***
Кастиэль ощущает себя не в своей тарелке, лишним и неподходящим для мира, который освободил. Может быть, это шрамы, что души оставили внутри его мягкого, пустого вместилища, когда протискивались туда, где некогда ютилось сознание Джимми. Может быть, это обгоревшие останки его благодати. Может — понимание, что Винчестеры едва успели спасти его — иначе он бы коллапсировал и разорвал Землю пополам. А может — зарубцевавшиеся и скрытые одеждой культи, что некогда уносили его в Небеса. Всё, что он понимает — это ощущение неправильности, он будто движется чуть медленнее остального мира, всего на миллисекунду, но этого достаточно, чтобы всё испортить. Он натягивает плащ, к которому испытывает странную привязанность, чувствует, что тот отчего-то стал тесен в плечах. Изо рта вырывается тяжёлый вздох, он не может его сдержать, да и не пытается. Так странно испытывать эмоции. Странно быть человеком. Винчестеры отыскали ему небольшую квартирку в городе, который Дин обозвал «медвежьим углом». Кастиэль не знает, что это значит, но в мире, который внезапно кажется ему слишком огромным, нашёлся маленький город и местечко для него, поэтому он не задаёт вопросов. Квартирную хозяйку зовут Нелли, волосы у неё всегда закручены розовыми валиками на макушке. Она каждый месяц стучится в дверь и напоминает о квартплате — ещё одна вещь, о которой теперь приходится заботиться. Сэм сумел найти ему место в небольшой местной библиотеке. Кастиэлю работа нравится: нравится расставлять книги по местам, нравится выравнивать их вдоль стены словно солдат — ряды корешков только и ждут, пока кто-нибудь скомандует «отбой». И будут ждать вечно. Иногда он отвлекается и на долгие часы утыкается в пыльные тома о войнах Древней Греции или путешествии маленьких человечков, которые несут драгоценность к огненной горе. Кастиэль читает и забывает о неровных обломках за плечами, где братья отрезали ему крылья. Путь тернист и долог, и часто приходится топтаться на месте, но ангел учится быть человеком. Кастиэль учится укрощать жизнь. Проснуться, одеться, пойти на работу, поспать, не забыть поесть. И если из глаз его вместилища — нет, его тела — капает вода, когда он стоит под тёплым душем, значит, он просто пока чего-то ещё не понял.***
Её появление должно бы удивить его. Он не сразу понял, что «медвежий угол» означает «одинокий», «забытый». Винчестеры бывают наездами, задерживаются на день — два, им всегда не терпится снова пуститься в путь. Кастиэль стал точкой обязательной остановки на карте — ориентиром, который обвели карандашом, чтобы тот случайно не выцвел, не исчез. В этом нет их вины, он не обижается. Он понимает, что его нынешний мир уменьшился, а их — остался таким же огромным. Итак, она возникает из ниоткуда, одетая в кожу, слезает с седла мотоцикла — как тут не удивиться. Впрочем, он не удивляется. В животе просыпается неясное чувство, ногти скребут по коже — это не то чтобы неприятно, просто возвращается ощущение прошлого. Ощущение закольцованной бесконечности. Она входит в бар, где Кастиэль как раз пьёт своё ежевечернее пиво (эту привычку он подцепил от Дина) — и растягивает лицо в наглой ухмылке. На неё оборачиваются все: в захолустье объявилось что-то новенькое, как тут не обратить внимание. Кастиэль подозревает, что она не против такого беззастенчивого разглядывания, и оказывается прав — улыбка на её лице становится шире. Она идёт к барной стойке, он опускает взгляд в стакан, взбалтывает остатки жидкости на дне. Нужно идти. Он больше не ангел господень, не могущественный и поражающий воображение. Он безобидный котёнок, забился в уголок и притворяется, что его нет. Нужно уходить, потому что, когда они виделись последний раз, Кастиэль её поцеловал, едва не убил и разыграл перед ней комедию с желтовато-коричневыми костями. Он почти уходит — правда, уходит — и тут на руку опускается маленькая, лёгкая, и такая чужая ладонь. Он застывает, смотрит на чётко очерченные пальцы и коричнево-чёрно-красную кайму под коротко остриженными ногтями. — Кларенс? — Услышав это прозвище, он вздыхает, встречается с ней взглядом, замечая, как любопытство на её лице сменяется до странного радостной улыбкой. — Ни за что бы не подумала, что встречу здесь тебя. — Здравствуй, Мэг. — Он пытается говорить ровно. Не задумываясь, запрокидывает голову и допивает пиво. Спиртное обжигает горло тревожным намёком на то, что демон, без сомнения, сотворит с ангелом, лишённым силы. — Что ты здесь делаешь? — Я смотрю, ты осмелел, ангел господень. — Кастиэль сдерживает порыв поправить её. — А я просто проезжала мимо — искала, знаешь, свой личный штат Айдахо. А ты, крылатый? — Это не важно, — хрипло отрезает Кастиэль, пытается сдержать дурноту, что просыпается от последнего слова. — Тебе что, надоело вырывать сердца у младенцев? — Этот вопрос вдруг застаёт её врасплох, она вперивается во что-то за его плечом, а потом, пошатнувшись, снова смотрит ему в глаза. — Гляжу, ты ещё помнишь, как меня заболтать, — шипит она, сжимает губы. — Знаешь, а я ведь думала, ты меня прибьёшь, когда увидишь. Что, снова нарываешься, чтобы демон помял тебе перья? — У меня нет перьев, — огрызается он: намёк на прошлую жизнь ранит слишком глубоко, терпение истощается. — Я не хочу иметь со скверной вроде тебя ничего общего. Всё происходит без предупреждения: на стойку со стуком опускается стакан — и Кастиэлю в нос прилетает кулак, он даже не успевает увернуться. Земное притяжение быстро берёт верх: он валится назад, падает с табурета на пол. Перед глазами порхают белые искры, из носа течёт тёплая кровь. Впрочем, тот не сломан — пока что. — Вы, чёртовы ангелы, думаете, что знаете всё на свете, — откуда-то сверху выплёвывает Мэг, злым словам вторит чей-то крик. — Вы просто пернатые крысы, считаете себя лучше всех. Кастиэль, не задумываясь, вскакивает на ноги, тянется к Мэг сквозь затуманенный алым мир, в котором теперь приходится жить. Извернувшись, швыряет её на стол за спиной — она такая маленькая, что он легко обходится и без ангельских сил. Посетители прыскают в стороны, Мэг проезжает по столу и улетает на пол, снеся по пути кучу пивных кружек. — Сволочь черноглазая! — кричит он, это слова Дина, не его собственные. Его, словно забытую на огне кастрюлю с водой, переполняют подавленные эмоции. Мир сужается до него самого и этого демона, злобной твари, которой нашлось место в доме его отца. Он едва чувствует, как в разгорячённую кожу вцепляются руки, оттаскивают прочь. В ухо кто-то кричит, но он не может себя контролировать, не может справиться со всем этим гневом-ненавистью-болью-тоской, что сейчас движет им. Кастиэль чувствует себя лишним, неуместным и неправильным. Руки держат, не дают броситься в драку, и тут он остывает. Нужно бежать. Освободиться так и не выходит — он всего лишь человек, а их слишком много, они слишком сильные. Он спотыкается, его выталкивают за дверь, под монотонный стук прохладных капель. Дождь остужает кожу, гасит огонь, и Кастиэль приходит в себя. Секундная передышка — и в него врезается чьё-то тело. Он инстинктивно ловит лёгкую фигурку, не даёт ей упасть. — Пошёл к чёрту, — шипит Мэг и, едва обретя равновесие, отшатывается. — Не нужна мне твоя помощь, ангел, — последнее слово она произносит так, будто это яд, который нужно поскорей выплюнуть. И внезапно гнев проходит, в голове становится пусто и гулко. Он резко вздёргивает подбородок — получится ли вообще когда-нибудь стать человеком... — Я не ангел. — Он никогда этого раньше не говорил. Ни разу. Ни Винчестерам, ни самому себе, когда лежал, скрючившись, на тёмном полу гардеробной, где можно было притвориться, что мира не существует. Дождь потоками бежит по щекам, Мэг смотрит на него с неприкрытой яростью, но он наконец произносит вслух: — Я больше не ангел. — Ч-что? — она разжимает кулаки, гнев на её лице сменяется замешательством и чем-то, очень похожим на надежду. — В смысле, у тебя магия выдохлась? — Нет, — вздыхает Кастиэль. В какой-то момент он думает уйти и забыть об этом неприятном разговоре, но тут, словно испуганное светом чудовище, с плеч валится груз. Он со вздохом скидывает плащ с пиджаком и те повисают на локтях. Дождь тут же пропитывает рубашку, влажная ткань прилипает к культям. — В смысле, я больше не ангел господень. — Ого. — На её лице сменяют друг друга множество эмоций: удивление, шок… облегчение? Кастиэль, словно отражение, копирует последнюю, накидывает плащ. Лишние мысли вытекли из головы, оставив пустую каверну, которую тут же заполняет невесть откуда возникший покой. И тут Мэг чуть дрожащей рукой тянется к его плащу. Он думает было остановить её, оттолкнуть, но у неё такое странное лицо — если она попытается его убить… Что ж, ну и пусть. Она не пытается. Пальцы проникают в нагрудный карман пиджака и выуживают пакетик с солью, который он всегда носит с собой. Он думает было спросить, откуда она знает об этом средстве против демонов, но потом вспоминает ощущение её губ на своих губах, свои пальцы в её волосах и как её руки скользили по бокам, ощупывая карманы. От этой мысли по телу разливается противоестественное тепло, контрастируя с холодными каплями дождя. — Раз уж мы решили поговорить начистоту… — бормочет Мэг, разрывает пакет и забрасывает добрую порцию соли в рот. Тут же морщится с забавной гримасой отвращения, отворачивается и выплёвывает соль на тротуар. Крупицы падают в лужу, но больше ничего — ни ошмётков мяса, ни капель крови. Её кожа не горит. — Ты не демон, — хрипло произносит Кастиэль, и на него снова мутной волной накатывают чувства, будто люди, убегающие от бешеного быка. Перепутываются, кувыркаются — он уже и сам не понимает, что думает, что всё это означает, кто она и что всё изменилось. — Уже нет, — Мэг бледно улыбается. Улыбка не вымученная — это самая искренняя улыбка, которую он когда-либо видел на её лице, возможно, именно поэтому оно выглядит так незнакомо. — Похоже, мы теперь родственные души в слишком уж человеческих телах. Кастиэль не понимает, о чём она, поэтому холод дождя отвечает за него. И вот он приглашает её к себе и даже не удивляется, когда она отвечает согласием.***
Вода в душе кажется слишком горячей, по заледеневшей от дождя коже будто бегут огненные реки. Кастиэль не против: тепло прочищает голову и помогает загнать распоясавшиеся эмоции обратно в стойло. Мэг сидит на диване, волосы у неё мокрые — он из вежливости пустил её в душ первой. Не будь он когда-то ангелом, ситуация вышла бы странная — впрочем, она и так странная, чего скрывать. Он сам не знает, зачем предложил ей убежище — может, по той же причине, по которой выкрикнул чужие слова в баре, пока она, рыча от боли, лежала на жёстком полу. Всё что он понимает — что-то между ними изменилось, рухнула стена, о существовании которой он даже не подозревал. Они одинаковы — сверхъестественные сущности, запертые в человеческих телах, разум, втиснутый в слишком тесную оболочку из плоти. Ну, или по крайней мере, так он это ощущает. Всё, что он знает — всё, чему он научился, будучи ангелом господним, твердит ему убить её или хотя бы держаться подальше. Демоны не меняются, никогда. Засохшая кровь из носа, которую смыло водой, тому доказательство. Но крупицы соли растворились под дождём, а лицо Мэг сморщилось от отвращения, не от боли. Он не понимает, как такое произошло или могло произойти, но она больше не демон, уже нет. Она не больше демон, чем он сам — ангел. Он лениво возвращается мыслями к тому, что было год назад: словно лезвие ножа сверкнула улыбка, пронзительные глаза заглянули под оболочку вместилища. Они были враждебными друг другу силами, противоположностями, врагами — даже когда он впечатал её в стену и впился ей в губы. И когда она придумывала ему новые прозвища, а он всё цеплялся за старое «скверна», тоже. Они были врагами, когда она протиснула руку под его плащ и забрала его единственное оружие — разве что-то с тех пор изменилось? Бежит горячая вода, кожа согревается, Кастиэль до сих пор не знает, что думать. Он ощущает себя Алисой, девочкой из когда-то прочитанной книги, попавшей в нелепый для всех, кроме его обитателей, мир. Он не знает, чего ждать, поэтому ждёт чего угодно — но это невозможно, поэтому он решает не ждать ничего. Когда он выходит из душа, Мэг до сих пор сидит на диване, смотрит в окно на что-то невидимое. Что бы ни было у неё на уме, оно заставляет её хмуриться и упрямо стискивать зубы: она будто готовится к битве, из которой не вернётся. Кастиэль помнит этот взгляд — точно так же она смотрела, когда готовилась умереть от клыков адских гончих и выжила. Он помнит этот взгляд по полям сражений, где стоял рядом с братьями и сёстрами. Она прекрасна. Мысль возникает ниоткуда и похожа на пощёчину. Он смотрит на скверну, дитя дьявола, демона до мозга костей, за исключением чёрных глаз — и она прекрасна. От этой мысли по спине пробегает холодок, внутренности скручивает, а сердце начинает колотиться как очумелое. Она оборачивается, смотрит карими глазами, и его охватывает ступор. — Человеком быть трудно, — говорит Мэг, и Кастиэль не задумывается над абсурдностью этих слов, как и над тем, что произносит их именно она. Когда он наконец заставляет себя пошевелиться, то забывает, что когда-то был ангелом, забывает, что она была демоном. Теперь они люди, застрявшие в этой новой, сумасшедшей жизни, покрытые смутными отметинами жизни, о которой мечтали. Её губы на его губах такие мягкие — точь-в-точь, как тогда, он и не представлял, что ещё помнит, как это было. Когда они оказываются рядом, то никак не могут найти себе места, головоломка не складывается. Они сталкиваются острыми углами, путаются в руках и ногах, и недосказанные слова теряются в соприкосновении тел. Они словно гроза, что высвечивает комнату Кастиэля сквозь потоки воды. Бывший ангел швыряет на кровать бывшую соперницу, накрывает её своим телом. Что-то разбивается, падает на пол, а они сплетаются воедино. Они люди — но всё равно ангел и демон, они занимаются любовью словно сражаются. Мэг кричит его имя в разорванную подушку словно боевой клич, сорванный голос царапает горло. Кастиэль покрывает поцелуями грациозный изгиб её шеи и шепчет её имя безостановочно, будто молитву. Она достигает кульминации и кусает его за плечо, впивается ногтями в спину и притягивает к себе. По лицу Мэг пробегают сполохи, она приоткрывает рот и выгибается под ним, а Кастиэль внезапно понимает, что шепчет что-то важное — слова значат слишком много, чтобы просто сказать их и забыть. Они приходят в себя в разгромленной комнате, на простынях, переплетённых, словно древесные корни. Они лежат на правой стороне кровати, в стену непонятно как впечатались осколки разбитой лампы. По полу разбросаны книги, Кастиэль замечает на занавеске страницу из библии и вздрагивает, будто от удара током. А потом поворачивает голову, видит висящую на одной петле дверь, и шок прорывается приступом чуть истеричного смеха. Мэг, лёжа на животе, поворачивается в его сторону. — Обычно девушки ждут другой реакции, Казанова. — Извини, — отвечает Кастиэль, и ему легко как никогда. — Я просто не думал, что переживу это соитие. На миг кажется, что сейчас Мэг спросит, что он имеет в виду, но она просто вздыхает и поворачивается к нему спиной. Кастиэль думает, что, наверное, обидел её, опять не справившись с человеческими словами, с которыми даже она обращается куда лучше, но потом она двигается и прижимается к нему спиной. Один за другим её маленькие позвонки находят место между его рёбер, и должно бы быть неудобно, но нет. Не обращая внимание на вялое сопротивление, Кастиэль притягивает Мэг к себе, пока её голова не устраивается у него на плече. Он случайно замечает, как уголки её рта приподнимаются в довольной улыбке, и наконец улыбается сам. Ангел и демон, воин небес и отродье преисподней. Они были ими — когда-то. Кровь под её ногтями высохла, а глаза посветлели, стали карими. Кастиэль перебирает в уме книги, будто считает овец, и торчащие из плеч костяные культи утыкаются в матрас. Они грешники, пойманные закольцованной вечностью — потому что нет прямого пути для тех, кто так долго были врагами.***
Наступает новый день, Кастиэль просыпается от прикосновения мягких губ и нежной кожи. Солнце заливает разгромленную спальню золотом, и у Мэг на миг появляется нимб. Она прекрасна, и она рядом, она будит его улыбкой и лёгким прикосновением ногтей. Он думал, что будет жалеть, но чувствует только что-то тёплое, человеческое, чего ещё не понимает. Ожидание неожиданного. — Доброе утро, Кларенс, — мурлычет Мэг, и вдруг это прозвище кажется правильным. Она наклоняется поцеловать его, и неровная тень окрашивает её глаза в чёрный. Египтяне верили в противоположности. Без хаоса не бывает порядка.