Интриги литературного класса

      Очередная тетрадь легла в убористую плотную стопку, пальцы легко скользнули по силиконовой обложке, за которой крылся приятный глазу принт с бабочками и пером с чернильницей. В уголке тетради, на специально отведённых для этого линиях, красовалась закрученная подпись: «Елена Маркина, 7«Б» класс».       «Отлично, Леночка, — подумал про себя Павел, выводя в журнале ровную пятерку, — хорошее эссе по Пушкину, за вычетом ряда помарок».       …И все же он был заточен для работы с ребятами постарше. В смысле даже не с ребятами уже, а с полноценными молодыми людьми — студентами. И раньше Павел действительно очаровывался всей этой атмосферой исследования и сотрудничества практически на равных. Доклады о кубофутуристах, сложные литературные чтения, форумы и слушанья… Настоящая серьёзная научная работа! Что могло быть лучше?.. Но вот уже год как он все больше задерживался в школе, где раньше лишь подрабатывал в роли приглашенного преподавателя, за неимением у учреждения своего собственного специалиста.       Но так вышло, что Павел незаметно для самого себя проникся местной атмосферой. Общаться с детьми оказалось даже интереснее, чем с теми, кто мог поддержать беседу о профессиональном на равных. Может, он постарел, а может, повзрослел, но как-то затяготела душа к простому и понятному; к искреннему, что так легко и непосредственно излучалось учениками.       Он дал себе слово не забрасывать институт — до сих пор вел лекции у студентов, но в школе все же плотнее обосновался. Ему даже выдали свой собственный класс — 7 «Б», так что теперь он мог зваться еще и классруком. По деньгам выходило плюс-минус так же. Школа была частной, контингент соответствующий, а потому особых хулиганов не водилось, да и все семьи были более-менее благополучными.       Как и у каждого уважающего себя преподавателя, за Павлом закрепилось прозвище. Дети за глаза называли его «Поэт». Ну, учитель литературы же — все логично, да и это не самое обидное, что могло быть. Уж он точно мог сказать, основываясь на опыте коллеги, которую сорванцы прозвали «Калоша».       Поэт знал, как бывает в других условиях не понаслышке — каково это, когда весь класс на ушах стоит, а ты хоть как-то пытаешься прорваться через шум и гам к голосу учителя. Потому что тебе хочется черпнуть этих знаний полной ложкой; хоть на миг отвлечься от собственного немощного тела, убогой сиротской жизни и безразличных людей вокруг… Но нет, метафорическая ложка оказывалась дырявой. И тогда Паша забивался на чердак с толстой стопкой книг. И читал-читал-читал… стихи, повести, басни. Уже тогда душа лежала к литературе: хотелось ее изучать, познавать, увидеть полностью — все смыслы, что вкладывали авторы, все междустрочные посылы, все тайны, которые давно умершие писатели доверяли читателю.       И это рвение в итоге превратило слабого мальчика во вполне себе состоявшегося мужчину, который был счастлив заниматься своим делом. Но счастье не ограничивалось лишь этим…       Павел раскрыл очередную тетрадь, бегло пробежался взглядом по убористому тексту с помарками и кляксами. Ну, это точно Коля. Домашней работы не было, лишь на полях красовалась печальная морда ушастого зверя со стыдливой припиской: «Не сделал д/з. Поставьте два карандашом, пожалуйста! Я принесу на следующий урок».       Павел размашисто поставил плюс и подписал «за креативность и честность», а карандашом добавил такую же размашистую двойку — «исправляй».       Внезапно под рукой завибрировал телефон, оповещая о входящем смс. На блестящем черном экране появилось облачко уведомления. В графе отправитель значилось: «Володя», текст: «Только выехал, буду через 15 минут. Собирайся понемногу».       Павел невольно заулыбался, да так, что даже мимическая морщинка меж бровей разгладилась, делая его лицо чуточку моложе. А вот и вторая причина его счастья — бесконечно любимый и самый родной человек на свете. Его неизменный спутник жизни и самый лучший друг — Володя…       Признаться, в первую их встречу Паша принял его за бомжа. Забавная история на самом деле: он тогда работал в центральной городской публичной библиотеке, и это был не самый лучший период в его жизни. Он пытался выживать как мог, испытывая кучу проблем разом: и с принятием себя, и с принятием реальности, и с тем, что в его душе не было искры. Тогда ему казалось, что лишь у него одного ее нет — вот каждому человеку дали по штучке, но не ему. У Паши в груди таилась пропасть: словно внутри все было черным-черно, и что не попадало туда, рассеивалось без остатка, как в черной дыре. Он не бегал от этих проблем, хотел решить их. Пытался, по крайней мере, а потому посещал психотерапевта, старался распутать клубок в своей голове, узнать: что за человек живет под тонной искалеченной материи, как с этим разобраться?.. Как понять и принять внутреннего ребенка, обиженного на весь свет за свое детство, за больное сердце, за одиночество и порушенные ожидания?       И вот в те дни, пребывая в себе, перемалывая в собственной черепушке тоску, досаду и обиду на весь свет сразу, он и встретил Владимира. Тот дремал на зажатой между стеллажей банкетке, с томиком стихов Хлебникова в руках, и был похож на последнего оборванца: в спортивках, лохматый, и волосы местами будто с клочками вырывали… так и лицо все в царапинах под глазами, словно эти места упорно расчесывают день за днем.       Его это тогда так разозлило… Ну правда, ему для полного счастья не хватало только бомжей из читальных залов выгонять!       — Ты только посмотри! Можно подумать у нас тут ночлежка, — возмутился он тогда то ли своей коллеге, то ли просто вслух, а следом обратился к мужчине, — Хлебников вас так утомил, что вы решили прямо в читальном зале вздремнуть?       Странный посетитель очнулся, покраснел от смущения и извинился, а потом поспешно ушёл… Лишь для того, чтобы на следующий день снова заявиться в библиотеку. Он разыскал Павла среди шкафов — тот как раз расставлял свежепоступившие книги, и встрече рад не был от слова «совсем».       — Опять вы! — резко возмутился он вместо приветствия, прищуривая свои невозможно изумрудные глаза. — Если ищите место для ночлега, то оно явно не здесь!       На тот момент еще незнакомый ему Володя смутился и забурчал себе под нос, виновато склонив голову, словно нашкодивший мальчишка.       — Не, я это… хотел книгу взять почитать. Вчера я просто… Стихи не люблю, отрубает с них. Мне бы прозу… Что посоветуете?       Ну, отказать в помощи при выборе книг Павел не имел никакого морального права. Это была его непосредственная работа. Так что они с посетителем проштудировали стеллажи и остановили выбор на классике фантастики, а потом Паша завел гостю библиотечную карту. И когда, казалось, встреча подошла к концу, Владимир, перебирая пальцами по плотному корешку в руках, спросил:       — Скажите, а будет слишком навязчиво, если я приглашу вас выпить кофе сегодня вечером? — и тут же стушевавшись, закачав головой, — не подумайте ничего такого! Просто хочу отблагодарить за помощь!       Павел недоуменно вскинул аккуратную черную бровь. Он и раньше много кому помогал определиться с чтивом, но никогда до этого дня его не звали на вечерний променад. Откровенно говоря, его практически никогда и никуда не звали — личную жизнь ему заменяли томики пошлых бульварных романчиков, а пара попыток завязать отношения оканчивались тотальнейшим крахом и ненавистью — к себе, к неудавшимся пассиям, к миру в целом…       — Это моя работа — советовать книги, — обозначил он легко, но следом, заметив как собеседник тушуется от предполагаемого отказа, улыбнулся чуть более располагающе. Сейчас легко можно было признать: уже тогда этот странный тюфяк его немного заинтересовал. — Впрочем, если мы зайдём за трдельниками, то я был бы не против пропустить чашку капучино.       …Павел дал ему шанс, не особо рассчитывая на какое-то осмысленное продолжение… Но, по итогу, это стало началом всего — их отношений, новой счастливой жизни, свободной от одиночества и переживаний. Выяснилось, что Володе в библиотеку посоветовал пойти психиатр. И Паша рассказал, как сам справлялся со своими ментальными проблемами. Это сроднило их ещё больше, и вместе с тем помогало бороться с общим недугом. Они дарили друг другу нужную поддержку, вместе справлялись с депрессией, страхом, стрессом и одиночеством.       Володя, кстати, по профессии оказался преподавателем — поневоле только. Сначала пошёл в спорт, занимался боксом, но, как зачастую бывает у всех физруков и тренеров, с ним приключилась стандартная беда — получил серьезную травму, и карьеру спортсмена пришлось скоропостижно завершить. Отсюда и взялись психические травмы, разочарование в себе и потерянность… Родственники у Володи оказались равнодушными к его проблемам, а сам он не придумал ничего лучше, чем просто закрыться в себе, отказавшись от мира за пределами воссозданного вокруг себя кокона.       Он не имел постоянной работы, ограничил общение с людьми до минимума, его изводили навязчивые состояния… Но Володя честно пытался с этим бороться. Вот совета врача послушался, перебарывая смущение, завел новое приятное знакомство… пожалуй, самое важное в жизни. Ведь Павел не только вернул ему желание просыпаться по утрам, но и убедил его вернуться к любимому делу — к боксу, пусть и в качестве обычного тренера.       Им было хорошо вместе и то, что начиналось, как приятельство и симпатия, в итоге, перетекло в серьезные отношения. Теперь они были вместе уже более семи лет, и за эти годы чувства не ушли, а лишь стали сильнее.       …Именно потому, стоит только обратить внимание на вновь завибрировавший на учительском столе телефон, сияющий смс-кой: «На месте, жду тебя ♡», на губах Павла растекается влюбленная улыбка и он срывается с места, не в силах больше терпеть разлуку.       Непроверенные тетради летят в сумку-планшетку — займется ими дома, уже после ужина. Быстро накидывает на себя пальто, не стараясь застегивать — в машине все равно будет жарко, Володя зимой всегда топил печку, не обращая внимания на то, сколько бензина на это тратится. Щелкает выключателем, погружая класс в вечернюю темноту, разбавляемую лишь светом уличного фонаря, оставляющего на стенах яркие мазки.       Павел выходит в коридор, быстро запирает дверь, мчит по холлу уверенным шагом… Как вдруг слышит откуда-то из-за угла знакомые перешептывания. В обычное время он бы не обратил на это внимания — его дети из 7«Б» постоянно задерживались после уроков, потому что были заняты во всякой внеурочной деятельности, и также часто выясняли какие-то свои суперважные вопросы целой толпой… Но тут слух зацепился за собственное прозвище, и контекст, в котором оно прозвучало, заставил на его спине выступить ледяной пот.       — Слышала, Поэт-то на самом деле гомик!       Всё внутри оборвалось.       Это было их с Володей тайной. Оба понимали, что живут не в том месте, где подобное приветствуется. Общество вокруг отчаянно не хотело взрослеть и умнеть, а следовательно, не принимало ничего, выходящего за рамки какой-то плесневелой «нормы», установленной неясно кем. А уж гомосексуальные отношения между двумя педагогами… Страшно было подумать, какой скандал мог бы из этого выйти. Тут хорошо, если просто уволят, гораздо хуже, если потом в подворотне кислотой рожу обольют или нож в бочину засадят. И не объяснишь же, что ты — такой же живой человек, просто любишь мужчину, а не женщину — как положено в социуме…       Поэт однажды попытался втолковать эту простую истину своему соседу — типичному непросыхающему алкашу, и лишь зря потратил время. Тот после этого на него едва не бросался, лишь завидев в коридоре. До рукоприкладства, правда, дело не доходило, ограничивалось скабрезными оскорблениями, которые Павел предпочитал игнорировать. Но вот Володя при своем первом визите в гости, игнорировать не стал — точный удар в лицо и сломанная челюсть образумили мужика, только вот такие методы были… мало того, что недостойны, так еще и опасны для них самих. Это хорошо, что сосед не побежал заявление в ментовку на Володю писать — застыдился, что его «пидор» ушатал. А ведь могло быть и иначе… А потому, считал Павел, легче было просто не высовываться.       И в первое время своих отношений они шифровались, как могли: вместе на людях старались не появляться лишний раз. Все разговоры по телефону — чисто по делу, а если уж пробивало на нежности в короткие встречи, то приходилось прятаться. И не дай Боже пропустить по безалаберности в болтовне стандартное: «милый» или «люблю тебя». Подобные слова — лишь для дома, где они произносили их довольно часто.       Они оба немного осмелели, когда в спортшколу, где преподавал Володя, стали приводить новую девчонку на кендо. Водили ее два мужчины — иногда по очереди, иногда вместе, но лишь слепой не увидел бы в чем тут дело.       Первый — хмурый и высокий, хорошо сложенный. Лера — а именно так звали девочку — звала их обоих по имени, и этого называла Олег. Он трогательно вел ее по коридорам, сжимая в своей крупной ладони тонкие детские пальчики, а в другой руке нес спортивную сумку с ее вещами. Между ними обоими устанавливалась такая тихая и молчаливая идиллия, которая особенно выделялась на фоне второго ее провожатого — всегда ярко одетого, рыжеволосого щеголя.       Он был болтлив, постоянно говорил с ней, даже не беспокоясь, хочет ли она говорить с ним. Его звали Сергей, и за ручку девчонку он уже не держал, хотя все еще исправно нес ее тренировочную форму в той же сумке. Этот, не стесняясь, справлялся об успехах Леры у ее тренера, и ходил ругаться, если что-то ребенка не устраивало. Сергей был большой шишкой, и все это знали по его чрезмерно щедрым пожертвованиям что в бюджет спортшколы, что в фонд школы основной — где и работал Павел.       А уж когда мужчины оба присутствовали, то сложно было не заметить, с каким обожанием они смотрят друг на друга и на свою дочку. Тогда и Олег уже не казался таким эмоционально отстраненным — улыбался чаще, да и Сергей немного успокаивался, прекращая напоминать собой бешенный тайфун. В такие дни Лера держала за руки их обоих, и иногда они поднимали ее над полом, и девочка смеялась, болтая в воздухе ногами.       Порой Лера называла каждого из них «папа». Сложить два и два мог любой дурак, но когда семьей у нее интересовались педагоги, то один из мужчин оставался папой, а второй превращался в дядю — маминого, якобы, брата. Причем, не всегда один и тот же. Впрочем, этого было достаточно, чтобы закрыть глаза на подобные взаимоотношения. Платили за ее спортивные занятия исправно, а ещё Сергей финансировал никогда не оканчивающиеся ремонты классов, так что тут заочно было снисходительное отношение, да и, к справедливости сказать, девчонка была одной из лучших в группе по кендо — постоянно разъезжала по соревнованиям и привозила награды.       А потому Павел думал: уж если такой паре не страшно было взять ребенка на воспитание, то почему они с Володей боялись даже какой-то мелочью выдать себя? Чужой пример вдохновлял, так что Паша позволил партнеру приходить к себе на работу, забирать себя после трудового дня и встречаться в перерывах на обед. Взаимодействовать, проявляя крупицы заботы и нежности, и не переживать, как на это отреагируют окружающие. Ничего предосудительного между ними все равно не происходило: никакой эротики или ласк, выходящих за пределы дежурного поцелуя в уголок губ — да и те, лишь когда никто не смотрит.       …И вот на тебе — расслабились, и слухи тут же пошли.       Холодея от ужаса, Поэт вжался в стену, всем естеством обращаясь вслух. Подслушивать не хорошо, но он давал себе скидку: тут буквально речь о жизни и смерти идет. Нужно оценить масштаб урона.       — Да ну тебя, ерунду не неси… — ответил уже другой голос, по которому Павел с легкостью опознал Машу — самую бойкую девочку класса. — Какой же он гомик? То, что не женат — так сейчас многие не женятся. У меня вон родители до сих пор не расписались. Говорят, штамп в паспорте все равно ничего не значит!       — Да тут не в этом дело, — возразил первый голос снова — это Рустик, только он так забавно гласные выделял. — Видишь, вон, машина красная стоит? Это его бойфренд прикатил. Все знают, что он его каждый день забирает, а Сойкин сказал, что раз видел, как они сосались. Сфоткал даже, но у него не телефон, а тапок какой-то! Никакого качества — все смазано и нихрена не разберешь. Он когда прибежал ко мне поделиться — глаза были по пять копеек. Говорит, «пиздец, не ожидал», а я вот и не удивился даже. В смысле… вы видели Поэта? Ну, эталонный педик же!       Рустик хрюкнул в смешке, его поддержала пара товарищей. А следом раздался тяжелый бас Жоры, который и не говорил даже, а просто звучал, как туба.       — Да ну тебя. Поэт может и педик, но вот этот мужик — точно не, — видимо, дети наблюдали, как Володя курит, прислонившись к машине — тот всегда так делал, игнорируя замечания партнера: «Да ладно, Паш, вечер уже, всем плевать. А если они курить захотят, то уж я вряд ли на это как-то повлияю своим примером, да и ты, кстати, тоже». Меж тем Жора продолжил.       — Это ж Кризалис, он бокс у моего брата ведет. Норм чел ваще. Когда Сёма посрался с предками и из дома сбежал, то уехал на электричке хрен знает куда и там прошатался до ночи. Все бабло потратил, не на чем вернуться было, а ночевать на вокзале — ну такое…так к нему еще и бомжи какие-то пристали! Домой было стремно звонить, чтобы помощи просить, ну он тогда тренера набрал. И что думаете? Тот приехал за ним и домой отвез на своей тачке, с родителями ещё поговорил. Даже заявление в ПДН писать не стал, хотя так-то обязан. Мировой мужик, короче.       О, да… Павел помнил тот эпизод — это была одна из самых беспокойных ночей в его жизни. Он даже не пытался остановить Володю, когда тот соскочил с постели в два часа ночи и принялся быстро одеваться, даже не подумал озвучить, хотя на языке крутилось: «Мальчишка дурит — твоё ли это дело? У него родители есть, пусть ментов вызывают и дело с концом… Забей и ложись спать». Нет, у Володи была благородная и вместе с тем отвратительная до скрежета зубов черта — он был очень неравнодушный и никогда не отказывал в помощи. Как говорится, ответственный за себя, за меня, за того парня.       — Кризалис? — подала голос удивленная Маша, явно оживившись.       — Да, как пони, — подтвердил Жора. — Кликуха прицепилась, что он однажды в футболке с этой лошадью пришёл. Так-то он Владимир Леонидович. И уж точно не педик.       — Да больно ты много знаешь, — фыркнула Дашка, до этого молчавшая как партизан, и о том, что она там Павел узнал только сейчас, — я вот сама видела, как Поэт в тренерской ошивается. Обеды ему таскает. Разве просто коллеги так делают?       — А прикиньте если они на матах ебутся? — вместо ответа на вопрос хрюкнул Рустик. Ребята выдали синхронное «фууу» и заржали.       У Павла упало сердце. Они с Володей никогда даже подумать о таком не могли, они всегда очень четко разграничивали работу и личную жизнь, они с уважением относились к своей профессии и к своим ученикам, чтобы сотворить что-то настолько непотребное… Было горько, обидно и страшно.       Он снова почувствовал себя глупым детдомовским подростком, которого высмеивали за спиной, а он ничего не мог с этим сделать — лишь плакал беззвучно, сжимая губы, дрожал и чуял, как больное сердце тянет так, словно оно вот-вот остановится… Теперь, конечно, Павел не плакал, не заламывал руки, не дрожал, но сердце все также отзывалось невыносимой болью под ребрами.       Он бегло достал из кармана привычные таблетки, закинул одну под язык и развернулся, решив спуститься вниз через аварийную лестницу — куда обычно никто не заглядывал. Попадаться на глаза ребятам не было никакого желания… Хотелось попросту стать невидимым и раствориться без конца, или хотя бы убраться куда подальше.

◇ ◈ ◇

      Володя просиял весь, как только увидел на горизонте спешно приближающегося Павла. Улыбнулся широко и радостно, выдыхая сизый дым в прохладный воздух.       — Ты бежишь от кого-то? — спросил с игривым смешком, вскинув вопросительно брови. — Мне завести машину и дать по газам?       Дружеской подколки Паша не заметил, ему сейчас было вовсе не до этого: в голове засело ясное понимание того, что за ними обоими пристально следят любопытные детские глаза из широкого окна на втором этаже — выискивают, изучают, цепляются за малейшее проявление приязни… А ж мурашки по коже — что могут напридумывать? А что могут родителям наплести? А что родители могут предъявить директору школы? А что директор школы, в свою очередь, скажет Павлу? «Пишите по собственному?» или начальница пойдет дальше и, наплевав на их вполне себе приятельские отношения, протащит коллегу через все круги ада, со всеми этими разбирательствами?.. Думать об этом не хотелось, но злые и отчаянные мысли атаковали его как взбесившийся рой пчел, да и жалили также.       — Не кури на территории школы, — на автомате упрекнул Павел и, тут же распахнув дверь с пассажирской стороны, нырнул в салон автомобиля, устраиваясь на своем месте. Володя усмехнулся, но сигарету послушно смял и отправил в короткий полет. Та угодила прямиком в рядом стоящую урну.       Следом сел за руль, неприятно скрипнув обивкой сиденья, и уже привычно потянулся к губам задумавшегося партнера в приветственном поцелуе…       «…сказал, что раз видел, как они сосались. Сфоткал даже, но у него не телефон, а тапок какой-то!..»       …Но тот так резко отшатнулся от чужого лица, что даже ударился затылком о боковое стекло. Испуганный взгляд зеленых глаз впился в Володю острыми копьями, моментально смущая и раня. Мало того, Паша еще вцепился в свою сумку-планшет, прижимая ее к груди так, словно отгородиться хотел.       — Не надо, — не сказал, а почти проблеял он, и Володя с явно обеспокоенным видом послушно отступил. Озабоченно нахмурился, положил руки на руль… и отвернулся от партнера, устремив взгляд в лобовое стекло, на сумеречный школьный двор.       Владимир сочетал в себе две противоположных черты: уважал чужое личное пространство и остерегался всячески его нарушать, даже когда сам этого сильно хотел, а второе — был ужасно прилипчивым, как банный лист, и жутко дотошным в своих попытках разобраться в ситуации. Это значило, что он не полезет с расспросами сиюминутно, зато всю дорогу будет одаривать партнера кучей обеспокоенных и изучающих взглядов, а еще задавать раз за разом тот самый чертов вопрос…       — Всё хорошо?       Павел сжал челюсти, прислонился виском к стеклу, прекрасно зная, что когда машина тронется, он ударится снова. Ну и пусть, это отвлекало от беспокойных мыслей, а вот пристальное внимание Володи, наоборот, совсем не прибавляло спокойствия.       — Да, — глухо отозвался он, — пожалуйста, просто поехали домой…

◈ ◇ ◈

      Все становится немного лучше, когда они заходят в квартиру, и их тут же встречает она — заспанная, чуточку помятая, но, тем не менее, поднявшаяся, чтобы встретить хозяев прямо у дверей. Мурлыкала радостно, терлась о ноги, выпрашивая ласки и внимания. Поэт не удержался и, едва скинув обувь, присел на корточки, чтобы почесать Кошьку за ухом. Да, именно так они ее и назвали — Кошька, с мягким знаком посередине. Иногда звучало как «Кощка», иногда «Кош-шка» с удвоенным звуком, а иногда просто обычно и грамматически правильно.       По-дурацки как-то имя выбралось: вроде в переписке кто-то из них случайно мягкий знак добавил, так и прижилось. Теперь же Кошька кряхтела, как старый мини-трактор, подставлялась под чужие пальцы и жмурилась от удовольствия. Глядя на эту очаровательную трехцветную мордочку, Павел ощущал, что с сердца понемногу сходит тревога, а все вокруг становится немного менее ужасным.       — Паш, руки вымой сначала, — тихо отозвался сзади Володя, стягивающий с себя куртку, — и давай на кухню, я сейчас быстренько ужин организую. Что хочешь?       …Так проходил практически каждый их вечер: прийти с работы, поужинать, подготовиться к завтрашним занятиям, а потом поваляться в обнимку на диване под аккомпанемент какого-нибудь старого сериала или нудного ток-шоу. В некоторые вечера их день завершался ленивым нежным сексом в кровати, в другие — они просто ложились спать, утопая головой в мягких подушках. Обычная семейная рутина: наверняка, такая же, как и у всех…       В этот раз тоже ничего не поменялось, единственное, чем был примечателен этот вечер — немного тяжеловатая атмосфера и недомолвки, которые изводили обоих. Володя продолжал в лучших традициях беспокойно следить за партнером и реагировать на каждый его вздох, при этом, не решаясь лезть напролом и задавать конкретные вопросы. Понял за годы совместной жизни, что пока Паша сам не захочет — из него информацию клещами не вытянешь… Подталкивать бесполезно, сам расскажет, когда будет готов. И тот, в итоге, решился заметить слона в комнате — коснуться беспокоящей темы, как раз пока они оба занимались приготовлением ужина. Бессовестно спихнуть все обязанности на партнера Павлу не позволяла совесть, так что он резал овощи в легкий витаминный салат, пока Володя тушил курицу с картошкой у плиты.       Изнутри неприятно тянуло тревогой, а было отошедшее на фон благодаря Кошьке беспокойство снова зудело где-то в подкорке мозга, не давая переключиться на что-нибудь и отпустить себя. И он решился. Взглянул в спину партнера, и тихо признался, не распаляясь на подробности и пояснения — и так ясно о чем пойдет речь.       — Володя, дети догадались.       Тот прекратил мешать блюдо, обернулся. Черные глаза застыли на Павле, изучая цепко, внимательно. Он мог бы спросить «как», но вряд ли бы получил что-то объемнее раздраженного: «Откуда я знаю?!», поэтому он спросил то, что его действительно беспокоило.       — У тебя возникли проблемы?       Павел отрицательно покачал головой. Проблемы пока не возникли, но это могло быть лишь вопросом времени… Пока что дело не зашло дальше сплетен среди учеников, но что делать, когда слухи дойдут до родителей? А там выискается какая-нибудь особо дотошная мамаша, поборница высоких нравов и законов, что прибежит жаловаться руководству… А там уж и среди преподавательского состава такое начнется, что мама не горюй… Сам не уйдешь — так вытравят со скандалом, да так, что вообще потом на работу не возьмут. Даже гипотетически, это все было ужасно, и эта обреченность отчетливо проявилась на лице Поэта.       — Пока нет, но… — неуверенно пожал он своими узкими плечами, всегда казавшимися Володе очень хрупкими, — но тебе лучше пока не заезжать.       О, вот как… значит, снова — обратно, к своим прошлым ролям коллег и незнакомцев. Никаких приятных вечерних встреч и заездов в парк за стаканчиками кофе по пятницам; никаких, даже дружеских приобниманий на людях, и уж тем более придется обойтись без сладких поцелуев и мимолетной ласки в опустевшем кабинете литературы, куда Володю пару раз приглашали под абсолютно дурацким предлогом: «У меня очень много тяжелых тетрадей для домашней проверки… поможешь отнести в машину?». Теперь дорога от порога закрытого спортивного зала вела Владимира лишь домой, и это было печально.       Признаться, его расстроила эта новость, но подавать хоть какой-то вид он не собирался, как и призывать Павла быть смелее и не обращать внимания на сплетни, ведь в случае чего, никто ничего доказать не сможет, всегда можно отбрехаться термином «лучший друг, почти брат».       Он не мог требовать этого от партнера — они оба были в уязвленном положении, заложниками своей профессии и природы… Это родители Макаровой могли класть болт на чужое мнение, потому что один был очень — ОЧЕНЬ большая шишка, практически светоч всей российской IT-индустрии, а второй по слухам связан то ли с мафией, то ли с военкой… Плюс оба располагали итальянским гражданством и в случае чего имели пути отхода. Так что за спиной у Леры был такой протекторат, что лишний раз подумаешь, прежде чем связываться.       …А вот у них с Павлом таких ресурсов не было. Так что Володя понятливо кивнул, а следом подошел, и, положив ладонь на чужую шею, вынудил партнера немного склониться, чтобы осторожно поцеловать его прямо во встрепанную шевелюру.       Иногда Павел до сих пор удивлялся, как такая гора мышц была способна на подобную нежность. Жестокость была бы Владимиру больше к лицу — бокс этот, по дурости заработанные на лице шрамы… А он вот — целует нежно, с Кошькой играет, на завтрак оставляет яичницу с нарисованной кетчупом улыбкой. Полное несоответствие, но в этом была своя поэзия.       — Не переживай, Паш, — тихо произнес Володя, заглядывая в изумрудные глаза, — все будет хорошо.       И тому, несмотря на то, как его терзали переживания изнутри, хотелось в это поверить. А потому Павел уже сам поддался вперед и мягко коснулся своими губами чужих в легком сладко-горьком поцелуе.

◇ ◈ ◇

      Жизнь стала будто бы чуточку грустнее, хотя в окружающей обстановке сменилась лишь одна константа — Володя больше не забирал Павла после работы. Не встречал с улыбкой, смоля сигарету у двери своей старенькой, но ухоженной иномарки; не обнимал, будто по-дружески, за плечи, чуть стискивая ладонью; не целовал в машине, иногда покалывая чужие щеки трехдневной щетиной.       Теперь рабочий день учителя литературы заканчивался серо и уныло — иногда Павел забирал с собой часть тетрадей на проверку, иногда нет, но неизменно покидал кабинет, а следом и здание школы в гордом одиночестве. Плелся вдоль учебного стадиона к широкой улице, проходил через большие металлические ворота, отделявшие территорию образовательного учреждения от города, и растворялся в безликой толпе, превращаясь из преподавателя — авторитета и того самого пресловутого «Поэта», в обычного невзрачного серого мужчину — длинного, нескладного, замученного безрадостными рабочими буднями.       Он доходил до остановки, ждал свой автобус, а следом забивался в салон с другими людьми. Вот так, хотя мог бы домчать под приятный разговор и релаксирующую музыку из колонок, ощущая коленом жаркую ладонь самого любимого человека…       Глубоко задумавшись об этой несправедливости прямо на уроке, Павел тяжело вздохнул, опять расстроившись. Направил взгляд с класса — сосредоточенные ребята уткнулись в двойные листочки, расписывая ему метафоры в «Герое нашего времени» — на чахлую липу за окном и такое же серое небо на фоне. Дети тут же начинали шушукаться, подсказывать друг другу… и раньше бы он шикнул на них, рассадил бы этих двух болтунов на последней парте, а у Сашеньки с первого ряда просто не принял бы работу, потому что отсвет от внутренней крышки ее стола, и сосредоточенный взгляд на собственных бедрах говорили о том, что у нее там лежит телефон… Но в этот раз он даже не шелохнулся. Смотрел печально на унылый пейзаж и думал, как же жизнь тяжела и несправедлива…       Звонок прозвучал внезапно для всех: резкая трель вывела его из задумчивости, но дети продолжали работать, лишь ручки заскрипели натужнее. Они и до следующего урока досидят, дай волю… и раньше Поэт воли не давал: звонок, как гонг на ринге — все, кончилось время. Можно лишь поставить точку и сдать листочек, а дальше судьбу решит высший судья этого кабинета — учитель литературы. Но в этот раз он лишь бросил взгляд на часы, прошелестел бесцветно, будто обращался не к кому-то, а к самому себе: «Еще две минуты, после староста соберет листочки и все мне на стол».       Катенька — круглая отличница и очень исполнительная девочка, тут же подорвалась с места. У нее-то уже давно все было написано. Она, как истинная староста, подавала ребятам пример, и была настоящим поборником дисциплины, так что принялась исполнять приказ преподавателя сразу же под сопение однокашников и вялые препирательства: «Ну ща… подожди, хоть до точки допишу».       Вскоре стопка листов опустилась на стол к учителю, а тот поднялся, наконец-то решив покинуть кабинет — новый класс заходил внутрь, рассаживался, шумел… Павел хотел спуститься в учительскую и выпить аспирин от ломоты в висках. Настроения не было никакого…       Но вдруг его телефон брякнул знакомым сигналом. Он удивленно посмотрел на экран. Володя, конечно, писал ему, но не в это время — к нему должна была приходить группа младшеклашек, за которыми глаз да глаз нужен… Но нет, на экране, вопреки всем правилам, светилось сообщение: «Я у тебя. Выйди, красавчик»       Какого?.. Павел тут же вернулся в кабинет, припал к подоконнику, и увидел то, что никак не ожидал: Володя, вальяжно привалившись к боку машины, как всегда потягивал сигарету и смотрел с улыбкой в знакомые окна. Лишь заметив за стеклом лицо партнера, просиял и по-ребячьи отсалютовал. Почему он тут в разгар дня, когда тут толпа учителей и учеников? Какого хрена?!       Павел так стремительно спустился вниз, что по пути едва не сбил с ног нерасторопного пятиклассника, а следом вылетел из главных дверей школы, как пробка из взболтанной бутылки шампанского. Внутри все распалялось от страха и раздражения, в голове крутилось множество упреков и нелестных эпитетов в адрес Володи, но стоило преодолеть дворик и добраться до него, как все ругательства вылились в одну громкую и злую претензию, заменившую стандартное приветствие.       — Я же сказал не приходить!       Володя, кажется, опешил, и правда стал выглядеть более виноватым, хотя и пытался по-прежнему держать на губах улыбку.       — Я помню, но ты обед забыл… — оправдался он, приподняв свободную руку, и только сейчас Павел заметил, как на чужих пальцах болтается завязанный пакет с забытым дома ланч-боксом… Вот те на, а он его даже хватиться не успел. — У меня тут как раз окно образовалось, потому что у моих ребят нарисовалось какое-то суперважное мероприятие с губером… Вот и подумал — дай-ка отвезу.       Такая забота немного смягчила Павла, но все же не до конца остудила его гнев, вызванный страхом и беспокойством. Тем не менее, он забрал пакет из чужих рук, буркнул глухое «Спасибо» себе под нос, а Володя улыбнулся искреннее, наконец-то затушив сигарету.       — Ты сегодня как обычно? — спросил он, кажется, чтобы просто заполнить чем-то повисшую тишину, ведь и так прекрасно знал чужой распорядок. Павел кивнул, не растрачиваясь на вербальный ответ, тогда Володя задал еще один вопрос. — Что будешь на ужин?       — Сегодня же я готовлю… — подозрительно сощурился Поэт, на что его партнер легкомысленно пожал плечами.       — Я закончу пораньше, так что возьму поварские обязанности на себя, не парься, — а следом предложил, чуть склоняя голову. — Если не против, могу сделать ризотто. Что думаешь?       — Было бы неплохо, — кивнул тот, и, кажется, даже чуть расслабился: морщинка разгладилась меж бровей, а зеленые глаза растеряли всю холодность, замерцав на солнце как два отшлифованных изумруда. Слабый ветерок легонько трепал черные кудри, и Павел в этот момент был таким красивым и притягательным, что Володя не выдержал — шагнул вперед, потянулся рукой к чужому лицу… но словно опомнившись в последний миг, поднял ладонь чуть выше.       — Дай-ка, у тебя тут в волосах что-то, — произнес тихо, но даже не успел пройтись подушечками пальцев по кудрявым прядям, как Павел отдернулся от него, как от прокаженного. Он так и замер в недоумении, с нелепо поднятой рукой.       — Ты что творишь? Не видишь, они косятся! — зашипел Паша, вмиг теряя все очарование, и резко кивнул на площадку за своей спиной, где школьники проводили свое свободное время. Нет, ничего такого Володя не заметил — дети, как дети. Все в своих каких-то суперважных делах: обсуждают что-то, зависают в телефонах, кушают снеки… Не было им никакого дела до учителя и тренера, наведывавшегося к нему в гости.       — Да ладно тебе, никто не… О, Илья, привет! — переключился Володя моментально, заглядывая за спину Павла и повышая голос. Поэт обернулся и заметил белобрысого пацана в цветастой ветровке — тот тут же соскочил с рядом расположенной лавочки и бодро посеменил к ним. Это был Илюша из его родного 7 «Б».       — Здрасьте! — поздоровался тот громко и тут же перешел к делу, игнорируя учителя литературы и не спуская взгляда с «Кризалиса» — Павел был в курсе и этой милой клички, сам ей отчасти стал причиной, будь неладна та футболка на распродаже с рисунком какой-то феечной кобылицы… — Владимир Леонидыч, как раз хотел вам звонить, а можно завтра я пораньше приду на час и пораньше уйду? У меня там талон к зубному…       — Можно, — пожал тот плечами, а вот Паша возразил, быстро сверив в голове график 7 «Б» с графиком Володи.       — Какой на час, Копылов? — заговорил он, испытующе глядя на мальца. — У нас вообще-то урок в это время, итоговое эссе по Горькому!       Тот перевел взгляд на классрука и даже немного растерялся. Павел был высокий — настоящая «шпала»! А потому мог вот так вот некомфортно нависать над учениками, когда был чем-то недоволен. Это создавало дополнительный устрашающий эффект, учитель это знал и, конечно, беззастенчиво пользовался.       — Ой, а у вас я только собирался ещё отпрашиваться, Павел Евгеньевич, — елейно, но слегка неловко улыбнулся Илюша. — Про Горького я доклад подготовлю, ладно? С презентацией. А уж потом как расскажу!..       Тот вздохнул. Сам же такую альтернативу предлагал всем, кто по какой-то причине не мог присутствовать на итоговых уроках… Знания у учеников надо было проверять в любом случае, и в этом плане Павел поблажек не делал.       — Ладно уж, — отмахнулся он в итоге, — иди, но не надейся, что я забуду про доклад.       — Конечно, спасибо! — тут же ободрился подросток, кивнул пару раз и, бросив звонкое «до свиданья», дал деру обратно в сторону площадки — к своей заветной лавочке, еще чудом не занятой какой-нибудь шумной стайкой девочек или немногочисленной мальчишеской бандой.       Володя улыбался, посматривая на партнера с этой своей пресловутой ехидной хитринкой в черных глазах.       — Что? — вскинул тот бровь недовольно, ощерился даже, словно уже готовился обороняться от нападок.       Привычка сказывалась приютская — там сразу за себя не постоишь, то всю оставшуюся жизнь будут в толчок головой макать. Это Паша выучил хорошо, как свои пять пальцев, как самые любимые стихи… Только вот Володя никогда и ни в каком виде ему зла не делал, а если случалось, что обижал — то ненамеренно, и сам же от этого потом страдал и винился… Все еще не по себе было от той сцены, когда Володя на его незначительную обидку так распереживался, что на колени встал и в ноги лицом ткнулся, как собака. Павел его тогда поднял, накричал, мол «Ты что, с ума сошел?!» а тот, словно пес побитый, скулил несчастно: «Прости, только не бросай меня, я тебя очень люблю». Будто Паша собирался…       Сейчас же Володя просто пожал плечами.       — Ты так переживаешь о сохранности наших отношений в тайне, но сам себя выдаешь. Ну, вот откуда тебе знать, когда у меня с Ильей занятия начинаются?       Признавать правоту партнера вслух Паша не собирался, а потому в своей невыносимой манере, что вызывала у Володи лишь ироничную улыбку, цокнул языком и закатил глаза.       — Не нагнетай. Иди уже… — Поэт было развернулся, чтобы отправиться обратно в школу, но сделав шаг, остановился, зашуршал пакетом и стянул его с ланчбокса. Обернулся и протянул кулек Володе. — Хотя, лучше это сразу забери. Это ж ваши фирменные — вон лого спортклуба, вдруг кто-то задумается и задастся вопросом — откуда это у меня?       — Павлик, ну ты совсем уже, — тот в ответ также закатил глаза, а еще прыснул в смешке, но пакет послушно принял. Смял его сразу же в шуршащий бесформенный белый ком.       — Какой я тебе «Павлик»? — зашипел учитель литературы, сощурив свои колдовские зеленые глаза. Это в сочетании с встрепанной кудрявой шевелюрой делало его похожим на разгневанного черного кота. В глазах Володи — крайне умилительного и пушистого. Он в ответ карикатурно раскланялся с веселой усмешкой.       — Простите, Павел Евгеньевич.       Тот иронии не уловил и кивнул на чужой жест вполне серьезно.       — Вот-вот.       А следом направился к зданию школы. Времени до нового урока оставалось совсем ничего, а таблетку от головы все же стоило выпить…

◈ ◇ ◈

      С тех пор, вроде, все устаканилось. Володя больше во дворе частной школы не появлялся, хотя все еще продолжал звонить и специально поддразнивать, шифруясь в самых обыденных вопросах: «Павел Евгеньевич, хочу заказать пиццу на ужин, что думаете?», «Павел Евгеньевич, напоминаю, что нужно зайти в банк вечером и оплатить счет за квартиру», «Павел Евгеньевич, у нас кончились средства интимной защиты. Сможете ли заехать купить самостоятельно?». Спрашивал он это намеренно серьезным тоном, хотя Паша прекрасно различал улыбку в его голосе, а потому отвечал с уставшим вздохом, но с такой же абсолютно глупой улыбкой: «Хватит дурачиться, Володя, телефоны пока не прослушивают».       Это было забавно… но все же чаще от этой ситуации было просто грустно. И иногда особенно накатывало, когда он видел эту пресловутую родительскую «парочку», которая когда-то вдохновила их вести себя более раскрепощенно.       Сергей и Олег ничего не боялись, над ними словно и не висел этот дамоклов меч общественного порицания, словно не было никакого риска, что от них могут отвернуться за то, какие они есть, или что могут отобрать их ребенка, или разрушить их карьеру… Нет.       Они не играли по правилам, а потому и не проигрывали — были вне системы, в тот момент, пока она с легкостью душила таких вот «правильных» стесняющихся себя Павла и Володю, вынуждая их таиться и скрываться, словно они были не зрелыми мужчинами, сделавшими сознательный выбор в пользу друг друга, а двумя бандитами, переступившими все мыслимые и немыслимые законы.       Однажды Павел, корпя в гордом одиночестве над заполнением журнала, услышал хриплый бас из коридора — говорил Олег, не нашедший для этого места лучше, чем пространство у стены кабинета литературы.       — …на второй полке, Серый. На второй! Не вбок, не вниз, на второй… Ну куда ты там опять полез?! Нет. Положи на место, это не то!.. Нет, я не кричу на тебя! — а следом тише, но все равно различимо. — Ну ладно… любимый, ну прости. Давай еще раз: вот ты открываешь шкаф, да? Вот считай теперь снизу: первая полка, вторая…       …А в другой день Павел различил томный стрекот Разумовского у окна в холле, где они стояли вместе с Волковым неприлично близко друг к другу. Сергей не постеснялся провести по руке партнера ладонью, и проходя мимо, Павел невольно выцепил кусок чужого диалога.       — Волче, Лера на три дня уезжает в Ростов на соревнования, знаешь, что это значит?.. — прошептал Сергей, призывно стреляя взглядом из-под рыжих ресниц. Олег заговорщицки усмехнулся, и, чуть поддавшись ближе, промурлыкал тихо, но отчетливо.       — Что кое-кто у меня эти три дня с постели не встанет…       Сергей фыркнул и ответил на грани слышимости.       — Зато встанет кое-что другое… у нас обоих.       Павел тогда поспешно отвернулся, заалев до самых кончиков ушей, и сделал вид, что не заметил этого неприличного флирта. Вокруг него люди сделали абсолютно то же самое… а может им действительно не было абсолютно никакого дела до двух мужчин, едва слышно разговаривающих у широкого подоконника в ожидании своей дочери (которая, вроде как племянница кому-то из них, хотя всерьез в это байку наверняка никто не верил).       …И почему им с Володей подобное давалось так тяжело? Вот же пример перед глазами — живут другие люди, не особо переживают, а у них запара какая-то…       Страшнее тоскливых мыслей была лишь тревога. Она всегда нападала на Павла подло — неприятным холодком со спины, и рвала грудную клетку как ошалелый бешенный зверь. Чувство было невыносимым, и будто бы всегда на фоне… но стократно увеличивалось, стоило только зайти в класс и заметить, что ребята, до этого живо что-то обсуждавшие, моментально замолкают и смотрят на него этими своими любопытными, цепкими и внимательными взглядами. Что они там обсуждали такого? Опять плодили слухи? И что на этот раз? Кто кого из них с Володей на каком учительском столе имел?.. Даже от одной мысли было мерзко, и страшно представить, до каких абсурдные высот могли дойти подобные байки.       Но каждый раз Поэт делал вид, что не замечает, хотя это продолжало его беспокоить. Не могли не волновать и странности в поведении учеников.       Вот взять, например, Колю — парнишка добродушный и мягкий, местами даже чересчур. В учебе себя особо не проявлял, но и на откровенные двойки с тройками не скатывался — был уверенный середнячок. На уроках обычно мечтательно смотрел в окно или рисовал в тетрадке, и включался в учебный процесс, лишь когда Павел начинал лично ему вопросы задавать и вести с ним диалог.       Но вот сегодня пока они обсуждали «Капитанскую дочку», Коля оживился — юлой закрутился за своей партой, подбивал локтем сидящую рядом Лену и внимательно слушал обсуждения, хотя и не стремился в них участвовать. А после звонка подошел к учителю с весьма неожиданным вопросом.       — Павел Евгеньевич, а мы вот сегодня обсуждали… — и словно переметнувшись на другую мысль, живо поинтересовался, припав ладонями на чужой широкий стол, заваленный тетрадками. — Скажите, а вам нравятся корабли там, мореплаватели?       Павел шумно вздохнул. Кажется, медленно до него начало доходить, откуда эта мысль взялась в чужой голове.       — «Капитанская дочка» была вовсе не о море, Коля…       — Да это ясно! — отмахнулся тот, шумно шмыгнув носом, и продолжи. — Просто у меня дядя есть, и он моряк. Вот приедет в отпуск через пару дней погостить. И, короче, он говорит, что одиноким кораблям в море тяжело, типа, и когда посылаешь сигнал SOS, важно чтобы кто-нибудь его принял и пришел на помощь…       …А может Павел переоценил свою смекалку — ни черта он не понял к чему это. Так что вскинул черные аккуратные брови и неуверенно выдавил из себя: — Эм… хорошо?       — И ему тоже Пушкин нравится! — совсем просиял пацаненок.       — Пушкин всем нравится.       Судя по скептической искорке мерцнувшей в глазах школьника, согласен с этим утверждением он не был, но спорить не стал — улыбался все также светло, и внезапно совсем панибратски подмигнул преподавателю.       — Если я вдруг буду безобразничать, можете вызвать его, чтобы обсудить мое поведение. Я думаю, он придет. Он любит Пушкина. Я же уже говорил?       — Два раза, Коля, — нахмурился Поэт, уже подумывая прогнать мальчишку, но тот, хихикнув, отошел от учительского стола самостоятельно и, поравнявшись с караулящей у выхода из класса Леной, дал ей мощную пятюню.       Если это был какой-то пранк, то Павел явно не оценил, потому что ни черта не понял, к чему это…

◇ ◈ ◇

      В другой день 7«Б» класс репетировал сценки в большом актовом зале к празднованию дня основания школы. В чем был плюс частного учреждения, так это в том, что детям тут давали полный карт-бланш на разные задумки, позволяя реализовывать любые творческие фантазии. Среди педагогов это называлось «воспитанием креативности», так что никто даже не удивлялся, слыша из-за закрытых дверей какофонию из поп-музыки, рока, металла и частушек, перепетых на новый лад.       Ребята организовывались сами — руководство считало, что так они смогут воспитать в себе ответственность и самостоятельность. Впрочем, учителям помогать никто не запрещал, и что касалось Павла, то он полностью доверял своим детям, и в глубине души наверное даже немного завидовал — у него в свое время таких возможностей не было. Любое мероприятие в родном детдоме было распланировано педсоставом как по линейке: поблагодарить спонсора, спеть песенку, прочитать стишок и опять поблагодарить спонсора… И так по кругу, аж до тошноты, пока все эти «важные гости» зевают в зале и посматривают на часы… Скука смертная.       Хотя один раз Павел все-таки попытался вмешаться в творческий процесс своего класса, но не слишком нагло — лишь предложил зачитать стихи Бальмонта, которые, как ему показалось, прекрасно впишутся в антураж мероприятия. Но быстро понял, что его подход не снискал популярности — ребята как-то скисли сразу же, и он решил больше не соваться. Ясно, что видение учителя кардинально отличалось от их.       Впрочем, это не значило, что оно совсем не учитывалось. Наоборот, ученики активно интересовались мыслями Поэта об их представлении, чем, конечно, выказывали ему свое большое уважение. Это грело Павлу душу — хоть он и не был «наседкой» в типичном понимании этого слова (как его коллега Яна, что со своим классом как курица с яйцом носилась), но ребята считались с ним и в случае необходимости привлекали его к своим делам. У педагога и класса были так называемые свободные отношения, но при этом вполне доверительные.       Вот и в этот раз в его кабинет после шестого урока прискакал запыхавшийся румяный Коля.       — Проверите нас, Павел Евгеньевич? — крикнул он прямо с порога, не заходя внутрь, и никаких пояснений больше не было нужно. И так ясно, что проверить: их самодеятельность к празднику, который будет уже через пару дней. Ребята репетировали в поте лица после уроков уже третий день и, видимо, сейчас были готовы показать свои наработки.       — Ну, давайте, — пожал плечами Павел, захлопывая журнал чужого класса, который он заполнял до неожиданного вторжения ученика. Поднялся из-за стола, проследовал за радостно щебечущим Колькой, описывающим какой-то там номер: «А Лена потом такая... и там переворот еще, и Костик планшет принес для эффекта, у нас будет двойной звук!..»       Павел внимательно слушал и кивал, но понимал немногое.       …Да и уже в зале, усевшись на первый ряд и взирая на широкую — практически профессиональную сцену, слишком хорошую для самодеятельности обычных школьников, понимания не прибавилось. Если быть совсем правдивым, то он утерял смысл происходящего еще на минуте седьмой, и просто следил за тем, как переодетые в цветастые костюмы школьники разыгрывают сценку из какого-то… аниме? Черт знает, образы казались знакомыми, но не слишком. А еще ребята танцевали, зачем-то водили хоровод и… надо же, правда прочитали стих, только вот не Бальмонта, а Маяковского: «Вы любите Розы?..»       О боже… Спасибо, что хотя бы чуть переделано.       Но потом в какой-то момент, пока дети кривлялись, на сцене заиграла популярная мелодичная песня о расставании. Пара девочек и мальчиков начала танцевать… Вполне недурно для их возраста, и неудивительно — насколько Павел знал, все занимались в школе танца. ♫ Я так привыкла жить одним тобой, одним тобой. Встречать рассвет и слышать, как проснёшься не со мной. Мне стало так легко дышать в открытое окно И повторять ей лишь одно: Знаешь ли ты, вдоль ночных дорог Шла босиком не жалея ног. Сердце его теперь в твоих руках, - Не потеряй его и не сломай… ♪       Лена вдруг быстро перешептавшись с одноклассниками, подорвалась со своего места и резко вырубила магнитофон точным нажатием кнопки. Зал мигом погрузился в тишину, танцоры замерли и расступились. Моргая недоуменно, уставились на Лену, но когда та со сконфуженным выражением лица выразительно отстучала пальцами по своему горлу в жесте «все, тихо», тут же испуганно глянули на Павла и как-то напряглись.       — Почему остановились? — удивленно вскинул бровь тот, не совсем понимая этой немой пантомимы, разворачивающейся прямо перед его глазами. Там в тексте песни что-то было не так, и они решили пожалеть его нежные ушки и хрупкие нервы? Да вряд ли, вон как Маяковского десятком минут ранее коверкали…       — Да, мы… — попытался выдавить Коля, что тут как тут очутился рядом с Ленкой, и та взяла слово.       — Да это, в целом, все, — на этих словах ребята-танцоры слегка надулись, но ни слова не сказали супротив. — Ваш вердикт?       Паша задумался, а следом выдал им свою максимально честную оценку, состоящую в основном из похвалы. Ну, потому что, раз он чего-то не понимал, не значит, что это было плохо. Самое главное, дети матом на сцене не ругались и с трусами на голове не бегали — остальное уже укладывается в рамки, а, значит, подойдет. Индивидуальность нужно поощрять, даже если не удалось со сцены услышать своего любимого Бальмонта.       Ребята сияли от самодовольства и гордости. О последнем танцевальном номере так никто и не вспомнил.

◈ ◇ ◈

      За окном уже окончательно стемнело, а стрелка часов была близка к шести вечера, тем не менее, в кабинете литературы все еще горел свет, а дети на задних партах продолжали увлеченно болтать и раскрашивать лист ватмана. Сегодня 7 «Б» классу предстояло сделать стенгазету на ближайшую неделю. Но из всех умельцев, у которых карандаш более-менее ровно лежал в руке, к этому позднему часу осталось лишь двое: Лена и Арина.       Павел все это время занимался бумажной работой, которой, казалось, не становилось меньше: перед глазами уже мельтешили канцелярские формулировки, имена учеников и бесконечные цифры оценок. С одним классом он опережал программу, с другим — отставал, а значит, нужно было уложить две темы в один урок… ну и морока!       За работой он не заметил момента, как Арина, сияя улыбкой, выбежала из кабинета под радостное: «Папа приехал! До завтра!». Также не заметил того, как Лена закончила совместное творчество, а сложив краски и оставив ватман сушиться, подошла к его столу.       Тень легла на недописанный план занятия, Павел приподнял голову, взглянув на девочку, которая казалось какой-то чересчур серьезной. — Знаете, я хотела поговорить с вами, Павел Евгеньевич, — объявила та, пододвигая стул к внешней стороне учительского стола и усаживаясь на него.       Поэт вздохнул, оставляя в покое ручку, а следом откопал в залежах бумаг журнал своего класса, открыл на нужной странице. Лена была не единственной, кто приходил к нему с целью оспорить оценку или просить посмотреть, что же выходит в четверти.       — Давай, что тебя конкретно интересует? — задал он вопрос, но ответа не дождался, взглядом отыскав нужную фамилию в столбце имен и проведя по клеточкам, идущим вправо от нее. — За последнее эссе у тебя тройка пока что карандашом, если подготовишь презентацию…       — Не об учебе. Я знаю, что должна подготовить, принесу на следующий урок… — смутилась та, порозовев до кончиков ушей, и добавила, буркнув под нос. — Я о вас хотела поговорить.       Паша внутренне похолодел, искренне надеясь, что это не то, о чем он подумал. Случаи, когда подростки влюблялись в молодых преподавателей, были, к сожалению, не редкостью. И даже существовал определенный регламент, как действовать в такой ситуации (заключался в простом удерживании дистанции).       Володе однажды даже записку подкинули — смущающую, откровенную. Оказалось, семнадцатилетняя ученица чувствами воспылала… Володя тогда сильно переживал и в итоге, поговорив с ней, четко обозначил границы. Девчонка пострадала, конечно, но отвязалась — перешла к другому тренеру, а потом, вроде, вообще переехала ближе к столице. И все у нее теперь хорошо. Но это…       Лена только подтверждала все самые мерзкие страхи еще более странными вопросами: — Павел Евгеньевич, вы в порядке? Наладили свою личную жизнь?       Тот нервно улыбнулся, ощущая, как потеет лоб, а губы сводит в дерганой улыбке. А может, она вовсе не в чувствах объясниться, пришла, а хочет обсудить слухи, которые Павел слышал ранее… Черт, вот и настал самый ужасный момент! Можно уже сейчас писать заявление на уход и репетировать слезную речь перед директором, чтобы вскрывшиеся подробности о его личности остались в тайне. О хорошем рекомендательном письме при этом можно напрочь забыть…       — С чего это такие вопросы, Лена? — спросил Поэт, сделав вид, что не понимает. Та нахмурилась, но не отступила.       — Ну как же… вас ваш особенный «друг» бросил, — трагично сказала она, а он на миг подвис, — все только об этом и говорят, переживают за вас. Вы такой грустный ходите и потерянный… Видно, что страдаете.       — К-какой друг? — нервно уточнил он вмиг севшим голосом. Неужели…       — Криза… кхм, — кашлянув, девочка поправила себя, не выдав чужую кличку, — в смысле Владимир Леонидович. Все знают, что вы были вместе. Он заезжал за вами, вы сами в спортшколу ездили… А тут вдруг резко все прервалось. Заметно.       Павел проглотил язык, не зная, что сказать, а Лена тем временем рассудительно продолжила.       — Знаете, мне мама говорит, что дети не должны с взрослыми на такие темы разговаривать, якобы им от этого неловко, а я считаю, что надо. Если видишь, что нужна помощь — надо помогать. И я вас хочу поддержать. Так что знайте: если он вас бросил, то это он дурак, а вы — хороший. Раз не срослось, значит найдете себе кого-нибудь еще лучше…       — Лена, бесстыжая! — внезапно громогласно раздалось от дверей и в кабинет стремительно влетела мама девочки. Схватила дочку за ухо, на что та зачастила: «ай-яй-яй»…       …И вот тут несчастное больное сердце Поэта окончательно сдало — заломило ужасно, и он дрожащей рукой достал из кармана таблетки, закинул в рот прямо на сухую, сморщившись, словно от зубной боли. Женщина тем временем продолжала отчитывать ребенка.       — Это как понимать? Я всего на пятнадцать минут задержалась, а ты что тут устроила? — метала она молнии, но когда обратила внимание на мертвенно-бледного учителя, разом смягчилась. — Простите, Павел Евгеньевич, мы с мужем пытаемся привить ей чувство такта, но дети… Она не хотела вас обидеть. А ну живо извинись! — это уже было адресовано пыхтящей Лене.       — Простите… — насупилась она, явно чувствуя всю несправедливость момента.       — Да ничего, — покачал Павел головой, надеясь, что женщина отпустит ребенка после этого. Так и вышло. Мама отпустила Лену и отправила ее к машине. Та пошагала на выход с повинно склоненной головой, но на пороге все-таки обернулась и посмотрела в лицо преподавателя.       — До свидания, — попрощалась робко, но тут же наказала, — и помните, что я вам сказала, Павел Евгеньевич. В море еще много рыбы!.. И моряков!       — Иди уже!.. — устало прикрикнула на нее мама, а когда девчонка скрылась в коридоре, переключилась на преподавателя, выказывая ему свое недовольство поведением дочери. — Ох уж эти дети! А моя так вообще бесцеремонная!.. Уж сколько раз я ей говорила не лезть в проблемы взрослых! А она нет — лезет! Подруге моей вон посоветовала от мужа уйти… и та ведь ушла! Говорит, мала дочка, а дельно сказала: себя любить и больше уважать надо, и не терпеть муд… мужика, который того не делает.       Дальше она говорила что-то еще, но все пролетало у Павла мимо ушей, пока он снова не зацепился в потоке речи за свое собственное имя. К тому моменту женщина из разгневанной превратилась в раздосадованную и даже чуть виноватую.       — Не держите зла, Павел Евгеньевич, — вздохнула она. — Лена просто очень переживает за вас…       — За меня? — спросил он недоуменно и не смог припомнить ни одного эпизода в школе, из-за которого подобное беспокойство могло бы проявиться у неравнодушной ученицы. Он, вроде, старался держаться бодрячком и не быть более унылым, чем обычно?..       — Ну, как же, расставания — это всегда очень тяжело, — сопереживание так и текло тягучим медом в голосе собеседницы, а уголки ее губ слегка вымученно приподнялись, — а особенно такие серьезные…       — Боюсь, я не понимаю, — тот нахмурился уже не от боли в грудной клетке, — кто и с кем расстался?       Мама Лены моргнула недоуменно, взглянула на него как на дурочка, но, тем не менее, терпеливо пояснила, не удержавшись от неловкого смешка.       — Ну… вы? С тренером по боксу… простите, не знаю, как по имени, — щеки женщины слегка запекло румянцем, а Павел так и смотрел на нее в немом шоке, распахнув рот. — Дети тут взбаламутились, говорят, вы мрачнее тучи ходите. Ленка наша вон, даже план там какой-то придумала, подбила Кольку на целую операцию по сватовству, чтобы тот о дяде-моряке своем заикнулся. Вроде говорит, он тоже… ну… по вашей части.       Так вот к чему были те странные вопросы от Коли и его не менее странное поведение! Павла хотели «сватать» его же дети. Что за бред?       — Да причем тут!.. — резко начал он, невольно повысив голос, но взял себя в руки и продолжил сиплым шепотом, словно боясь, что их подслушают, — никто ни с кем не расставался, со мной все в порядке… У нас все хорошо. Кому вообще в голову пришло подобное?       — Ну как же… — растерянно протянула мама Лены, хлопая аккуратно подведенными глазками, и выпалила так, словно это было неопровержимым доказательством полного фиаско в личной жизни Поэта, — …вы теперь домой пешком ходите!       Он фыркнул, осознав всю нелепость ситуации и вдруг звонко засмеялся. Не от веселья, это было нервное, но женщина все равно вторила ему, причем вполне искренне. Дурдом на выезде…       — Я и начал ходить пешком, чтобы лишних вопросов не вызывать. Иронично, что все вышло наоборот, — пожал он плечами, и осторожно уточнил. — Выходит, с «этим»… нет проблем?       — С «этим»? — не поняла мама девчонки, а следом добродушно расхохоталась. — С «этим» уж точно никаких проблем! Простите, но ваши отношения были очевидны. Да и кого этим удивишь, когда у Макаровой родители на каждое собрание едва не за ручку ходят? Ещё и на шторы больше всех сдают. Кстати, слышали, что Лера областной кубок взяла?       — Да? — поинтересовался Павел чисто ради поддержания разговора, на самом деле ему не было до этого особого дела — в голове крутились совсем другие мысли: приятный шок от позиции собеседницы, надежда на благоприятный исход… Женщина оживленно продолжала говорить об успехах Леры.       — Причем с большим отрывом! Мой старший оболтус тоже в секцию по кендо ходит, но что-то пока не особо получается, — пожаловалась она, совсем забыв о первоначальной теме разговора. — Честно скажу, мне кажется он из-за нее туда и ходит. Эта дурацкая первая влюбленность — ни подойти, ни отвязаться…       — Это верно, — согласился учитель. От сердца отлегло, словно камень с души свалился… Все его страхи оказались лишь страхами — мрачными иллюзиями в голове. Оказалось, мир не так враждебен, как он думал, и это был тот случай, когда ошибиться было чертовски приятно. Даже воодушевление какое-то появилось! А потому он с мягкой улыбкой попросил: — Не ругайте Лену за сегодняшнее. Она молодец.       Мама девочки согласно покачала головой, растягивая на губах всепонимающую улыбку, мол: «да ладно, не буду», а следом взглянула на циферблат наручных часов.       — Ой, а времени-то уже… — протянула в шоке, и оживленно спросила. — Вас подвезти?       — Нет, — улыбнулся Павел и разблокировал экран собственного телефона, чтобы написать на самый важный номер короткое смс, — меня заберут.

◇ ◈ ◇

      Володя перезвонил как раз к тому моменту, когда женщина скрылась в коридоре, а Павел понемногу собирался домой, снова нагружая планшетку школьными тетрадками.       — Что-то случилось? — обеспокоенно спросил хрипловатый голос из динамика, а Паша ответил честно, с улыбкой.       — Ничего, просто я очень соскучился, Володь.       На той стороне трубки послышалось смущенное ворчание, а следом Володя едва слышно выдохнул горячее обещание: — Скоро буду, любовь моя.       И не соврал. Десяток минут, и знакомая красная машина затормозила под окнами кабинета литературы. Поэт быстро выбежал в коридор, закрыв дверь. Как на крыльях понесся вниз по лестнице… и едва не снёс поднимавшегося по ней Разумовского.       — Боже! — воскликнул тот, чудом удержав равновесие, а следом заговорил в трубку, которую прижимал к уху, — нет, Олежек, все хорошо. В меня просто врезался какой-то бешенный преподаватель!       Поэт едва не светился от счастья, а его улыбка была настолько широкой, что заставляла задуматься над трезвостью его разума. Сергей, прикрыв динамик ладонью, возмутился.       — Вы совсем что ли вперёд не смотрите?!       — Теперь только вперёд и смотрю, — улыбнулся тот, и тут же проскочил мимо, не задерживаясь, у него было место, где нужно быть — и оно находилось в объятьях любимого мужчины. — Леру с победой!       — Э… Спасибо, — растерянно отозвался Разумовский, провожая взглядом человека, которого обычно замечал только в коридорах и ничего о нем не знал.       — Да что там у тебя? — недовольно пробухтел голос Олега в телефоне, которого Павел уже не слышал, стремительно спускаясь вниз к ожидающей его машине. Не услышал он и ответа Сергея.       — Ну… Кажется, успехи нашей дочери известны более широкому кругу людей, чем мы думали, —победно улыбнулся тот, — а я говорил, что борьба — это её. А ты все балет-балет!..