Виктория

      Ранее утро застало яркими лучами, пробиваясь сквозь жалюзи, Камилу в ванной комнате. Женщина стояла в одной атласной кружевной короткой белой сорочке на тонких бретельках и внимательно разглядывала себя в зеркале.       «Гладкая бледная кожа, стройная фигура, давно вновь отросшие мягкого жёлтого оттенка светлые волосы… Эду должно понравиться, я сегодня необычайна прекрасна… Может быть в этот раз удастся…» — взгляд каре-зелёных глаз ласково упал на баночку с каким-то таблетками, и Фернандос игриво улыбнулась.       Вот уже несколько недель она пила гормональные препараты, которые, по совету врача, должны были помочь ей забеременеть, однако заветная беременность так и не наступала.       Камила с болью и завистью к самой себе вспоминала то время, когда ей удалось зачать ребёнка с Эду с первого раза, абсолютно случайно. Тогда она боялась этой беременности, всячески отрицала её и как можно скорее хотела избавиться, сейчас же она всё бы отдала ради того, чтобы вот так легко и просто сразу обзавестись ребёнком.       С каждым новым разом, с каждой неудачной попыткой, с каждым годом, прошедшим без детей, Фернандос чувствовала, как Эду отдаляется. В последнее время он быть столь сдержанно холоден с ней, что казалось, супруг совсем потерял интерес к Камиле, и их брак вот-вот развалится. Но, всегда уверенная в себе девушка, а теперь уже женщина, предпочитала не замечать этой мелочи. В конце концов, однажды ей настойчивостью удалось женить на себе Эду, сейчас же, ей просто необходим был ребёнок, который должен был склеить их рушащийся ледяными осколками брак.       Выйдя из ванной Камила мгновенно направилась к мужу, ступая осторожно и грациозно, вся похотливо извиваясь и виляя бёдрами. Эду должен был соблазниться, он же «так любит» свою жену.       Не дав Фернандосу ступить и шагу чуть дальше от кровати, Камила со всей присущей ей наглой, навязчивой лаской прильнула к полуголой груди супруга под расстёгнутой рубашкой и мягко провела пальчиками по рельефным мышцам.       — Я так люблю тебя дорогой, ты даже не представляешь, как сильно… — с улыбкой хитрой соблазнительницы Камила томно посмотрела Эду в глаза, от чего тот едва ли ни отпрянул от неё, слегка вздрогнув от неожиданности.       Страстный, пылкий, пошлый поцелуй, на который только была способна женщина, в один момент накрыл губы её мужа, и отступать уже было некуда. Эду пришлось поддаться, хотя, конечно, он и досадовал, что опоздает на работу.       Но, со времён болезни Камилы некая толика жалости ещё сохранилась в его сердце, она жгла и щемила каждый раз, когда Фернандос пытался проявить твёрдость и хотя бы в чём-то сказать супруге «нет», наверное потому, и в этот раз, в очередной раз, он поддался.       Руки осторожно, почти механически, обняли Камилу, слегка поглаживая нежную кожу сквозь шёлковую тонкую сорочку, и Эду безо всякого на то желания уложил жену на кровать, привычно устраиваясь сверху.       Женщина ничего не заметила поначалу, так одержима она была желанием в очередной раз попытаться зачать ребёнка, но сегодня её супруг был отстранённее и холоднее, чем айсберг в океане, хотя и чётко, словно по плану, выполнял супружеский долг. В какой-то степени, со стороны Эду это действительно был долг по отношению к некогда смертельно больной Камиле.       Прошло некоторое время, и, когда «жаркая любовная сцена» завершилась, Фернандос спешно встал с кровати.       — Подожди, давай побудем ещё немного вместе, помнишь, как там, в Ангре… — всё так же игриво улыбнулась Камила, резко схватив уходящего, во всех смыслах, мужа за руку.       — Я уже опаздываю на работу, — в кое-то веке твёрдо ответил Эду, в принципе, говоря правду, что далось ему относительно легко, только так он мог отвязаться от своей порядком поднадоевшей супруги под честным предлогом и не чувствовать вины.       — Ты меня даже не поцелуешь? — обиженно, словно молодая девчонка тут же капризно надула губки Камила.       И Фернандосу ничего не оставалось, как вновь ощутив острый укол вины, обязано склониться к ней и подарить на прощание тот самый так нагло требуемый знак нежности.       И, хотя, внешне поцелуй казался очень мягким и романтичным, когда Эду, всё же смог выскользнуть из похотливых рук Камилы, та ещё более обиженно надулась, и с яростным рвением подумала о том, что вот сейчас она поедет домой к Элене и как следует нажалуется на не в меру холодного мужа матери.       Тем временем в доме Элены ещё одна девушка опечаленно встретила утро. Встав по будильнику ещё до рассвета, Виктория спешно покидала в небольшую сумку пару необходимых вещей и, стараясь прокрасться по гостиной как можно более незаметно, чтобы не разбудить ни Зилду, ни мать с Мигелом, выбралась наружу. Ей ещё предстоял достаточно долгий путь сегодня…       Зато, спустя пару нудных часов в деревенском маршрутном автобусе, Виктория уже стояла на пороге дома своего отца и его второй жены.       Она так давно здесь не была.       Педру и Ирис радушно встретили девушку, с распростёртыми объятьями и эмоциональными словами приветствуя её.       Встречать сводную, но любимую, сестру выбежали и десятилетние близнецы Ян и Жуан. Давняя мечта Педру иметь сыновей, мужчин и продолжателей рода в доме сбылась вдвойне, и именно Ирис стала той женщиной, кто подарила мужу настоящее счастье. Они с Педру жили счастливо вот уже долгие-долгие годы.       Весело дёргая Виктрию за руку и за одежду, близнецы стали на перебой рассказывать ей какую-то ерунду о делах на ферме и своих играх, а Ирис, до сих пор сохранившая свою былую привлекательность, наконец-то выпустив падчерицу из объятий с улыбкой пригласила её в дом. Гостья не стала медлить и церемониться, она сразу, с ходу заявила, что хотела бы пожить у отца несколько дней, от чего Педру лишь строго поправил неизменную ковбойскую шляпу на голове, одну из множества похожих шляп, и недовольно нахмурился, как будто заподозрив что-то неладное.       Ведомая за руки Виктория, которую почти силой тащили близнецы, сразу направилась в их комнаты, дабы узнать множество детских весёлых историй, а Педру, недовольно покосился на Ирис.       — Странно, что она вот так сорвалась и приехала среди недели… И ещё более странно, что собирается остаться тут на несколько дней… — ворчливо произнёс строгий «Шериф».       На что Ирис лишь недоумевающе промолчала.       — Что-то тут не чисто… Ох уж эти дети… От них одни проблемы! Пойду позвоню Элене, чтобы не волновалась. Чует моё сердце Виктория сбежала из дому без спросу.       Мужчина ещё больше нахмурился, сделав выражение лица такое, как тогда, много лет назад, когда отчитывал саму Ирис за проделки, и его супруге на одну долю мгновения от подсознательного воспоминания стало даже немного не по себе. Не став медлить и позволять мужу срывать гнев ещё и на ней, Ирис поспешила накрыть на стол в столовой.       Обед выдался на славу, запечённое мясо со специями, деревенские лепёшки и свежий лимонный пирог… Ирис идеально научилась готовить все те блюда, что когда-то умела её мать. Такая кухня казалась Виктории немного необычной, но от этого не была менее вкусной.       — И так, расскажи нам, как твои дела? — радушно улыбнулась падчерице хозяйка дома.       — Лучше расскажи, как поживает твоя мать? — как всегда грубо и бесцеремонно, сделал прямой намёк Педру.       — У нас обеих, всё… Хорошо… — слегка замявшись перед последним словом ловко ушла от ответа девушка.       Эта душевная семейная компания, это совместное традиционное застолье, эта странная, суровая, но одновременно тёплая родительская любовь, то самое, чего Виктории так не хватало дома у Элены. То самое, что вновь заставило её тяжело вздохнуть и, едва сдерживая слёзы на слове «хорошо», чуть ли не виновато, обречённо опустить глаза.       Обед прошёл действительно хорошо, хоть Педру и Ирис настойчиво допытывались у девушки о реальных причинах её визита, но, она так и не сдалась, крепко держа при себе свою страшную тайну.       Пусть Виктории и было больно, она не хотела оговаривать мать, в отличие от Элены дочь-то её любила, да и как-то гадко это было так поступать, да и вновь окунаться в слишком болезненные проблемы не очень желалось. Но, увы, они неустанно преследовали Ласерду младшую призраками былых воспоминаний.       После обеда Педру, как всегда, занялся делами, близнецы отправились играть куда-то в саду, а Ирис и Виктория поехали прокатиться верхом на лошадях.       День был приятный и солнечный, конная прогулка просто великолепная, но даже она не могла поднять девушке настроение.       Невольно стали всплывать былые проблемы в воспоминаниях, и от этого делалось ещё больнее.       Тогда, в детстве, много лет назад, Виктория ещё не понимала причины поступков матери, сейчас же ей было всё яснее ясного, и от этого на сердце болели одновременно и старые, и новые раны.       Когда-то давно, когда девушка была ещё совсем несмышлёной девчонкой, возраста, примерно Яна и Жуана, Элена отправила её одну погостить на фазенду к отцу. Виктория за время пребывания там так успела соскучиться по матери, да что там говорить, она с первого дня расстроилась, что мама не останется с ней на эти дни, что почти каждую секунду изобретала новый и новый способ заставить ту приехать к ней.       Виктория дошла даже до такой крайности, что, будучи хорошей наездницей и в ладах с лошадьми, умудрилась нарочно свалиться с коня, лишь бы только мать забеспокоилась и, наконец-то обратила внимание на дочь.       Девочка тогда не особо пострадала, хоть и сильно ударилась, побив руку. Педру не на шутку испугался за дочь. Ирис замельтешила в беспокойстве перед ней. А вот Элена… Она так и не приехала, сославшись на какие-то причины, которых сейчас Виктория уже не помнила.       «Конечно, зачем беспокоиться о дочери, которую родила только как донора? Камила спасена, задача выполнена, дальше и не стоит беспокоиться…» — подумав об этом, девушка чуть резче дёрнула за поводья, чтобы чёрная лошадь побежала быстрее, дабы Ирис, которая, несмотря ни на что, на удивление относилась к девушке лучше родной матери, не увидела предательски сбегающие по щекам падчерицы горькие слёзы.       Если не считать эти болезненные воспоминания, конная прогулка удалась. И, вдоволь насладившись верховой ездой, Ирис с Викторией заслуженно отдыхали в комнате хозяйки дома. Казалось, та так и не повзрослела со времён своей юности, нет, не внешне, а по характеру. Ирис до сих пор коллекционировала разные наклейки, фотографии, вырезки из журналов, вешая их на доску на стене, засмотревшись на которую Виктория сейчас старалась забыть о болезненной реальности.       Девушка не хотела очернять мать в глазах отца и её сестры, но, после воспоминаний о прошлом, после той разницы в отношениях, что она испытала здесь и дома, слова так и лились рекой. Нет, немного побаиваясь сурового Педру, Виктория так ничего и не сказала папе, а вот Ирис, которая была по возрасту даже младше её сестры Камилы, оказалась Ласерде куда более близкой, а ещё и более добродушной и понимающей.       Зная всю историю, видев её своими глазами и, как никто иной пострадав от неё не меньше Виктории, Ирис поняла и пожалела падчерицу, стараясь её как можно мягче утешить. Что-что, а тепла и любви у неё всегда на близких хватало.       И вот Виктория, выплакавшись вдоволь на плече мачехи-тётки, обожжёнными от горьких слёз глазами, неистово пыталась пялиться на дурацкие вырезанные фотографии, чтобы хоть как-то отвлечься, чтобы забыть.       Взгляд невольно скользнул по доске чуть вниз и влево и, к своему удивлению, Виктория наткнулась на до боли знакомый образ.       Это был снимок Эду.       И сердце кольнуло ещё больнее. Камила ещё до рождения отобрала у младшей сестры всё. Совсем всё, что она могла у неё отобрать.       — Откуда этот снимок у тебя? — живо поинтересовалась Виктория.       — Да так, не поверишь… Вырезала из журнала ещё до знакомства с Эленой, а когда узнала, что они с ней встречались, решила сохранить… — честно призналась Ирис, — Люблю собирать фото красивых людей и смотреть на них. А Эду действительно хорош собой. Не Педру, конечно… Но красавец знатный.       Женщина, которая восторгалась сейчас как девчонка своим былым юношеским увлечением коллекционированием, на секунду замолчала и быстро сообразила, как она могла отвлечь Викторию от грустных мыслей.       — А у тебя есть парень? Тебе кто-нибудь нравится?       Эх… Если бы Ирис только знала, что этим вопросом она лишь сделала ещё больнее падчерице.       Виктория тяжело вздохнула и, плавно проведя пальцами по старой выцветшей фотографии Эду, отвернулась, чтобы больше не видеть, чтобы не смотреть…       На вопрос нужно было отвечать, и девушке пришлось сказать правду, или почти всю правду.       — Я люблю одного мужчину, но, он даже не смотрит на меня, он намного старше меня и… У него есть другая… — немного слукавила в своём признании Ласерда младшая.       От чего Ирис буквально взвилась на месте, как заведённая.       — Ну и что! — громко выкрикнула она, резко дёрнувшись в деревенском плетёном кресле, — Если любишь, то за свою любовь нужно бороться! Знаешь как я боролась за Педру!       Женщина как будто воодушевилась воспоминаниями о молодости и с таким энтузиазмом стала рассказывать Виктории о своих любовных подвигах, что падчерица даже улыбнулась её весёлому повествованию.       Как-то незаметно в комнату, словно два маленьких урагана внеслись Ян и Жуан, дерясь и громко крича, Ирис тут же деловито стала их разнимать, хорошенько отчитывая каждого и, глядя на эту картину, Виктория с лёгким умилением и глубокой тоской поняла, что её тётка-мачеха была по-настоящему счастлива, а ещё твёрдо и уверенно для себя решила, что она будет бороться, будет изо всех сил!       Вечером на фазенду Педру, после его звонка, приехала взволнованная Элена, и, кратко, но достаточно гостеприимно встретив её, мужчина строго позвал дочь.