С золотыми вкраплениями в глазах

Прислонившись спиной к косяку, Эда уныло ожидала, когда Серкан озвучит результаты одного из самых важных тендеров этого месяца. Хотя, кажется, результат она уже знала — они проиграли. Тяжёлая походка мужчины, то, как он рвано вздохнул на ресепшене, как строго встал около доски в общей зоне, его ледяной взгляд, не показывающий ни капли эмоций — всё это было оглушающим звоном, показывающим женщине то, что её любимый человек в своём личном горе. Парень не умел проигрывать и не хотел учиться это делать, каждую свою ошибку он с трудом глотал, как стекло, ранился о неё, убивался, крутя в голове одну единственную мысль: «он не лучший». Мысль, которая била его куда-то меж рёбер, отдаваясь отвратительным эхом в ушах и желанием снести это здание к чертям. Йылдыз помнила, как парень изводил себя из-за упавшей стены, помнила, с каким трудом ей приходилось его успокаивать. Сейчас она даже представить себе не могла, как ей придётся спасать его кабинет на втором этаже от полного краха, мужчину от недельного траура, а команду от ада длинной в месяц. Как спасать человека, который забыл её? А стоит ли вообще его спасать? Безусловно, кареглазой слишком больно видеть его страдания. — Мы проиграли тендер, — голос Болата, кажется, был неестественно ледяным, — если к утру вы не сделаете мне хотя бы два нормальных чертежа, то можете собирать свои вещи и идти на выход. Каждый сотрудник понимал, что нормальный чертёж по мнению босса в таком состоянии — это идеальное архитектурное новшество уровня Пизанской башни в Италии или Зимнего дворца в России. Это должно быть то, чего ещё нет в мире и то, что должно быть прекрасным для публики. Это то, что сделать невозможно. Ад начинается. — Работайте, — безразлично оглядев всех, Серкан спешно пошёл в сторону кабинета на втором этаже. Если бы было слово, описывающее тот букет из ненависти к себе и к окружающим, который сейчас испытывал парень, то, наверное, шатен бы уже набил его себе на руку, дабы без слов объяснять окружающим то, что к нему лучше не подходить, иначе им придётся несладко. — Любимый, вс… — не успевает Селин даже договорить свою фразу, как быстро оказывается перебита, — Атакан, иди работай! Я тебя видеть сейчас не хочу! Блондинка уныло опускает подбородок, шагая в сторону, чтобы освободить мужчине дорогу. Она ещё с детства привыкла к его грубости, когда он был не в духе, привыкла и смирилась, поняла, что ему нужно время, чтобы успокоиться. Селин помнила, как три месяца назад ненавистная ей Эда успокаивала его, но голубоглазая так и не смогла понять, почему Йылдыз он слушал, а её нет. Для неё это навсегда останется загадкой.

***

— Не компания, а сборище бездарных людей, сколько мне ещё с этим мир… — разрывая папку с чертежами неудавшегося тендера, гневно бормочет мужчина. Слышит звук открывающейся двери, поднимает голову на вошедшего человека, недовольно закатывает глаза, — у тебя с инстинктом самосохранения не всё в порядке? Или ты просто пришла меня ещё сильнее побесить? — резко скидывая все бумаги на пол, он сухо добавляет, — хотя, что я спрашиваю? Вы только этим, Госпожа, и занимаетесь. Закрыв дверь на замок, девушка устало вздыхает, отрицательно покачивая головой. Она так устала от того, что он её забыл, устала от его участившейся грубости и колких фраз, устала видеть его с другой. Девушка чертовски устала, но сдаваться она точно не собиралась, постоянно вспоминая фразу Болата: «либо выиграй игру, которую начал, либо не начинай её вообще.». — Попей воды с лимоном, тебе станет лучше, — игнорируя его буквально осязаемую ненависть к ней, негромко произносит женщина, аккуратно поставив стакан на деревянный стол. С презрением оглядев принесенную партнёршей посуду, а после и саму девушку, к слову, в совсем неподходящей позитивной одежде: нежно-жёлтой водолазке и того же цвета штанах, он всё-таки поднёс к потрескавшимся губам стакан, затем спешно осушил тот. — Не стало, — недовольно пробурчал он, с отчётливым звоном ставя хрусталь на деревянную поверхность. Женщина лишь молча подошла к нему поближе, достав из кармана маленькую склянку с пробкой. Серкан вопросительным взглядом обвёл маслянистую жидкость в руках девушки, сотый раз спрашивая Аллах, за что он послал ему такую приставучую девчонку. — Хочешь меня отравить? — гневно морща лицо, когда Эда вместо ответа проводит своими тёплыми пальчиками по коже чуть выше его губ и оставляет на этом месте что-то с явным запахом лаванды, он добавляет, — блять, Йылдыз, что ты делаешь? — Посмотри на меня, — её мягкому голосу мужчина противостоять не может, а ещё не может злиться на неё, ощущая, как привычно шатенка положила ладошку на его голову, пропуская волосы сквозь пальцы, — доверься мне, пожалуйста, закрой глаза. Он покорно смыкает веки, делая глубокий вдох. Запах лаванды. Много лаванды. Сиреневое поле. Палящее солнце Стамбула. Смех, лёгкий и звонкий. В быстро сменяющихся картинкам с трудом разбирает женский силуэт. Шоколадные волосы. Потрясающая улыбка. Слишком красивая, чтобы быть настоящей. — Один, — Эда аккуратно гладит его по макушке, думая о том, что невероятно скучает по мягкости его волос, — два, — скучает по их бытовой жизни, — три, — скучает по нему каждый день, — сделай глубокий вдох, — грустно улыбается, понимая, что эта минутка, возвращающая её в прошлое истекла, — открывай глаза, — нехотя расстаётся с его волосами, делая несколько шагов вперёд, — надеюсь, я смогла тебе помочь… тебе стало лучше? — Как? — чувствуя, как былая ярость сменилась на мгновенную тоску по её прикосновениям, озадаченно шепчет он, — как ты это сделала? Если бы Серкану сказали, что кто-то за пару мгновений сможет успокоить его желание снести к чертям ArtLife после проигрыша, то он бы просто принял этого человека за недалёкого, который совсем его не знает. Сейчас… сейчас ему казалось, что он уже сам себя не знает. — Я просто хорошо тебя знаю, — приподнимает подбородок чуть выше, ощущая, как глаза начали сверкать первыми слезинками, — точнее, я знала прошлого тебя, настоящий ты совсем мне чужой, — поджимая губы, кареглазая спешно подходит к двери, — я пойду, а ты отдыхай. — Не уходи, — кажется, он произносит это почти беззвучно, но она всё-равно как-то слышит, поэтому поворачивает на него голову, опираясь спиной на дверь, — расскажи мне, чем я отличаюсь от своей старой версии. По отчётам за год, который я помню, и этот разницы нет. Шатенка устало вздыхает, зачем-то проводя ладонями по щекам. Может надеется, что это поможет ей скрыть своё волнение, свой страх услышать его типичные фразы, которые ранили сильнее обнимающей его Селин. — По отчётам ты и не увидишь, Серкан. Дело не в бумагах, а в этом, — девушка интуитивно спускается руку с лица к груди в районе сердца, — ты стал ещё более запрограммированной версией робота, которого я единожды превратила в человека, видящего что-то помимо бумаг и договоров. Болат уже по привычке закатывает глаза на её: «робот», встаёт с кожаного кресла, уверенно подходит к стоящей около выхода девушки. Шоколадные локоны, но не прелестная улыбка. С ним она, кажется, вообще никогда не улыбается, только молча глотает слёзы. — Мы когда-нибудь были на лавандовом поле? — его вопрос прилетает быстрее, чем ей удаётся предпринять вторую попытку ухода. — Да, — Йылдыз удивлённо глядит на него, робко добавляет, — в мой день Рождения. Вспомнил? Надежда пылает первым огоньком внутри. Быстро тухнет после его ответа. — В поле? День Рождения? Я тебя точно любил? — мужчина, привыкший праздновать даже день дня в лучшем ресторане, совсем не понимал, как он мог не устроить великий пир в честь столь важного события. — Я всегда хотела провести день Рождение на природе с любимым человеком, ты исполнил мою мечту, — отшатываясь в сторону, чтобы Болат не смог к ней прикоснуться и довести её до очередной истерики, она продолжает говорить, — кем меня выставила твоя дорогая невеста, я не знаю, но я никогда не гналась за твоими деньгами, поэтому мне не нужен был банкет в круглую сумму, чтобы быть счастливой. — Не верю. — Не верь. Дверь всё-таки хлопнула. Она ушла. Он же остался со странным ощущением внутри, будто потерял последнюю возможность сохранить что-то важное. Лишь вечером, найдя фотографию с того самого поля среди всех тех, которые в один день принесла ему Эда, Серкан всё же понял, что потерял. Потерял прекрасную улыбку самой близкой сердцу, но чужой разуму Госпожи, которая поселилась в его сознании.