Вот такой он непонятный...

Мне уже скоро исполнится годик. Мама говорит, что у меня всё будет, как у двойняшек Джона и Барби из сказки про Мэри Поппинс: только-только им исполнился год, как начали резаться зубки. И двойняшки сразу забыли язык деревьев, ветра, птиц и зверей. И стали ужасно глупыми. Вот поэтому я хочу рассказать тебе эту историю. А то скоро забуду твой язык, а ещё — всё, что со мной было, когда я сидела в мамином животике, и когда мы с ней потом лежали в больнице, и когда уже вернулись домой… Но эта история случилась как раз не дома и не тут, в парке. То место называется ужасно длинно: ки-но-сту-ди-я. Фух… Мама мне объяснила: там собираются люди, чтобы поиграть в очень интересную игру. Одни изображают каких-то других людей, а другие говорят им, как всё делать, и чтό у них получается хорошо, а что плохо. И когда получается хорошо, человек, который называется длинным и трудным словом «ре-жис-сёр», говорит «стоп, снято» и радуется. И все остальные тоже радуются. Так вот, там двое людей изображали маму и папу, у которых дочке годик. И моя мама привела меня, чтобы я чуть-чуть побыла будто бы их дочкой. Она говорила, что будет очень интересно и хорошо. И что эти двое очень добрые и весёлые. У той, которая изображала мою маму, имя длинное: Ма-ри-он. Она так красиво улыбается — почти как моя настоящая мама. И глаза у неё такие весёлые и хорошие… Я к ней сразу привыкла. А потом она меня познакомила с будто бы моим папой. Он оказался такой большой и сильный, что я сначала даже немножко испугалась. Но моя мама и Марион мне сказали, что он очень хочет подержать меня на руках, и что всё будет хорошо, и пугаться нечего. И правда — он меня осторожно-осторожно взял на руки. Но держал крепко — я ни за что не упала бы, даже если бы очень захотела. И он мне улыбнулся. И я увидела, что глаза у него тоже очень добрые. А имя хорошее, потому что короткое: Брэд. Режиссёр их часто хвалил. И меня тоже. Правда, им было труднее, чем мне. Я там была прямо как в сказке про Спящую Красавицу. Мама меня убаюкает, я засну, а Марион и Брэд начинают изображать. Мама мне потом рассказывала, что они то над моей колыбелькой разговаривали, то несли куда-то — будто бы к старой няньке. Или Марион пела мне какую-то красивую песню… В общем, я почти всю эту интересную игру проспала. Но весело мне тоже было. Например, когда мы будто бы праздновали Рождество. Там была очень красивая ёлка — со всякими игрушками. Брэд меня держал на руках и эти игрушки показывал. И потрогать давал. Там были шарики разных-разных цветов. И он мне говорил, какой шарик какого цвета. Будто бы я не знаю… Но сказать я ничего ему не смогла, потому что по-взрослому разговаривать ещё не умею — мама говорит, научусь уже потом, когда твой язык забуду. И все остальные… И ещё было весело, когда у нас был как будто пикник. Я даже не знаю, когда было веселее — когда мы уже сидели на покрывале, или когда туда шли… Нет, шагали только они — будто мои мама и папа. А я ехала. Было так. Сначала Марион взяла у Брэда шляпу. А потом он меня ка-ак поднимет высоко-высоко… Но я даже чуть-чуть испугаться не успела: раз — и я у него уже на шее сижу. А он меня за руки держит — чтобы я не упала. И мы пошли… Ну, то есть я поехала. Такая высота была… Нет, ты выше. Но всё равно у меня прямо дух захватывало… Нет, не страшно было — просто очень весело. И Брэд меня крепко-крепко держал, а больно даже чуть-чуть не было. Я знала, что точно не свалюсь, и всё-всё рассматривала. А мимо меня вдруг скворец пролетает. И спрашивает: тебя куда тащат? Если хочешь, говорит, я этому длинному на плащ пятно посажу. А я говорю: не-а. Вот если бы режиссёр сказал, что так надо… А потом Брэд и Марион уселись на покрывало. И вот тут мне тоже ой-ой как попотеть пришлось. Режиссёр сказал Брэду, чтобы он протянул ко мне руки. А я должна была к нему пойти. Ножками. А у меня это ещё так плохо получается… Я чуть-чуть не упала, когда уже почти к нему пришла. Но он меня — раз! — и поймал. Фух… Когда мы играть закончили, мама сказала, что теперь надо попрощаться с Марион и Брэдом. Марион меня крепко обняла и сказала, что ей будет меня не хватать. Так жалко, что я скоро возьму и забуду её… С ней было хорошо. Не так, конечно, как с моей мамой, но всё равно весело. А Брэд меня по голове погладил. У него руки такие большие-большие, но добрые-добрые. И глаза тоже. Но я в них чего-то не понимаю. У Марион они хорошие и весёлые. А у Брэда… какие-то грустные. И не просто грустные, а… будто он когда-то очень давно потерял что-то очень важное, а найти не может. Будто ему чего-то ужасно не хватает… Я не знаю, что это. Вот такой он непонятный… Но я точно знала: мне хочется его развеселить. И улыбнулась ему. Мама говорит, что это очень смешно, когда я вот так широко улыбаюсь. Зубов-то во рту ещё ни одного… И Брэд мне тоже улыбнулся. И глаза у него сразу стали такие тёплые-тёплые… И я ещё одну штуку придумала: протянула к нему пальчики, а он совсем близко наклонился, и я его по щеке погладила. По-моему, хорошо я придумала. Получилось всё-таки его немножко развеселить… Жалко, что я всё это забуду. Но мама говорит, чтобы я не грустила. Подрасту — и увижу себя такую, как сейчас. И всю-всю эту игру увижу — даже там, где я спала. И там, где Рождество. И где пикник. Это всё называется хорошим словом «фильм». Мама говорит, он получился длинный. Но мне она сначала даст посмотреть только там, где есть я. А потом, когда я совсем вырасту, — тогда можно будет и весь. Только вот почему так — я пока не понимаю. А ещё я не понимаю, почему у Брэда глаза грустные… Интересно — когда совсем вырасту, пойму или нет? Мама говорила, до годика все дети умные. А потом по-разному бывает: кто-то растёт и умнеет, а кто-то остаётся ужасно глупым. Хоть бы я поумнела… Но твой язык мне забывать совсем не хочется… Ты, когда я стану глупой, всё равно пой мне песенки. У тебя такие листочки красивые… И кора такая белая-белая и гладенькая… И поёшь ты красиво, когда ветерок прилетает. Мама говорит, редко кто из взрослых помнит, что надо чаще останавливаться и слушать, как поют деревья… Ну вот, сейчас она повезёт меня в коляске домой. Но завтра мы опять придём. И я смогу с тобой поговорить. Если у меня вдруг зубки резаться не придумают…