу. – шепчет Эйгон. - Я не хочу умереть так. Раздавленный или сожженый как скот, загнанный в ловушку. Не хочу, чтобы так умер ты и Хелейна. Эймонд вздрагивает. Практически слово в слово брат повторил его собственные мысли. Он чувствует, как Эйгон дрожит, прижимаясь к нему. Словно Эймонд здесь старший, словно он его защитит, словно он наделен властью, а не наоборот. Тлеющая злость и раздражение отходят на второй план. В конце концов, принц прикрывал его во время ночных прогулок по борделям и бойцовым ямам, только он знал, в каких местах может быть Эйгон, и Эйгон доверял ему. Насколько мог. Эймонд медленно берет брата за руки, и отцепляет их от своей одежды. - Ты теперь король. А Рейнира не посмеет напасть первой и развязать войну. Ее убьют как изменницу. Эйгон едва кивает, словно пытается поверить. Тихо выдыхает, тянется к брату, и они медленно соприкасаются лбами. - Да. Но если они… Тут старший поднимает голову, и смотрит на Эймонда по-новому. Покрасневшие глаза блеснули сталью и безумием, таким знакомым для их семьи. - Если они посмеют, выжги их заживо. Или сгори вместе со мной в битве. Как драконьи всадники, не как заложники у шлюхи и ее бастардов. Ты единственный, с кем я… кого бы я… Он не заканчивает, резко подается вперед, и впивается поцелуем в губы брата. Совсем плохо. Видимо, Эйгону настолько паршиво, что он не нашел утешения ни в вине, ни в борделе, и поэтому здесь. Пытается почувствовать себя нужным, любимым у кого-то просто потому что он есть, не из-за титула, амбиций, или власти. Такое у них уже бывало. Собственно, поэтому у них все и бывало. Эймонд опускает руки на талию брата, держит крепко, но одновременно бережно, пока старший все целует его. Отрывисто, мокро, с привкусом вина. Но искренне, так искренне, как никто. Ни шлюхи, ни будущая жена Эймонда так не смогут. Цепляется за застежки на одежде принца, ногтями царапает металл, буквально пытаясь вытряхнуть брата из всей этой ткани. - Знаешь, что я бы хотел сейчас? – внезапно спрашивает новоявленный король. Эймонд хмыкает. - Могу догадаться. Эйгон улыбается в ответ, проводит языком по его шее, утыкается носом, и качает головой. - Не только это. Он все-таки расстегивает чужой кожаный ремень, камзол, лезет руками под рубашку, и довольно вздыхает. - Я хотел бы взять наших драконов и улететь отсюда. За Узкое море, на острова, в Браавос, Эсос, к старой Валирии, плевать куда. Никаких титулов, никакого королевства. - Это ты и пытался. Эйгон кивает, и прижимается щекой к груди брата. - Жаль, что не смог улететь на Санфайере. - Мы бы и тогда тебя искали. Эйгон пожимает плечом, а потом опять поднимает голову, и теперь глаза блестят как-то даже весело, насмешливо. - Думаю, твоя старушка Вхагар не захотела бы покидать теплые земли Браавоса. Так что тебе бы пришлось остаться там же. - И искать тебя тогда с шлюхами у рабовладельцев. – так же насмешливо фыркает Эймонд. Но замолкает, стоит брату спуститься поцелуями к шее, ключицам, к груди. Эйгон явно научился у девок из борделей, и теперь задирает чужую рубашку, оставляет смазанные поцелуи по всему телу, едва прикусывает кожу. Когда он нашаривает пальцами шнуровку штанов, едва ли не вылизывая низ живота, Эймонд хватает его за плечо. - Стой. Тянет обратно наверх, ловит взгляд совершенно пьяных глаз. Сам ведет ладонями по плечам, груди Эйгона, гладит уже помятую черную ткань с вышивкой, медленно расстегивает его ремень. Раздевает совершенно не торопясь, словно все еще не решаясь. Эймонду просто интересно, куда они зайдут сегодня. Насколько далеко. Их связь всегда была слишком на грани, хотя в прошлом Таргариены женились на своих родственниках, и ничего никого не смущало. Но если бы о этой близости узнала их внезапно ставшая набожной мать – одним семерым известно, что сделала бы. Впрочем, Эйгону на это явно плевать, а Эймонд умен, осторожен, и умеет скрываться. В постели старший брат окончательно теряет свой «королевский» вид, окончательно становится тем, кем был – просто Эйгоном. Усталым, пьяным, ненавидящим все эти наследственные обязанности, чудом избежавшим смерти сегодня. Он ниже Эймонда ростом, и не такой худой, не такой тренированный. Но Эймонда от этого ведет, это нравится. Он сжимает чужую талию, нависает сверху, и Эйгон обнимает брата за шею. Зарывается пальцами в его длинные волосы. - Обещай, что не бросишь меня, слышишь? Во всей этой королевской мерзости, интригах и войнах, Эймонд. И что не станешь, как мать. Это звучит слишком серьезно. А Эймонд все-таки понимает, что его брат теперь правитель Вестероса. Что это все сейчас будет походить на клятвы. Пусть так. Эймонд касается губами его лба, щеки, и кивает. - Я не предам свою семью. И Эйгону этих слов, кажется, сейчас достаточно. Он улыбается, и вновь утягивает брата в поцелуй. Обвивает руками и ногами, прижимается всем телом так сильно, будто хочет вплавиться в Эймонда. А потом берет его за руку и ведет ниже, к своим бедрам. - Можешь взять меня, если хочешь. - Что? Эйгон смотрит прямо в глаза, раскованно, совершенно бесстыдно, а второй рукой скользит по щеке принца. - Ты понял, о чем я. Не говори, что никогда не думал об этом. Эймонд едва прикусывает губу. Они не делали такого, только ласкали друг друга руками или ртом. Потому что для того, чтобы потрахаться, были девки в борделях. Потому, что Эймонд не хотел так унижать брата. И даже не думал, что старший предложит сам. Он лишь в ответ гладит Эйгона по щеке, поправляет его обрезанные выше плеч волосы. - Я не сделаю этого. Эйгон хмыкает. - Брезгуешь? Какой же он все-таки идиот. Эймонд иногда не понимает, хочется ему придушить брата, выбить из него всю дурь, или же действительно взять наконец. Сжать пальцы на этих мягких бедрах, рывками насаживая на себя, до боли, до потемневших фиалковых глаз напротив. Эйгону, особенно в таком состоянии, хочется, чтобы его любили, чтобы приняли, и видимо, в его понимании лечь под родного брата вполне достаточно, чтобы получить эту любовь. Впрочем, Эймонд все-таки действительно его любит. По-своему, но Эймонд хотя бы может это сказать, в отличии от их матери или будущей жены. Поэтому он и прикрывал брата все это время, и отправился искать. Поэтому будет сражаться за него и вместе с ним, если придется. Он медленно целует старшего в лоб, сжимает податливое тело под собой, опускает руку и оплетает пальцами оба их члена. Двигается плавно, пытаясь найти темп, который устроит обоих. - Я не возьму тебя как шлюху с Шелковой улицы. Тебя сегодня короновали в конце концов, а ты просишь такое. – на грани насмешки шепчет Эймонд. Брат тихо стонет, хватается за его плечо. - Значит, не сегодня? – и едва ухмыляется в ответ. Определенно не сегодня. Эймонд не готов к такому прямо сейчас, тем более с настолько уязвимым сейчас и пьяным братом. Это будет слишком. Они едва пережили сегодняшний день, и неизвестно, что будет в завтрашнем. Поэтому на эту ночь все остается как раньше – он, Эйгон, легкий запах свечного воска и ночного ветра в спальне. Руки, которые двигаются в едином темпе, родные губы с крепким привкусом вина, и тело, которое Эймонд знает почти как свое. Эйгон хватает его за волосы, почти сорвав повязку с покалеченного глаза, едва не кусает в плечо, глушит собственный стон. Прячет лицо в изгибе его шеи. Эймонд кончает следом, вздрогнув всем телом, когда брат все-таки кусает его. За ключицу. Изредка они позволяли себе так и заснуть. Переплетаясь руками и ногами, словно пара драконов в логове. Сейчас одна из таких ночей. Эйгон еще что-то говорит, что-то неважное. Он спокойный, разнеженный, уже засыпающий. Эймонд гладит его по спине и смотрит единственным глазом в темноту. В груди щемит что-то мерзкое, саднящее. Его брат не готов к трону. Править за него будет мать и дед, это очевидно. Впрочем, Эймонд пообещал, что не предаст семью, а значит, им придется вынести все это вместе. Пахнет уже сгоревшими свечами, легкой ночной прохладой, и их телами. И вином от Эйгона. Привычно так. Сладко. Эймонд никому не позволит отнять у него эти моменты, ни шлюхе-принцессе, ни ее союзникам. Как бы он не ругал брата, понимая, что роль короля Вестероса – не совсем его, Эйгон единственный человек, которого принц любит как равного.