Принципы

      Стоило Му Цину спуститься в мир смертных, как ненастье настигло его, словно что-то само собой разумеющееся, не оставляя возможности для побега. Сейчас, когда перед ним мрак от непогоды, холодные шаркие стенки первой попавшейся на глаза пещеры, играющей роль убежища, приходит осознание, что светлые виды небесных чертог привлекали куда больше. Вся тоска даже не в том, что они застряли неизвестно где в самом разгаре задания, а в том, что застряли они вместе — Му Цин и Фэн Синь.       Му Цин и не вспомнит, когда последний раз их пути пересекались, не важно, на заданиях ли, после собраний или в неформальной обстановке. Оба по умолчанию, без боя, согласились избегать друг друга, а быть может, даже считали это единственным правильным решением. Что по этому поводу думал Генерал Наньян, Сюань Чжень не знал, а сам старательно прятал подобные мысли подальше, забивая их отвратный вкус работой и другими делами, коих у небожителя было немало. Самое комичное, от чего бы Му Цин разрешил себе пропустить пару смешков, если бы был один, так это то, что на это задание он согласился в своём творческом порыве под названием: «да какое мне до него дело, подумаешь, занят он, что на общее собрание не пришёл? я тоже занят.» Оказалось, что заняты они оба, причём одним вопросом.       Перед тем, как оказаться в этой пещере, они прошли все стадии принятия неизбежного, причём каждый по-своему. Первым встретило их отрицание. Кто-кто, а Му Цин на протяжении всего пути пытался доказать Фэн Синю, что тот последние клетки разума изжил, напутал всё, что мог и сейчас только под ногами мешается. За столь громкими высказываниями последовал гнев. Не то, чтобы это было непривычное для них состояние. При личных встречах, что случались реже самых долгожданных праздников, эти двое регулярно устраивали перепалки. Всё по одной схеме: конфликт из-за ерунды, долгие крики, а потом уже и кулаки в дело идут и так до тех пор, пока некто из проходящих мимо не пристыдит. Правда неловкости никакой не было. Осознание, что ссора — сущий пустяк, позволяла вести себя так же беспечно. О действительных проблемах они никогда не говорили. Вот, что моментами терзало ум, тело и то, что обычные люди называют душой.       К согласию с ситуацией ни Му Цин, ни Фэн Синь пока не пришли. Даже сейчас, сидя пару часов в одном месте, человеческая речь не прервала тишины, предоставляя эту заботу звукам природы. Лишь шум дождя раздавался за пределами территории временного привала, изредка добавлялся вой ветра, от которого замёрзшего, промокнувшего и раненого Му Цина передергивало со страшной силой, что, кстати, не удавалось скрыть от глаз товарища. Промок он не один, это ладно, а вот демонических царапин на плечах и руках удостоился только он. И по чьей же вине? Точно сказать Сюань Чжень не мог, но и себя упрекать не стал. Хотелось верить, что провинился не он, что не он в пылу наговорил лишнего, заставив Фэн Синя направить на него орудие, не он не почувствовал приближение врага, вследствие чего не сумев защититься, и конечно же не он жалел обо всем содеянном в этот день.       Всё и правда пошло не так. Мысли у Му Цина одни, желания другие, но чем-то схожие. Даже фантазии отражали всю суть идей, хоть и тешил мужчина себя ими крайне редко, ведь сразу после приходило разочарование и ещё большая строгость к каждому действию. Да, точно, действия. Вот, что выводило Му Цина из себя. Его поступки отчего-то не совпадали с тем, что он собирался сделать на практике. Иногда он сам этому поражался, но с собственным языком совладать не мог, как проклятый. Оттого и решил, что лучше заткнётся и первым снова в пекло не полезет.       Вдруг чуть хриплый голос заполнил пространство, от неожиданности заставляя одного из богов дернуться, а другого задуматься над тем, стоило ли поднимать эту тему. — Я понимаю, что находиться с кем-то настолько ненавистным не в радость, но мог бы и постесняться так глазеть. — Му Цин и сам не заметил, как всё время, что вёл внутренний монолог, смотрел в сторону Фэн Синя. Только сейчас он почувствовал, как сильно было напряжено лицо: брови хмурились, образуя меж собой небольшую морщинку, вместе с этим надвисая над тёмными глазами, челюсть крепко сжата — казалось, ещё немного и раздастся хруст. — Много чести — смотреть на тебя, будто мне заняться нечем. — язвительно отвечает Му Цин, закатывая глаза и моментально ловит себя на «запрете», однако исправиться уже не смеет.

Какого черта? Зачем? Почему?

Я же обещал.

      Приходит осознание, а затем и ответ на отчаянное «почему». Да потому что пообещал Сюань Чжень сам себе. Себе, который, как он думал, не имел особой ценности, который не мог её принять. Чтобы окончательно не забыться в дебрях старых, но вечных тревог, Му Цин сильнее сжимает пострадавшее плечо, настолько, что выдаёт секундное шипение, до крови закусывает бледные губы и зажмуривает глаза. Акт подобного самосуда прерывает объёмный, тяжёлый вздох Фэн Синя, который, как показалось, заполнил все пространство, вместе с этим впиваясь в кожу трупным ядом. Следом зазвучали шаги. Тяжелые, нерасторопные. Куда «товарищ» собрался, Му Цин не догадывался. Прислушивался к каждому бряканью замудренного наряда, к тому, как давит на тело громоздкая броня. Долго напрягать слух не пришлось, совсем скоро Фэн Синь дал себя заметить, показушно проходя мимо Му Цина и направляясь к выходу. Поднять голову и обратиться к исчезающей вдали спине он не решился. «Захотел — пусть уходит». Ни слова ни сказав, Наньян действительно пропал из виду. На его месте не оказалось ничего, что могло бы дать надежду на его возвращение. Совсем не так представлял Му Цин их встречу и совсем не тот текст мысленно репетировал. Принятие собственной неисправности уже дышало за углом. Невозможно править дефектную деталь, сколько не пробуй, а вот создать новую — хорошая идея, однако попытка у Му Цина всего одна. И она уже использована.       С новым режущим порывом ветра мужчина наконец замечает, что ливень резко закончился, но сил выдвигаться не было, не столько физических, сколько духовных. Решено остаться здесь ещё ненадолго. Наступающая темнота сулит ночь, во время которой и так тернистый путь обретает всё больше трудностей. Медленно переступая с ноги на ногу, Сюань Чжень потащился в глубь пещеры. Называть её так сложно, ведь своей длиной и извилистостью она не отличалась и вообще была похожа на искусственную. Там мужчина рухнул на землю, прячась за выступ, что мог скрыть от проникающего вихря. На душе царили спокойствие и подозрительная уверенность в происходящем, а ощущение покинутости совсем не напрягало.       Наоборот, освободился некий простой для раздумий. Не просто же так от него ушли, за дело. Да даже если повода не находилось, остаётся скинуть эти действия на карму, ведь он тоже ушёл от Се Ляня с Фэн Синем, когда те в нем нуждались. Он тоже тогда много в чем нуждался, оттого и разрывался в агонии между несколькими чувствами. В здоровой руке Му Цина ютился магический огонёк, пусть он ни капли не грел, зато давал свет и напоминал о забавном пазле в жизни небожителя, давая отвлечься.       В тот раз они тоже были в пути, но совсем не одни. Ненавязчиво те проскользнули к Се Ляню, прикрываясь за образами Фу Яо и Нань Фэня. Младшие помощники собирались просто прочувствовать почву, однако застали Его Высочество рядом с Хуа Чэном и решение пришло моментально — они уже не покинут эту парочку. Препирались те долго. Следовать за ними хвостиком и правда было чем-то лишним, но попробуйте доказать это двум упёртым лбам. Ещё несколько часов дискуссий и Се Лянь, потирая больную голову, полностью сдался.       Пожалуй, даже небеса устали от этих переговоров и послали сильнейший ливень, дабы остудить общий пыл. Шла компания по широкому, холмоватому пустырю, где из навесов и укрытий одна только доули Се Ляня, да и та не давала преимуществ перед ритмичным потоком капель. «Главное, чтобы этот дождь не окрасился в красный, тогда этот» — Му Цин бегло взглянул на Хуа Чэна, «будет чувствовать себя как дома.» Те сутки столько же, как и эти, не были на стороне Сюань Чженя. Быть может, невезение Его Высочества передалось за столь короткий срок, а может, это воплощение личных дум, но тотчас же ему с Се Лянем посчастливилось поскользнуться на намокшем камне и упасть на кучу таких же. Сань Лан мгновенно подскочил к своему Гэгэ, милуясь с тем и явно переживая, пусть и знал, что Его Высочество пережило множество ужасных вещей и все происходящее –чистая формальность. Вместе с этим владыка не переставал злиться, опять же, на себя. От столь мрачного вида, что Фу Яо, что Нань Фэн успели пожалеть об общей упрямости.        На чужое удивление, Фэн Синь не остался в стороне, так же резко вышел из тени, протягивая руку специфичному, но другу, но никакой теплоты в ответ не получил. Жизнь Му Цина длинная, наполненная абсолютно разными эпизодами, когда запоминать каждый просто не имеет смысла, но этот он запомнил. Руки самого юноши грязные, колени «вбиты» в землю, волосы мокрые, прилипшие ко всему, к чему только можно, одежда такая же — всё пронизано липкостью, серостью и, казалось, что кислород здесь давно перекрыт. Лицо напротив не такое. Оно нежное, желающее примирения и будто бы чуткое, касательно чужих проблем. Так кажется сейчас. Тогда же Му Цин, по своей глупости, заметил в нем жалость, поэтому и отверг помощь. Встал он сам. В скором времени они дошли до деревушки, где Сань Лан хуже прежнего не отходил от Се Ляня, переминал его волосы, гладил больные колени, на которых уже выделялись синяки и мягко прижимался губами ко лбу. Такая картина вызывала отвращение, но что волновало чуть больше, Фэн Синь ни слова не сказал после, ни разу не подошёл вновь и все попытки вывести Нань Фэня из себя не обвинчались успехом.       Было в самом деле грубо, вполне в стиле Му Цина, но, во всяком случае, на данный момент он готов вцепиться в эту руку, сжать до боли, до дрожи и не отпускать, пока силы не покинут тело. Готов отдать все, лишь бы хозяин этой руки догадался, как её стоит применить: погладить, полелеять и понежить без просьб на то Сюань Чженя. Так, чтобы это была не только его отдушина.       Он грезил о втором шансе.       Он его получил.       Создавая как можно больше шума по пути, Фэн Синь вернулся, на плечах таща связку хвороста и что-то ещё, с виду напоминающее мантию. Вид создавался грозный, но в сочетании с кислым выражением лица, вызывал улыбку. Как будто малого ребёнка извиняться прислали, перед этим пригрозив домашним арестом и отсутствием сладостей. Вывалил ветки на землю недалеко от Му Цина, тот в свою очередь мигом разжёг древесину, продолжая внимательно наблюдать за последующими действиями. Вскоре Фэн Синь пристроился рядом, оставляя наименьшую из возможных дистанций между ними. — Оказывается, не так далеко отсюда есть поселение. Это передал один из местных, — начинает Наньян, замечая немой вопрос в чужих глазах. Красивых. Он разворачивает накидку, что до этого крепко держал в руках. Пока Му Цин не понял суть дел, накидывает её ему на плечи. — Как только тебе станет лучше, мы должны будем вернуть её хозяину. — Нет необходимости. — Му Цин ворочается, пытается скинуть ткань, он и так чувствует себя самым ничтожным существом в нескольких мирах так точно. — Я не пытаюсь тебе помочь, — начинает Фэн Синь издалека и попадает в самую сердцевину. Всего одна фраза и Сюань Чжень готов слушать дальше, готов к любому повороту событий. — Нет никакого желания разгребать оставшуюся работу в одиночку. Поэтому сиди и грейся.       Му Цин послушен, словно голодная собачонка, впервые увидевшая за долгое время ладонь с лакомством. Её ломает и крючит от неясного будущего, но она ждёт. И Му Цин ждёт.       Фэн Синь нежно, совсем непригоже для бога войны, поправляет ткань на нём, трепетно гладит чужие плечи, упуская разве что раненое место, заглядывает в лицо, ища в нем насмешку, презрение или согласие. Любую эмоцию. Пока мёртвое молчание сопутствует им, мужчина продолжает запретные восемь веков нежности. Так Наньян балуется долго, с каждым разом опускается ниже по рукам, сначала к предплечью, после к кистям, возвращается к исходному положению, замечая, как изредка вздрагивает человек напротив. Давит на плечи с разным нажимом, опять же, экспериментируя. Единожды позволяет задеть царапину. Му Цин в смятении, назвать которое лёгким язык не повернётся, он не привык к такому. Среди небожителей вся похвала была липовой, радость чужим достижениям тоже чистотой намерений не отличалась, а про прикосновения можно промолчать, особенно про такие чувственные, настоящие. Последний раз он ощущал нечто подобное давно, кажется, когда Его Высочество садился рядом в тяжёлые дни, хваля того за усердие, за ясность ума и так до самых мелочей, сопровождая весь процесс поглаживаем по волосам. — Больно. — разом одергивает Му Цин, стоит Фэн Синю вновь задеть рану. В лице он не меняется, просто констатирует факт дискомфорта, заодно выжидая интересную реакцию. — Я знаю, мне тоже. — как-то неосознанно вырывается из чужих уст. Фэн Синь окончательно хватается руками за ладони Сюань Чженя, прижимается к ним, а сам склоняет голову и прикрывает глаза.       Тошное выходит зрелище: одно божество, поведением походящее на сорванца с основанным на язвительности характером, второе — ничем не лучшее, решившее молчать об обидах, а вместо колкостей позволять полагаться на силу, но оба желающие одного — спокойствия. Сейчас нужно действовать как никогда, но понять, как именно, не удавалось. Начать давить? Возможный задушевный разговор мигом обернётся раздором. Попросить поговорить? А о чём? Каждый был уверен, что так просто свою часть вины не признает, по крайней мере вслух. В глазах будет блистать обоюдное желание близости, контакта, а на губах застревают совсем другие фразы: колючие, едкие. У Фэн Синя всего два варианта: отпустить сейчас и не сметь больше приближаться или заговорить. Искренне. Возможно, с стыдными подробностями, но так, чтобы эти слова застряли везде, где могут храниться долгие тысячелетия. Пока он мечется в сомнениях, Му Цин действует. — Мой рот — настоящая помойка, — начинает он, так хрипло и тихо, насколько может, теряясь в заблуждениях, что до оппонента ни один звук не дойдёт. Хочется замолчать. Просто без объяснений. Но раз начал, то, будь добр, закончи. Хоть что-то должно быть завершено. Сжав сильней ладони Фэн Синя в своих, найдя в них поддержку и то, что позволяет хвататься за реальность, продолжает, — Я говорю не то, что чувствую, делаю не то, что считаю правильным, так почему ты все ещё бьёшься надо мной.       Голос Му Цина срывается, содрогается, как и само тело. Кто же знал, что говорить истину так сложно, что сложно в общем-то говорить, когда привык отнекиваться. Божество, будто мальчишку, пронизывает неясный страх, сопровождающийся затуманенным сознанием. Если в момент, до своей речи он знал, что будет произносить, буквально заучил всю речь, то сейчас он забылся в импровизации. — На твоём месте я бы давно убил меня. — гордая осанка пропадает, приходит суровая реальность, к которой сам Сюань Чжень оказывается не готов. Отвращение, вражда, неприязнь, желание уничтожить и замучить — заслуженные, как считал мужчина, для него состояния. — Но я — не ты, — Фэн Синь поднимается, смотрит на него с неким изумлением и оно полностью оправдано. Даже зная повадки Му Цина, рассмотреть истинные его мотивы — задача практически нерешаемая. — Может я терпеть не мог тебя раньше, сейчас моя ненависть состоит из чувств, которых я не помню, которые уже не имеют веса.       Му Цин подскакивает следом, игнорируя все недомогания. Не даёт разомкнуть им руки, наоборот подходит ближе, строго смотря в бездонные глаза и ожидает окончательного вердикта, способного всё мигом поменять. — Ты единственное, что осталось у меня после падения Сяньлэ, — Фэн Синь высвобождает из крепкой хватки ладонь, заводит её за шею Сюань Чженя, придвигая его так, чтобы лбы соприкасались, говорит он шёпотом, с расстановками, заставляя запомнить каждое слово. — Я знаю, как дорога тебе жизнь, так позволь и мне ценить её, дышать ею, что угодно, только не отказывайся от меня снова.       От пошлоты откровений, Му Цин весь сжался, без сил вздохнуть полной грудью, уж больно странные ощущения разливались по организму. Слова оседали мёдом на сердце, заставляли двигаться в такт, подбирая как можно больше нежностей, столь несвойственных. «Пусть это не заканчивается» — мысленно склоняется в мольбе мужчина, зная, что не существует ни одного небожителя, способного ответить на его зов. Он первый протискивается, требует объятий, хватается руками за одежды, сминая их недавно согретыми пальцами, носом упирается куда-то ближе к шее, тем временем Фэн Синь не замолкает ни на секунду, не даёт оправиться от ласки, увеличивая масштабы сладких речей. Наньян с животной страстью отвечает на близость, сгребая под себя чужое тело. — Не буду, клянусь, — Сюань Чжень впологолоса с горечью бредит имя генерала и будто специально задевает больное место, радуется резким покалываниям, несущие за собой ноющее ощущение. Получается — это не сон и не видение. — И ты не покидай меня впредь.       Наньян покорно кивает, бежать ему некуда, да и не от кого больше. Зато будет, к кому прийти в случае наплыва внезапной тоски. Он чувствует, как с каждым мягким поглаживанием лопаток, Му Цин растекается в руках, а дыхание наконец нормализуется. Кто бы подумал, что горстка слов любви сделает из бога войны столь податливое существо. Фэн Синь бы соврал, если бы сказал, что ему такой вид неприятен. Всё же он долгое время мучал себя мечтаниями о непринуждённой беседе, чтобы иметь какие-либо претензии. Проще сказать, он пользовался моментом, ближе которого пока что может и не быть. Нарушал границы, играя то с волосами, путая их, то с замысловатыми элементами наряда и изредка пробегает тыльной стороной ладони по выступающему позвоночнику.       Му Цин на удивление много разговаривает, Фэн Синь с радостью отвечает, подробно разъясняя каждый интересующий вопрос. — Давай выйдем наружу, мне нужно освежиться. — внезапно выдаёт мужчина, разрывает долгие сердечные объятия, все свои возможности направляя на то, чтобы распутать непонятные косы. — Пока дождь вновь не хлынул. — Ты же только что жался от холода. — Фэн Синь по-доброму посмеивается, не зря же он искал накидку. — Было дело, но отныне греть меня будешь ты.