Клятва на про́клятых песках.

Уэко Мундо всегда было пустым, песчаным пленом даже для Пустых — прямых его обитателей. Многие из них, даже те, кто имел разум и понимал, что он делает, чувствовали себя одинокими в этой огромной пустыне, что со временем могла только увеличить дыру в груди, которая символизировала пустоту в душе. Огромный адьюкас, в виде богомола-переростка с уродливой, клыкастой мордой, медленно и лениво передвигался среди песков. На сегодня он явно был сыт: стайка мелких Пустых ни капли его не заинтересовала, да такая добыча ему и не нравилась. Слишком уж быстро она доставалась, а богомол любил эпичные сражения ради хорошей пищи. Внезапно, вдалеке послышались отголоски чужой рейацу: то были резкие и рваные всколохи, в которых чувствовалась слабость и явная нехватка жизненных сил. Казалось, бы, ещё чуть-чуть, и этот маленький огонек совсем угаснет, потерявшись в бесконечных песках Уэко Мундо. Богомол вдруг страшно захотел посмотреть на смерть чужого существа и понять, нравится ли ему наблюдать за смертью тех, к чьей кончине он был абсолютно непричастен. Только поэтому он отправился туда, быстро перебирая множеством ног по давно уже осточертевшим пескам, плавно плывущими по его уродливыми ногами. Только поэтому. Застыв на вершине огромной песчаной кучи, адьюкас огляделся: и увидел желаемое почти сразу. В подножье одной из куч, лежал некрупный адьюкас, в форме кабана с увесистой и тяжёлой маской. Из неё же, из этой маски, капала тягучая бардовая кровь, которая подсказывала богомолу, что кабану уже не стать васто-лордом и максимум, чего он сможет добиться: статуса нумероса. Занятно, что тут сказать. Богомол быстрым щелчком ног подобрался к умирающему адьюкасу и, изучающе разглядывая его, застыл рядом. Кабан, задохнувшись от ужаса, видел, что буквально перед его лицом стоит Смерть с огромной, просто невероятно высокой силой, измерить которую пострадавший в битве мозг не мог. Эта смерть, в отличие от предыдущих, стоит и ничего не делает. Только смотрит. Взгляды адьюкасов встретились. В одном плескалась мольба и молчаливое отчаянье, перемешанное с первобытным ужасом и невыносимой болью, в другом: ленивое любопытство и отсутствие каких-либо эмоций. Раненный не смел втягивать в себя чужую рейацу. Ещё с самой первой встречи с такими, как этот странный арранкар, кабан знал, что это может покараться извращённой и мучительной смертью, поэтому не решался забирать себе чужое, к тому же, так нагло. Он не был самоубийцей, хотя и жить-то ему оставалось недолго. Внезапно, богомол резко выпустил поток своей уничтожающей рейацу и умирающий уже чисто на животном уровне не мог не начать её втягивать. Робко, рвано и внимательно глядя на внезапного донора, истекающий кровью адьюкас начал поглощать спасительную энергию, всё ещё не веря в происходящее. Рейацу спасителя была колкая, резкая и жгучая, она обжигала нутро, и, если бы кабан не был при смерти, то он бы отдёрнулся от такой сомнительной на вкус энергии. Только сейчас уже было всё равно. Откуда-то с самых задворок сознания, давно пережитых и забытых, выплыла фраза: «Дарёному коню в зубы не смотрят». Хотя, в случае с кабаном, он не смотрел бы в эти самые зубы при любом раскладе, ведь именно сейчас ему больше всего на свете хотелось жить. Богомол же молча, никак не реагируя, наблюдал. Ему было просто любопытно. Не более. * * * Он никогда не сомневался в победе. Но сейчас ему пришлось признать поражение, как бы сильно не хотелось сражаться дальше. Огромная стая Баррагана — это вам не шутки, особенно, если они нападают без приказа своего короля. В такую охоту они жестоки, с ними невозможно совладать, у них отпадают все более или менее нормальные принципы (хотя, а бывают ли вообще хоть какие-то принципы у арранкаров?), и они могут оставить умирать противника в муках, издеваясь над ним и гогоча, хотя знают, что арранкар всё ещё может стать васто-лордом, несмотря на поражение. Как сейчас, например. Битва была неравной, а противников до нечестного много, поэтому где-то внутри богомола плескалась не злоба, а, скорее, жгучая досада. Досада не за то время, не за то место и не за ту битву, которая принесла поражение. Конечно, богомол ещё мог надеяться на спасение, только вот рейацу на восстановление не хватало, а даже самые пустоголовые и мелкие пустые были не так уж глупы, чтобы добровольно прыгать к нему в пасть. Остаётся лишь смириться со своим нелепым и неправильным проигрышем, сетуя на собственные глупость, недогадливость и слишком большую любовь к битвам. Ему дали ещё один шанс — и как же тогда он умудрился так нелепо его потратить, умирая теперь в бесконечно-бесприютных песках Уэко Мундо? Внезапно, богомол краем сознания почувствовал приближение чьей-то рейацу. С трудом пересилив себя, он открыл один глаз (второй был вырван, а получившееся отверстие истекало кровью) и заметил смутно знакомую светлую фигуру с маской кабана, который внимательно разглядывал бессильно распростёртое на песках тело безобразного богомола. Не этого ли адьюкаса в своё время спас богомол, не дав ему, из чистого любопытства, умереть в этих самых проклятых песках? Кабан же медленно подходил ближе, как бы спрашивая: Можно? Или лучше уйти? Богомол обессиленно опустил приподнятую голову, словно говоря этим: как хочешь, только, если хочешь сожрать, делай это быстро. Адьюкас осторожно приблизился к арранкару и, всё также осторожно, сел рядом. С минуту они просто смотрели друг на друга. У одного из них во взгляде плескались волнение и непонимание, мол, как такой сильный арранкар смог проиграть? У другого, же в глазах отражались безразличное полузабытьё и желание побыстрее уснуть. Вечным сном. Вдруг, богомол почувствовал, как его касается чужая рейацу. Легонько и осторожно, как будто бы предлагая. Он удивился, но не отказался: гордость потерялась в желании выжить и инстинкт взял своё. Эта рейацу была очень нежная, тёплая, немного колкая и раненому адьюкасу она понравилась на вкус, хоть осознавал он это лишь путём подсознания, особенно не вникая в беспорядочные, лихорадочные мысли. Хотелось на животном уровне пить и пить эту энергию до тех пор, пока нутро не насытится или же не лопнет к чёртовой матери. Заметив, что донору стало трудно переносить его жадность, богомол опомнился, и прекратил перекачку. Его силы почти полностью восстановились и теперь он мог поймать пару Пустых самостоятельно, чтобы полностью их восполнить. Но для начала он хотел задать несколько вопросов этому странному адьюкасу. Тяжело поднявшись с песка, он спросил у вскочившего кабана: — Ну и? Зачем ты помог мне? — Когда-то вы спасли меня от смерти, и я не мог оставить вас умирать. Это не в моих правилах. — немедленно ответил кабан, словно ожидавший такого вопроса. — Называй меня на «ты». Мне неприятны формальности. — маска богомола не могла кривиться или изменяться, но церемонности действительно доставляли адьюкасу дискомфорт, больше напоминающий раздражение. — Прошу меня простить, но вы намного сильнее меня и именно вы спасли мне жизнь первым, поэтому я хочу относиться к вам с уважением. Если позволите, конечно. — покорно склонил голову арранкар. — Как хочешь. — немного помолчав, ответил богомол. Неприятное, раздражающее ощущение не ушло от этих слов, но было уже не таким заметным. Что ж, можно перетерпеть, раз уж на то пошло. — Ты здесь один? — Да. С самого начала, сколько себя помню. — Хочешь… пойти дальше со мной? — надрывно спросил вдруг более сильный арранкар, удивляясь самому себе. Впервые Богомол предлагал кому-то разделить бремя бесконечного одиночества, которое подарило ему Уэко Мундо, поэтому богомол чувствовал себя достаточно странно. Более слабый адьюкас вскинул голову: — Только если вы позволите! — Учти: со мной совладать сложно, я не терплю споров и неповиновения. И тебе придётся терпеть боль от меня. Боль будет нешуточной, настоящей, об этом я заявляю тебе сразу. — он помолчал. — И тебе придётся идти со мной до самого конца. Без права на спасение. — Я готов. — твёрдо ответил кабан, стукнув копытом по песку. Он опустился в почтительном поклоне и сказал, не поднимая головы: — Я буду служить вам и буду идти за вами, куда бы вы не пошли. Клянусь. — Договорились. — кивнул Богомол. Спустя несколько мнгновений, как будто что-то вспомнив, он спросил: — У тебя есть имя? — Да. Тесла. Меня зовут Тесла Линдокруз. А у вас… у вас оно есть? — поднимаясь после поклона, полюбопытствовал адьюкас. Богомол развернулся к нему спиной, вглядываясь в вечную луну в небе: — Ннойтора Джируга. Вот моё имя. — Спасибо, Ннойтора-сама. — покорно кивнул Тесла, отходя за правое плечо нового существа, которое, наверное, он мог бы теперь назвать господином. — Позвольте узнать, куда мы будем следовать? — Туда, где мы станем сильнее. Просто вперёд. И не оборачивайся назад теперь никогда. Пока я перед тобой, с твоей жизнью ничего не может случиться. В этом клянусь тебе я. — и он спрыгнул с кучи песка, устремляясь вперёд, туда, где пробегала стайка глуповатых на вид Пустых, которые могли восполнить его раны и окончательно вернуть в норму повреждённое костяное тело. Тесла устремился вслед за ним, не чувствуя под копытами осточертевшего песка. Правильно. Теперь, когда их двое, они станут сильнее. И с ним, с Ннойторой-сама, тоже ничего не случится, пока позади него будет стоять Линдокруз. Он себе в этом искренне клянётся.