Предчувствие

      В каждом шорохе, в каждой тени, притаившейся в углу, в каждом дуновении ветра, в каждом ударе капли воды из крана о поверхность раковины – ты. В каждом скрипе половицы, в каждом шелесте простыней, в каждом вдохе сорванного горла; с каждом стиснутом кулаке, в каждой ноющей на перемену погоды ране, при каждом моргании век, саднящих от высохших слез…       Я вижу твой силуэт в толпе, прямую спину в костюме-тройке, пепельно-русые волосы, плавную походку. Я слышу твой голос в своей голове, кожей чувствую твои мысли, затылком ощущаю твой взгляд – даже если тебя рядом нет.       Я до сих пор преследую тебя во снах – пускай и давно уже настиг, и прекрасно знаю, где ты.       Ты в своем дворце памяти. Но ты и в моем дворце памяти тоже…       Я отматываю время назад каждый раз, чтобы вернуться в прошлое – и увидеть, кто ты… Когда я вдруг ощущаю физический голод, тоску, необъяснимую тягу, и почему-то грустно улыбаюсь – хотя я должен содрогаться, меня должно выворачивать наизнанку, меня должно трясти от отвращения к тебе.       Я пытался найти тебя, понять тебя, но никак не простить тебя. Я играл в охотника, в рыболова, я ловил на живца – и сам не понял, как попался.       Я пытаюсь смыть эту кровь, эту грязь, выблевать этот яд, я снова и снова режу себя об осколки, чтобы то, что отравляет мне кровь, наконец, вышло наружу… Я ощущаю себя губкой, впитавшей гарь, масло, черную краску, я сдираю кожу, чтобы на ее месте наросла толстая шкура – чтобы больше никогда ты не смог ее прокусить.       Ты чудовище. Ты монстр. Я должен об этом помнить… И я помню. Но почему-то парадокс разрешился принятием, и факт, от которого должно исчезнуть любое желание сохранить с тобой что-то общее, не имеет никакого веса.       Сквозь стиснутые зубы прорывается рычание, мычание, зов. Что ты сотворил со мной, что за яд ты мне впрыснул, как найти противоядие?       Ты как вампир, как оборотень, заразил меня… Отрубить руку, отрубить ногу, вырвать себе сердце, сделать лоботомию – чтобы забыть тебя?       Чтобы избавиться от тебя, проникшего в кости, в мышцы, в самое нутро, прорастающего из тянущей боли, из обжигающих пульсаций новой жизни.       Обманщик, лжец, предатель.       Это ты, ты… не я… но и я… Я извивался, я врал, я крутился, как мог, чтобы сохранить себя, чтобы оставить себе себя прежнего – и мою проклятую мораль, мои дурацкие принципы! Зло и добро, черное и белое, бог и дьявол придуманы не просто так! Не для того, чтобы ты, Ганнибал, взял и стер их символы с доски мироздания, порвал в клочья заветы, сдул крупинки крепости из песка и листы шаткого карточного домика!       Я смотрю в зеркало – и не узнаю себя. Ты хотел, чтобы я ощутил себя сильным, познал свою силу, постиг истину… Ты растормошил меня – поджег мой дом и заставил выбежать наружу, чтобы спастись, и пока я бежал, я поранился об осколки выбитых стекол, оглох от рева пожара, ослеп от сияющей пустоты.       Ты назвал это нигредо. Я назвал это подлым обманом. Я доверял тебе, я просил тебя мне не лгать, я просил о помощи – а ты наблюдал, как мой мозг вскипает от энцефалита, как я теряю рассудок, как теряю реальность, захлебываясь в нескончаемой агонии.       Ты смотрел на меня в клетке и ждал, что я поднимусь с колен, восстану из мертвых, огляжусь, и в черном ничто начну строить себя заново.       Ты назвал это альбедо. Я назвал это лицемерием. Ты не признал ни вины, ни ответственности, а наслаждался, как я собираю себя по кускам из того, что осталось, озлобленный, с переломанным хребтом, с вывернутыми суставами, упивался моей мстительной одержимостью содрать с тебя кожу и увидеть твою боль и твою смерть.       Я посмел притвориться – и посмел попытаться обыграть тебя. Я подставил тебе живот – в котором от вошедшего в плоть лезвия были бабочки, – и рассыпался на куски, раздавленный своей же собственной искренностью.       Понял ли ты, что я отдался тебе – в самый последний момент – когда вдруг рациональное на мгновение перестало существовать, когда моя мораль и принципы вдруг стали прозрачны, растворились в дожде, в крови, в поте, текущем по спине – от ужаса и трансцендентности настоящего, прошлого, грядущего.       Ты чудовище, мы монстр.       Ты назвал это цитринитас, а я назвал это пропущенным этапом – потому что я пропустил ход и сделал не так, как хотел ты, но так, как подсказывала неистово сопротивляющаяся часть прежнего меня, умирающая в муках, не способная пережить трансформацию.       Я хотел отпустить тебя – а ты хотел поглотить меня.       Я собирал силы, чтобы вновь встать на твоем пути, я шел след в след, я видел мир твоими глазами – и опять притворялся и лгал – но теперь уже самому себе.       Цепь замкнулась, змея проглотила свой хвост… Ты побывал внутри меня – и духом, и телом, – ты узнал меня на вкус, ты вскрыл мне грудь ржавым ломом, рассек пилой череп, сыграл на нервах внутри изнывающего живота и засунул руки в мою глотку, чтобы знать, из чего я сделан.       Я сделан из мяса, костей и дерьма. Я человек, Ганнибал, не сверхчеловек, пойми, наконец! Еще шаг – и я соскользну, свалюсь в пропасть, следуя за тобой, пытаясь простить тебя, чтобы заслужить прощение создателя для тебя.       Не может быть все так просто! Я бы остановился, я бы оставил тебя – но не могу собрать пазл и не могу поймать тебя в себе, как паразита, чтобы выжечь, вытравить, отсечь, извлечь…       Привкус крови на губах – но не моей. Я устал, что меня тошнит, трясет, что взбудораженный, посреди ночи, я просыпаюсь от кошмара, который еще долго блуждает в кипящей крови, в разгоряченном теле, приятными искрами.       Прошу тебя, оставь меня в покое. Перестань приходить во снах. Прекрати создавать из меня что-то, чем я не был, но от мутации и поражения болезнью, перевоплотился.       Ты назвал это рубедо. Я назвал это предчувствием моей смерти в тот миг, когда мы вновь воссоединимся, и это буду уже не я – а та самая энтелехия меня, которую ты так хотел, которой я так боялся.