***
Жонсьер медленно, почти брезгливо ступает по заляпанному кровью полу, оглядывает погром и сломанную мебель в квартире. Хочется спрятать нос от насквозь провонявшей куревом конуры, но разве гончую, поймавшую след, это может остановить? Его глаза сверкают недобрым блеском: сегодня он докажет Иво Мартену, что его чутьё никогда не подводит. — Доложить обстановку, — коротко бросает он полицейскому, без стеснения показывая своё превосходство. — Предположительно убийство. Тело не найдено, убийца тоже. Личности устанавливаются. — Одна из них Лу Рид, — произносит Жонсьер, предвкушая скорую встречу. Инквизитор издевательски кривит губы. Детский сад. Место преступления, орудие предполагаемого убийства и улики — всё будто слизано с учебника криминалистики. Слишком хорошо и гладко. Псионики, конечно, те ещё сукины дети, но за своих стоят горой. Он знал, что своевольная Лу Рид, являющаяся в последнее время костью в горле, провалит данное им задание, не сможет доказать преданность и лояльность к церкви, а значит теперь она угроза этому миру и его руки по отношению к ней развязаны. Месть подаётся холодной, его время настало. — Оцепить квартал, «убийца» не мог уйти далеко, — приказывает он, едва ли сдерживая кровожадную улыбку. Игра началась…Либо ты, либо тебя
9 декабря 2022 г. в 00:01
Примечания:
halsey - gasoline
Сегодня в «Утконосе» привычно немноголюдно, шумно, пахнет пролитым алкоголем и дешёвым освежителем воздуха. Это место отличается от тех, которые посещала Лу после вступления в Корпус Содействия, но оно всё равно имеет свою, приятную и понятную сердцу атмосферу. Не зря же это один из лучших баров Термитника. Приличный среди неприличных.
Сегодня их столик забит различными закусками из натуральной еды и хорошим по местным меркам алкоголем. Всё это заслуга Лу, вот только сама она явно не в духе.
— Напомни, в честь чего такая щедрость? — Доган улыбается, пытается разрядить напряжённую обстановку и ненароком двигает ей навстречу шот с ядовито-зелёной жидкостью.
— Завтра дело закрываю, скоро премия будет. Порадовать вас хочу, — она отвечает нехотя, развалившись на стуле и скрестив руки на груди, буравит взглядом такого же недовольного Йонаса, который даже не притронулся к угощению.
Его взгляд колкий, колючий. Он говорит красноречивее любых слов и реакций, пытается вызвать в Лу чувство вины. Вот только ей не стыдно. Она с завидным энтузиазмом приняла эту игру в гляделки и не собирается уступать. В конце концов он же пришёл, выражает молчаливый протест, но пришёл. Не достаёт своими праведными речами о том, какой хреновый путь она выбрала и на том спасибо.
Но всё равно на душе Лу становится особенно паршиво от его взгляда, мечущего молнии, и плотно сжатых губ. Лучше бы наорал на неё, ведь это означало бы, что они до сих пор близки и нет между ними пропасти, что образовалась с момента её вступления в КС. Сколько они не виделись: месяц, два? Чем глубже Лу вязнет в делах Корпуса, тем сильнее они отдаляются. Это доставляет боль. Усилием воли она перестаёт смотреть в его сторону и закидывает в себя предоставленный Доганом шот.
— Неплохие у вас в Корпусе премии, может тоже податься? — хмыкает Том, чтобы развить хоть какую-то тему для разговора.
— Думаешь им нужны аквакинетики? — Ирма встаёт со своего места и тянет его за руку на танцпол, качая головой. — Идём, моя любимая песня начинается. Доган, ты с нами?
Телекинетик непонимающе смотрит на Ирму, а та недвусмысленно кивает в сторону Лу и Йонаса. Напряжение вокруг них ощущается почти физически, вот-вот начнёт искрить. Вполне очевидно, что им двоим давно нужно поговорить. Она жестом подзывает Догана к себе, пока тот всё же не решает пойти вслед за парочкой. Мужчины слишком несообразительны.
Когда за столом остаются они вдвоём, первым не выдерживает Йонас. Он ожидаемо вскакивает со своего места и нависает над Лу, облокотившись руками о поверхность стола. Она знала, что так будет, но всё равно предательски вздрогнула, чертыхаясь про себя. Нельзя показывать разъярённому зверю слабость.
— Что ты здесь устроила? — он почти шипит, а взгляд ясных глаз так и выражает чистую ярость. В голове Лу удивительно пусто, лишь вскользь пробегает мысль о том, что глаза у него на редкость красивые.
— Я что не могу угостить друзей? Когда это делаешь ты или Доган вопросов ни у кого не возникает, — она не двигается с места, тщетно пытаясь выдержать его тяжёлый взгляд. Лу прекрасно понимает, что Йонас не желает ей зла и бесится лишь из чувства страха и беспомощности. Сколько она себя помнит, он всегда так делал.
— Брось, я тебя как облупленную знаю. Вижу, что ты весь вечер сама не своя. Умирать завтра собралась, поминки себе устроила? На какой убой отправляют тебя эти ублюдки?
Лу ничего не отвечает. То, что ей нужно сделать для успешного закрытия дела, гораздо хуже страха смерти или убийства. Это разрушительнее любых последствий, но ведь сохранение их шаткого мира гораздо важнее её собственных чувств? Кажется, так говорят в Корпусе Содействия, которым она за своё короткое время службы провоняла насквозь. От этих мыслей становится противно. Сегодня не хочется думать о том, что будет завтра, поэтому Лу резко подаётся вперёд и выпивает очередной шот, громко ставя пустую рюмку на стол.
— Да иди ты к чёрту, Йонас. Достал!
Она ощутимо пихает его в плечо и нетвёрдым шагом направляется на танцпол, ни разу не оглянувшись. Раз этому кретину нравится сидеть в одиночестве, пусть так оно и будет. Однако отпустить ситуацию и забыться в незамысловатом танце в объятиях очередного незнакомца не получается даже после ещё нескольких коктейлей, выпитых за барной стойкой в одиночестве.
Слова Йонаса не выходят у неё из головы, как в принципе и он сам. Парадокс человеческой натуры: когда он был постоянно рядом, Лу воспринимала это как должное, но стоило им отдалиться друг от друга, как её, казалось бы, чёрствое сердце заполнила тоска по другу. И вот она встречает его с радостью глупого маленького щенка, а он воспринимает её в штыки. Это самый настоящий удар под дых, от которого почти физически больно.
Находиться в помещении становится невыносимо: начинают подступать тошнота и головная боль от духоты и грохочущих басов, а глаза режет от бешеной пляски цветомузыки на пёстрых одеждах окружающих. Хочется курить. На ватных ногах она выходит на улицу и несколько раз глубоко вдыхает воздух Термитника, который едва ли можно назвать свежим. Постепенно голова перестаёт кружиться, а сердцебиение приходит в норму. Окончательно успокоиться поможет никотин. Лу достаёт из кармана открытую пачку сигарет и с досадой понимает, что зажигалка осталась на столе в «Утконосе».
Помощь приходит, откуда не ждали. Чиркает зажигалка и перед лицом появляется маленький огонёк, а держит его, конечно же, Йонас. Он всегда помогает по мере своих возможностей и ничего не просит взамен. Вот и сейчас он наверняка последовал за ней, потому что почуял неладное. Лу прикуривает с его рук и протягивает другу новую сигарету, последнюю, но ей для него ничего не жалко.
Какое-то время они курят молча, стараясь примириться друг с другом. Вместе с сигаретным дымом из них уходит и обида. Невозможно злиться на того, кто пытается заботиться о тебе, но тишина длится не долго, им сложно молчать.
— Скажи, Йонас, — Лу затягивается, задерживая в лёгких едкий дым как можно дольше, выдыхает и стряхивает с сигареты пепел, только потом продолжает. — Если бы генетического шторма не было, где бы ты хотел оказаться?
— Почему спрашиваешь? — Лу разглядывает под ногами грязную лужу с бензиновыми разводами, но почти физически чувствует, как Йонас удивлённо выгибает брови. Обычно Лу интересуют более приземлённые вещи. Она лишь пожимает плечами, мол, сама не знает, а Йонас долго не отвечает. Он докуривает сигарету почти полностью, прежде чем заговорить. — Явно не здесь. Где-то подальше от этого сраного города, клейма и долбанной церкви. Там, где можно почувствовать себя свободным… А ты?
Лу задумчиво крутит в руке почти докуренную сигарету. Что есть свобода? Она смотрит отсутствующим взглядом в глухую стену серой, безликой высотки через дорогу от них и пытается вспомнить картинки из учебников истории: красивый тропический лес с экзотическими птицами на ветках, бескрайнее море с мелким белоснежным песком на берегу, зелёный луг перед грозой… Представить себя там не получается. Свобода не для таких как они. Им бы не сдохнуть в канаве, и жизнь уже удалась. Но ответ всё равно находится сам собой:
— Всё равно. Лишь бы ты был рядом, — фраза сказана спонтанно, слишком серьёзно и слишком откровенно. Похоже с алкоголем на сегодня хватит. Чтобы не начинать обсуждать сложные темы, она продолжает. — …И Доган, и Малая, и Тома с Ирмой, конечно же. Семья ведь.
Но факт остаётся в том, что роднее Йонаса у неё никого нет: Том отдалился от них, когда у него появилась Ирма, Тину не хочется грузить своими проблемами, малая ещё, Доган выпустился из интерната слишком рано, чтобы успеть узнать её настолько хорошо, а о родителях и говорить не стоит. Только сейчас она начинает понимать, как сильно подорвала доверие Йонаса, выбрав себе профессию. Тело Лу пробирает мелкая дрожь от порыва ночного ветра. Наверное, если её завтра не станет, этому миру будет только лучше.
Йонас настолько родной, что считывает её эмоции даже на расстоянии и уж точно лучше любого эмпата даже с первой ступенью. Он отбрасывает в сторону окурок, делает шаг вперёд и укрывает Лу от всего дерьма этого мира в своих тёплых объятиях, пропитанных запахом алкоголя и дешёвых сигарет. Она не сопротивляется, прислоняется лбом к его плечу и почти отчаянно сжимает руками его куртку. Она соскучилась. В этот момент слабости ей обманчиво кажется, что всё будет хорошо.
— Ну чего расклеилась? Завязывай с этой хернёй. Уходи из Корпуса, а то сама на себя не похожа, — его голос стал тише. Даже за привычным ворчливым тоном в нём различается неподдельная тревога. Лу лишь горько усмехается: вряд ли хоть кто-то видел её в таком состоянии, а ведь ещё увидят и не раз, просто Йонас стал первым. Корпус Содействия ломает её, заставляет идти против принципов. Лу иногда кажется, что она слышит хруст невидимых костей после каждого очередного дела. Вот только уйти из КС не так просто. За время службы она узнала и увидела столько лишнего, что её могут убить за одну лишь мысль об увольнении, а ведь это вершина айсберга. Дальше — страшнее. Вляпалась же, придурочная, а ведь просто хотела жить в достатке, но стала чужим цепным псом.
Йонасу она ничего не отвечает, слишком стыдно признавать, что он в очередной раз оказался прав. Хочется растянуть момент его заботы и её мимолетной слабости навсегда. В затуманенный сомнениями и алкоголем мозг приходит озарение: с Йонасем ей вообще никогда не хочется расставаться. Хочется врасти в этот асфальт под ногами и чувствовать его объятия всегда. Лу не знает, что случится с ней завтра, так может стоит раз в жизни наплевать на всё? Она повинуется чёрт знает какому порыву, встаёт на носочки и смело касается губами его холодных губ. Приятно.
— С пятнадцати лет хотела это сделать, — она отстраняется почти сразу, лицезрея перед собой уже не удивлённого, шокированного Йонаса. Сегодня Лу хочет быть честной в первую очередь сама с собой и признаётся, что долгий путь, проделанный с ним, основан не только на близкой дружбе. Он быстро берёт себя в руки и улыбается, впервые так щемяще-нежно.
— Хоть в чём-то наши желания совпадают, — он не даёт ей времени обдумать свои слова, притягивает ближе и уверенно вовлекает в ещё один жаркий поцелуй.
Лу никогда бы не подумала, что поцелуи Йонаса такие сладкие и горькие одновременно, такие чувственные и крышесносные. Она больше ни о чём не думает, только прижимается к нему ближе и чувствует, как мужские руки на её талии сжимаются сильнее. Возможно, во всём виноват алкоголь или нервозность, а может именно так выражается та таинственная любовь, о которой с таким упоением говорят чистые — в бешеном ритме сердца, дрожащих коленях и полном забытьи.
Лу не помнит, как они добрались до небольшой квартирки Йонаса, как продолжили целоваться ещё в лифте, как сбивали и без того немногочисленную мебель на пути к спальне и бросали прямо на пол спешно снятую одежду. Такое с ними случилось впервые, но это безумие слишком приятно, чтобы от него отказываться. Они оба готовы поклясться, что никогда не испытывали ничего даже близко похожего рядом с другими.
Это нельзя назвать импульсом. Скорее закономерным результатом, к которому привели тысячи действий сквозь десятки тысяч сомнений. Просто в какой-то момент их границы стёрлись, принося с собой озарение, что друг без друга они просто не смогут существовать. Нежные касания, страстные поцелуи, глубокие вздохи и искусанные губы. Если ради этого нужно было вывести Йонаса из себя, Лу готова ходить по лезвию ножа каждый день. Если бы всё случилось раньше, она даже успела бы назвать себя счастливой хотя бы потому, что ещё никогда не спала так сладко в чьих-то крепких объятиях.
Утро наступает с бьющими в глаза солнечными лучами, звуком текущей из душа воды и гадким чувством вины. Голова жутко гудит, а тело не слушается. Эти ощущения вполне можно приписать к похмелью или даже последствиям ночной эйфории, но Лу знает название ему лучше — предательство.
На прикроватной тумбочке заботливо стоит стакан воды, рядом — таблетка аспирина, явно предназначенные ей. Лу вымученно усмехается. Интересно, это признак мужской заботы или того, что из Йонаса получится хороший врач?
Всё происходящее кажется абсурдным сюром: вот Лу одевается, собирает с пыльного пола свою и не только одежду, находит сумку и идёт заваривать невкусный кофе на чужой кухне, где знает всё до малейших деталей. Она садится за стол, закуривает, недовольно жмурится от ярких лучей и ждёт. Даже солнце — редкий гость Термитника — сегодня светит в окна как сумасшедшее, будто доказывая, что всё происходящее просто игра её больного воображения, ещё чуть-чуть и можно представлять будущую свадьбу. Пора в психушку, Лу.
А на самом деле надо бы уходить, не отвечать на звонки, залечь на дно и забыть минувшую ночь как самый страшный сон, вот только не хочется. Ей хочется, чтобы это сумасшествие повторялось ещё и ещё с такой же взаимной отдачей. Пусть Малая её возненавидит, друзья отвернутся, да хоть весь мир покажет задницу, они и так давно в ней, ей было бы всё нипочём, вот только есть одна меленькая деталь.
Когда вода в душе перестаёт течь, Лу напрягается. До этого момента всё казалось достаточно простым и понятным, но стоило подумать, как она посмотрит Йонасу в глаза, и иллюзия предельной ясности рушится.
Он выходит из душа, вытирая голову полотенцем и сначала даже не замечает затаившую дыхание Лу. Требуется какое-то время, чтобы его взгляд лениво скользнул по кухне и заметил гостью, молчаливо предлагающую ему почти остывший кофе и его же зажигалку.
— Я думал, ты сбежишь от меня при первой же возможности, — он присаживается напротив и первым делом берётся за сигарету.
— Я хотела, но что-то пошло не так, — возможно жестоко, зато честно признаётся она.
Они снова курят в задумчивой тишине. В руках Лу тлеет окурок, а сама она будто не здесь. Йонас смотрит на неё напряжённо — не нравится ему такая Лу — позволяет начать разговор, который больше невозможно отложить, первой, но она молчит. Запивает горечь табака солёным кофе, переводит серьёзный взгляд на Йонаса и, наконец, говорит.
— Сегодня мы идём накрывать ваших, — лицо Йонаса каменеет. Он был готов услышать сейчас всё, что угодно, но явно не это. Хотя исход был вполне ожидаем. Просто сегодня ночью они забыли, кто на чьей теперь стороне.
— И давно ты знаешь?
— Прилично, — когда она увидела среди довольно внушительного списка сопротивления имя близкого друга, мир Лу рухнул. Какая-то часть её давно знала о том, что он может быть причастен к готовящемуся перевороту. В конце концов свои взгляды на жизнь Йонас никогда не скрывал, но видеть перед собой доказательство этого оказалось тяжело. Теперь Инквизиция со страстью охотника выжидающе притаилась, чтобы с извращённым удовольствием узреть очередное падение Лу Рид, предавшую самого дорогого человека в этом давно падшем мире. Йонас с силой выдыхает из лёгких дым.
— Значит вот это вот всё, — он неопределённо ведёт рукой по воздуху, имея в виду вчерашний вечер и проведённую вместе ночь. В миг становится грубым, резким и… разочарованным. — Было чем? Жалостью, игрой, прощанием?
— Порывом, о котором совершенно не жалею, — ей даже странно, что он начал именно с этой щекотливой темы. Однако это сработало: выражение лица Йонаса смягчается, будто с его плеч только что спал тяжкий груз.
— И я. Давно нужно было… — Лу прерывает его на полуслове. Если бы ситуация была другой, на этом можно было бы ставить точку и жить вместе долго и счастливо, но…
— Только это ничего не меняет. Делать-то что будем?
— А что ты хочешь, чтобы мы делали? Нахера ты в Корпус полезла. Я говорил тебе, чем это кончится, — Лу еле сдерживает себя от того, чтобы закатить глаза, но Йонас снова удивляет её дальнейшим предложением. — Переходи на нашу сторону. В этот раз у нас может получиться.
— Меня вычислят через две минуты. Мой напарник — эмпат, — она не уточняет, на чью именно сторону должна перейти, потому что в любом случае считает его слова абсурдом. Пути назад у неё давно нет.
— Я думал, твой дружок хорошо к тебе относится, — он почти выплёвывает эту фразу, а на лице Лу появляется тень ухмылки. В таком положении он ещё умудряетесь ревновать, смешно.
— Оставь это, Йонас. Ты не знаешь… — она замолкает. Как бы хорошо Кей к ней ни относился, он сдаст её, как только почувствует подвох. Просто он тоже хочет жить и жить хорошо, поэтому Лу его не осуждает в отличии от некоторых. — А тебя какого хрена понесло в сопротивление? Не знаешь, чем это обычно заканчивается?
— Знаю. Но если ничего не делать, этот мир никогда не изменится. Церковь так и будет у власти угнетать всех кроме чистых.
— Она и так всегда будет у власти. Вы со своей горсткой придурков ничего не измените. Ты не успел вступить в их ряды, а меня уже заставляют арестовывать тебя. Знаешь почему? Думаешь, это совпадение? Они бьют по самому больному, ведь знают с кем ты общаешься, кто тебе дорог, где ты работаешь и сколько раз ходишь курить.
Как же он бесит. Лу не понимает, как вообще с такой точкой зрения и настырностью он всё ещё жив. Она резко заправляет за ухо выбившуюся прядь волос и мечет в него острый взгляд, вот только Йонас его выдерживает, также быстро распаляясь.
— И ты думаешь, это нормально?! Так жить неправильно, Лу! Я лучше сдохну, попытавшись что-то изменить, чем буду всю жизнь преклонять перед ними колени.
— Какой независимый! А ты подумал о своих друзьях, семье, об Ирме? — она вскакивает со своего места и смотрит взглядом затравленной собаки. Это вызывает в Йонасе горечь и злость, но никак не сожаление. Его арестом всё не закончится, инквизиция карает и за меньшее.
Перед глазами Лу всплывает виселица и застывшие в вечном ужасе глаза повешенных фермеров — результат карательной операции, которую она увидела тогда впервые. Потом она присутствовала на таких частенько. Расправившись с инакомыслящими, инквизиция придёт за их родными, чтобы неповадно было.
— Почему не подумал обо мне? Каково мне сейчас? — она хмурится и обнимает себя руками, ища поддержки в себе.
Йонас в очередной раз вздыхает, туша окурок в пепельнице, и притягивает Лу за руку поближе к себе. Он усаживает её себе на колени и утыкается лбом в острое плечо. Она расслабляется, но в ответ не обнимает, только принимает ласку. Они оба пропахли табаком, но этот запах кажется приятным, когда они делят его на двоих. Он и правда не подумал о ней, как и она о нём когда-то. Видимо, жить только для себя вредно им обоим.
Они могли бы упиваться спокойной, тихой, серой жизнью. Йонас мог бы вкалывать в своей захолустной больнице, возможно, став неплохим врачом, Лу — в службе спасения вместе с Доганом, кто знает, сколько жизней она смогла бы спасти? Терпели бы презрение чистых, страх нестабильных и вонь Термитника. Рано или поздно они бы всё равно сошлись, почему-то сейчас они слишком в этом уверены. Вот только они не такие и свои ошибки совершали бы во всех параллельных мирах, слишком похожие, слишком своевольные. Их удел — дурная бесконечность этого безвозвратно испорченного мира.
— Можно убежать, — подаёт голос Йонас, чувствуя, как спина Лу становится ровной словно натянутая струна.
— Куда же? — голос Лу звучит почти издевательски: видела она таких беглецов от системы, все они сейчас кормят червей с дыркой в черепе. — в Ле Лож?
— За выжженную границу, например, — он пожимает плечами и говорит об этом так легко, будто предлагает ей прогулку по парку.
— Там ничего нет, — отрезает Лу. Уж чего-чего, а в это она верит свято.
— Это тебе по телеку сказали? Мы не знаем наверняка…
— Теория заговора. Опять. Сколько можно, Йонас? — она обрывает его, сочтя тему слишком раздражающей и бесполезной. Знает она и об этой теории. Фанатиков хватает не только на стороне церкви. Есть люди, верящие, что последствия генетического шторма — выдумки церкви для того, чтобы контролировать людей в их маленьком пузыре. Якобы почти полного вымирания человечества не было, а жуткая аллергия от еды и воды извне искусственная. Вот только никто не спешит доказывать свою правоту.
— Ладно, пофиг, — Йонас аккуратно приподнимает Лу со своих коленей и жестом показывает ей, что сдаётся. — Это ты заигралась в спасителя мира сего, ты и расхлёбывай. Вот он я перед тобой, можешь делать, что хочешь. Я приму любой твой выбор.
Лу злобно фырчит, но не может не принять тот факт, что он прав: когда-то в самом начале Йонас говорил, что ей придётся пойти против своих. Интересно, он сам тогда понимал, насколько был прав? Он выглядит сейчас чересчур уверенно, ведь знает, что Лу никогда не сможет навредить ему или предать.
— Чёрт, а могли бы жить себе спокойно, — ругается она себе под нос, доставая из кухонного шкафа самый длинный нож. — Хочешь бежать, значит убежим. Но сначала будет немного больно.
Её руки почти не дрожат, когда она пускает себе кровь, во взгляде лишь решимость, которая отражается зеркалом в глазах улыбающегося Йонаса. Они решают запутать полицию и инквизицию: устраивают в квартире погром, обставляют всё, как попытку самообороны, оставляют ложные улики — лишь бы потянуть время. Они будут бежать столько, сколько смогут. Главное — рука об руку, главное — вместе. И пусть недолго, зато счастливо.