Виктория

      После ссоры Камилы и Виктории, Элена просто не могла остаться спокойной. Младшую дочь за её проступок она уже наказала, теперь осталось только утешить старшую. После того, как заболела много лет назад, Камила стала очень чувствительна и ранима, хрупкая, словно хрустальная ваза, которую можно было в любую секунду одним неосторожным движением разбить, и, похоже, Виктория только это и пыталась сделать.       Зная на собственном опыте все радости материнства, Элена ещё больше понимала старшую дочь и сочувствовала ей, не иметь ребёнка — это величайшее горе в мире, а на протяжении почти двадцати лет тщетно пытаться и пытаться забеременеть… Ласерде даже представлять не хотелось, что переживает после всех этих лет и неудачных попыток Камила, слёзы буквально сами наворачивались на глаза от сострадания к её дорогой девочке, но она не должна была плакать, она должна была быть сильной, чтобы, как всегда, в нужную минуту оказаться рядом и поддержать дочь.       Элена глубоко вздохнула, старясь привести мысли и собственное эмоциональное состояние в порядок и позвонила в квартиру. Дверь ей открыл Эду. Фернандос был в лёгком смятении, но, увидев Элену тут же переключился на неё.       Прошло много времени, очень много лет, однако, Эду до сих пор не мог смотреть на эту женщину спокойно. Годы были не властны над её красотой, и, хоть мужчина больше не хотел себе признаваться в этом, где-то в самом потаённом уголке глубины его души, Фернандоса до сих пор тянуло в ней.       Увидев свою бывшую возлюбленную на пороге собственного дома, Эду буквально весь засиял, смотря на неё искрящимися от радости глазами, и непозволительно долго задержал взгляд на Ласерде, в нелепом затянувшемся молчании, так и не зная, что сказать, уже долгое-долгое время ему оставалось лишь молчаливо смотреть издалека и лишь сожалеть о прошлом. О прошлом, которое нельзя было вернуть. Впрочем, Эду и не пытался, только иногда предаваясь приятным ностальгическим воспоминаниям и мыслям о том, что сейчас в его жизни всё могло быть иначе. Но, этот роман закончился давным-давно, и даже если в глубине души мужчина что-то и чувствовал до сих пор к этой женщине, былой любви между ними существовать уже не могло.       Ничуть не обратив внимания на его мелкую бестактность, Элена решила заговорить первой, ведь она пришла сюда с определённой целью, а не просто так.       — Я хотела бы увидеть Камилу. Она дома?       Живо поинтересовалась Ласерда, разрывая слишком надолго затянувшуюся тишину, что в один момент вернуло и Эду в суровую реальность.       — Да. Она в ванной… Пришла домой расстроенная, ничего не сказала, и просто заперлась там, заливаясь горькими слезами. Я даже не понял, что произошло, — тут же пояснил Фернандос, вновь становясь таким же растерянным, каким был до.       — Ах, оставь, Эду. Они снова поругались с Викторией, — тут же пояснила Элена, принимая молчаливое приглашение зятя войти.       — Ну, раз ничего особенного не произошло, тогда я могу со спокойной совестью отправляться на работу, — моментально отозвался мужчина и, взяв свой врачебный чемоданчик, сделал пару шагов к выходу.       — Иди, я с ней сама поговорю, — ещё больше прибавила ему уверенности Элена, и Эду скрылся за дверью квартиры.       Мать же, оставшись в гостиной наедине, тут же отправилась к несчастной дочери. Уверенно постучав в ванную и позвав Камилу, Элена дождалась, пока её дорогая девочка откроет ей дверь и вошла. Вот только картина, которую мать увидела, совсем её не порадовала. Жалкая, растрёпанная, вся заплаканная, её дочь сидела прямо на полу подле умывальника и рыдала в три ручья. Эта картина от чего-то болезненным воспоминанием о прошлом отозвалась в сознании Ласерды. Тем самым воспоминанием, когда вот так же отчаянно Камила плакала в больнице во время первого курса химиотерапии.       Тогда матери как никогда было жалко свою дочь, сейчас ей отчего-то стало ещё жальче её, хотя, особых причин для беспокойства в данный момент и не было, но, Элена, собрав всю свою материнскую любовь, мгновенно кинулась к своей дорогой девочке и обняла её.       — Камила… Камила… Не надо, не плачь. Всё будет хорошо…       — Не будет, мама… У меня никогда не будет ребёнка… — пуще заливаясь слезами на плече Элены, крепко обняла её Фернандос в ответ.       — Не надо. Не говори так, дорогая, — мать нежно погладила дочь рукой по спине, в отчаянном утешительном жесте, стараясь как можно тщательнее подбирать слова, — У тебя будет ребёнок. И не один. У тебя будет много-много детей… Столько, сколько ты захочешь… Только не надо плакать. Вытри слёзы, давай я тебе помогу подняться. Мы пойдём в комнату и всё обсудим. Ты расскажешь мне, что ты чувствуешь, помнишь, как всегда мне рассказывала, когда мы жили вместе.       Элена не знала, насколько правдивы были её слова, но, она говорила так уверенно, что даже Камила, как будто убедившись в том, что всё это было чистая правда перестала рыдать, слегка успокоившись позволяя матери стирать горькие слёзы с её лица. Только мама, только она одна всегда могла подбодрить свою дорогую девочку и вселить ей надежду на лучшее. Только она.       Тем временем, оставшись дома, практически наедине, Виктория всё ещё бродила по своей комнате, оглядывая то одну, то вторую, то третью вещь. И от этого нервного мельтешения ей становилось всё не спокойнее и раздражительнее на душе. Когда же, наконец, Ласерда младшая наткнулась взглядом на общий семейный портрет с матерью и Камилой, она не выдержала больше этой пытки и, зло опрокинув рамку стеклом вниз на стол, решила покончить с бесцельным самокопанием. Нужно было готовиться к вечернему концерту и, яростно перебирая платья, девушка стала собираться.       Огромный яркий город Рио уже клонился в вечернюю мглу. Иссиня-чёрное покрывало укутывало собой блестящие огнями небоскрёбы. На небе сияли сотни кристалликов белых звёзд, а в клубе, где должен был состояться концерт, ярко сияли софиты.       Алмару и Маргарита стояли у самой сцены и оживлённо разговаривали, в ожидании прихода остальных из группы.       — Сегодня… Сегодня я, наконец-то признаюсь Виктории в любви. Ты не представляешь, как тщательно я всё подготовил. Когда наше выступление закончится. Я прямо со сцены скажу о своих чувствах и предложу Виктории встречаться. А потом засияют огни, посыплются шары на сцену. Всё будет на высшем уровне… — воодушевлённо рассказывал брат сестре, то и дело жестикулируя руками, указывая на каждый установленный в разных углах зала сюрприз.       Маргарита внимательно слушала его лишь изредка кивая и переспрашивая какие-то детали, ей было интересно, и одновременно она была рада, что эти двое наконец-то воссоединяться. Вот только где-то в глубине души, очень хорошо зная свою подругу, девушка не слишком-то верила, что брату удастся его авантюра.       Ещё больше неуверенности Маргарите прибавил один лишь только взгляд на абсолютно недовольную Викторию, молнией влетевшую в зал и тут же направившуюся в гримёрку за кулисы.       — В общем, вот так. А потом я подарю ей цветы, море цветов…       — Смотри не обломись, Алмару, Виктория сегодня в самом, что ни на есть «лучшем» расположении духа для твоих признаний, — только и смогла подшутить Маргарита, задумчивым взором проводив уходящую подругу.       Концерт начался. Нескончаемый, огненный, зажигательный поток рок-музыки, который всколыхнул зал. Ярко сияли огни клуба. Громко била в огромные колонки молодёжная живая мелодия, чувственно до глубины души лился голос солистки.       Зал ликовал и танцевал под оглушительно-современные мелодии. Подпевая во время припева и зажигая на десятках зажигалок маленькие огоньки, в волнительном танце плывущие под прекрасную, льющуюся музыку.       Выступление прошло на ура. И имело такой успех, что почти каждую песню группе пришлось повторять по два, а то и по три раза, пока зал не насытился сполна.       Вот прозвучали последние ноты самой последней композиции, были сыгранны последние аккорды, и слушатели залились громогласными аплодисментами. Под восторженные овации толпы участники группы радостно кланялись, обнимались и благодарили свою аудиторию.       Всё постепенно стихало, плавно приближая час икс.       На протяжении нескольких часов выступления, Виктория выкладывалась по полной, стараясь петь как можно лучше, и в то же время она волновалась, нет, не из-за того, что могла исполнить песню плохо, а из-за того, придёт ли на концерт её мать, ведь она обещала.       Девушка невольно вглядывалась в толпу, в лицо каждой женщины со светлыми волосами поблизости, пытаясь в ней узнать Элену, но вот её как раз дочь в упор и не видела.       «Неужели мама не пришла?» — с ужасом промелькнула нехорошая догадка в голове Виктории, когда Алмару, наконец-то добрался до неё и взял в руки микрофон.       Парень, как никогда, преисполненный решимости, собрался с духом, и…       Не успел Алмару произнести ни слова, как из толпы, откуда ни возьмись, вынырнул Эду, с таким букетом из десятков роз, что от обилия цветов даже как-то зарябило в глазах.       — Поздравляю, Виктория. Вы отлично выступили. Вот, это тебе, от нас всех. Я здесь, как представитель нашей семьи… — Фрнандос что-то ещё говорил, в рамках этикета, но девушка его уже не слышала.       Впервые в жизни мужчина, о котором она так мечтала, подарил ей цветы, море-море цветов, и это было в день её триумфального успеха на сцене, и плевать на все глупые формальности. Виктория была как никогда счастлива, всё было идеально, ну, или почти идеально…       — Мама, пожалуйста, останься со мной сегодня вечером, мне так плохо, пожалуйста, побудь со мной ещё немного… — как капризная девчонка, застонала Камила, когда Элене, всё же, удалось выковырять её из ванной и провести в спальню.       Дочь, любимая дочь, так сильно просила её о внимании, ну как Ласерда просто могла ей отказать? И что бы там ни было, помощь и поддержка Камилы были сейчас важнее любых глупых обстоятельств, любых, наспех данных обещаний.       Элена трогательно потянулась вперёд и взяла заплаканную, но уже успокоившуюся Камилу за руки.       — Хорошо, дорогая, только я позвоню Мигелу. Нужно его кое-о-чём попросить… — и, договорив эту фразу до конца, Элена взяла мобильный и набрала номер.       Виктория так замечталась от счастья, что даже не сразу приняла букет от Эду, букет, казалось, состоявший из сотен алых роз.       Она уже хотела было взять цветы, как, внезапно, в толпе заметила Мигела. И это был дурной знак, очень дурной.       Резко сорвавшись с места, Виктория прямиком направилась к отчиму, надежда увидеть мать, всё ещё горела в её сознании, но с каждым новым шагом всё больше и больше потухала, сменяясь волнительным, холодным чувством подступающего разочарования.       Поравнявшись с Сариано, Виктория резко остановилась и осмотрелась.       — Поздравляю, Виктория, вы отлично выступили, я всегда знал, что ваша группа очень талантлива… — как всегда залился нудной и монотонной речью вежливости Мигел, вот только девушка и его сегодня не хотела слушать.       — Спасибо, — кратко отблагодарила она, мгновенно прерывая поток нудной тирады, и тут же задала интересующий её вопрос, — А где мама?       От этих слов Мигел едва заметно вздрогнул. Он был человеком добрым, мягким, понимающим, слишком уж понимающим, и ему, ох, как не хотелось разочаровывать падчерицу, но… Жену Сариано выбрал себе крайне решительную и своевольную, и, идя у неё на поводу, мужчине просто приходилось покрывать её, в трудных ситуациях.       — Понимаешь, тут, вот какое дело… Элене, не по своей воле, пришлось остаться с Камилой, хотя она и очень хотела прийти… Но она попросила меня, посетить твой концерт, как её представителя…       Мигел что-то ещё долго и нудно бормотал, однако Виктория его уже не слышала. Лишь с его уст сорвались слова о том, что мать не пришла, что мать осталась с Камилой, что предпочла старшую дочь младшей в такой важный день, Ласерду как будто молнией поразило, растекаясь отголосками болезненного электричества по всему телу.       Она не стала ничего говорить, ничего отвечать, ни даже дослушивать весь этот манерный бред до конца. И, преисполненная гневом, ненавистью, обидой, тысячей ледяных игл пронзающей сердце и душу, сорвалась с места, и решительно направилась прочь, просто помчалась к выходу, ничего и никому не объясняя, и даже забыв и про других участников группы, и про цветы.       Виктория ураганом ворвалась к себе домой, предполагая, что Элена не будет сидеть у Камилы всю ночь и уже вернулась. Впервые в жизни младшей дочери хотелось высказать матери всё, поговорить на чистоту, может даже накричать на неё, и хоть так открыть и донести свои чувства. Но, увы, Элены до сих пор не было дома.       Пинком открыв дверь своей спальни Виктория начала метаться из стороны в сторону, так же впервые не зная, что делать от накопившихся чувств. Им нужно было дать какой-то выход, ей нужна была какая-то разрядка, столько обиды, столько боли, столько одиночества… Молодая восемнадцатилетняя девушка просто не могла всё это больше держать в своём сердце…       Эмоции играли яркими красками, зашкаливали и захлёстывали волнами болезненного разрушительного цунами, и злость рвалась из души наружу. Нужно было что-то сделать…       А на глаза то и дело попадалась то одна, то другая, то третья вещь, раньше принадлежавшая Камиле.       Казалось, всё в жизни Виктории принадлежало Камиле, и вещи, и комната, и любимый, и мать!       На этой мысли не выдержав последнего, сокрушительного «разряда» гнева, дрожью прошедшего по всему телу, Ласерда сорвалась.       Схватив первый попавшийся предмет, принадлежавший раньше старшей сестре, девушка с таким ожесточением швырнула его о стену, что он со звоном разлетелся в дребезги на десятки осколков, затем второй, третий…       Виктория не осознавала, что творила, она, как безумная, крушила свою и не свою комнату, уничтожая всё, что доставляло ей столько ненависти, что доставляло ей столько боли, яростно, обжигающим пламенем гнева выражая свою злобу.       Предметы летели в разные стороны, мебель не аккуратно двигалась и падала, со стен с грохотом срывались картины, билось стекло чего-то хрупкого. И это продолжалось и продолжалось до тех пор, пока, не сорвав с кровати жёлтое яркое покрывало, девушка без сил рухнула на колени на пол и разрыдалась, сминая плотную ткань.       Она рыдала горько и безутешно, ещё горче, чем сегодня утром рыдала Камила. Вот только та сожалела о том, что не могла любить ребёнка, которого даже ещё не было, а Виктория плакала потому, что не могла получить любовь от всех, кто у неё был. И если в случае старшей сестры ещё был какой-то шанс всё исправить, то в случае с младшей оставалась лишь безысходность и беспросветная тьма.       Вдоволь нарыдавшись, хоть и не долго, но весьма и весьма сильно, Виктория поняла, что слёзы ей ничем не помогут. Да тут и вовсе никто и ничто не могло помочь. Мать не интересовалась ей, мать не заботилась о ней, мать не любила её. Она родила ребёнка только, чтобы тот стал донором. Последнее пронеслось болезненным воспоминанием в голове Ласерды, голосом Элены, и девушке сделалось так больно, что никакая истерика уже не могла избавить от этого ощущения.       Такова была реальность. Реальность была сурова. И единственный шанс пережить это, было забыть. Элена никогда не любила Викторию так, как Ирис любила своих близнецов, почему-то именно она, тётя Ирис вспомнилась девушке в этот момент.       Тут ничего нельзя было сделать.       И, уверенно встав на ноги, Виктория решила справиться со своей личной болью, своим личным способом. Раз её судьба была такой, так пусть же так и будет.       А уже спустя каких-то жалких полчаса, Ласерда младшая, войдя в некий незнакомый бар, заказывала у стойки самый яркий и самый крепкий алкогольный коктейль.